Geum.ru

Исследование

Вид материалаИсследование

Содержание


Г. А. Лилич (Санкт-Петербург). И. И. Срезневский и проблема поддельных глосс в средневековом словаре Mater verborum
Подобный материал:
1   ...   31   32   33   34   35   36   37   38   ...   89

Г. А. Лилич (Санкт-Петербург). И. И. Срезневский и проблема поддельных глосс в средневековом словаре Mater verborum


Поистине безбрежное научное наследие И. И. Срезневского не перестает привлекать пристальное внимание славистов – филологов, историков, лексикографов, специалистов в области методики преподавания языковедческих дисциплин. Его новаторские для своего времени идеи легли в основу сравнительно-исторического изучения славянских языков, в первую очередь русского. «Величественным памятником русской исторической лексикографии» назвал С. Г. Бархударов «Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам» И. И. Срезневского. В течение последнего столетия возникают все новые и новые работы, посвященные изучению научного творчества Срезневского. Однако многое еще предстоит сделать, в том числе и для более полного освещения вклада выдающегося русского ученого в развитие славяноведения в других странах, в частности, в Чехии где он в 1839–1842 гг. изучал чешский язык и его древние памятники. С этого времени ведут свое начало многолетние творческие связи И. И. Срезневского с чешскими друзьями. Особое место среди них занимал Вацлав Ганка (1791–1861), ученик Й. Добровского, литератор, один из наиболее горячих приверженцев идеи славянского единства.

С именем В. Ганки связана известная проблема так называемых Краледворской и Зеленогорской рукописей (далее РКЗ) – литературных фальсификаций начала XIX в. (1817, 1818 гг.). Тексты такого рода («патриотические подделки национальных древностей», по выражению В. М. Жирмунского) возникали в это время и в других европейских культурах (ср., например, «Сочинения Оссиана» Дж. Макферсона), но только в Чехии они сыграли роль своеобразного катализатора общественно-политических противостояний в XIX в.

Сомнения в подлинности РКЗ возникли уже вскоре после их обнаружения В. Ганкой; И. Добровский даже прозрачно намекнул на неблаговидную роль в этом деле В. Ганки. В статье 1824 г. Добровский пишет: «Авторов я знаю, они учились у меня читать по-старославянски и по-русски и бесстыдным образом послали анонимно свою стряпню Музею»5 В дальнейшем споры о подлинности РКЗ уже не прекращались, а только набирали силу. Особенную остроту они приобрели в 80–90-е годы XIX в., в период активных общественно-политических процессов в чешском обществе6 и идейной борьбы «старочехов», находивших в РКЗ опору для своих патриотических представлений о славном прошлом чешского народа, и «младочехов», стоявших за объективные исторические оценки. Подлинность РКЗ со строго научных позиций отрицал наиболее авторитетный историк-языковед Ян Гебауэр, политическую поддержку которому оказывал Т. Г. Масарик7 В настоящее время поддельность РКЗ считается доказанной8.

Несколько в тени РКЗ оказался другой памятник: средневековый энциклопедический словарь Mater verborum, созданный в конце IХ в. в Швейцарии. В Чехию копия этого словаря (с немецкими глоссами) попала примерно в XII в.; в нее были вписаны и чешские глоссы. В 1827 г., то есть в пору оживленных дискуссий о подлинности РКЗ, тот же В. Ганка, главный библиотекарь Чешского национального музея, «обнаружил» большое количество чешских глосс, многие из которых совпадали с лексикой РКЗ. В 1833 г. Ганка издал чешские глоссы Mater verborum в алфавитном порядке; глоссы стали входить в научный оборот, они могли рассматриваться и как некое подкрепление подлинности РКЗ. В России они стали известны из сообщений П. И. Прейса (1840 г.) и И. И. Срезневского (1859 г.).

В 1877 г. в Праге вышел труд глубокого знатока и издателя древних чешских текстов Адольфа Патеры (1836–1912), в котором убедительно доказывалось, что из общего числа чешских глосс в Mater verborum только 339 можно считать подлинно древними, а все другие (950 единиц) нужно рассматривать как позднейшие подделки9.

Не может не возникнуть вопроса о том, как относились русские ученые, в первую очередь, И. И. Срезневский, к сомнениям в подлинности чешских глосс указанного памятника. В литературе можно встретить совершенно определнные высказывания на этот счет. Так, Н. А. Кондрашов писал: «Срезневский не сомневался в подлинности Краледворской и Зеленогорской рукописи, а также других фальсифицированных памятников древнечешской литературы. <…> Научная слепота и вера Срезневского в моральную чистоту Ганки, обязанная впечатлениям молодости, доходила до того, что он отстаивал подлинность многих чешских глосс в средневековом словаре Mater verborum, во что после исследований А. Патеры уже никто не верил»10. В этом высказывании формулировка «научная слепота Срезневского» вызывает внутренний протест как противоречащая всем нашим представлениям о глубочайшей славистической эрудиции и проницательности этого ученого.

Нисколько не претендуя на решение довольно загадочного вопроса об отношении Срезневского к подделкам чешских древностей, в том числе глосс в словаре Mater verborum, позволим себе лишь привести некоторые материалы, могущие, как нам кажется, пролить дополнительный свет на этот вопрос.

Знаменательным представляется тот факт, что в 1878 г., ровно через год после появления в Праге труда А. Патеры, И. И. Срезневский публикует его в России в своем переводе на русский язык и со своими «дополнительными замечаниями»11. Раздел «дополнительных замечаний» Срезневского занимает почти полкниги А. Патеры (70 страниц из 152) и представляет собой развернутый лингвистический анализ и классификацию чешских глосс памятника. Срезневский дает оценку труду А. Патеры: «Будь исполнен такой труд за пятьдесят лет перед этим, – пишет он, – и ни один из писателей, пользовавшихся чешскими глоссами в Mater verborum , ни сам бы не впал, ни других бы не ввел в те жалкие ошибки, которыми <…> наполнились многие и многие замечательные произведения ума и знания <…>12. Из этих слов следует, что вряд ли можно так однозначно, как это сделал Н. А. Кондрашов, утверждать, что Срезневский «отстаивал» подлинность чешских глосс.

Вместе с тем анализ глосс, содержащихся в «дополнительных замечаниях» И. И. Срезневского все же вызывает ряд вопросов. Прежде всего, обращает на себя внимание общий эмоциональный тон рассуждений ученого. Местами они походят на панегирик «поддельщику», который превосходно знал древнее состояние не только чешского, но и других славянских языков, особенно русского и старославянского. Срезневский отмечал, что за небольшим исключением все “подозреваемые” слова и формы «не могут быть рассматриваемы как невозможные в древнемчешском языке» (разрядка наша – Г. Л.)13. В этом смысле характерно, в частности, что среди поддельных глосс приведены не сохранившиеся в славянских языках формы им. п. ед. ч. существительных ж. р. с основой на –r: neti (ср. чеш. *neteř ‘племянница’ и *sesti ‘сестра’, которые теоретически вполне возводимы к образцу máti, dci.

И. И. Срезневский восхищается «умом, знанием, чутьем поддельщика»14 и приходит к выводу, что если речь идет о подделках начала XIX в., то это «ясное, неопровержимое указание, что одновременно с Добровским был у чехов такой ученый знаток древности чешской и вообще славянской, который по крайней мере о некоторых предметах этой древности знал более и лучше, исследовал и судил осторожнее самого Добровского»15.

Если эта лестная оценка относилась именно к В. Ганке, то ее можно, как кажется, считать попыткой как-то смягчить резкую критику глоссатора, которого в это время уже не было в живых.

Конечно, нельзя ни с какой долей уверенности судить о том, знал ли Срезневский о подделке глосс от самого В. Ганки или только мог догадываться об этом. Гораздо важнее ответить на вопрос о моральной стороне дела: почему же Срезневский, сам будучи предельно точным в обращении с языковым материалом и требующий такой же точности от своих учеников, не осудил глоссатора?

Можно предположить, что он верил в пользу, которым принесут чешским будителям «патриотические подделки национальных древностей», а также в то, что глоссы из Mater verborum не противоречат законам исторического развития чешского языка.

В этом смысле представляется весьма значимой следующая мысль И. И. Срезневского : «Кто бы не был составитель глосс, оказывающихся поддельными, он составлял их не зря, не с надеждою, что его незнание и легкомыслие никогда не обнаружатся, а вооруженный полным знанием и чутьем своего родного языка, не могшими его допустить до ошибок <…> Такой поддельщик должен был понимать и чувствовать, что он трудится не для одного часа, не для прельщения людей малознающих, а для долгого будущего <…>«.

Время показало, что старинный спор вокруг проблемы чешских поддельных рукописей XIX в. в конечном итоге пошел на благо чешской науке и культуре. Бескомпромиссная борьба за научную истину заметно повлияла на развитие научно-критических подходов в изучении прошлого, а сами рукописи послужили источником обогащения лексики литературного чешского языка и нашли широкое отражение в литературе и искусстве.