Geum.ru

Посвящаю эту свою работу светлой памяти моего деда офицера 15-го ккк сс

Вид материалаДокументы

Содержание


Губительность лжи.
Отношение к смерти.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   15

Губительность лжи.

«Умеешь ли ты лгать», – спросил как-то Будда одного из учеников.

«Нет, учитель, конечно же нет!», – оскорблённо закричал ученик.

«Так пойди и научись ибо любое неумение есть изъян и слабость, а не достоинство»


Ну вот. Опять посягнул на святое. Только не спешите записывать меня в праведники. Рано. Да и не за что. Давайте сначала обратимся к здравому смыслу.

Хочу обратить Ваше внимание на одну интереснейшую особенность человеческой истории. Сунь-цзы первый из известных (и до сих пор лучший) из теоретиков, а на своё время едва ли не лучший практик военного дела определил коротко и ясно : «Война – путь обмана». Прошло два с половиной тысячелетия. Споров на эту тему ни разу не случилось за всё время, нет сейчас, не будет и после, сколько бы люди ни воевали (а нет признаков, что они когда-либо прекратят это делать). Не о чем спорить. Всё ясно. НО!!!!

Где бы и когда бы ни возникала воинская каста, среда профессиональных воинов со своими (писаными и неписаными) обычаями, правилами, законами – ложь считалась тягчайшим грехом для воина, влекущим безжалостные кары независимо от прошлых заслуг. Причём, в остальном различия были очень и очень велики. Что не удивительно. Люди воевали всегда и везде, всегда и везде как-то выделялось из прочего населения сообщество профессиональных воинов. Огромного разнообразия просто не могло не накопиться. Оно и накопилось. Общих черт между этическими кодексами, скажем, скандинавских головорезов «века викингов» и описанных Майн Ридом индейских воинов Великих равнин немного. Пожалуй, только презрение к смерти, культ храбрости и абсолютное неприятие лжи, нерушимость обещания воина, данного даже врагу. Видите как интересно. Разные континенты, дистанция по времени в доброе тысячелетие, но тем не менее. Но вот, что ещё интереснее: с презрением к смерти понятно, с вознесением храбрости тоже. Но правдивость, да ещё в ущерб себе?! Ну-ка переберём анналы.

Япония, самураи, Буси-до: уличённый во лжи, бывал счастлив, получив позволение совершить сэппуко – подобное везение было большой редкостью. Обычно такого отрешали от сословия, с позором распинали как последнего бродягу, семья лишалась навсегда всех прав.

Их противники монголы, «Яса» Чингис-хана: лжец публично лишался атрибутов воинской чести (косы и головного убора) и подвергался позорной казни.

Из русской дружины былинных (те не менее вполне зафиксированных в летописях) времён солгавшего гнали публично, громко, крайне позорно – поговорка про сраную метлу от этого ритуала и пошла. Причём хлестали по лицу при связанных за спиной руках, это если любя; а со зла разговор был короче некуда – в мешок и в речку. Как нашкодившего раба. Или кота.

Уже упомянутого индейского воина майнридовских времён за одно слово лжи волокли за лошадью на галопе. Пока с той пена не полетит. Остался жив (чего, понятно, почти не случалось) – вот тебе лошадь и в племя не возвращайся, а что больше мёртв, чем жив – подыхай на здоровье (а изгой племени – человек вне закона).

В хирдах викингов полного единодушия по вопросу способа наказания не наблюдалось: на переходе в открытом море могли просто за борт выкинуть (иногда связанным и в мешке, иногда привязав руками к бревну, а на ноги навязав груз). Могли обратить в раба и продать (ради компенсации обманутому). Дома могли просто связать и бросить в болото. Могли изгнать, предварительно заклеймив.

Европейское рыцарство нравами было помягче: уличённого лжеца всего лишь отпевали заживо («он умер для чести»), лишали всех сословных, имущественных, родственных прав и имени, да и отпускали с миром, подгоняя собаками, чтобы дорогу назад забыл. По сравнению с предыдущими случаями прямо кротость.

В гуманном XIXв. в европейских офицерских кастах за ложь уж совсем человеколюбиво сдирали погоны – вон из армии. Даже скучно: ни тебе горячих коней, ни мётел вымоченных в отхожей яме, ни камня на шее.

Да что они все? Ведь не обманешь – не убьёшь. Никто никогда с этим и не пытался спорить. А за ложь карали. Все, всегда, везде. Невзирая на разность времён, вер и языков. Не менее жестоко, чем за трусость. Как же так? Неужели из любви к святости? Так ведь непохоже. Практически в любой воинской среде былых времён поощрялись или считались нормой действия с нынешним пониманием этики совершенно несовместимые. Какая уж тут святость. Да и вообще люди, независимо от профессиональной, религиозной и любой другой принадлежности, довольно быстро отказываются от того, что не имеет практической ценности. Просто воины в этом откровеннее прочих. Воины-христиане, например, всегда считали нормой самоубийство, любой христианской церковью, мягко говоря, неодобряемое. Но вот правдивость? Честность торговца есть условие быстрого товарооборота, нормальной деловой активности – если каждую мелочь оформлять юридически всё слишком замедлится. Но честность воина? В ней-то какая может быть практическая ценность?

Начнём с того, что, как и в случае с торговцем, безупречной эту честность не назовёшь. Жёсткий запрет касался только прямой лжи, никак не распространяясь на замалчивание истины, её неполное изложение и прочие методы изощрённого коварства. И европейская знать в этом отношении ничуть не уступала, прославленной верхушке самурайства. Просто над репутацией «коварного Востока» изрядно потрудились литераторы, а из европейцев ими был всерьёз замечен один Макиавелли. Что даже и несправедливо, если в детали вникнуть. Ничем европейское, русское, американское интриганство не уступает восточным образцам. Сокрытие или искажение истины использовалось в любой борьбе (война – лишь одна из граней) везде и всегда. При однозначном неприятии прямой лжи. Это грязное дело оставлялось тупым, вполне откровенно презираемым пропагандистам. Так в чём же дело?

Дело в том, что ложь, в её чистом виде – оружие слабого. Не столько физически, или технически беспомощного, сколько психологически неспособного на прямое столкновение. Один из способов бегства от конфликта, наравне с подчинением. Привыкший именно так реагировать на угрозу, неизбежно (пусть и не сразу) обесценивается как боец. Прямая ложь – форма капитуляции. Давно замечено, что обманывающий других – всегда трус. Ложь – тренировка в трусости. На уровне сознания можно убедить себя в другом, но подсознание не обманешь, не убедишь изящными умопостроениями. Оно знает, что выбор невелик. Помните? Да-да: «Убиваем? Убегаем? Умираем?». Получая, раз за разом отрицательные ответы, раз за разом отключаясь от происходящего, подсознание привыкает отключаться при возникновении угрожающей ситуации. То, что повторяется часто, становится привычным. Боевые возможности психики, оставаясь невостребованными, глохнут. Рано или поздно наступает момент, когда они вдруг не срабатывают, вопреки сознательному желанию. Привычка, как часто бывает, становится стереотипом поведения, а в схватке некогда напоминать себе, кем ты был когда-то, да и бесполезно – всё равно доминировать будет более привычный поведенческий стереотип, а не более желательный. Этика касты берегла воина от такой трансформации, если у него самого не хватало ума понять губительность лжи. Вступивший на эту дорожку неизбежно терял ценность как воин и каста (пусть не всегда осознанно) стремилась избавиться от «слабого звена» раньше, чем его ущербность могла проявиться в бою, губя не его одного. Отсюда непреклонность всех без исключения воинских кодексов, жестокость наказаний.

К тому же солгавший оказывается в плену страха разоблачения. Если даже за сам факт не накажут, для нормального человека ситуация «выведения на чистую воду» нестерпимо унизительна. А здравый смысл подсказывает, что рано или поздно это произойдёт, всё тайное становится явным. Вопрос только в том, насколько быстро. Этот страх можно загнать очень глубоко, но он всё равно будет разъедать психику, как коррозия, которой «по зубам» любая сталь. И чем чаще человек лжёт, пусть даже и по мелочи, тем заметнее это воздействие, тем быстрее деградирует он как личность.

Но и это ещё не всё. Лжец просто вынужден в подробностях помнить не только то, что было и как было (это любому не вредно), но ещё и: кому, когда, что, как он сказал. А это очень большой объём. Сюда же добавляется постоянное анализирование: кто ему не поверил, кто поверил, если поверил, то насколько и что сказать в следующий раз, что бы поверили. Это не только порождает огромное количество сомнений (сомнение, напомню, главная причина страха), но и понижает самооценку (внутри себя вынужденный лгать всё равно знает, что делает это не потому, что силён), а, главное, необратимо нарушает работу подсознательного боевого механизма. Не зря лживость всегда считалась рабской чертой, умные хозяева рабов за ложь даже не наказывали. Сильная психика, настроенность личности на преодоление, на победу, мешают лгать и, потому, в одной личности со лживостью не уживаются. Лживость активно противоречит поведенческому типу хищника. И то, и другое в одной личности ужиться просто не могут. Что-то одно победит, «съев» другое.

Последнее проявление губительности лжи едва ли не серьёзнее всех остальных вместе взятых. Заключается оно в следующем. Чтобы в ложь поверил другой человек в неё (пусть ненадолго и частично) должен поверить сам лжец. Иначе убедительной лжи не получится, и все старания пойдут прахом. Убедил себя один раз, другой, третий… сотый. Да-да, те самые многократные повторения. При высоком уровне понимания (сам ведь придумал), высокой внутренней мотивации (для собственной же выгоды, или из собственного страха), при близости к другим своим мыслям. Закрепляется помимо воли и очень быстро. Человек постепенно сам теряет ориентировку в реальности. Способность отличать происходящее от своих вымыслов (переберите в уме своих знакомых – мало ли таких вспомнилось?). если на уровне повседневной жизни или душевного здоровья это может остаться на терпимом уровне до конца жизни (и то не обязательно), то в рукопашной скажется гораздо раньше и весьма неприятным образом. Ложное убеждение (иллюзия) сознание отравляет и калечит очень заметно. Казалось бы, подсознанию – системе гораздо более простой и надёжной вредить должно меньше. Это не так. В подсознание иллюзия проникнуть не может вовсе – т.к. оно обеспечивает физиологические функции при сбое которых прекращается жизнедеятельность, потому и защищено очень надёжно. Вот бы возрадоваться. Только не с чего. Упомянутая защита в том и состоит, что иллюзия разрушает контакт между сознанием и подсознанием. Это и исключает повреждение ею, скажем, дыхательного центра. Но и подсознательные сигналы в сознание, в результате, поступают хуже. Для гибкости языка это даже неплохо, а вот в критической ситуации (не только в рукопашной, а, например, за рулём тоже), нередко означает смертный приговор. Человек перестаёт чувствовать опасность, не может быстро и точно оценить риск, это для начала – дальше ещё хуже. Это, кстати, тоже было одной из причин непримиримого отношения ко лжи среди воинов. Ложь вредно не только говорить – слушать тоже.

Поверивший лжи проигрывает не только в конкретной ситуации. Он обзаводится тем самым ложным убеждением, которое нарушает взаимодействие боевого подсознания и распорядительного центра головного мозга (он в подкорке). Грубо говоря, информация боевого подсознания (даже если это команда на спасающее жизнь действие) в решение может и не превратиться, или безнадёжно запоздать. Чем это грозит, даже не нужно пояснять. Любую ложь можно (и нужно!) с полным основанием трактовать, как ментальную агрессию с предельно враждебными намерениями – Вас пытаются ослепить и разоружить, сделать бессильной жертвой чужой воли. Если об этом помнить, то деятельность политиков и всяких там «властителей дум», пропагандистов различных идей предстаёт в истинном свете. То, что большинство из них не настолько умны, чтобы понимать, что творят – дела не меняет. Это как раз чистый случай действий людей кинестетического типа – им и не нужно понимать, они чуют свою выгоду и действуют неосознанно, но точно. Самое плохое в том, что у даже не верящего лжи все эти эффекты проявляются тоже. Пусть и во много раз слабее и медленнее. Именно поэтому, в том числе, диктатуры так старательно заботятся о господстве лживой пропаганды во всех сферах жизни, так тщательно корчуют любой росток истины, так жестоко расправляются с теми, кто пытается не только открыть рот, но и хотя бы заткнуть уши. Их свирепость вовсе не от одной патологической жестокости – холодного расчёта в ней больше, чем принято думать.

От единичного ложного убеждения избавиться можно практически мгновенно. От сложной системы взаимопроникающих, поддерживающих и усиливающих друг друга иллюзий внушённый мощной всепроникающей назойливой пропагандой – уже неизмеримо сложнее. Но это работа сознательная, поэтому, для думающего человека, всегда посильная. А вот осознать степень нарушения связей сознания с подсознанием, глубину разлада личности с подсознательным боевым механизмом психики без посторонней помощи может далеко не каждый. Здесь даже высокий уровень интеллекта помогает не всегда. Что уж говорить об устранении всех этих последствий овечьего воспитания и обработки пропагандой. Освоение боевых рукопашных дисциплин не просто помогает решить эту задачу – её решение является необходимым условием. Избавление от любых иллюзий – главная (если не единственная) цель психологической подготовки, без которой освоение тактики и техники не имеет смысла.

Именно поэтому психологическая подготовка имеет первостепенное значение. Без неё всё прочее лишено смысла. Но даётся она сложнее всего. То, что говорит и советует инструктор противоречит всему, что обучаемый слышал всю свою предыдущую жизнь. Достаточно интересно, что видят-то все, как раз то, что подтверждает «колючие» истины, но привычка слышать и говорить обратное во многих людях настолько сильна, что одолеть её они или не смеют и пытаться, или просто не в силах. Тем более, что инструктор один, а «ближних» понуждающих сохранить себя овцой – толпы. Каждый день вбивается в мозг со всех сторон: «Не выделяйся, не сопротивляйся, покоряйся, гнись, лги, слушай ложь, верь ей, молчи, не думай». Родня, друзья, начальство, коллеги: все поют на один голос, убеждая при этом в искренней и бескорыстной любви на вечные времена. Это с одной стороны. С другой один-единственный инструктор, который постоянно повторяет, что никакой любви с его стороны и быть не может. А заставляет думать. Над очень неприятными вещами. Над тем, что никто никого на самом-то деле не любит бескорыстно, а если и любит, то полезность человека для себя, а не его самого. Что дружба есть не меньшая фикция, чем любовь и состоит из баланса выгод (пусть даже не всегда материальных) ещё более откровенно. Что жизнь окружающих (даже самых близких), случись тебе в сию секунду умереть, продолжится, как ни в чём не бывало. Что большинство привычных действий «среднего гражданина» если не вредны, то бессмысленны. Что если бегать от конфликта, то об тебя будут вытирать ноги, а онфликт – напряжение и риск. Что сколько бы ни кричали о «Родине-матери» – для своей страны ты налогоплательщик и потенциальное пушечное мясо возможной войны – не больше. Довольно быстро обучаемый задаётся вопросами: «Зачем мне такая ясность? Зачем мне такой ценой сила? Зачем мне такая способность побеждать?». Он прав. Умножающий знание умножает печаль. Гораздо приятнее остаться в уютном тёплом коконе привычных иллюзий, призрачного душевного покоя, с привычными цепями на психике, притёршимися до полной незаметности. Вон сколькие живут с этим. Позволяют себя обманывать, обирать, а, время от времени, и убивать. Живут же. Задайтесь этими вопросами и Вы. Вам-то чего не живётся как большинству?

Но я слегка отвлёкся. Означает ли всё вышесказанное обязательность абсолютной правдивости в любом случае? Да, верно, не означает. Конечно обман партнёра, в большинстве случаев, банально убыточен, а ложь по мелочам не окупается совершенно. Вот только для того, чтобы это понимать нужно дружить с головой. Но правда и в том, что очень часто люди всей правды и не желают знать (вслух это признаётся редко), реагируют на неё настолько болезненно, что выложить истину – себе дороже. Потому-то никогда никому не приходило в голову налагать запрет на частичные формулировки. Когда меня спрашивают, люблю ли я господина N, можно резануть правду, а можно сказать, что мы с ним не голубые – о какой любви можно говорить. Как правило, вопрос не повторяется. Была ли в ответе ложь? Была ли правда? А что не было того, чего хотел вопрошающий (повода стравить меня и названного господина) – не моя печаль. Всегда можно обойтись без лжи. В обычных случаях вполне хватает обтекаемых ответов, а с случаях однозначно конфликтных нет смысла уклоняться от неизбежного столкновения, даже полезно проявить инициативу.

Слово для человека такое же оружие как нож или пистолет. И оно, как любое оружие может быть опасно для обладателя, не меньше, чем для его оппонента. Несть числа погибшим в результате небрежного обращения с пистолетом, но и договорившихся до деревянного бушлата сосчитать невозможно. С убитыми чужим словом и сознательно выпущенной пулей – та же картина. Если проводить аналогии, то обтекаемые выражения – это как пистолет разряженный и зачехлённый; голая правда или полная ложь – обойма вставлена, патрон дослан, оружие с предохранителя снято. Баланс опасностей и рисков для окружающих и для себя вполне соответствует. Думаю, что использование слова имеет те же особенности, что и использование оружия и насилия вообще. Нужна ясная оценка своих и чужих намерений, чёткое понимание цели, здравое отношение к цене в которую достижение этой цели обойдётся. Девиз иезуитов формулировался не очень умным человеком (или для не очень умных) – цель не оправдывает средства, она их определяет. Для достижения разумной цели ложь не нужна разумному человеку. С ней как и с насилием и с оружием, как с любым сильнодействующим средством, применение которого влечёт тяжкие необратимые последствия для обеих сторон – обращаться нужно осторожно, без острой необходимости в ход пускать не следует. Но случаются ситуации, когда применение сильнодействующего средства – единственно возможный выход. Ко лжи это относится тоже.

«Умеешь ли ты лгать», – спросил как-то Будда одного из учеников.

«Нет, учитель, конечно же нет!», – оскорблённо закричал ученик.

«Так пойди и научись ибо любое неумение есть изъян и слабость, а не достоинство»


Отношение к смерти.

Применение физического насилия имеет целью смерть противника. По крайней мере в интересующем нас случае применения его для защиты себя лично от серьёзного нападения. Такова реальность и оценочные суждения здесь просто неуместны. Поэтому вопрос отношения к смерти, как своей, так и к чужой в психологической подготовке рукопашника – один из важнейших. Тут многое сплетается в тугой узел. Смерть – финал жизни и отношение к ней не может не быть продолжением отношения к жизни. Как своей, так и чужой. А поскольку речь идёт о смерти конкретного человека, то и продолжением отношения к личности этого человека. Т.е. своей или чужой личности. Как всегда философскую сторону вопроса можно оставить философам. Для нас, практиков, даже формулировка «проблема жизни и смерти» категорически не подходит. Проблемы – это из сферы академического познания. В жизни проблем нет, вопреки лукавому современному жаргону. В жизни есть задачи. Разница в следующем. Проблема формулируется, её решение – изящное и доказательное логическое построение. Задача же ставится, у неё есть условие, её верное решение – обдуманное или спонтанное (это по характеру задачи), но всегда хладнокровное, своевременное, безошибочное действие.

Это, замечу попутно, вовсе не мелочь – то, как вы про себя называете происходящее, какими словами определяете своё понимание чего-либо. Слово, вопреки господствующему мнению, вовсе не звук пустой. Даже если оно произнесено мысленно. Слова «проблема» и «задача» включают в подсознании совершенно разные логические и ассоциативные цепочки. «Проблема»: умные речи осанистых дядь с академической внешностью – возвышенный и неспешный теоретический спор, в изысканных выражениях – блестящий логический вывод в качестве решения, практического значения не имеющий. Я знаю, что это совсем не то, что в научном мире называется процессом решения проблемы. Но в том-то и дело, что фонетические сочетания «запускают» самые примитивные смысловые схемы. Ну, не терпит подсознание кудреватых построений, что тут поделаешь. Поэтому если «задача», то это: что-то напрямую связанное с действием – обдуманным, привычным, без проволочек. Потому, кстати, и цепочка у каждого своя.

Поэтому для нас проблема жизни и смерти не стоит. Перед любым из нас, при нападении, встаёт ситуационная задача – не умереть. Цель, как всегда и везде, определяет средства. В рукопашной средство выживания только одно – победа. Победить можно только убив того, кто желает твоей смерти. Путь к этому тоже только один – немедленно превратиться в агрессора, в нападающего. В полной мере можно это сделать, только поставив своей целью смерть противника. Таким образом предельно ясно определяется отношение к ней. В рукопашной схватке смерть противника – способ избежать собственной. Не больше. Но и не меньше. Понять это, «врастить» понимание такого простого факта в психику нужно заранее. Малейшее даже подсознательное сомнение, в схватке может обойтись слишком дорого. Именно это я имею в виду, когда на тренировках говорю, а здесь пишу, о том, что нужно стать убийцей. Барьер перед отнятием чужой жизни нужно преодолеть до того, как придётся убить в реальности. Иначе Вы, скорее всего, погибнете раньше, чем сможете применить даже очень действенные двигательные навыки. Случаи, когда человеку удаётся убить, не перешагнув психологический барьер – излюбленная, хорошо освоенная тема литераторов и головная боль психиатров. Часто такой «везунчик» впоследствии убивает себя сам угрызениями совести. Этот механизм лежит в основе «синдрома Раскольникова» у нарушивших Закон и посттравматического синдрома у бывших солдат. Но преступника ведёт в момент убийства алчность, ярость или опьянение, а солдата командирская воля, подкреплённая если не жестокой необходимостью боевой обстановки, то угрозой трибунала. А у Вас на улице внешних стимулов не будет. Если у Вас не хватит уровня самооценки и Вы посчитаете, даже в самой глубине души, жизнь противника хоть какой-то ценностью, а её прекращение хоть малейшим проступком, то от угрызений совести он Вас, скорее всего, полностью избавит. Это иллюзия, что кающихся много. Просто о них много и часто пишут, они очень заметно себя ведут в жизни. Погибших, затоптавшись перед психологическим неприятием убийства, в сотни раз больше. Просто они молчат. Не вдохновляют пишущих и снимающих, не закатывают пьяных истерик, не создают проблем своим семьям и обществу. Лежат себе под травкой, вроде их и не было никогда. На самом деле большинство выживших на любой войне составляют или врождённо равнодушные к чужой смерти кинестетики, или те, кто имел закалённую психику до того как увидел, как его пуля или нож извергают из человека содержимое брюшной полости. Или очень редкие счастливчики, чей подсознательный боевой механизм пробудился с первого раза. Смерть противника, это Ваша жизнь. В этом утверждении нет ничего от метафоры, или преувеличения. Уцелеть самому и убить опасного для своей жизни человека – одна и та же задача. Малейшая размытость этого убеждения, любая степень сомнения в нём – смертоносная иллюзия. Это что касается отношения к смерти и жизни противника.

С собственной смертью и жизнью тоже нужно всё решить в спокойной и безопасной обстановке. Это такая же работа над собой, она тоже начинается с восстановления самооценки и с создания психологической установки на убийство. Если то и другое сделано, то с ценностью своей жизни всё ясно. А как со смертью? Казалось бы, при упомянутых условиях, тоже всё ясно: ни в коем случае, полное отрицание, отстаивание жизни любой ценой! Как ни странно – нет. Для пояснения позволю себе экскурс в историю.

О сталинской военной контрразведке времён Второй Мировой войны (СМЕРШе) я уже упоминал. Общеизвестно, что создавалась она после 22 июня 1941г. практически с нуля, на ходу, при отсутствии, поначалу, опыта и подготовленных людей (даже ставшее легендарным название появилось не сразу). Как и то, что после того, как мучительный и кровавый путь становления был поразительно быстро пройден, эффективность работы этой спецслужбы превзошла всё чего достигли и противники, и союзники, а потери были поразительно малы. К концу войны силовое сопротивление оперсоставу СМЕРШа считалось бессмысленным. Агентура и разведгруппы противника, несмотря на отчаянное сопротивление, во всех случаях брались живьём. В большинстве случаев без синяка и царапины. Вплоть до начала пятидесятых годов бывшие смершевцы в составе уже других спецслужб СССР безнаказанно убивали и похищали кого считали нужным по всей Европе и за её пределами. При «сверхъестественно» низких собственных потерях. А ведь противники у них и до 1945г. были серьёзные, и после. Спецслужбы рейха, Японии, западных союзников не были сборищами дилетантов и поле боя тайной войны сдавать без сопротивления не были склонны. Тем не менее силовое и оперативное господство выходцев со спецкурсов СМЕРШа закончилось только когда Сталин, по причинам внутриполитического характера, свёл этих людей со сцены (про способы говорить излишне). Кроме великолепных методик подготовки отточенному боевому искусству, во всех его проявлениях, дававших очень заметное боевое преимущество над любым противником, был ещё один фактор. Преимущество психологическое. Причём в огромной степени. В коммунистической литературе это привычно объяснялось «превосходством социалистического человека», «советским патриотизмом», «верностью Родине». Неудобным вопросом почему, согласно тем же бездарным агиткам, всеми этими качествами наделённая сталинская пехота несла чудовищные потери, понятно, вслух никто не задавался. А зря. Было что-то, что радикально отличало оперативников СМЕРШа и от всех остальных советских военнослужащих, и от отчаянных бойцов разведгрупп немецкой и японской армий. На отсутствие страха смерти и презрение к ней не спишешь. Разведгруппы абвера комплектовались добровольцами из числа советских граждан. Эти люди люто ненавидели «народную власть», что служило мощной внутренней мотивацией, шли в тыл Красной Армии совершенно сознательно, прекрасно зная, что пощады им не будет. Свирепость сталинского режима была ими испытана на собственном опыте, иллюзий относительно методов допросов попавших в плен они не питали. Вступавшие в схватки с оперативниками СМЕРШа солдаты разведгрупп абвера плена боялись гораздо больше, чем смерти, сопротивлялись отчаянно и до последней возможности, попав в безнадёжное положение, шли на самоубийство без колебаний. Разведгруппы японской армии комплектовались из офицеров безупречного самурайского происхождения. Об их отношении к смерти даже говорить излишне. Не могли оперативники СМЕРШа превзойти своих врагов в бесстрашии и презрении к смерти. Так чем же превзошли?

Поясняю. Сталин сумел сделать то, что до него не удавалось даже Чингис-хану. От его воли невозможно было уйти даже в смерть. Делалось это просто. В его армии любой, от маршала до рядового, нёс семейную ответственность за выполнение боевой задачи. Каждый знал – не выполнишь приказ – не просто поставят к стенке, но и все родные, как «члены семьи изменника Родины» по соответствующей статье УК получат по 8 лет лагерей каждый. Но если человек погибал, не выполнив поставленную задачу, его семью не трогали. Но это для пехоты, артиллерии, танкистов, лётчиков и моряков. Чернорабочих и просто квалифицированного персонала индустрии боевых действий. У контрразведки же работа штучная. В ней нужны были мастера-виртуозы. С них спрос был другой. Если задача не выполнялась, а с погибшего исполнителя спросить было невозможно, то его семья всё равно получала свои срока, невзирая на пол и возраст. Если же офицер погибал, выполнив задачу, то он награждался орденом и получал следующее воинское звание (а случалось, что и через одно), семья получала весь его офицерский оклад до конца войны, как если бы он продолжал воевать, плюс доплаты за этот орден (и за все остальные, если они были). К тому же на детей выплачивалась пенсия до их восемнадцатилетия, жена, если не работала по болезни, получала пенсию по утрате кормильца, как и родители офицера. К тому же выплаты за ордена семьи смершевцев получали, даже когда они были отменены (по «многочисленным просьбам трудящихся», разумеется) для всех прочих в 1951г.. В этом вопросе Сталин оказался честен. В результате смерть не избавляла офицера СМЕРШа от главного, для настоящего мужчины наказания – беды тех, за кого он, собственно, и воюет. Люди, которым было наплевать на подобные вещи, в число оперативников сталинской военной контрразведки не попадали. В то время мало говорили о психологических тестах, но пользоваться ими умели. На задание смершевец шёл только за победой. Поражение исключалось даже в мыслях. Все душевные силы человека, вся психика работали не на самоспасение, а на победу, которая была единственным приемлемым исходом схватки.

В этом случае в человеке нет того, что служит главной причиной гибели хорошо подготовленных квалифицированных бойцов – согласия на смерть. Да-да именно так. Человек неисчерпаем и беспределен – каждый из нас. И тот, кто не согласен умереть, умереть просто не может. но люди не боятся смерти. Не улыбайтесь. Лучше подумайте.

Словом «смерть», как это часто бывает, обозначают не одно, а целых три понятия. Во-первых, смерть физиологическую – прекращение жизнедеятельности конкретного организма, исчезновение из этого мира конкретной личности (меня, Вас, или Пети из соседнего дома). Во-вторых сам процесс названного события (то, что ещё иногда называют умиранием). В-третьих, целую философскую категорию. Вот и давайте разберёмся есть ли чего бояться.

Ну, философской категорией никого не напугаешь, случаи психических патологий оставим медикам. Факт ухода из мира нельзя считать очень смущающим. Он неизбежен и с эти знанием любой из нас живёт с очень нежного возраста. Я что-то не видел людей несчастных по этой причине. То, что у многих это от неспособности осознать свою обречённость, в нашем случае не довод – Вы-то вполне сознательный человек. Значит понимаете, что как любой-каждый ежедневно смерти смотрите в глаза и она с каждым днём ближе. И не трясётесь. Так боитесь Вы смерти? Нет, если способны думать о чем-нибудь другом. Да и ведёте Вы не как охваченный страхом. Книжку вот читаете.

Остаётся сам процесс. Умирание. Знаете, ведь это как раз то, что делает нас смертными. Ведь естественной смерти не бывает. Всякий кто не убит «ближним», не стал жертвой аварии или стихийного бедствия умирает от болезни. А ведь это неестественное состояние организма. И сопровождается совершенно неестественными ощущениями боли – физическим страданием. Наверное каждый слышал от долго и(или) тяжко болеющего человека: «Отмучиться бы поскорей». Т.е. человек не просто согласен умереть, он хочет смерти. И умирает, конечно. Нам действительно нет преград. Но страдание может утомить человека настолько, что он, видя его неотделимость от своей жизни, соглашается на смерть (а то и стремится к ней).

Тяжкая болезнь, точнее связанная с ней физическая мука, просто обнажает согласие на смерть, имеющееся в каждом из нас. Об этом уже говорилось – ситуационный экстремум обнажает главное, безжалостно обрывая тряпочки фикций, просвечивает личность не хуже, чем рентгеновское излучение просвечивает тело. В каждом из нас заложено убеждение в том, что в каком-то случае проще, легче, разумнее умереть, чем мириться со ставшим непереносимым существованием. В этом глубокий биологический смысл – ни один вид не смог бы существовать, если бы его представители не уступали своё место под Солнцем более молодым. А, главное, без этого невозможным было бы никакое развитие. Поэтому в этом мы, люди, равны всем другим живущим. И глупо было бы применять к этой данности оценочные понятия. Другое дело, что этом механизм предназначен для крайних случаев, как шприц-«блаженчик» в аптечке солдата спецназа. Общественное же воспитание настырно «вытягивает» его на поверхность личности.

Как это делается мы уже обсуждали. С вопросом «зачем» - тоже всё ясно. Любой из нас очень-очень нужен окружающим в качестве пушечного мяса, безропотного плательщика (налогов, пошлин, алиментов, штрафов, взносов разной степени добровольности), нерассуждающего покупателя огромного множества никому, в самом-то деле, ненужных товаров и услуг. Согласный на всё человек – мечта очень многих. От государства, в лице его карательно-фискальных структур, до коммерсантов, «учителей праведности», журналистов, писателей (слава Богу – не всех), политтехнологов, наркобаронов. Вся эта обильная плесень цивилизации только и жива, что неспособностью большинства людей отличить свои интересы и потребности от того, что навязывают под их видом пропаганда, реклама и «общественное мнение». Система воспитания «человека покорного» отточена со времён первых фараонов. Её создатели и применители давно знают (пусть и неосознанно, но осознание здесь совершенно необязательно), что проще и надёжнее всего эксплуатировать как раз принципиальное согласие каждого человека на смерть. Это даёт огромное количество выгод всем их разновидностям. Тут совпадают интересы и общества в целом, и государства, и криминалитета, и многих представителей бизнес-сообщества, и личные любого социального паразита. Если удастся усилить до неразумной степени в личности согласие на смерть, то уж согласие на покупку ненужной вещи, дозы наркотика, избрание несостоятельного политика, участие в бессмысленной войне – и вовсе просто будет добиться. К тому же, в этом случае, общество автоматически получает возможность в любой момент без труда уничтожить таким образом воспитанного человека. А любое общество стремиться иметь такую возможность, такую власть над любым своим членом. Здесь точка, в которой резко и непримиримо расходятся интересы отдельной личности и любой, особенно крупной и иерархичной системы. И, опять же, это и не хорошо, и не плохо. В этом противоречии единственный, но вечный и неисчерпаемый источник развития как биологического вида Homo sapiens, так и отдельной человеческой личности, так и любых социальных единиц (от семьи до человечества в целом).

Вернёмся к нашей непосредственной теме. Вы, как и я, и любой другой человек – потенциально бессмертны. Как организм Вы ничем не ограничены в сроках биологического существования. Но как личность Вы не желаете вечной жизни. В Вашем подсознании обязательно содержится перечень обстоятельств, при которых Вы предпочтёте прекращение жизни её продолжению. Вопрос в том, кто определяет этот перечень. Вы или кто-то со стороны. Чьи интересы стоят во главе угла. Подчинённый кому-то или чему-то человек умирает по чужому выбору: места, времени, способа и причин смерти – сколь бы добровольным это действие ни было ситуационно. Самый яркий пример – массовые самоубийства самураев после смерти сюзерена. Степень владения тактикой и техникой боя в этом случае значения не имеют. Зачем при этом при всём корчить из себя воина и убивать других людей – мне лично совершенно неясно. Ничем от этого не отличалась смерть солдат сталинской пехоты в самоубийственных лобовых атаках Зимней, или Второй Мировой войн (в большинстве, к слову, эти люди никакими боевыми навыками не обладали). То есть исключить смерть – вряд ли в человеческих силах. Просто потому, что жизнь – не единственная и, если честно, не абсолютная, на самом-то деле, ценность. Но вот когда, как и зачем Вы умрёте – большой вопрос. И, само собой, если решать будете Вы, то умрёте Вы очень нескоро, без особых мук, и, уж конечно не от чужой руки в загаженной подворотне или слякотном окопе. Сомневаюсь в возможности избавится от согласия на смерть, но вот от согласия на смерть насильственную избавиться – вполне реально. Вы уже знаете, как можно это сделать. А человека, не согласного умереть в бою, убить невозможно. Одной из главных причин является то, что это несогласие (если оно настоящее) подвигает на приобретение необходимой суммы знаний и умений, привычки к разумному поведению.

Отношение к жизни и смерти, делающее человека бойцом прекрасно сформулировано давно и совершенно одинаково во всех воинских субкультурах. Чтобы не цитировать многократно только фразеологией отличающиеся варианты, которые обязательно потребуют пространных пояснений, рискну изложить своими словами.

Нужно стремиться к победе и только к ней. Всё остальное должно быть в высшей степени безразлично. Ни своя, ни чужая смерть или жизнь значения не имеют. НО! И стремление к победе не должно превратиться в желание. Оно должно быть состоянием. Разница между состоянием стремления и желанием очень проста, и предельно наглядна: желание – это переживание, эмоция, вызывающая расход нервной энергии на своё поддержание; состояние же стремления – это состояние эмоционально ровное, то самое боевое равнодушие, при котором все наличные душевные силы, вся нервная энергия будут потрачены только на решение ситуационной задачи, т.е. только для достижения победы. В идеале нервная система бойца должна быть уравновешена до полного равнодушия.

Повторюсь. Общественное воспитание всей своей колоссальной машиной вдавливает в личность совершенно другое отношение ко всему. Во все времена, при всех режимах. Просто, чем ближе господствующее общественное устройство к диктатуре, тем настырней это делается и тем дороже обходится несогласие, тем меньшая его степень обрекает на наказание. Но набор «священных коров» примерно один и тот же: «активная жизненная позиция» (меж тем любой повоевавший знает, что лучшая позиция – незаметная), «гражданский долг» (кто? когда? кому? какую сумму задолжал? причем тут я? – хоть бы раз пояснили), и, верх всего, «неравнодушное отношение к жизни». Последнее меня особенно умиляет. Могу понять неравнодушное отношение к женщине со стороны мужчины (и наоборот). А вот «неравнодушное отношение к жизни»… Это что такое? Что вообще имеется ввиду под словом «жизнь» (очень многозначном в русском языке)? И все подобные заклинания грешат аналогичной невнятицей.

Потому, что если изложить внятно – никому это дерьмо не всучишь. Возьмём то же «неравнодушное отношение к жизни». Под «жизнью», по всей видимости, имеется в виду повседневная действительность. Ладно, буду неравнодушен. Буду рыдать над каждой раздавленной на дороге кошкой (мне и в самом деле симпатичны эти животные). Буду таскать домой помыться любого бомжа (не люблю, когда от людей воняет), буду подбирать каждый брошенный мимо урны окурок (люблю чистые улицы). Да не улыбайтесь Вы, читатель! Не так уж я и утрирую. Меня всю жизнь обвиняют в безразличии ко всему. Люди, не дающие себе труда пояснить, в чём и как должно проявляться это самое хвалёное «неравнодушие». И пришёл я к простому выводу: хотят, чтобы был ты неравнодушен, а вот как и в чём это проявить действием – на то жди дядиной команды. Нет уж, я (как любой нормальный человек) предпочитаю сам выбирать, что, когда, зачем и как мне делать. А для этого как раз спокойное (можно назвать и равнодушным и безразличным) отношение к реальности требуется. Чтобы принимать решение не в угарной слепоте эмоционального всплеска. Конфликтной ситуации это касается в первую очередь. И семьсот семьдесят семь (777) раз – её силовой фазы. Когда речь идёт о жизни и смерти. Любой другой путь – дорога к овечьей жизни (и смерти) по чужой воле и указке, ради чужого блага, в ущерб себе. Причём, когда эти же самые равнодушие и безразличие с невинным видом и без пояснений называешь эмоциональной независимостью или психологической устойчивостью, то никаких возмущённых воплей не слышно. То ли тупы «воспитатели» и неспособны заглянуть глубже упаковки, то ли плевать им на суть, лишь бы путаное её изложение исключало понимание большинством людей.

Обществу, кроме прочего, хочется иметь возможность в любой желаемый момент уничтожить любого отдельного своего представителя – быстро, надёжно и без особых хлопот. Человек-хищник ещё и в этом смысле обществу крайне неудобен. Оказавшись врагом общества, он, конечно, тоже будет обречён на всеобщую травлю. Но его уничтожение окажется делом хлопотным и недешёвым. И вовсе не обязательно успешным. А если таких окажется заметное количество и они сумеют объединиться, так, чего доброго, придётся обществу признать их право на существование. Как это случилось с мормонами, американскими же бутлегерами 30-х годов XX века, протестантами в Европе, ирландскими националистами в Ольстере и т.д.

Умирает только согласный умереть, ничего не имеющий против того, чтобы умереть здесь и сейчас. Но именно такое согласие культивируется общественным воспитанием. Самое большее, что оно позволяет «среднему» (по ублюдочной терминологии всяческих «элит») человеку – не бояться смерти, тешить себя иллюзией того, что можно умереть «достойно». Но для этого надо быть профессиональным военным, полицейским, сотрудником какой-либо спецслужбы. Т.е. тем, кто обязан применять насилие, но (опять таки) не ради личных интересов, а в силу обязательств перед кем-то, или чем-то, только с чужого позволения. Но для того, чтобы стать действительно бойцом, человеком в полном смысле этого слова не бояться смерти мало. Да, не боящегося смерти убить гораздо труднее чем того, кто при угрозе гибели, вместо того, чтобы реагировать на опасность, судорожно борется со страхом смерти, или ударяется в паническое бегство. Намного труднее, но и только. Потому-то для самураев, скандинавских воинов «эры викингов», русских дружинников и прочих, и прочих – смерть в бою была делом обычным. То, что их противники тоже не были ни неумехами, ни безропотными овечками – не довод. Иначе бы не было исключений. О большинстве из тех, кто победил во всех своих схватках, и умер в мире и спокойствии, мы никогда ничего не узнаем. Не потому, что этих людей было так уж мало. Просто они вызывающе не вписывались в освящённый традицией образ идеального воина: отважного, бескорыстного, великодушного, непобедимого. И, тем не менее «павшего смертью храбрых», что избавило «ближних» от обязанности материально вознаградить «героя». Весьма и весьма удобно, что и говорить. И не накладно. Так что литераторов и прочих неплохо оплачиваемых воспевателей, как и их заказчиков понять можно – сплошная экономия. А вот самим убитым это было зачем? Поэтому-то исключений хватало везде и всегда. Два из них широко известны. Подробно описаны вполне полными и достоверными письменными источниками. Я знаю, что известны и хорошо описаны и другие, но подробно остановиться хочу именно на этих.

Итак: Миямото Мусаси, по прозвищу Кэндай (святой меч) – японец, родившийся в 1584г., при жизни признанный лучшим фехтовальщиком Японии, и до сих пор называемый одним из лучших во всей её истории. Именно потому, что проведя сотни поединков (а любой поединок в ту пору означал бой до смерти одного из противников) и участвовав в шести войнах умер ненасильственной смертью в преклонном возрасте, что для человека его профессии в тогдашней Японии было более чем непросто.

И генерал Бакланов – русский, живший во второй половине XIXв., служивший и воевавший против горцев на Кавказе, сумевший получить среди казаков признание характерником (мастером боевого искусства – если перевести в сегодняшнее понятие), а среди горцев – «лучшего джигита Кавказа». За воинское и командирское мастерство был приписан в казаки Терского войска. Даже будучи генералом, во вполне почтенном возрасте за 50 Бакланов ходил в рукопашные. Стоит упомянуть, что в ту пору стрельба в упор в рукопашных схватках уже была в большом ходу. После боя его бурка обычно внешне напоминала сито. Ни единой царапины этот человек не получил ни разу. Умер глубоким стариком в своей постели. Поражения не потерпев.

Это я к тому, что «геройская» смерть для бойца вовсе не обязательна, ничего почётного и достойного подражанию в ней нет. Всегда хватало людей не поддававшихся на заклинания, утверждавшие обратное. Для Вас, мой читатель, кому рукопашное умение требуется как раз для защиты собственных интересов и собственной жизни весь этот бред о «достойной смерти» и вовсе без надобности. Из собственного опыта могу сказать, что в насильственной смерти нет ничего достойного. Убитый всегда выглядит отвратительно. И пахнет от даже свежайшего трупа человека, погибшего насильственной смертью – мерзотно. Это когда отмоют, выпавшие кишки отрежут и выбросят (обратно их не заправить, как и выдавленные ударом из лопнувшего черепа мозги), обрядят, набальзамируют – тогда эта груда падали перестаёт смердеть и снова начинает походить, хоть отдалённо, на человека. Тот, кто необлагороженных трупов не видел, только и может искренне блеять о каком-то достоинстве насильственной гибели, и прочую чушь. А тот, кто видел и продолжает блеять: либо тяжко ущербен разумом, либо, не менее тяжко – совестью.

На солдат, особенно профессиональных, особенно на диверсантов и снайперов, особенно на воюющих добровольно, по вольному контракту (как же! наёмники!), вылиты тонны грязи, дерьма и помоев. Заходятся в крике умельцы изящной словесности и резвого репортажа: «Беспринципные, безжалостные, бездушные продажные убийцы!» Но вот, в отличие от «инженеров человеческих душ», никогда никто из «псов войны» не давал советов, следование которым обрекает на смерть при серьёзном нападении. Не вдалбливал в чужие головы догматов, усвоение которых делает человека овцой, безропотной жертвой любого насилия. Да, профессиональные вояки не брезгуют получать за свою жестокую, грязную, смертельно опасную и неблагодарную работу деньги. Но каждый из них ставит на кон свою голову, которой заплатит за любую ошибку. Что же тогда нужно говорить и писать о людях, которые в тепле, уюте и безопасности, за гораздо большие, чем любой наёмный солдат, деньги усердно трудятся на поприще превращения своего же народа в стадо овец, подвластных любому, желающему стричь и резать? Каждый из них стал причиной гораздо большего количества смертей, чем нож, удавка и автомат любого профессионального диверсанта.

В древнем кодексе самурайства есть великолепная формулировка: «Желающий жить погибает, стремящийся к смерти живёт». Ни один из толкователей (все, как на подбор, были «гуманистами») не пояснил, что речь идёт о стремлении к смерти противника. Если об этом помнить, то приведённая фраза содержит всё, что нужно знать и понимать в жизни и смерти. Собственная жизнь во время схватки не имеет значения, а смерть противника является целью, которая должна быть достигнута в любом случае. Но стремление к смерти противника, ни в коем случае не должно стать желанием. Желание – это эмоция, которая, как любая эмоция, помешает достигнуть цели. Вот единственный верный путь к победе в настоящем бою с серьёзным противником. Желаний не должно быть никаких, а стремление к смерти противника – единственным. Тогда на решение этой задачи сработают в полной мере все возможности организма и личности. Все силы, все навыки, все знания и умения. В этом случае противник обязательно будет убит. Быстро и неотвратимо. Он будет попросту обречён на немедленную смерть. Чем и будет гарантирована Ваша жизнь и полная физическая сохранность.