Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |   ...   | 30 |

Продолжая учебу в колледже, я сознательнорешил вырваться из этого мучительного одиночества. И подобное решение тожестоит в ряду прыжков на качественно новый уровень – таких как наш переезд в город,например. Будучи старшекурсником, я выбрал одного парня, выдающегося своиминтеллектом, и другого, самого социально уважаемого, и создал союз, которыйпросуществовал до окончания учебы в колледже (пока я не сталстудентом-медиком). Я как будто создал команду ко-терапевтов, чтобы вырватьсяиз своего одиночества. Учась в школе и в колледже, я жил с родными, но в деньмоего поступления в медицинский в Сиракузах они вернулись на ферму. Я оказалсяодин, предоставленный самому себе. Я мыл посуду, чтобы оплатить жилье и еду, исовсем не знал, чем платить за учебу. И, как мне виделось сквозь дымку тревоги,начинал учиться медицине среди совершенно чужих людей.

После медицинского института: поворотнаяточка

В те дни не существовало ясного отличиямежду интернатурой и стажировкой. По окончании института мы два-три годапродолжали обучение, и при этом приходилось работать в самых разных местах.Одним из самых противных мест был отель на Шестой Авеню. Он вы-глядел, какобычный бордель: пышная обстановка, служащие-мужчины в модной форме, женщины внижнем белье, блуждающие из комнаты в комнату. Мэри вызвала меня по поводу болив животе – у нее былакакая-то инфекция. К моему удивлению, она воскликнула: УПривет, КарФ,– как только яположил шляпу на стол, опасаясь, как бы туда не напрыгали блохи.

Оказалось, я осматривал ее в больнице шестьнедель назад, где она трое суток лечилась от острой гонореи. Она попросила меняпоговорить и с ее мужем. Это было для меня тогда внове – возможно, моим самым первымпсихиатрическим интервью. Они беспокоились о своих сексуальныхвзаимоотношениях, а я, лишь год назад окончивший учебу и только приступивший какушерству и гинекологии, не был достаточно зрелым и сознательным, так что мнеоставалось сидеть и, открыв рот, слушать, как они говорили о сексе. Это заселов моей памяти и посейчас, поскольку на следующее утро я прочитал на первойстранице газеты страшную новость, что ее муж убит в гангстерскойразборке.

Когда мы забрали Мэри в больницу идоговорились с шофером вернуться за хозяйкой заведения, умиравшей от циррозапечени, мне казалось, что я никогда не брошу акушерство и гинекологию. Проведятри сотни крупных операций, около года занимаясь Узелеными девочкамиФ(так называли девушек-подростков, зараженных венерическими заболеваниями), ясчитал себя неплохим хирургом. Я готовился провести остаток жизни в небольшомгородке, принимая роды, возможно, работая также и общепрактикующим врачом, хотяхорошо представлял себе сложности этой специальности. До открытияантибио­­тиковлечение женской гонореи иногда занимало несколько месяцев больничного режима.УЗеленых девочекФ помещали в большую палату на верхнем этаже госпиталя наИст-Ривер. Моей задачей было гасить у них излишнее возбуждение, способствующееобострению болезни. Череда операций и послеоперативное лечение напоминалиферму: тяжелая работа с утра и до позднего вечера. С другой стороны, я,деревенский парень из благочестивой семьи, дошел до того, что занимаюсьбродвейскими девками, желающими, чтобы их оперировали только у нас, посколькумы делали особый разрез ниже линии лобковых волос, благодаря чему, вернувшисьна сцену, они могли не бояться, что их осмеют, увидев послеоперационные швы.Джеймс Ричи, мой начальник, появлялся в семь утра, в пижаме и халате. Он былнашим кумиром. Он мог всю ночь писать УГенеалогию гинекологииФ, а днемнаблюдать за нашими операциями. Я помню шок, пережитый в первыйдень.

Он сказал: УВстань с другой стороны. Тыбудешь не ассистировать мне, ты сам будешь делать операциюФ.

Я ответил: УНе могу, боюсь, да и неумеюФ.

УВсе нормально, – успокоил он. – Я встану на эту скамеечку сзадитебя и буду наблюдать через твое плечо. Я позабочусь о каждом твоем движенииФ.Это был великий учитель, который научил меня многому в понимании людей.Фактически он, быть может, один из первых моих психотерапевтов!

А другой важнейший опыт связан с неудачнойплановой операцией. Одна из 50 женщин, которых мы трижды в неделю видели вклинике, страдала от неподдающейся лечению хронической боли. Уже пять-шесть леткаждый менструальный период превращался для нее в ад. Ее знала вся клиника, иничто не могло ей помочь. В конце концов шеф решил удалить у нее матку, чтобыостановить боль.

Это была моя работа – обычная операция. Я никогда невстречал ее мужа или детей, только ее тело и ее боль. Операция успешнозакончилась через полчаса или вроде того. Врач-интерн накладывал швы;анестезиолог, как обычно, снял пакет с эфиром с аппарата, чтобы омыть легкиепациентки кислородом. Внезапно машина взорвалась! Кошмар! У пациентки изо ртапотекла кровь, а через четыре часа она скончалась. Никто не знал, почему,откуда взялась электрическая искра, но женщина была мертва. И я подозреваю, чтоее смерть унесла мое желание продолжать по окончании стажировки специализацию вэтой области медицины.

Тогда я решил один год поучиться впсихиатрической больнице и уже никогда больше не возвращался к акушерству игинекологии.

Начало психиатрической карьеры

Дни, проведенные в психиатрическом госпиталев Сиракузах –3апалаты, 60 коек и три сотрудника, отвечающие за лечение пациентов, которыхможно вернуть домой, – были днями знакомства с городом. Я с удовольствием работал вклинике нейросифилиса. В те дни лечили только трипарсимидом (если не считатьметода искусственного повышения температуры), и лечению всегда угрожали такиепоследствия, как слепота и желтуха. Сначала я смотрел на психически больныхлюдей как на курьез. Часто я вспоминаю алкоголика, который рассказывал: УНапостели сидел большой белый медведь, и, хотя я и знал, что он ненастоящий,пришлось звать сестру, потому что он был совсем как настоящийФ. Илишизофреника, утверждавшего, что УониФ стреляют в него из автомата черезлампочку. Мое материнское поведение заставило разбить лампочку, что его отнюдьне успокоило. Реальность не имела отношения к мыслям и переживаниям человека, вкоторого стреляют.

Узнав больше о психозах и ярких внутреннихпереживаниях, я быстро утратил интерес к механическому ремеслу под названиемУхирургияФ. Один пациент, что-то бормотавший про себя, объяснил мне, что голосаговорят ему ужасные вещи и велят переспать со своей матерью. УЭто оченьмучительноФ, – сказаля, но он не согласился: УОни уже много лет это говорят, я перестал обращатьвниманиеФ. Одна сестра грозилась дать сильного пинка пациенту, а тот выгляделтаким грустным и депрессивным, что я думал, она издевается над беднягой. Черездве недели я узнал, что пациент не хочет покидать палату, потому что та сестрабыла единственным человеком, кого он любил.

Такие события заставляли меня размышлять олюдях и, разумеется, о себе самом. Один психотик, утверждавший, что хочетприкончить меня, внезапно превратился в трехлетнего ребенка, лишь только яавторитарно приказал ему возвратиться в палату. Я был изумлен больше, чем он.Однажды я встретил восьмидесятилетнего человека, которого доставили к нам из-затого, что он соблазнил восьмилетнюю девочку. Я морально негодовал, но, увидевдевочку, понял, что она вы-глядела как опытная актриса, прямо из Голливуда. Этоломало мои фантазии о жизни и людях. Девочка научилась себя вести как молодаясоблазнительница, хотя и была совсем ребенком. Жизнь на ферме не подготовиламеня к таким сложным переплетениям.

И мои воспоминания о гетто в Манхеттене, то,что я уже забыл, внезапно оживают в ярких красках. Дикий зов – агония и восторгшизофрении и всего мира сумасшествия, распирающего меня изнутри,– требовали переходана иной уровень. Меня стал занимать вопрос, почему эти люди стали психотиками, итогда я решил пойти в детскую психиатрию – предупреждать психозы. Я такженачал учиться на психологическом отделении Сиракузского университета. Ксожалению, обучение механической сортировке людей на основе психиатрическогодиагноза – этого вбольницу, того из больницы – давало небольшую возможность узнать о сумасшедших людях. Но я, покрайней мере, не пропитался этими полумертвыми идеями.

Мне надлежало проходить интернатуру подетской психиатрии в Луисвилле в штате Кентукки. А до этого мы жили вКенандайгва (около Рочестера), где в прекрасном английском особнякерасположилась частная психиатрическая лечебница гуманистического толка. Мыпрожили там с женой вместе с десятью пациентами семь месяцев в доме, гдедвери не запирались; мы все вместе играли в бридж и вместе ели. И одновременноя открыл не знакомую мне прежде благородную доброту. Забота и сердечностьстарого приюта глубоко трогали меня. Его содержала пожилая пара, люди теплые ичувствительные. Один пациент, страдающий манией, который раньше занималсянаучными исследованиями на местном химическом заводе и сошел с ума, когда егоназначили начальником огромного отдела, был живой энциклопедией по любомувопросу, какой только можно себе представить. Пожилая женщина, последниепятнадцать лет сидевшая наверху в кресле, обитом голубым вельветом, радоваланас, когда включалась в болтовню. А человек, погруженный в сильную депрессию,не встающий с постели и не произносящий ни слова, оказался великолепным игрокомв пинг-понг. Правда, когда игра в пинг-понг кончалась, он возвращался на своюкровать.

уисвилль и мир детской психиатрии оказалисьсовершенно новой территорией и, конечно, еще одним пороговым переживанием. Намагию шизофрении –этот мир Алисы в стане чудес, когда час за часом, иногда всю ночь, ты проводишьс пациентом, зачарованным своими галлюцинациями и бредом и зачаровывающим тебя,– наложился миригровой терапии, когда я проводил месяц за месяцем на полу среди маленькихдетей, наблюдая, как они рассказывают о своей семье с помощью игрушек. Открытиедля себя Мелани Кляйн и ее теории детской асексуальностиа напоминалоапоаглубинеи силеа открытие амира психотика.

В группе, обучающейся детской психиатрии вЛуисвилле, я чувствовал себя как в новой семье. Когда мы с Мюриэл приехали сюдав 1940 году, накануне рождения нашего первого ребенка, нас познакомили скультурой американского Юга. Бесконечная череда вечеринок и виски учили уходитьиз мира слов и регрессировать к реальной жизни. Начало интернатуры по детскойпсихиатрии и рождение первого ребенка счастливо совпали по времени: наверное,мне было нужно и то, и другое, чтобы осмелиться стать более человечным. Сюда жедобавилась возможность учить студентов-медиков и сделать одно открытие: как онибыстро теряют свою человечность, лишь только начиная изучать медицину. Я ещепомню свой обет, что, с Божьей помощью, никогда не буду связываться состудентами-медиками. Четыре года спус­тя я нарушил этот обет и на десятьлет стал преподавателем, потом опять дал себе зарок на следующие десять лет, апотом все повторилось снова!

В 1940 году главным современнымтерапевтическим подходом в клинике детской психиатрии было теплое слушание. Мнеповезло, что среди персонала находился пожилой социальный работник, которогоанализировал Отто Ранк. Поэтому я сразу познакомился с психотерапией вредакции, ориентированной на процесс, поскольку Ранк был первым человеком,понявшим и обратившим внимание других на значимость самого процесса терапии, а не только еесодержания. Меня все больше и больше занимал вопрос, что же производитизменение.

Вот мальчик восьми лет, который совсемперестал говорить после перенесенного в два года коклюша. В течение шестимесяцев я встречался с ним раз в неделю, в то время как социальный работникобщался с его мамой этажом выше. Мальчик не сказал мне ни слова, но мы играли сним в футбол во дворе, и он слушал, как я говорю о нем. В конце концов я сдалсяи решил, что ничем не могу помочь. Мальчик и его мать были расстроены. Язадумывался, не бросить ли психотерапию, и вдруг через три недели получил потелефону известие, что мальчик заговорил!

Другой мальчик, десяти лет, тоже преподалмне важный урок. Когда он впервые появился, озлобленный и сопротивляющийся, тоостановился в дверях, глядя куда-то в пространство. Я сказал: УЯ доктор,который лечит чувства. Раз тебя привели ко мне, вероятно, у тебя что-то не такс чувствамиФ. Мальчик молчал. Мое происхождение из молчаливого мира НовойАнглии помогло мне: я сел и в размышлениях провел остаток часа. Потом сказалему, что время кончилось, и тот ушел. В следующий раз я поздоровался, и мыпросто сидели, или он стоял, а я сидел. Так продолжалось десять недель. Послевторой недели я перестал и здороваться, просто открывал дверь, чтобы впуститьего или выпустить.

А потом из школы позвонилаучительница:

– Это вы лечите ДжоЗилха

– Да, – ответил я.

– Я звоню, чтобы рассказать,как он изменился к лучшему. Джо больше не поджигает занавески, не бьет другихдетей, учится, не показывает мне язык. Как вы этого добились

Я ей не ответил. Это осталосьпрофессиональной тайной, поскольку я и сам не знал, как сделал это.

Здесь, в клинике, я впервые началзадумываться о том, как же это происходит. Второе полугодие я провел затщательным изучением своих записей о работе первых шести месяцев; писал, чтобуду делать в другой раз, что должен был сделать и чего не должен. И понял, чтодумать о психотерапии почти так же увлекательно, как заниматься терапией. Послеизучения детской психиатрии мы начали работать в соседней школе для малолетнихпреступников в Ормсбай Вилидж. Здесь 25 социальных работников занимались с 2600детьми, направляя некоторых из них ко мне. Я также мог принимать частныхпациентов. Одной из первых моих пациенток была четырехлетняя дочь молодоговрача. Не имея никакого понятия о ее семье, я занимался один час с девочкой,здороваясь с ее мамой в начале часа и прощаясь с нею в конце, не общался сотцом, да, на самом деле, и с матерью тоже. Я не пытался даже собрать историюпроблемы, поскольку это входило в задачи социального работника. Позже мнепозвонил отец девочки и сказал, что мое лечение помогло. Изменилась дочка,изменилась жена, да и он сам чувствует себя лучше. Я, конечно, решил, чтооткрыл секрет психотерапии. С тех пор я открыл их еще с дюжину, но каждый раз,как только я их открывал, они растворялись в воздухе.

За три года работы с трудными подростками иотчасти –преподавания в медицинском институте я начал открывать, что такое жесткость. Нежность была мнесвойственна, а вот к жесткому обращению с людьми прийти было непросто. Правда,я умел быть жестким с животными на ферме. К счастью, рождение второй дочеридало мне тепло и близость, необходимые для того, чтобы прощать себя, когдаприходилось быть слишком профессиональным или твердым в работе сподростками.

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |   ...   | 30 |    Книги по разным темам