Соглашаясь со смыслом слова или жеста, мысоглашаемся с описанием и с тем, что описание формирует последующие описания,которые направляют наше восприятие к созданию одних описаний и отрешению отдругих. Наш язык говорит нам, как видеть мир и что в нем видеть. Какформулируют это Харлен Андерсон и Гарри Гуллишиан (1988, стр. 378), УЯзык неотражает природу; язык создает известные нам природы.Ф
Процесс разговора не нейтрален илипассивен. Каждый раз, когда мы говорим, мы создаем реальность. Каждый раз,когда мы делимся словами, мы легитимируем различения, которые порождают этислова. Говорить о расе — значит легитимировать понятие расы. Такая легитимация склонна кконретизации расы или любых других понятий, которые мы обсуждаем, и мы можемлегко забыть, что другие понятия равно возможны и равно обоснованы. УЛогикаФязыка поставляет воздух логики для наших восприятий и описаний социальногомира. Мы были социализированы так, чтобы смешивать УлогическоеФ сУреальнымФ.
Согласно Гергену (1985, стр. 270),социально-конструктивистское движение Уначинается всерьез, когда бросаетсявызов концепции знания как ментального образа.Ф Знание можно рассматривать какУнечто, что представлено в лингвистических построенияхФ и, следовательно, Унекак что-то, что люди содержат в своей голове, а как нечто, что люди создаютсовместно. Языки, по сути, это взаимодействия.Ф С этой точки зрения, изучениезнания превращается в изучение Уисполнительного применения языка в человеческихделах.Ф
Для психотерапевта здесь важно то, чтоизменение, будь то изменение убеждения, взаимоотношений, чувства илисамосознания, включает изменение в языке. К счастью (по крайней мере, вконтексте постмодернистского мировоззрения), язык постоянно меняется. Смыслы— это всегда нечтонеопределенное и, следовательно, изменчивое. Жак Деррида (1988 и в другихработах) дал множество примеров этому. Смысл несет не само слово, но слово всвязи со своим контекстом. Не может быть двух совершенно одинаковых контекстов.Итак, точный смысл любого слова — это всегда нечто неопределенное и потенциально другое; это всегданечто, о чем надлежит вести переговоры между двумя или более собеседниками илимежду текстом и читателем.
Мы рассматриваем эту неизбежнуюизменчивость языка как полезное явление. Оно наделяет наши беседы слюдьми, с которыми мы работаем, возможностями для развития нового языка, азначит, для обсуждения новых смыслов проблемных убеждений, чувств и формповедения — новыхсмыслов, которые могут придать законность альтернативным видениям реальности.В этой книге мы опишем различные способы побуждения людей к описанию ихопыта на новом языке, что создает новый мир возможностей.
Реальности организуются и поддерживаютсячерез истории
Если реальности, в которых мы обитаем,созданы в используемом нами языке, они живут и передаются дальше в историях,которыми мы живем и которые мы рассказываем. Центральную роль нарратива ворганизации, поддержании и распространении знания о нас и наших мирахподчеркивали многие постмодернистские авторы. Вот постмодернистская подборкацитат:
... откуда бы вы ни получали печатнуюпродукцию — отдеконструктивистского критика, университетского писателя романиста, изпоследнего бестселлера из книжной лавки при аэропорте или из ежедневныхвыпусков новостей —вы, вероятнее всего, получите примерно одинаковый контекст о человеческомсостоянии. Это сообщение о том, что жизнь — это предмет рассказывания себеисторий о жизни и увлекательных историй о жизни, рассказываемых другими, атакже проживания нашей жизни в соответствии с такими историями и созданиявечно-новых и более сложных историй об историях. Это создание историй не простокасается жизни, это и естьчеловеческая жизнь. (W. Anderson, 1990, стр. 102)
... мы организуем свой опыт и своюпамять человеческих событий, главным образом, в форме нарратива — историй, извинений, мифов,причин делать или не делать что-то и т.д. (J. Bruner, 1991, стр. 4)
... нарратив может стать особо богатымисточником знания о той значимости, которую люди находят в своей повседневнойжизни. Такие нарративы часто больше говорят о том, как сделать жизнь достойной,чем о том, как бездарно она проживается. (Rosaldo, 1986, стр. 98)
Поскольку постмодернистские ипост-структуралистские идеи вышли из круга семиотики и литературной критики,при обсуждении социальных сфер исследований все чаще используются аналогиинарратива или текста. (Hoffmann, 1991, стр. 4)
Системы, с которыми мы, терапевты, работаем— это нарративы,которые развертываются через терапевтическую беседу. (Anderson & Goolihian, 1988, стр. 379)
Беседы, которые ведутся между терапевтами иклиентами, можно рассматривать как истории, как нарративы. Как любая история,каждый случай или сеанс каждого случая имеет начало, середину и окончание или,по крайней мере, ощущение окончания. Как любая история, беседа связана воединововлеченными в нее паттернами, сюжетом. Как многие истории, терапевтическиебеседы имеют дело с человеческими затруднениями, бедами, решениями илипопытками найти решения. (de Shazer, 1991,стр. 92)
В своем стремлении осмыслить жизнь людивстают перед задачей выстроить свой опыт событий во временнуюпоследовательность таким образом, чтобы сформировался последовательный отчет оних самих и окружающем их мире... Этот отчет можно считать историей илисамо-нарративом. Успех такой УисторизацииФ опыта наделяет людей ощущениемнепрерывности и смысла в их жизни. Они полагаются на него при упорядоченииповседневной жизни и интерпретации дальнейшего опыта. (White & Epston, 1990, стр. 10)
Согласно Алану Пэрри (1991, стр. 37),особенность модернистского подхода к историям состоит в том, чтобы объяснять ихчерез лежащие в их основе структуры и архетипы, а не позволять имУрассказываться самимФ. С этой точки зрения, Утолько специалист (не столько поисториям, сколько по структурам или мифам) [может] правильно понять историю,даже правильнее, чем сам рассказчик, который служит лишь инструментомструктуры.Ф Ренато Росальдо (1986, стр. 103) иллюстрирует, как этот поиск общихпаттернов или тем, лежащих в основе индивидуальных историй, может лишитьУпрожитый опыт... его жизненной значимостиФ, приводя следующийпример:
Представьте себе... этнограф возвращается споследней игры Мировой Серии и рассказывает о замечательных открытиях: триудара выполняются в аут, три аута уходят по всей стороне и т. д. Стремясьузнать о каждом движении в ключевых играх, страстный болельщик может лишь(наверняка) сказать, что этнограф не соврал, но ухитрился упустить всю сутьигры.
Когда терапевты слушают истории людей,настраиваясь на то, чтобы УоцениватьФ, Упонять историю болезниФ или УпредложитьинтерпретациюФ, они подходят к историям людей с модернистских,УструктуралистскихФ позиций. В контексте понимания особого состояния индивидаили проникновения в его мировоззрение, этот подход рискует упустить все самоеважное. Линн Хоффман (1991, стр. 12, 13) делится подобным наблюдением, когда,ссылаясь на работу Гергена (1991а), она пишет:
... традиционные терапевты полагают, что вчеловеческом опыте присутствуют УсущностиФ, которые должны быть уловлены внекоем нарративе и предложены клиенту вместо его старых, иллюзорных нарративов.Входя в кабинет, терапевт уже имеет некоторое представление о том, в чемсостоят эти УсущностиФ. Постмодернистские терапевты не верят в УсущностиФ.Знание, будучи социально обретенным, меняется и обновляется в каждый моментвзаимодействия. В историях и текстах не скрываются более важные смыслы.Терапевт с таким видением будет ожидать, что в ходе беседы на поверхностипоявится новый и, возможно, более полезный нарратив, но будет рассматривать егоскорее как спонтанный, нежели запланированный. Его автор — беседа, а нетерапевт.
В контексте социально-конструктивистскогомировоззрения, важно уделять внимание культурным и контекстуальным историям,равно как и историям индивидов.
Согласно Мэйру (1988, стр. 127),
Истории одушевляют жизнь. Они сплачивают иразъединяют нас. Мы обитаем в великих историях нашей культуры. Мы проживаемистории. Нас проживаютистории нашей расы и местности.
Уайт (1991) пишет, что культурныеистории определяют форму наших индивидуальных жизненных нарративов. Людиосмысливают свою жизнь через истории как через культурные, врожденныенарративы, так и через личные нарративы, которые они конструируютотносительно культурных нарративов. В любой культуре определенныенарративы со временем будут доминировать над остальными. Эти доминирующиенарративы будут определять предпочтительные и привычные формы убеждений иповедения внутри определенной культуры. Некоторые культуры колонизировали иподавили другие. В результате этого, нарративы доминирующей культурынавязываются людям вытесненных культур.
Команда УСправедливой терапииФ (Tamasese& Waldegrave, 1993; Waldegrave, 1990) напомнила нам, что важно уважать ипытаться понять культурные традиции всех людей, с которыми мы работаем, вособенности, тех людей, чьи культуры были вытеснены на обочину. Они такжеутверждают, что, когда мы пытаемся объяснить смысл своей работы членам другихкультур, это вдохновляет нас самих на полезное осмысливание. Чарльз Уолдгрейв(1990, стр. 20) пишет:
... почеркивание культурного смысла икультурного различия... вдохновляет на размышления о западной системесмыслов... Оно предполагает критическую систему противоположностей для оценкиследующих важных вопросов: сотрудничество как противоположностьиндивидуалистической конкуренции, самоопределение; тонкие косвенные и круговыепроцессы опроса как противоположность прямым и линейным; традиционные духовныеи экологические реакции как противоположность дуалистическому мировоззрению сего разделением ценностей на физические и духовные; и т.д.
Какой бы культуре мы ни принадлежали, еенарративы влияют на нас, побуждая приписывать определенные значенияопределенным жизненным событиям и относится к другим, как к относительнонезначительным. Каждое запомнившееся событие составляет историю, которая вместес другими историями составляет жизненный нарратив. В эмпирическом смысле, нашжизненный нарратив —это наша жизнь.
Ключ к этой терапии лежит в том, что влюбой жизни всегда больше событий, которые не удостаиваются истории, чем тех,которым повезло. Даже в самых длинных и развернутых автобиографиях, за ихпределами остается больше, чем в них включено. Это означает, что, когдажизненные нарративы несут болезненные смыслы или предлагают, как кажется,неблагоприятный выбор, они могут быть изменены посредством выявления других,ранее не помещенных в историю, событий или извлечения нового смысла из ужеполучивших свою историю событий, что позволяет конструировать новые нарративы.Или, когда доминирующие культуры несут деспотические истории, люди могутпротивостоять их диктату и найти поддержку в субкультурах, которые живутдругими историями.
Итак, нарративная терапия касаетсяперессказывания и переживания историй. Когда люди перессказывают свои истории входе терапии, они часто Узамечают, что у них уже есть опыт участия вальтернативной историиФ (Zimmerman & Dickerson, 1994а, стр. 235). ЭдвардБрунер (1986а, стр. 17) пишет:
... вся культура связана сперессказыванием. Очередной перессказ снова активизирует предыдущий опыт,который затем пере-обнаруживается и пере-живается по мере того, как историяпере-сказывается в новой ситуации. У историй могут быть окончания, но историиникогда не заканчиваются.
Однако недостаточно лишь изложить новуюисторию. Чтобы проявить свое отличие, новые истории должны быть прочувствованыи пережиты вне четырех стен терапевтического кабинета. Брунер (1986а, стр.22-25) продолжает:
... мы имеем дело с культурой не как стекстом, а скорее с культурой как с представлением текста — и, я бы добавил, спере-представлением и перессказом... Истории могут быть преображены лишьв процессе их представления.
Таким образом, когда мы используемнарративную метафору для ориентации своей терапевтической работы, мы необычайночутки к Улокальному знаниюФ каждого нового человека, которого мы встречаем. Мыхотим развить понимание влияния на определенных людей доминирующих историй ихкультуры, в то же время, лелея знание того, что истории всех людей отличаютсядруг от друга. Мы работаем с людьми так, чтобы побудить их ценить свои различияи развивать и представлять нарративы, которые они предпочитают в связи сособенностями своей жизни.
Нет неотъемлемых истин
В контексте описанного наминарративного/социально-конструктивистского мировоззрения, так как мы не можемобъективно познать реальность, нам остается лишь интерпретировать опыт.Существует множество возможностей для интерпретации любого данного опыта, но ниодна интерпретация не будет УдействительноФ истинной. Там, где модернистскоемировоззрение предлагает нам отказаться от выбора и методично определятьинтерпретацию всеобщего применения, мы позволяем себе порадоватьсяразнообразию. В этом отношении, мы рекомендуем вам роман Мэдисона Смарта БеллаThe Year of Silence (Годтишины) (1987). Все главы рассказываются от имени разных персонажей. Когда однии те же УфактыФ перессказываются с различных точек зрения, они приобретаютсовершенно различные смыслы.
Милан Кундера пишет о Уневыносимой легкостибытияФ. Это название его самого известного романа стало ключевой фразой средипостмодернистов, многие из которых полагают, что нам полезно с УлегкостьюФпридерживаться своего видения реальности. Будучи окруженными многочисленнымиисториями и многочисленными возможностями постмодернистской УмультивселеннойФ,мы верим, что УнеотъемлемыхФ истин нет.
Давайте рассмотрим, как Клиффорд Геертц(1983, стр. 62) описывает свое пребывание на Бали:
... там, на Бали, наблюдается настойчивое исистематическое устремление стилизовать все аспекты личного самовыражения дотакой степени, что все особое, характерное... заглушается в пользупредназначенного [человеку] места в непрерывном и, как полагается, неизменномкарнавальном шествии, что и есть сама жизнь на Бали. Именно драматическиеперсонажи, а не актеры, продолжают существовать. Действительно, драматическиеперсонажи, не актеры, по сути реально существуют... маски, которые носят[люди], сцена, на которой они располагаются, роли, которые они играют, и, чтонаиболее важно, спектакль, который они ставят — все это остается и составляет нефасад, но сущность вещей и, не в последнюю очередь, человеческойсамости.
Pages: | 1 | ... | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | ... | 52 | Книги по разным темам