Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 |   ...   | 38 | Немецкая спесь не уступает в этом случаефранцузскому "тщеславию".

В другом письме он говорит: "Я боюсь, чтомы покроемся ржавчиной, если Париж, движимый великодушием, не пришлеткого-нибудь пообчистить нас. Холодные идеи Балтики леденят умы, как и тела, имы замерзли бы, если бы время от времени какой-нибудь галльский Прометей неприносил небесного огня, чтобы оживить нас". "Ваши французы, которых всегдаможно утешить водевилем, поднимают крик, — писал он 25 июля 1771 г.,— когда войнавызывает новые налоги, но какая-нибудь шутка заставляет их забыть обо всем.Таким образом, благодаря превосходному действию их легкомыслия, склонностьрадоваться берет у них верх над всеми соображениями, могущими заставить ихпечалиться". Несколькими месяцами позднее он писал: "Если у нас нет ничегосовершенного, то зато у нас имеются два учителя, разгоняющих все наши печали:во-первых, — надежда,а во-вторых, — запасприродного веселья, которым особенно богаты ваши французы: песня или удачносказанное слово разгоняют все их невзгоды. В неурожайный год преподноситсякуплет Провидению; если возвышаются налоги, горе откупщикам, имена которыхмогут попасть в стихи. Таким образом они находят утешение во всем, и они правы;я присоединяюсь к их мнению. Смешно огорчаться по поводу тленных вещей мирасего; если Гераклит проливал слезы, то Демокрит смеялся. Будем же смеяться,любезный д'Аламбер". Непостоянство французского характера вызвало новыезамечания с его стороны, при восшествии на престол Людовика ХVI он писал: "пронего рассказывают чудеса; вся кельтская империя поет хвалебные гимны. Тайназаслужить популярность во Франции заключается в новизне. Наскучив ЛюдовикомХIV, ваша нация задумала наругаться над его похоронным поездом; Людовик ХVтакже слишком долго царствовал; покойный герцог Бургундский заслужил похвалы,потому что умер, не успев взойти на престол; последнего дофина хвалили по тойже причине. Чтобы угодить вашим французам, им надо доставлять нового королякаждые два года; новизна — божество вашей нации; как бы хорош ни был их государь, они вконце концов найдут в нем недостатки и смешные стороны, как будто корольперестает быть человеком". Считая, что будущее Франции связано в значительнойстепени с блеском наук и искусств, он говорит: "В Париже должны помнить, чтокогда-то Афины привлекали к себе все нации и даже своих победителей-римлян,выражавших уважение к афинской науке и получавших там свое образование. Теперьэтот невежественный город не посещается никем. Та же участь грозит и Парижу,если он не сумеет сохранить преимущества, которыми пользуется".

В своем рассказе Мой поход 1792 г., Гётевспоминает, что французы, зная, до какой степени немцы нуждались в съестныхприпасах, доставили им их, как будто они были их товарищами, и вместе с темприслали брошюры на французском и немецком языках, излагавшие все преимуществасвободы и равенства. Это — типичная черта французского прозелитизма. Гёте признает, чтотакое дружеское хлебосольство, стремление побрататься и "строгое соблюдениереспубликанской армией перемирия" должны быть отнесены к чести французов. Всвоих Беседах с Эккерманном, Гёте, называвший Вольтера наиболее французскимписателем и любивший говорить: "никогда не будет узнано все, чем мы обязаныВольтеру", перечисляет достоинства, которых французы ищут в литературе."Глубина, гений, воображение, возвышенность, естественность, талант,благородство, ум, остроумие, здравомыслие, чувствительность, вкус, умение,точность, приличие, хороший тон, сердце, разнообразие, обилие, плодовитость,теплота, обаяние, грация, живость, изящество, блеск, поэзия стиля, правильнаяверсификация, гармония и т. д.". Признавая особенность стиля у каждой нации,Гёте прибавляет, что французы, "общительные по натуре, стараются быть ясными,чтоб убедить читателя, и украшают свои произведения, желая понравиться ему";но, с другой стороны, он объявляет область нашей литературы слишкомограниченной. "Напрасно упрекают нас, немцев, в некотором пренебрежении формой,— пишет он,— мы все-такипревосходим французов глубиной". "Французам всего более нравится наш идеализм;действительно, все идеальное служит революционной цели". Глубокая мысль,делающая понятным сочетание во Франции идеалистического направления сноваторским духом. Гёте признает за французами "ум и остроумие", но "у них нет,— говорит он,— ни устоев, ниуважения к религии". "Они хвалят нас, — прибавляет он, — не потому, что признают нашизаслуги, а единственно потому, что могут сослаться на нас в подтверждениекакого-нибудь партийного мнения". Это значит, что Гёте часто находил французовслишком "субъективными".

Суждение о французах Гейне хорошо известны;они "любят войну ради войны, вследствие чего их жизнь, даже в мирные времена,наполнена шумом и борьбой"; они смотрят на любовь к отечеству, как на высшуюдобродетель, соединяют в себе легковерие с величайшим скептицизмом,"примешивают к тщеславию погоню за наиболее прибыльными местами", обнаруживаютнепостоянство в своих привязанностях, обладают "общей манией разрушения", вечносохраняют "сумасбродство юности, ее легкомыслие, беззаботность и великодушие"."Да, великодушие и не только общая, но даже детская доброта, проявляющаяся впрощении обид, составляет основную черту характера французов, и я не могу неприбавить, что эта добродетель исходит из одного источника с их недостатками:отсутствия памяти. Действительно, понятию о прощении соответствует у них словозабыть: забыть обиды". Объяснение Гейне слишком просто: великодушие состоит неиз одних отрицательных качеств.

Ida Kohl указывает на следующие главнейшиечерты французского национального характера: патриотизм, склонность прощать,откровенность, любовь к разговору, остроумие, грация, вежливость. "Однойевангельской заповеди французы следуют буквально: заповеди прощения. Онипостоянно говорят: без всякого зла; это забыто. Они все — bons enfants, и действительно:каждый из них одновременно и добр, и ребенок". Они очень откровенны: "у нихничто не скрывается и ни о чем не умалчивается намеренно. Все, даже слезы,принимаются ими за чистую монету". По сравнению с французскими слезами немецкиеявляются, если можно так выразиться, "стоячей водой". Разговор во Франции— целый мир. "Здесьдействительно не щадят усилий, и французы чрезвычайно ценят умение выражаться.Разговаривать —значит для них думать вслух. Франция — это ум, грация, вежливость,восторженность; она напоминает стакан пенящегося шампанского. Французы во всемнаходят хорошую середину, почти не оставляющую места крайностям". Что касаетсяфранцузской дружбы, то "ей нет равной; я часто имела случай убедиться, чтофранцузы защищают своих друзей, не жалея крови".

Галльская любовь к разговору поражает всехнемецких путешественников: "Французу, — говорит Иоганна Шопенгауэр,— необходимо болтать,даже когда ему нечего сказать. В обществе он считает неприличным хранитьмолчание, хотя бы только в течение нескольких минут". Поэт Арндт писал в концевосемнадцатого столетия: "Мы слишком много рассуждаем, а француз желает лишьразговаривать и всего касаться слегка; глубокомысленный немецкий разговор длянего настоящая мука. Он говорит с одинаковой легкостью о новой победе, опоследнем происшествии или о дающейся в театре пьесе. Горе нам, если мы будемговорить с ним более нескольких минут, не вставив какой-нибудьшутки!"

По мнению C. J. Weber'a, автора Демокрита,судящего о Франции также по ХVIII веку, "французы имеют право занять первоеместо среди народов и составляют действительно высшую нацию по своей живости ибыстроте ума. Умеренный климат, превосходное вино, белый хлеб, чрезвычайнаяобщительность со всеми окружающими, с женщинами, так же как со стариками имолодыми людьми, —все у них, даже их coin du feu (уголок у огня) указывает на непреодолимуюсклонность к веселью и увлечению. Когда другие плакали бы или корчились отбешенства, они смеются, и так было всегда, до, во время и после революции,вчера, как сегодня". "Их общительный характер, — прибавляет Вебер, — их пчелиная покорность своемугосподину (лилии в сущности лишь плохо нарисованные пчелы) достаточно объясняютих историю и их жизнь. Это — дети, которых конфетка излечивает от всех болезней... В этомребячестве или, если хотите, в этой женственности характера самая отличительнаячерта расы. Их имена, их литература и философия носят отпечаток женского ума,т. е. печать изящества, грации и легкомыслия; всем этим они обязаны влияниюженщины, которое нигде так не велико, как во Франции. Их интересует однонастоящее; прошлое забывается ими только потому, что оно — прошлое; а будущее не беспокоитих. Нетерпеливые, непостоянные, лишенные чувства справедливости, вечноколеблющиеся между двумя крайностями, они не способны установить прочнуюсвободу и не достойны ее. Их история и их новейшие учреждения вполнеподтверждают это. Французы кротки, скромны, послушны, добры по наружности, еслиих не раздражать; но, приходя в возбуждение, они становятся жестокими,надменными, неприязненными. Вольтер, хорошо знавший своих современников,называл их тиграми-обезьянами". По мнению того же автора, взгляд которого какнельзя лучше резюмируют суждения и предубеждения его современников, "ни одиннарод не обладает в таком изобилии умом, как французы: они быстро схватываютвсе и умеют привить свои идеи другим, иногда в ущерб действительности. Одназвучная фраза способна воспламенить или успокоить гений этого народа, так жекак и отвратить его от гибельных ошибок. Остроумное слово, переходя из уст вуста, всегда доставляло утешение французам в самых великих несчастиях. Всемпамятно действие, произведенное на солдат, боровшихся с голодом и отчаянием вверхнем Египте, знаменитой надписью: дорога в Париж, замеченной на одномстолбе. О генерале Каффарелли, лишившемся ноги на Рейне, говорили: он все жестоит одной ногой во Франции. Что касается Марии-Антуанеты, то о ней говорили,что она приехала в Париж из-за Луи (т. е. Людовика), тогда как позднееМария-Луиза приехала из-за Наполеона31. Несмотря на все ужасыреволюции, этот легкомысленный народ, живущий изо дня в день, вспоминает обэтой эпохе, лишь как о времени, когда чувствовался недостаток в топливе иосвещении и когда соседи поочередно приносили друг к другу вязанку хвороста,чтобы поболтать при огне. Французы ослепляли наших предков модами, вкусом,нравами, языком; нас — политической и религиозной свободой, а затем военными успехами.Это — греки, нотолько в профиль! Греки и римляне победили другие народы своим языком; так жепоступили и французы, язык которых царит в Европе. Французской веселости, длякоторой у немцев нет специального слова, так как им незнаком самый предмет,надо искать не в Париже, а по ту сторону Луары и Жиронды. Какая тишина была внаших деревнях, когда через них проходили немецкие войска! Но лишь толькопоявились французы, и лишь только они успевали удовлетворить первым требованиямголода и жажды, деревня обращалась в настоящую ярмарку... Их незнаниегеографии, их равнодушие ко всему иностранному, их национальное фанфаронство ихвастовство —достойны смеха; этим объясняется ненависть к ним других народов, котораяпроявлялась гораздо ранее революции и на которую они ответили великодушием, таккак с 1789 г. хотят брататься со всем миром. Наряду со многим дурным, мыобязаны этой нации многим хорошим. В какой другой стране, спрашиваю я вас,иностранец бывает встречен, обласкан и может поступать по своему усмотрению,как в этой веселой, радушной, предупредительной Франции И так было всегда,даже в эпоху, когда все французы считали себя великими людьми и героями, дажекогда гениальный Бюлов называл их амазонками. Мы были угнетаемы и тиранизируемыими в течение двадцати лет; но — положа руку на сердце — если бы мы, когда мы говорим наих языке, могли хотя в слабой мере симпатизировать их уму и их живости, какихвеликих вещей не предприняли бы мы вместе с ними Кто хочет оценить любезностьфранцузов, пускай отправится недели на две в Лондон".

В гораздо более недавнее время, Вагнер всвоем письме к Габриелю Моно говорил: "я признаю за французами удивительноеумение придавать жизни и мысли точные и изящные формы; о немцах же я скажу,напротив того, что они кажутся мне тяжелыми и бессильными, когда стараютсядостигнуть этого совершенства формы... Я хотел бы, чтобы немцы показалифранцузам не карикатуру французской цивилизации, а чистый тип истиннооригинальной и немецкой цивилизации. Осуждать с этой точки зрения влияниефранцузского ума на немцев — не значит осуждать самый французский ум... В каком недостаткевсего более упрекают ваших соотечественников самые образованные исвободомыслящие французы В незнании иностранцев и в вытекающем отсюдапрезрении ко всему нефранцузскому. Результатом этого у нации являются кажущиесятщеславие и надменность, которые в данный момент должны быть наказаны. Но яприбавляю, с своей стороны, что этот недостаток должен быть извиняем французам,потому что у их ближайших соседей, немцев, нет ничего, что могло бы заставитьих изучать цивилизацию, отличную от их собственной".

Это однообразие в суждениях о нашемнациональном характере доказывает, как справедливо замечает Гран-Картрэ, "чтосуществует немецкая манера рассуждать о всем французском, которой поддаютсядаже самые просвещенные умы". Так, когда Гиллебранд говорит, что властьприличий у нас стоит выше всего, что все добродетели французов носят в высшейстепени общественный характер, что нигде так не распространена честность, чтоотношения между слугами и господами у нас превосходны, что любовь к порядку— выдающаяся чертанашего характера, что кухня и туалет — два жизненных вопроса дляфранцузской хозяйки дома, что француз в высшей степени чувствен, но на свойособый манер, что для этого по преимуществу общественного существа религия— скорее партийнаястрасть, нежели глубокая вера, что француженка — "артистка в разговоре" и т. д.,он только повторяет, что могли бы сказать Арндт, Коцебу, мадам Ларош, Гуцков,Ида Коль и другие. Но Гиллебранд, для которого не прошло безнаказанно егодвадцатилетнее пребывание во Франции, признает еще, что "француз способен насамую благородную, бескорыстную и преданную дружбу, чего многие не признавализа ним", что он "более обязателен и услужлив, чем германец", что он экономен попреимуществу, что "супружеская неверность реже встречается у него, чем этоможно было бы думать на основании известной литературы". Отделяя хорошее отдурного, Гиллебранд находит много общего между французом и ирландцем: та желюбезность, говорит он, та же общительность, тот же ум, та же грация, то жехвастливое добродушие. Но, "раз человеку не достает руководительства и правила,он мечется, как безумный, по воле всех ветров".

Pages:     | 1 |   ...   | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 |   ...   | 38 |    Книги по разным темам