«хм «Триада»

Вид материалаДокументы

Содержание


Молитва и темперамент
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   30
Молитва и темперамент

Кэти Каллахан-Хоузлл, журналистка и писательница

Есть ли у меня возможность пребывать в молитве у ног Христа так, чтобы это не противоречило, а соответствовало моему типу лич­ности и темпераменту, данному мне Богом?

Этот вопрос побудил меня выбрать для чтения во время отпуска книгу Честера Майкла и Мари Норриси «Молитва и темперамент». В ней описаны четыре формы молитвенных размышлений над сло­вом Божьим. Каждая из них предназначена для одного из типов личности, определяемых по методу Майерс-Бриггс.

• Первый стиль молитвенных размышлений предназначен для людей моего типа — «чувства — интуиция». При таком сти­ле особое внимание следует уделять творческому подходу, который включает воображение и образное мышление. Су­щественное значение имеет также ведение духовного днев­ника.

Например, одно из творческих упражнений при работе с Писанием заключается в том, чтобы применить прочитанный отрывок к себе. Практически это означает, что нужно вста- своими словами, я беру в руки молитвенник, в котором можно найти молитву, подходящую для любого душевного состояния. Псалтирь содержит полторы сотни псалмов, и, судя по всему, ее составители не стремились избегать резких контрастов. За двадцать первым псалмом, полным безысходного отчаяния (стих из этого псалма прокричал с креста Иисус), следует пса­лом двадцать второй — прекраснейшая молитва для успокое­ния души. Псалму сто тридцать седьмому, исполненному мира и покоя, предшествует псалом, призывающий к возмездию.

Однажды я побывал в траппистском монастыре и был сви­детелем того, как монахи за две недели прочли хором все сто пятьдесят псалмов — в среднем по одиннадцать псалмов в день. (В некоторых монастырях есть монахи, которые прочи­тывают все псалмы за одни сутки.) За годы пребывания в мо­настыре трапписты выучили псалмы наизусть и помнят их до­словно, подобно тому, как большинство людей знают наизусть национальный гимн своей страны. Выражение лица монаха безошибочно указывает на то, какой именно псалом близок сегодня его сердцу.

Полный бородатый монах в первом ряду оживлялся всякий раз, когда звучали слова хвалы и благодарения. Его сосед, с ви­ду — типичный аскет, обладал удивительно высоким голосом. И голос его становился слышнее всякий раз, когда псалом го­ворил о смятении чувств. Борьба за власть? Болезнь? Смерть близкого человека? Пошатнувшаяся вера, сомнения? Беспо­койство о финансовом положении монастыря? Что бы ни слу­чилось в монашеской общине, всегда есть вероятность того, что один из сегодняшних псалмов откликается на это событие.

Святитель Амвросий Медиоланский называл Псалтирь «свое­го рода гимнастическим залом, где найдутся упражнения для каждой души». Мне очень нравится этот образ. Я живо пред­ставляю себе большой спортивный зал, где найдется духовный тренажер для любого атлета-молитвенника.

Мартин Марти, лютеранин, профессор богословия и исто­рии религии, стал читать Псалтирь подряд вместе с женой, ког­да та боролась с тяжелой формой рака. Ей приходилось просы­паться по ночам и принимать лекарства от тошноты, вызван­ной химиотерапией. После этого супруги никак не могли за­снуть, и муж читал жене псалмы. Однажды она заметила, что муж перескочил с восемьдесят шестого псалма сразу на девя­ностый. Марти пропустил слова, полные печали («жизнь моя приблизилась к преисподней, я сравнялся с нисходящими в могилу»), и сразу перешел к утешительным образам: «Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен».

«Почему ты пропустил эти псалмы?» — спросила жена. Марти ответил, что не уверен, сможет ли она в такую ночь спокойно их выслушать. Жена сказала: «Вернись назад и про­читай их. Если я не пройду через мрак, то не увижу света».

Позднее Мартин Марти написал книгу об этих трудных днях. В ней он оценил Псалтирь, самый известный христиан­ский молитвенник, следующим образом: половина псалмов не­сет дыхание зимы, и лишь одна треть — атмосферу яркого лет­него дня. По словам Марти, псалмы помогают «укротить ужас и скорбь» в обстоятельствах, подобных тем, с которыми столкну­лись он и его жена. Когда у супругов уже не оставалось своих слов, они говорили словами молитв, написанных другими.

Марти признается, что, несмотря на приложенные им ог­ромные усилия, у него за всю его христианскую жизнь почти не возникало чувства непосредственного общения с Богом. Лишь несколько раз он пережил ощущение «открытости Бо­гу». Поэтому Марти научился в общении с Богом прибегать к другим способам, в том числе к псалмам — подобно тому, как влюбленные пишут друг другу письма, продолжая общаться даже в разлуке.

Всякий, кто поддерживает отношения с Богом, переживает разные периоды. Бывают яркие, радостные дни, но порой на­ступают и темные, унылые, мрачные времена. Но ведь и зем­ная жизнь подчинена этой же закономерности. Издатель од­ного из самых популярных журналов «Христианство сегодня» и преподаватель теологической школы в Кентукки Терри Мак отмечает, как по-разному относятся к жизни фермеры и горо­жане. Он цитирует слова старого крестьянина, который сме­нил профессию и работает в городе на фабрике:

«Самая большая разница — в том, что горожане думают, будто нынешний год должен непременно быть лучше предыдущего. Ес­ли они не получают прибавку к зарплате, не приобретают новых вещей, не видят улучшений в своем благосостоянии, то считают себя неудачниками. Фермеры рассуждают иначе. Мы знаем, что бывает хороший год и бывает плохой год. Мы не можем управ­лять погодой. Мы не всегда способны предотвратить неурожай или болезнь. Поэтому мы приучились усердно работать, прини­мать правильные решения и быть довольными тем, что в итоге получим»38.

Что я помню о пройденном пути, о переменах в моей духов­ной и — прежде всего — в молитвенной жизни? Ребенком и подростком я верил всему, что мне говорили в церкви. А цер­ковь побуждала меня уделять время молитве, чтению Библии и другим духовным упражнениям — в рамках принятых пра­вил. В библейском колледже я сидел в часовне во время «дней молитвы» и пытался разобраться в самом себе: действительно ли я молюсь или только делаю вид. В итоге я стал подвергать сомнению любой духовный опыт. Мне казалось, что монас­тырская атмосфера колледжа полностью оторвана от бурной общественной жизни конца шестидесятых годов, кипевшей за его стенами, — и что только я один остаюсь за бортом этой жизни.

С тех пор я, подобно старому фермеру, пережил в молит­венной жизни плохие и хорошие годы. У меня были времена радости и благодарности, и были времена, когда я тосковал, мучился и пренебрегал молитвой. Я ожидал, что мой духов­ный уровень будет расти, как котировки паевых инвестицион­ных фондов на Уолл-стрит, которые каждый год прибавляют в цене. Но график моей молитвы скорее напоминает кардио­грамму, линия которой скачет то вверх, то вниз. Лишь по про­шествии времени я убеждаюсь: в самые мрачные дни моя вера укреплялась, и через строки, которые я тогда написал, Бог коснулся сердец других людей.

Такие обстоятельства знакомы многим священникам: вы возвращаетесь домой после воскресного богослужения, чувст­вуя себя обессилевшим неудачником, и вдруг слышите от од­ного из прихожан, что сегодняшняя проповедь сказала ему больше, чем любая другая. Вероятно, Господь оценивает наши молитвы столь же парадоксальным образом. Вот что сказал об этом Клайв Льюис в «Письмах к Малькольму»: «Молитвы, ко­торые мы считаем худшими, в очах Божьих, быть может, луч­шие. Я имею в виду молитвы, которым меньше всего сопутст­вует восторженность, которые не идут гладко. Ведь они — поч­ти целиком наша воля, они идут из большей глубины, чем чув­ства».

Глава 15

Голос тишины

В тот миг я нуждался в молитве, как в глотке свежего воздуха, который наполнил бы мою кровь кислородом... Позади меня была пустота. А впереди — стена. Стена тьмы. Жорж Бернанос

Почти все, кто регулярно молится, рано или поздно «упира­ются в стену» — этот термин я позаимствовал у бегунов-ма­рафонцев. Чувства замораживаются, слова не идут на ум, ис­чезает ясность, мысли приходят в смятение. В какой-то мо­мент даже сама молитва начинает казаться глупостью, абсур­дом. «Я сижу в пустой комнате и что-то бормочу. Но если че­ловек говорит сам с собой — разве это не признак помеша­тельства?»

Появляется ощущение, будто меня предали. Неужели мо­литва — всего-навсего самообман? Или Бог решил меня разыграть? Слова падают на пол, отскакивают от стен и по­толка и, наконец, умирают на устах прежде, чем я их произ­несу. Бог удалился. Он бросил меня, оставил в одиночестве.

Недалеко от меня живет подполковник авиации в отстав­ке, Карл. Он служит капелланом в доме престарелых. Когда- то, стремясь сохранить хорошую форму, как у молодых лет­чиков-новобранцев, он усердно занимался спортом. Сейчас бывший ас ездит в инвалидной коляске по коридорам, посе­щая пожилых людей, среди которых немало лежачих боль­ных. Некоторые страдают старческим слабоумием. Каждые полчаса звонит будильник, заведенный Карлом. По звонку Карл приподнимается на руках и снова опускается в коляску, изменяя положение парализованной нижней половины тела. Это нужно, чтобы не возникали пролежни. Я встречался с Карлом дважды: один раз — у него на работе, потом посетил его дома. Оба раза наша беседа возвращалась к одной теме — молчанию Бога.

Во время первой встречи Карл рассказал, как он стал ин­валидом. «Это случилось, когда я мчался на велосипеде по шоссе в штате Нью-Мексико. Я вдруг увидел впереди решет­ку дождевого стока — слишком поздно, чтобы успеть ее объ­ехать. Переднее колесо застряло в решетке, а я полетел через руль головой вперед. Очнулся я от крика: «Не шевелись! Не шевелись!» Кричавший человек держал надо мной оранже­вую шляпу, прикрывая меня от яркого солнца. Вскоре при­были спасатели. Они упаковали меня в специальный корсет. Мне объяснили, что я ударился шлемом об асфальт, сломал позвоночник и повредил спинной мозг. С этого момента я был парализован от грудной клетки и ниже. Моя военная ка­рьера закончилась. Вместо спортивных тренировок мне при­шлось заниматься физиотерапией. Но я все еще не до конца смирился со своей инвалидностью».

Мы говорили о том, как Карл приспосабливался к новой реальности. Ему пришлось переехать в другой, более подхо­дящий дом и уволиться из армии. Он не имеет возможности контролировать мочеиспускание и дефекацию, страдает от инфекций и мышечных спазмов. Ему имплантировали сталь­ные стержни, поддерживающие позвоночник. Мы детально обсудили все эти невзгоды, и я был поражен, когда Карл ска­зал: «Но я должен сказать, что самой болезненной оказалась для меня не физическая, а другая, незримая перемена. Она была намного хуже, чем бесконечные «Почему?», которые я задавал себе снова и снова. Я перестал ощущать присутствие Бога. Именно тогда, когда Господь был мне нужнее всего, — Он удалился. Я продолжаю молиться и верить — но сейчас моя молитва Богу ничем не отличается от слов, брошенных в потолок. Я не получаю никакого ответа».

Потом я посетил дом Карла, специально приспособлен­ный для человека, прикованного к инвалидной коляске: ши­рокие двери, просторные холлы, гладкий твердый пол, все предметы и поверхности на небольшой высоте. На стенах и в комнатах — множество сувениров из разных мест Европы и США, там хозяину дома довелось побывать во время службы в авиации. Карл рассказывал, что сильнее всего он чувство­вал присутствие Бога в экуменической общине Тэзе во Фран­ции. Он посетил эту общину дважды. Оба раза Карл оставал­ся там по неделе, участвовал в богослужениях, но большую часть времени проводил в молитве и размышлениях. Он вспоминал: «Я никогда не испытывал столь сильных духов­ных переживаний. Община Тэзе организована таким обра­зом, что в центре ее жизни находится Бог. Ощущение Божье­го присутствия пронизывает все это благословенное место. Наверно, Господь даровал мне этот опыт, чтобы укрепить ме­ня перед тем, что мне предстояло перенести».

Вспоминая, Карл размышлял вслух: «По воспитанию я кальвинист. Как же понимать все то, что случилось со мной? Я не считаю, что Бог устроил этот несчастный случай — я не верю, что Он управляет всеми мелочами на нашей планете. Но я верю, что Бог пребывает рядом с нами во всех страдани­ях. Я хочу лишь одного — почувствовать Его присутствие».

Прикосновение к пустоте

Карл говорил, что, став инвалидом, он начал искать утеше­ние в библейских текстах, которые прежде читал «по диаго­нали». Когда все было хорошо, он почти не обращал внима­ния на псалмы, исполненные слеза и страданий. Теперь он живет ими. Они позволяют Карлу изливать свои жалобы Богу:

«Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец, доколе бу­дешь скрывать лицо Твое от меня? Доколе мне слагать советы в душе моей, скорбь в сердце моем день и ночь?» (Пс 12:2-3)

«Но вот, я иду вперед — и нет Его, назад — и не нахожу Его. Делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю» (Иов 23:8-9).

«Боже мой! Я вопию днем, — и Ты не внемлешь мне, ночью, — и нет мне успокоения (Пс 21:3).

«...Ругаются надо мною враги мои, когда говорят мне всякий день: Где Бог твой?» (Пс 41:1)

«Простираю к Тебе руки мои; душа моя — к Тебе, как жажду­щая земля» (Пс 142:6).

После встречи с Карлом я тоже стал уделять больше вни­мания «псалмам плача». Меня поразило, что эти жалобные причитания представляют собой молитвы, обращенные к Богу, Который то ли вовсе отсутствует, то ли не слышит. Еще сильнее меня удивило то, что эти молитвы вошли в библей­ский канон: их сочли достойными стать частью Священного Писания. Очевидно, состояние каменного бесчувствия, по­давленности, богооставленности не является чем-то необыч­ным. Его следует ожидать и быть к нему готовым.

Действительно, одна из приведенных выше молитв («Боже мой! Я вопию днем — и Ты не внемлешь мне») — продолжение слов, которые прокричал на кресте Иисус: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27:46). Даже Сын Бо­жий пережил отсутствие Бога. Я заново оценил мрачную то­нальность этих псалмов. На их фоне любые слова утешения окажутся нестерпимо банальными. Представьте себе апостола Петра, который, стоя у подножия креста, пытается утешить Иисуса: «Нет, нет, не говори так. Бог не оставил Тебя — это только кажется. Вспомни, чему Ты Сам учил нас об Отце и Его неизменной любви!»

Иногда темная ночь богооставленности начинается с не­счастья, которое полностью изменяет жизнь человека (так случилось с Карлом). Порой болезнь постепенно разрушает тело, а молитвы об исцелении остаются без ответа. Бывает, что духовный мрак сгущается по мере того, как портятся от­ношения супругов. Или, подобно темной туче над пустыней, приходит после развода. Случается и так, что богооставлен- ность наступает без всяких видимых причин, словно буря, внезапно, по капризу природы разразившаяся среди ясного летнего дня. Почему же Бог прячется?

Мы начинаем подсознательно винить себя, считая, что Бога оскорбило наше поведение. Внутренний голос нашеп­тывает: я стал недостоин Божьего присутствия, и Бог не ста­нет отвечать человеку с такими нечистыми мыслями. Я воз­ражаю этому голосу, опираясь на очевидную реальность: по­тому я и молюсь, что мой разум загрязнен, я молюсь о помо­щи, об очищении.

Я знаю женщину, которая не могла молиться больше года. Ее уста были скованы страхом — она боялась, что совершила непростительный грех. Мудрый духовный наставник Томас Грин, к настоящему времени написавший уже несколько; книг об общении с Богом, опровергает подобные страхи та-! ким рассуждением: мы, обычные люди, справедливо считаем незрелым того человека, который уходит от нас в смертель­ной обиде, но при этом отказывается сказать нам, что имен-» но его ранило. Конечно, Богу, Который открыл нам Себя в Иисусе Христе, такое ребячество не свойственно. Всем со* мневающимся Грин рекомендует такую молитву:

«Господи, ты заботишься обо мне больше, чем я сам о eel забочусь. Я не верю, что Ты играешь со мной, загадывая мне за гадки. Если причиной духовной опустошенности, которую я п реживаю, стал мой недостаток или проступок, укажи мне его, я постараюсь исправиться. Но я не буду мучиться бесплодны

и расплывчатыми сомнениями. Господи, если Ты не покажешь мне со всей ясностью, в чем я виноват, я не стану считать свои грехи или недостатки причиной духовной пустоты».

Практически все христианские подвижники свидетельст­вуют о том, что им доводилось пройти сквозь «темную ночь души», — и в их примере я нахожу утешение. Иногда период богооставленности быстро проходит, но порой он продолжа­ется месяцы и даже годы. Я пока еще не нашел никого, кто бы не испытал подобного состояния. Святая Тереза Авильская была почти не способна молиться в течение двадцати лет, но она прорвалась через эту страшную пустыню и стала великой подвижницей молитвы. Благочестивый английский поэт во­семнадцатого века Вильям Купер иногда испытывал такой подъем в молитве, что ему казалось, будто он вот-вот умрет от радости. Но позже Купер писал, что чувствует себя «изгнанни­ком, который должен пребывать вдали от Бога, и по сравне­нию с этой далью расстояние от Востока до Запада — тесное соседство».

Джордж Герберт, поэт семнадцатого века, оставивший нам неподражаемые описания глубоко личного чувства Божьего присутствия, столь же красноречиво передает и ощущение богооставленности:

Колени — в шар земной,

Взор — небеса пронзил,

Но высь и глубина твердят мне вместе:

Не здесь твой Бог святой...

Где Ты, Господь?

В каком пока неведомом мне месте Мой Боже, ты себя сокрыл?

Религиозные теле- и радио программы, как и многие кни­ги и журналы, мало что сообщат вам о молчании Бога. Судя по содержащимся в них материалам, Бог всегда говорит внятно и определенно. Он то приказывает служителю церкви

10 Молитва

строить новое здание, то велит домохозяйке создать новый сайт в интернете. Для слушателей этих программ Бог ассоци­ируется с успехом, добрыми чувствами, ощущением мира и покоя, теплым светом. У тех, кто привык услаждать свой слух подобными вдохновляющими историями, встреча с Богом, Который молчит, вызывает потрясение. Молчание Бога ка­жется им чем-то из ряда вон выходящим и пробуждает чувст­во собственной неполноценности.

На самом же деле из ряда вон выходящим нужно признать бодрый оптимизм современной «веры, ориентированной на потребителя». В предыдущие века христиане узнавали о том, чего им следует ожидать во время духовного странствия, из книг совсем другого толка и настроения. Они читали «Путе­шествие пилигрима» Джона Беньяна, где в неуклюжем пили­гриме узнавали себя. Они читали «Темную ночь души» Иоанна Креста (Хуана де ла Круса). Фома Кемпийский бросал им вы­зов со страниц своей книги «О подражании Христу». Единст­венный духовный наставник, который писал о постоянном присутствии Бога — брат Лоран — сочинял свои размышления во время мытья посуды и чистки отхожих мест.

Если я переживаю времена духовной сухости, бреду сквозь тьму и пустоту, то не будет ли самым разумным перестать мо­литься до тех пор, пока молитва не оживет во мне снова? Все христианские подвижники дружно отвечают: «Нет!» Если я перестану молиться, то как же я узнаю, что моя молитва ожи­ла? И кроме того, опыт многих христиан свидетельствует: пе­рестать молиться легко, а вот начать снова — гораздо труднее.