Книги по разным темам
Pages: | 1 | ... | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | ... | 21 | Как и следовало ожидать, после такого сильного ветра, принесшего дар силы, погода переменилась и на следующий день небо заволокло облачной мглой. Взяв лопаты, мы отправились на другую сторону яра, где в акациевой роще рассчитывали найти древние погребения. И там со мной произошло нечто странное. В какой-то миг я молча отложил лопату, отошёл в сторону, сел в высокой траве и не отрываясь стал смотреть на куст перед собой и на ползущую по нему божью коровку. Казалось, что и этот куст, и божья коровка, и воткнутая в землю лопата, и серое небо – всё это перестало быть мёртвыми, посторонними предметами внешнего мира, а стало продолжением меня самого, ничем не отличаясь от моей руки или ноги. Как будто исчезла некая стеклянная оболочка, прозрачная и почти незаметная, а все вещи мира стали близкими и живыми, объёмными и яркими, совершенными в своей красоте. Казалось, что в изяществе и совершенстве линий и засохших травинок было что-то настолько значительное и грандиозное, что всё остальное – воспоминания, мысли, дела и заботы – стали ничтожно мелкими и нереальными. Поток мыслей прекратился. Да и зачем думать, если нет теперь последней стеклянной перегородки и можно раствориться во всём – в сером небе, в колышущейся траве, в запахе ветра... Тем более, что теперь всё это уже не чужое, находящееся вне, а нечто родное и близкое – продолжение меня самого. Так я сидел, глядя на ползущую божью коровку, которую в народе называют сонечко, не узнавая ни её, ни травинки, по которой она ползла, настолько живее и ближе стало всё это, чем ещё минуту назад, когда вокруг меня была прозрачная оболочка.
Обычно ведь мы не воспринимаем мир таким, каков он есть на самом деле, видя его через своего рода разноцветные стёкла своих состояний, определяющих угол зрения и на бытие, и на нас самих в нём. Эти цветные стёкла, через которые воспринимается реальность, могут быть искривлёнными и мутными – тогда картина восприятия искажается до неузнаваемости. А могут быть прозрачными, идеально отполированными многолетним самосовершенствованием. Но всё равно они оказываются прозрачным барьером, оболочкой между Я и Миром, между зрящим и зримым.
А может быть... может быть, даже и самого Я вообще нет и это только иллюзия, освободиться от которой мешает прозрачная оболочка индивидуальных границ, из-за которой заключенный в неё зрящий, этот свидетель потока бытия, становится отделённым от мира. И если Я – лишь волна того безбрежного моря, которое называется существование, то пока эта волна замкнута в оболочку индивидуального бытия, какой бы удобной и привычной ни была эта оболочка, всё равно временами посещает стремление к чему-то иному, не имеющему границ и безбрежному.
В тот августовский день прозрачная оболочка исчезла для меня. И тогда вошел в меня серо-желтый свет Великой Пустоты. Я с изумлением смотрел на привычные вещи вокруг, отмечая про себя, что нет больше ни внутренних пространств, ни точек зрения на мир, а есть только то, что есть: процесс существования, не имеющий ни начала, ни конца. Свистящий ветер на серой горе под серым небом, засохший ковыль и кустик перекати-поля... Как совершенны формы его веток и колючек; тонкие линии желто-зеленых прожилок и неповторимость цвета. Где вкус твой, реальность... Кто сказал, что в мире самое совершенное – тело женщины Разве эти засохшие веточки менее прекрасны Зачем теперь искусство, знание и ум и вообще вся человеческая культура, если этот кустик, который вчера вырос, завтра будет сорван ветром и унесен с горы, оказывается совершеннее и значимее И, главное – он настоящий.
Я понял, что произошло именно то, что должно было произойти. Это был вкус реальности.
Экспедиция уже заканчивала свою работу и на следующий день я уехал в Канев, а оттуда в Киев. Так закончилась удивительная эпопея того лета – лета ветра силы.
Солнечная дорога.
В начале сентября мне снова довелось оказаться среди этих гор и яров. Осенние небеса были безоблачны и в час полдня свет солнца сверкал, как никогда. Я шел по берегу там, где было когда-то село Зарубинцы. Здесь, за мысом, река поворачивает на юг, и когда идешь вдоль воды, обходя коряги и глыбы камня, солнце все время светит прямо в лицо. Впереди открылся вид на горы правого берега, изгибавшиеся огромной дугой и синевшие вдали в солнечном мареве полдня. Погруженные в глубокую тень, громоздящиеся застывшими волнами вокруг главной вершины, Вихи, эти горы притягивали к себе мой взор и поражали воображение какой-то загадкой, которую невозможно объяснить словами. Они давно уже влекли меня и я не раз предвкушал путешествие к ним, но всё время откладывал этот властный зов на потом, как встречу с роковой женщиной, которая одновременно и манит к себе, и пугает. Я ещё не знал, что здесь, на этом мысу, откуда открывается мир таинственных гор, заканчивается для меня путь Великого Полдня и начинается нечто иное – бучацкое посвящение, посвящение тени, посвящение Ночи, которая глубже, чем свет полдня и даже чем белый, как алмаз, мёд солнца...
И вот сейчас, когда я смотрел на далекие горы и гладкая темная вода простиралась передо мной как бесконечная зеркальная равнина, залитая ослепительным солнечным светом, передо мной вдруг раскрылся некий неведомый и огромный мир, казавшийся не имеющей конца Солнечной Дорогой.
Мне сразу вспомнилась наша поездка на машине в Бучак – туда, к синеющим вдали горам – когда мир стал казался бесконечным путём. И вот, через месяц, это чувство снова вернулось ко мне. Медленно я шел вдоль берега, бредя по прозрачной прохладной воде, и так же медленно текло время. Над головой раскинулось синим сводом огромное небо, а впереди простиралась фантастическая Солнечная Дорога, зовущая к далеким горам, погруженным в марево ослепительного света Великого Полдня.
А мысль и мечта уносились вперед, обгоняя меня самого и обгоняя время – как будто там, среди тех гор меня ждёт всё, чего только можно пожелать. И этот миг всё длился и длился – как будто по Солнечной Дороге можно идти без конца; как будто мне всегда только двадцать лет, а жизнь ласкова и послушна, как самая верная из всех женщин.
Казалось, я вижу себя со стороны – маленькая человеческая фигурка, потемневшая от солнца, как кусок дерева, который выбрасывает на песчаный берег волна... Подобно безымянному странствующему геологу, подобно всем иным современным отшельникам, этим бродягам двадцатого века, уходящим из мира цивилизации в поисках иных стилей жизни, в поисках своей силы и своего кайфа – в поисках свободы для себя, свободы от себя – я шел по берегу всё дальше и дальше, погружаясь в глубину миллионолетий, и следы мои заносились песками минувших геологических эпох – песками морей, давно высохших в своих берегах.
Голубая звезда.
Морозной ночью в конце декабря грузовик, тяжелый трёхосный ЗИЛ, переваливаясь на замерзших ухабах, пробирался по заснеженной дороге, и луч фар то освещал колею впереди то, как сигнал в бесконечность, пропадал в небе.
Черное небо было усеяно россыпью неправдоподобно ярких звезд, а над темной грядой угадывавшихся на горизонте бучацких гор вставала голубая звезда, большая, как жемчужина, как капля лунного света. В эту морозную ночь она затмевала собой все остальные звезды холодного неба и временами казалось, что от её света образуются тени. Это был Арктур, альфа Волопаса.
Машина остановилась на вершине горы, через которую вела дорога в Трахтемиров, и я на вылез из кабины в холод морозной ночи. Глухо бормотал двигатель – если бы не этот звук, меня окружила бы космическая тишина, которая бывает только такими морозными ночами
Теперь ничего постороннего нет между нами; теперь ничто не мешает быть нам вдвоём, без свидетелей – неуклюжему человеку в нелепых валенках, толстых ватных штанах и ватнике, боящемуся за свое слабое замерзающее тело, созданное из воды и белка, и холодной далёкой голубой звезде над горой Вихой – ярчайшей звезде сегодняшнего неба.
Этого мгновения я ждал давно, ждал всё прошедшее лето, посвященное ветру силы, но я думал, что это будет луна. А это оказалась не луна, а нечто гораздо более далёкое – ярчайшая голубая звезда, свет которой летит до нас, может быть, сотни летЕ
Так завершается давно начатое – космическое посвящение. Не вдаль, а вглубь. В глубину, за основание всех вещей...
ерез час, уже поздно ночью, я пришел к порогу трахтемировской хаты. Луна заливала своим светом заснеженную дорогу и голые ветви деревьев в саду, покрытые пушистой изморозью. Дул холодный ветер и высоко над головой в самом зените чертил свой серебристый след самолет, уходящий за темную гору, за край неба и за Полярную звезду – в ночь. А на юге, над яром и над заснеженными горами были видны яркие звезды Ориона. Казалось, что он – такой же охотник за силой, как я и – размашисто шагает куда-то на юг, в сторону Канева; в неведомое будущее.
Открыв скребущую по земляному полу старую некрашеную деревянную дверь с прибитой на ней подковой (Дороги Доля) и написанными ниже строками: Пiснi мо – над рiкою часу калиновий мiст, я зашёл в хату, пахнущую сыростью и мышами. Повесив керосиновую лампу на гвоздь у окна, я растопил печь припасенными акациевыми дровами – они будут греть меня на протяжении долгой и холодной зимней ночи. В печи загудел огонь и от вмурованной в неё железной плиты начало распространяться тепло.
Выпив воды и поев промерзего хлеба, перед сном я вышел во двор. Небо было усеяно яркими звездами, переливающимися, как тлеющий костер. Запрокинув голову, я долго рассматривал их знакомый, но всё равно каждый раз поражающий воображение мерацющий узор. Стожары – вспомнилось украинское названиеЕ
Закрыв дверь и погасив лампу, я подбросил ещё дров и лёг спать под печью, накрывшись ватником и прижавшись спиной к горячим камням, за которыми слышалось гудение огня. В памяти всплыло мгновение на горе, когда меня коснулся луч голубой звезды, а потом стали вспоминаться впечатления прошедшего лета (Ветер силыЕ Мир как дорогаЕ Вкус реальностиЕ) и простая мысль Что ещё с нами будет! наполнила душу радостью.
Сколько раз я выходил по утрам за порог этого дома и передо мной простирались дороги в неведомое. Синева утренних небес, зеленые кроны деревьев над дорогой, холодная роса под ногами, алые капли вишен среди листьев... И непередаваемое чувство чуда – что ещё будет сегодня! – чувство, столь часто возникавшее в начале всякого далёкого пути. Километры дорог под ногами, какие-то новые селения, в которых раньше никогда не был; новые горы в солнечной дымке полдня; ветер и блеск; купание в жару под обрывом в прозрачных волнах и поездка на белой ракете – всё равно куда, в Бучак или Пекари, в Канев или Прохоровку...
Когда я путешествовал по дорогам лета, во мне не раз вознкало чувство радости, подобное теплому солнечному шарику в сердце – как капля ртути, капля жидкого опалового света, сладкая на вкус голубая жемчужина... А может быть, это сверкающий свет Великого Полдня обладал способностью сгущаться, материализовываться в радужный солнечный сок и входить в сердце, становясь голубой звездой, в которой был сжат в одну точку весь мир и вся зовущая в себя дальЕ
Странствуя в поисках ветра силы, я был свободен и счастлив, как никогда, имея возможность возвращаться к порогу трахтемировской хаты – сесть на камне в тени под ясенем, выпить кружку холодной воды в жаркий летний день. Или смотреть ночью на неподвижное пламя свечи, вспоминая впечатления от пройденных дорогЕ
Так продолжалось два года, пока в январе 1984 хату не сожгли – люди намекали, что это было дело рук одного местного жителя по прозвищу Цапок, сильно переживавшего из-за того, что в эту хату ездят всякие бородатые придурки. Стоя у пожарища и глядя на остатки печи, я вспоминал слова древнего эллинского мудреца, Эпиктета: Может ли кто-нибудь выгнать меня из мира Я иду, куда мне хочется. Повсюду одно солнце, одна луна, звезды, сны, пение птиц...
А когда через пару недель в Трахтемирове сожгли ещё одну хату, и я понял, что трахтемировский период жизни для меня заканчивается. К чему сожалеть о том, чего всё равно уже нет Необходимо искать новое в том, что есть. Солнечная Дорога звала меня дальше, в иные места и на иные пути.
Впереди было неведомое.
Назавжди.
Ранней весной 1984 года, когда подули первые теплые ветры и только что растаял снег, я приехал в Трахтемиров и, сидя на скамейке возле хаты деда Прокопа, слушал разные сельские истории, которые рассказывала мне баба Антонина.
...Теперiшнi коти в нас недавно – оцей, Юзек, жирний та круглий, наче гарбуз; iнивий, сiрий та дурний, та маленька кiшечка Муха – та, що не ночу вдома. А до того був Рижик. Та такий же був красивий, весь рудий, наче лис, пухнастий, а груди бiлi. Його привела стара кiшка, що вже померла, отут у цiй хатi вiн вирiс, а тод настало одне iто, гаряче дуже, i Рижик десь зник. Потм за п’ять днiв прийшов худий, я його погодувала. Пов вн i виходить з сiней. А я йому кажу: ти ж дивися, повертайся додому. А вiн тiльки подивився на мене, пiшов i не вертався вже нiколи. Через рiк чи через два бачила я його за горою, гукаю: Рижик, Рижик, а вiн тiка, i худий же такий – от зараза! У хатi вирiс, годували ми його молочком, i на печi спав, а тодi закортло йому т свободи, одцурався людей, здичавiв i зiйшов з дому у яри та iси назавжди. Хiба я знала, що вiн вже не вернеться нiколи.
Ввечер того ж дня у присмерку я сидiв пiд старою акацiю, а з-за Днiпра налiтав вiтер i шумiв у деревах. Слухаючи той вiтер, я раптом подумав, що може мене вже нема... Як того кота – назавжди... Пшов, щоб не повернутися нколи... зник, щезнув, як тане сль у мор.
У склянцi золотавий чай. Так хочеться опертись Богдан-гор Антонич (1935) |
Може саме в цьому щастя – чи свобода – пiти i вже не повертатися нiколи. Розчинитися в довколишньому свт, як цукор у склянцi чаю; розтанути, як бiла хмара над далекою горою Вхою...
Праморе Тетис.
Мы входим в лето все глубже и глубже...
В конце апреля настали по-настоящему тёплые дни, распустились первые весенние цветы и дороги очередного лета снова позвали меня. Отменив все дела и отпросившись на работе, я собрал рюкзак и отправился на пристань. Когда я заходил по трапу в Метеор-6, солнце блеснуло в круглом лобовом стекле корабля –что еще с нами будет!
Pages: | 1 | ... | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | ... | 21 | Книги по разным темам