Учебное пособие Сургут Издательский центр Сургу 2008 удк 316. 77(075. 8) Ббк 60. 56я7
| Вид материала | Учебное пособие |
- Учебно-методическое пособие Сургут Издательский центр Сургу 2009 удк 001. 8 (072), 497.58kb.
- Учебное пособие для студентов Сургут Издательство СурГУ, 1279.23kb.
- Учебное пособие Майкоп 2008 удк 37(075) ббк 74. 0я73, 4313.17kb.
- Учебное пособие тверь 2008 удк 519. 876 (075. 8 + 338 (075. 8) Ббк 3817я731-1 + 450., 2962.9kb.
- Учебное пособие удк 159. 9(075) Печатается ббк 88. 2я73 по решению Ученого Совета, 5335.58kb.
- -, 468.55kb.
- Учебное пособие Санкт-Петербург 2008 удк 005. 91: 004. 9(075. 8) Ббк 65. 291. 212., 97.7kb.
- Учебное пособие Чебоксары 2007 удк 32. 001 (075. 8) Ббк ф0р30, 1513.98kb.
- Учебное пособие Уфа 2005 удк 338 (075. 8) Ббк, 1087.66kb.
- Учебное пособие Ульяновск 2010 удк 004. 8(075. 8) Ббк 32. 813я73, 1559.86kb.
Фаллический символ в центре Сургута:
архитектурный китч или административная прихоть?
Сегодня существует два проекта застройки центра Сургута. Поясним, что под центром города, или пресловутым «ядром центра», как он почему-то именуется в градостроительных планах, архитекторы понимают территорию между рекой Саймой и зданиями «Сургутгазпрома», «Тюменьэнерго», включая полуостров, на котором сейчас находится новый корпус университета. Так вот, существуют два проекта застройки этой территории.
Первый проект, предложенный городскими архитекторами, предполагает постройку моста от Комсомольского проспекта и далее автомобильной эстакады, и дороги через зеленую зону отдыха на реке Сайме с выходом на Ленинский проспект. Вдоль этой дроги планируется построить крупные здания: высотную гостиницу, новое здание администрации города, супермаркет и т.д.
Второй проект, который отстаивает университет, предлагает не строить эстакаду и дорогу, сохранить парковую зону на реке Сайма, а на полуострове между зданиями университета, «Газпрома» и «Тюменьэнерго» расположить зону отдыха для горожан и молодежный комплекс, включающий сооружения для спортивных занятий, занятий по интересам и т.д.
Возникшая по поводу проектов дискуссия интересна для наблюдателя тем, что отражает существующее в городе различие двух групп населения и, соответственно, столкновение их интересов.
Первая группа рассматривает Сургут, в первую очередь, как место для работы и зарабатывания денег. Поэтому стремится максимально сделать его удобным для себя с этой точки зрения. Ей не нужны зоны отдыха и досуга, поскольку представители этой группы проводят отдых в других местах. Зато нужно как можно больше дорог, обеспечивающих быстрейший подъезд к месту работы и магазинам.
Вторая группа включает сургутян относительно давно проживающих в городе или связывающих с ним дальнейшую жизнь. Они заинтересованы в существовании рекреационных городских зон, мест отдыха и досуга для себя и своих детей. Они поддерживают проект застройки центра, защищаемый университетом, и справедливо отмечают, что с завершением строительства широкополосной дороги от улицы Югорской до проспекта Комсомольского полностью решает транспортную проблему восточной части города.
При этом обращается внимание на то, что эстакада и прокладка дороги убивают саму идею центра. Все города стремятся вывести транспорт из центра, сделать его пешеходным. Во всех крупных городах России, начиная с Москвы, движение транспорта через центр – обычно это площадь, сквер, и пр. – запрещено. В Сургуте же сегодня, наоборот, дорога, причем за огромные деньги, проходит через центр города. Тогда, если правильно применять слова, назвать этот образчик градостроительной мысли надо не «центром» и не «ядром», а «центральным перекрестком».
Обсуждение двух проектов застройки интересно и тем, что привлекает внимание к мотивам поведения депутатов Думы г. Сургута. Возможно городские депутаты, будучи в основном «производственниками», так же заражены вирусом «вахтовой психологии временщиков» и поэтому, в свое время, утвердили нынешний градостроительный проект, убивающий идею центра города и зеленую зону на реке Сайма. Но, может быть, все проще, и принятое когда-то непродуманное решение сегодня в силу административно-бюрокра-тических закорючек сложно отменить.
Впрочем сегодня, у официального проекта есть еще одни деятельные защитники. Это сами архитекторы, разработавшие его. Уж очень им нравится здание 30-этажной гостиницы, которую по плану предполагается разместить в самом центре, выступающей главным организатором архитектурного пространства этого центра.
Однако эта идея и вызывает наибольшие возражения. Дело в том, что подобные одиноко стоящие, взметнувшиеся вверх здания, были модны в эпоху авангардизма в 60-е годы прошлого века. Они выступали фаллическими символами эпохи молодежных, студенческих бунтов тех лет и являлись средствами художественного эпатажа, китча, направленного против ценностей буржуазного общества, в рамках общей критики капитализма, в том числе в искусстве.
Но стоит ли авангардистские идеи полувековой давности увековечивать в архитектурных образах нашего города? Вне контекста с той эпохой, в нашем все-таки пуританском обществе, подобные фаллические символы будут выглядеть просто непристойно.
Впрочем, и сегодня в некоторых городах мира используется прием подобного архитектурного китча, но именно так он задумывается и воспринимается. Вот, например, как выглядит в глазах гостей известный небоскреб в Барселоне, также расположенный в центре города и также (символическое совпадение) имеющий 31 этаж.
// 18.10.2005 // 07:41 //
Шокирующее творение архитекторов
MIGnews.com.ua
В центре Барселоны вздымается новый модерновый небоскреб – здание столь по-испански символично, что в головах у горожан, пришедших поглазеть на колосса, взвился целый вихрь эпитетов – «красивый», «надежный», потом вдруг откуда-то взялись: «упругий», «волнительный», «возбуждающий».Некоторые критики, краснея, принялись понарошку ругать работу французского архитектора Жана Нувеля, обвиняя его в том, что, мол, здание портит силуэт города, и разве это не ужасно, такая шишка на фоне неба Барселоны.
Но на самом деле эротический небоскреб Нувеля порадовал всех – его даже небоскребом не назовешь, гигантский фаллос словно дразнит небосвод, а ночью и вовсе сводит с ума пассажиров транзитных авиарейсов…
31-этажный модерновый не-боскреб в центре Барселоны, выполненный в жанре фаллического символизма.
Аналогичное 30-этажное здание, планируется в центре Сургута
По словам Жана Нувеля, его вдохновила гора Монсеррат, что недалеко от Барселоны; сам архитектор считает, что форма Torre, кроме того, что она вызывает фаллические ассоциации, еще и напоминать зрителю некий фонтан, гейзер, однако человеческое сознание едва ли устоит перед искушением перейти к символам более тонким и в итоге вновь обратится к древнему нефритовому стволу.
Подобные экзотические проекты эротического, фаллического смысла, конечно, имеют право на существование, но едва ли приемлемы для нашего города. Впрочем, и в России ни в одном городе мы не найдем в качестве обозначения центра подобного рода взметнувшуюся вверх башню или колонну. Обычно архитектурной доминантой, символизирующей центр любого российского города, выступает площадь, памятник, небольшая стелла, на худой конец, – обычная клумба, но никак не высокое одиноко стоящее сооружение, вызывающее описанные выше ассоциации. Никто из российских архитекторов не пойдет на столь смелые авангардистские эксперименты, как это делают в Сургуте.
Следует помнить, что россияне и сургутяне, в частности, довольно остры на язык. Сравнение, приклеенное к зданию, к сооружению, просто к какому-либо месту, превращается в устойчивое и общеупотребимое словосочетание. Назвали же в народе новое здание университета «корабль». Теперь какое официальное название не давай этому корпусу, в студенческой университетской среде он навсегда останется «кораблем».
Можно представить, какими двусмысленными сравнениями, эпитетами наградят горожане архитектурный изыск, планирующийся в центре города. Спрашивается, стоит ли затратить огромные деньги, чтобы загубить зеленую зону на Сайме, получить вместо центра города центральный перекресток и сооружение, которое будет вызывать у гостей Сургута усмешки?
Приложение 6
Зачем Сургуту расширяться?
На очередных общественных слушаниях о градостроительных планах развития Сургута администрация города и управление архитектуры представили проект застройки микрорайонов № 30 и 30А, расположенных между улицами И. Каролинского, Университетской и Пролетарского проспекта. Разработчики представили очень симпатичный проект будущих микрорайонов, к которым с архитектурной точки зрения, наверное, будет немного претензий. Но ведь нас, жителей Сургута, интересуют не столько архитектурные тонкости (мы в них не очень-то и разбираемся), сколько социальные аспекты строительства. Тем более, что проектировщики именно эту сторону учитывают недостаточно.
Например, предполагается строительство помещения под молодежный подростковый клуб. Занять подростков – важная задача. Вот только в Сургуте разного рода центры досуга для подростков есть, а самих подростков там нет или их немного. Причина заключается в отсутствии кадров – руководителей кружков и клубов, которые могли бы увлечь детей занятиями. Проектировщики планируют объекты, исходя из абстрактных представлений об их надобности, мало сообразуясь с общественной ситуацией. Между тем, в городе есть творческие коллективы, например, – театральные, не имеющие собственных помещений. Было бы правильно построить здание, скажем, под детский театр, который мог бы стать настоящим культурным центром микрорайонов. Хотя иногда от архитекторов приходится слышать, что, мол, наше дело построить здание, а вы размещайте там то, что хотите. Подобная непривязка сооружений к общественным потребностям затем приводит к бесконечным перепрофилированиям помещений, на которые денег тратится больше, чем на само строительство.
Другой пример. Проектировщики планируют для шести тысяч семей, которыми предполагается заселить новые микрорайоны, только полторы тысячи стоянок автомобилей. Неужели печальный опыт сургутских дворов, где машины только что не стоят друг на друге, ничему не учит?
Но главная социальная проблема все-таки не в этом, а в том, что жильцов новых микрорайонов потребуется обеспечить социальной инфраструктурой: поликлиникой, школой, детсадами и т.д. В пла-не-то они есть, а вот денег на строительство – нет и, скорее всего, не будет. Например, наши ученые уже десять лет говорят о необходимости открытия в городе детской больницы, но денег на нее так и нет.
Нетрудно спрогнозировать, что произойдет дальше. В новые микрорайоны заедет почти тридцать тысяч человек, а нагрузка по их социальному обслуживанию ляжет на близлежащие микрорайоны города. Особенно тяжело придется поликлинике «Геолог», которая и так работает на пределе возможностей.
Если бы была гарантия, что новые дома будут заселять сургутяне – молодые семьи, жители балков, льготные категории и пр. – с этими трудностями можно было бы смириться. Но, судя по всему, доля самих сургутян среди жильцов этих зданий будет не очень большая. Поэтому стоит задаться вопросом: каковы в условиях сегодняшних российских городов мотивы их расширения?
При социализме все было понятно: государство само планировало, строило и расселяло. Объекты соцкультбыта, хотя часто и с опозданием, но строились. Чем быстрее рос город, тем лучше было жителям: повышался статус их города, улучшалось социально-быто-вое обслуживание, появлялся шанс получить новую квартиру и т.д.
Такая же заинтересованность населения в развитии города существует и при капитализме. Секрет здесь в платности услуг, в первую очередь, здравоохранения и образования. В новых кварталах тут же открываются частные клиники и школы. Таким образом, вновь прибывающее население не «садится» на созданную ранее социальную структуру, а развивает ее, увеличивая число рабочих мест. Кроме того, увеличение числа жителей ведет к увеличению поступления налогов в городскую казну.
Что касается перспектив ситуации в современной России вообще и в Сургуте, в частности, то мы «зависли» между социализмом и капитализмом. Строить собираемся по капиталистически – частным образом, а обеспечивать социальным обслуживанием – по социалистически – за общий счет. У нас увеличение населения не ведет к увеличению налоговых поступлений, поскольку финансирование муниципалитетов все равно ведется «сверху» и нивелируется дотациями. А вот затраты бюджета на социальные нужды очевидно, будут увеличиваться, поскольку вновь прибывающее население не будет обеспечивать себя частными клиниками и школами.
Пикантность ситуации усугубляется новым законом о мигрантах, принятым Государственной Думой и подписанным президентом. Чем обернется этот закон, практически устраняющий контроль за миграцией, здесь обсуждать не будем, но скажем, что своими руками всячески способствовать притоку нового населения, проявляя повышенное гостеприимство в виде ускоренных застроек микрорайонов, тоже вряд ли уместно.
Конечно, строить жилье нужно. Но при этом результаты должны соответствовать декларируемым целям. Если цель – обеспечить сургутян жильем, то властям города следует совершить организационные действия в этом направлении. Например, путем создания товариществ, кооперативов по строительству жилья. Или поддержки ипотеки для молодых семей. Или, на худой конец, включить в обязательство нынешним инвесторам по застройке микрорайонов 30 и 30А строительство за их счет объектов соцкультбыта. Пока что в такой политике власти замечены не были и идут по самому легкому пути – просто выделяют место под строительство. В результате инвестор получает выгодное капиталовложение, администрация выполняет план по застройке. Единственный, кто остается в проигрыше – это сургутяне.
Приложение 7
Сибирь: от провинции к региону,
от евразийской к арктической цивилизации
Была ли Сибирь колонией России? Каково ее прошлое, настоящее и будущее? Кто будет определять ее историческую судьбу? На эти и другие темы беседует с доктором политических наук зав. кафедрой политологии СурГУ М.Ю. Мартыновым журналист А. Маркин.
– Михаил Юрьевич, была ли дореволюционная Сибирь колонией России?
– Есть соблазн дать утвердительный ответ. Уж очень совпадает по времени и внешним признакам ее освоение с походами конкистадоров, и созданием колониальных империй европейскими державами. Вот только есть одно «но», которое заставляет не спешить с выводами. Слишком различаются причины той и другой конкисты.
Европейских завоевателей гнала вперед жажда золота, денег, наживы. И колонии создавались для получения прибыли и сверхприбыли. Посетите Британский музей, зайдите, в залы, например, Египта или Индии, и получите представление о малой толике богатств, награбленных в колониях.
Русского человека, крестьянина, казака, первопроходца заставляла идти в иные земли совсем другая нужда. Он спасался от тяжелой длани государства. Не для наживы, а для свободы, точнее для воли устремлялся он за Урал.
Конечно, государство шло за ним. На освоенных территориях появлялись воеводы, губернаторы и остроги. Но пока их не было, человек успевал вдохнуть воздух этой воли. Да и позже бескрайние просторы, труднодоступность территории и навык автономного существования давал сибиряку куда больше воли, чем его собрату в европейской России. И положение ссыльного поселенца было легче в Сибири, чем участь крепостного крестьянина в Европейской России.
Безусловно, государство брало свою мзду в виде пушнины, леса, золота, богатело за счет этого, но изначально это было не первопричиной освоения северных территорий, а вторичным, хотя и весьма небесполезным следствием. Сибирь справедливее было бы называть провинцией, периферией, но не колонией России.
– Почему же так получилось?
– Можно найти экономические причины, почему Россия не была колониальной империей. Аграрная страна, так и не осуществившая модернизацию, не имела финансовых и организационных возможностей для этого. Но есть и другое объяснение. Российское государство было устроено так, что роль метрополии в нем всегда играет власть, а колонией выступает весь народ, независимо от национальности, географических широт проживания и времени вхождения в это государство.
Тогда почему население, бежавшее от его давления, не питающее к нему теплых чувств, тем не менее, не только сохраняло верность этому государству, но и проникалось духом высокого патриотизма? Очевидно, например, что сколько-нибудь значимой сепаратистской традиции в Сибири никогда не было. А ведь эти территории правительство вниманием не баловало, управляло ими из рук вон плохо, а про мздоимство, чиновничье воровство и самоуправство сложены легенды, написаны сотни научных трудов и художественных произведений. Добились же в аналогичной ситуации независимости те же Индия или североамериканские колонии.
Наверное, здесь мы вступает в тонкую область ментальности и жизненных смыслов людей. Как бы не стремились они к автономности, к независимости, к воле, но, даже осознанно изолируясь, например, обитая в скитах, они должны опираться на духовный смысл, цели жизни.
Русские переселенцы в Сибири дальше старообрядчества в этом смыслопоиске не продвинулись. Ментально, идеологически они находились в полной зависимости от русской европейской духовной традиции. Религия, образование, культура стали теми незримыми цепями, которые навсегда приковали Север к российскому государству. Роль, которую сыграли в этом политические ссыльные, начиная с декабристов трудно переоценить.
Ценностная, идеологическая система тем более необходима, если речь идет о собственной государственности. Индия, борясь за независимость, опиралась на тысячелетнюю традицию, североамериканские колонии нашли эти цели и смыслы в идеологии либерализма и демократии.
Конечно, теоретически, был вариант попадания населения Сибири под духовное влияние соседей. Но исторический случай для этого оказался неблагоприятен. Япония проповедовала политику изоляционизма, а затем и откровенной враждебности, а Китай был слишком слаб, и, сам, находясь в полуколониальном положении, едва ли был способен на какую-либо, в том числе духовную экспансию.
Более реалистичен был вариант с Северной Америкой, интерес к общественному устройству которой русские путешественники, переправлявшиеся на тот берег океана, не скрывали. Но этот мостик через Берингов пролив к возможности усвоения иного общественного уклада и иной идеологии был быстро закрыт. Продажа за бесценок Аляски была далеко не самым глупым ходом царского правительства.
Да и в наше время в ряду множества проблем, с которыми столкнулось население Сибири, проблемы идеологического, смыслообразующего порядка, описывающие будущее этого края далеко не последние. Особенно в условиях миграционного давления с Юга и экспансии Китая с Востока.
Центральной власти также не мешает определиться, каким оно мыслит это будущее. Пока что от его шараханий, вроде «будем отменять северные льготы, не будем отменять северные льготы», «будет северный завоз, не будет северного завоза», «будем осваивать Север вахтовым методом, будем осваивать Север, опираясь на постоянное население», это население бросает то в жар, то в холод. Без внятного понимания, что сегодня Север для России и Россия для Севера трудно будет выстроить адекватную экономическую, экологическую или демографическую политику.
Между тем, просвещенный российский европеец по-преж-нему мыслит Россию в пространственных категориях бывшего Союза. И тогда, и сегодня – это категории «центр» и «периферия». При этом степень периферийности нарастает или убывает в зависимости от удаления или приближения к центру. Например, по отношению к Москве Владимирская, Ивановская или Тверская область – провинция, периферия, но они же играли роль центра, центрального региона по отношению к Саратовской, Нижегородской и т.д. И, в свою очередь, последние выступали европейскими, что в европоцентристском мировоззрении означало – центральными, по отношению ко всем территориям за Уралом, «большим камнем».
События, связанные с распадом Союза, открытием внешних границ, и регионализаций внутренних, превратившие Москву в общественном сознании из «центра мироздания» в одну из европейских провинций, и сделавшие относительно самодостаточными прежде периферийные российские территории, казалось бы должны были произвести и в мироощущении «коперниковский переворот». Однако если этот переворот и происходит, то очень неравномерно.
Весьма охотно расстается с европецентристской картиной мира периферия. Здесь надо заметить, что цари, генсеки и президенты в России всегда были склонны преувеличивать верноподданнические чувства жителей провинций, а затем в период очередной смуты удивляться политической индифферентности и равнодушию жителей этих провинций к судьбе центральной власти.
Вот и сегодня децентрализация экономики и управления в стране создали объективные условия для стремительной регионализации сознания. Сегодня житель Севера работает в Сибири, отдыхает в Турции, ездит за покупками в Китай и весьма неохотно – по делам в Москву. На смену провинции пришел относительно самодостаточный регион.
– Не приведет ли это к тому, что жители окраин, регионов перестают чувствовать себя россиянами?
– Отнюдь. Только это чувство носит теперь все более символический характер. Поясню на примере. Когда мы в ходе соцопросов спрашиваем у представителей коренных малочисленных народов Севера, какой язык они считают своим родным, то они отвечают, что это язык, например, ханты или манси. Но когда в следующих вопросах мы интересуемся, на каком языке они пишут и говорят, то эти же респонденты называют русский. Их языковая самоидентификация носит символический характер. Аналогичным образом выглядит ситуация с населением бывших российских провинций. Их социальная реальность полностью укладывается в рамки региона, которые является для них совершенно самодостаточными. Но это не мешает им символически, трансцендентально мыслить себя россиянами и людьми одной нации. Наверное, так и должно быть. Единство нации должно поддерживаться идеологически, символически, а не административной, экономической или финансовой зависимостью от Центра. Но именно в идеологии и лежит существо сегодняшних проблем.
Как геополитический организм Россия сегодня напоминает человека с развитым, взрослым телом и маленькой головой, мощными мышцами и детским сознанием. Бывшая периферия, в первую очередь Сибирь, – и есть наполненное мышцами и соками «тело», которым нужно только правильно распорядиться. Нужно дать этому потенциально могучему организму ясные цели и смыслы.
Но со стороны российских европейцев мы видим прежний взгляд на Сибирь. Самый расхожий штамп – «Сибирь, Север это неисчерпаемая кладовая». Вроде – откроешь дверь и возьмешь, что тебе нужно. Соответственно, какой интерес представляет жизнь людей в этой кладовке?
Поэтому столичные интеллектуалы продолжают горячо обсуждать вопрос: является ли Россия Европой, Азией или Евразией, в большинстве случаев, приходя к выводу о неповторимых особенностях России, «умом, которых не объять». Однако это не мешает им неизменно помещать Россию в семью европейских народов, а предоставление ресурсов из «кладовой Сибири» вроде бы как должно обеспечить согласие членов этой семьи на пребывание в ней России.
Однако спор между славянофилами, западниками, евразийцами был актуален сто или двести лет назад. Его упрямое повторение говорит о неспособности отечественной идеологической мысли выйти из пубертального периода и поставить реальные современные проблемы.
– Например, какие?
– Сегодня эта проблема – не дилемма Восток-Запад, а необходимость осмыслить современную Россию как северную, арктическую страну. Страну, две трети которой располагаются в полярных широтах. Страну, располагающую огромными природными ресурсами, но не определившую вектор дальнейшего развития.
Следует отметить, что мы до конца не определились и со своим прошлым. За полтора десятилетия не подготовлен учебник, достойно описывающий общую историю территории, именуемой сегодня Россией. Вместо этого мы по-прежнему имеем учебники, представляющие евроцентристское видение истории, повторяющее разделы учебников дореволюционной или советской эпохи, когда Россия включала значительные европейские земли. Но сегодня для сибирского школьника рассказ о Киевской Руси или ополчении 1612 года звучит также далеко и легендарно, как повествование о героях Древней Греции. А ведь на историю современных российских земель гораздо больше влияния оказал ханьский Китай или империя Чингизидов. Несколько строчек о них мы найдем в учебниках.
– Какой была бы история России, не случись Октябрьская революция, совершись индустриализация страны?
– Пришедшая в результате революции власть сумела сделать то, что оказалось не под силу прежней системе управления, – осуществить модернизацию страны. Но даже этого было бы недостаточно для покорения Севера. Сибирь осваивалась самим государством-корпорацией, консолидировавшим ресурсы на мобилизационных принципах. За это освоение российский народ заплатил очень высокую цену и по праву должен владеть этими богатствами.
Российской власти не следует забывать, какими жертвами были освоены просторы Севера, и привлечение иностранного капитала должно осуществляться целенаправленно и под контролем государства (кстати, здесь был бы бесценен китайский опыт работы с крупными зарубежными кампаниями).
Но при этом нужно помнить, что если сегодня частные кампании в состоянии развивать производство на Севере, то, только опираясь на созданную в годы Советской власти инфраструктуру. Так что, не будь революции и последующей модернизации, Сибирь сегодня представляла бы абсолютно не освоенную территорию, наподобие сельвы Бразилии или джунглей центральной Африки. Интенсивно осваивались бы лишь территории вокруг Транссибирской магистрали. Разведка газа и нефти только бы начиналась. Естественно, другой была бы и роль России в современном мире.
Вообще, тема принадлежности богатств Сибири не только России, но и мировому сообществу, дольно популярна у геополитиков Запада. Поэтому вопрос, какой была бы Сибирь, не случись революции, несмотря на свою сослогательность, помогает прояснить вопрос с «правом наследования».
Дело в том, что ни одна, даже мощная, частная кампания, ни отечественная, ни зарубежная, была не в состоянии осуществить промышленное освоение Сибири, в частности, нефтяных и газовых месторождений. В качестве дополнительного «отягчающего» обстоятельства здесь выступают климатические условия, которые в этом регионе куда более жестокие, чем в Саудовской Аравии или Венесуэле.
– Можно ли сказать, что сегодня вопрос о будущем Сибири – вопрос не только экономический, политический, но и идеологический?
– Безусловно. Идеологии «Россия как северная цивилизация» с одной стороны, и «Россия между Европой и Азией», с другой, или идеологии «арктическая» или «евроцентристская» превратились ны-не в конкурирующие, и от выбора той или другой зависит вектор дальнейшего развития. Но если раньше значительная часть России, действительно, была европейской и южной, и для второй идеологемы были основания, то сегодня, когда эта часть стала мизерной, эти основания исчезают.
Идеология России как арктической страны предполагает переворачивание привычного геополитического соотношения Центра и Периферии. Не Север – для ресурсного обеспечения Центра, а центр, голова – для обеспечения функционирования и развития организма северной цивилизации. Эта голова должна быть обращена не в сторону Европы, или Азии, или прочих частей тела, а в сторону основной части собственной территории – на Север.
– Каковы основные черты этой новой идеологии для Сибири?
– Если в современной российской идеологии Северу, Сибири отводится роль пресловутой кладовой, то вполне можно прогнозировать только сокращение символического пространства, объединяющего жителей этой кладовой с остальной квартирой. Благо доброхотов, предлагающих свои услуги по потреблению ресурсов Севера хватает, а представители великих держав уже не раз открыто заявляли, что богатства Сибири – достояние всего человечества, а не только России.
Стержень этой идеологии один – люди должны чувствовать, что власть относится к территориям, на которых они живут, не как к внутренним колониям, которые обеспечивают ее пребывание в Европе, а как к собственным, плоть от плоти частям собственного организма. Только это даст ясность, для кого и с какими целями будут использованы богатства Сибири.
– Каким видится будущее Сибири? И какие активные группы населения будут определять это будущее?
– Будущее российского Севера, как представляется, связано с решением трех задач.
Во-первых, невозможно обеспечить экономическое и социальное развитие этого региона, не решив транспортную проблему. Для этого следует переориентировать строительство железных дорог с традиционной устремленности на Восток, в соответствии с новой арктической идеологией – на Север: к Обской губе, или Норильску. И, наверное, в недалеком будущем – осуществление грандиозного международного проекта по строительству трансконтинентального железнодорожного пути от Якутска через Чукотку и Берингов пролив на Аляску.
Необходимость освоения Севера, возможно, подтолкнет к созданию технологически новых транспортных систем. Например, к использованию дирижаблей, которые в условиях Сибири являются исключительно удобным, дешевым и экологически чистым видом транспорта.
Вторая проблема – социальная. Пример коренных малочисленных народов Севера наглядно демонстрирует главную опасность, ведущую к социальной деградации населения. Приговором будущего этих народов стало не столько сокращение ареала обитания рыбы и зверя в связи с приходом на земли охотничьих угодий промышленных кампаний, сколько возможность существовать за счет социальных компенсаций со стороны этих кампаний, что уничтожает необходимость ведения традиционного хозяйства. Само-то население сохраняется, даже может увеличиваться, а вот язык, культура и традиционные виды деятельности безвозвратно теряются.
Эта угроза сегодня висит уже над всем населением Сибири. Провозглашение курса России на энергетическую сверхдержаву предполагает место в международном разделении труда, а значит, сокращение или ликвидацию иного, не связанного с добычей природных ресурсов производства. Население начинает жить за счет природной ренты, отпадает необходимость в хорошем образовании, высококвалифицированных навыках, профессии.
Остановить эту деградацию, в том числе сохранить молодежь на родной земле, могла бы диверсификация производства. Но для этого Север нуждается в национально ориентированном, социально ответственном, мелком и среднем бизнесе. Люди, представляющие этот слой сегодня, были бы наиболее востребованы в Сибири. Тем более, что перспективы рынка перерабатывающей промышленности или сферы услуг в Сибири огромны. Этот средний и мелкий бизнес мог бы стать и социальной опорой для центральной власти.
Но особенностью российского Севера является то, что данный активный социальный слой формируется в значительной мере мигрантами, например, выходцами с Кавказа или китайцами. Финансовые потоки, направляемые ими на родину, достигают астрономических цифр.
Вообще социальная структура Сибири образуется не только по профессиональным признаками, как в Европейской части, но и по времени проживания, в зависимости от волн переселения. Да и сегодня эти переселения не закончились и, по крайней мере, регионы-доноры, по-прежнему воспринимаются как «земля обетованная».
Первый слой населения – аборигены, автохтонное население Сибири, проживавшее или пришедшее сюда до прихода русских.
Второй слой – старожильческое население. Это те, чьи предки переселялись в Сибирь в царское время, как раз стремясь уйти от давления государства.
Третий слой – коренное население складывается в советскую эпоху. И здесь мотивами переселения были не только материальные соображения, но и желание избавиться от мелочной административной опеки, получить больше простора, свободы в профессиональной деятельности на стройках Сибири, что приобрело в те годы название «трудового энтузиазма».
Особенностью четвертого этапа переселения, происходящего уже в постперестроечное время, и формирования социальных слоев, которые получили условное название «мигранты» и «вынужденные переселенцы», является отсутствие иных мотивов, кроме материальных. И не случайно, как уже говорилось, именно из этого слоя чаще рекрутируются наиболее социально активные группы населения. И, наоборот, часть коренного и даже старожильческого населения не сумела найти нишу в новых экономических условиях и оказалась вытолкнута на обочину. Можно, конечно, предложить меры по государственной поддержке этих групп, например, стимулирование малого и среднего бизнеса, или – переселение. Но кардинально эти меры ситуации не изменят, и скорее всего, некоторые группы населения Сибири будут обречены на дальнейшую деградацию и замещение пришлым населением. В связи с этим актуальна проблема миграции, в регулировании которой у государства сегодня нет ясно выраженных целей и принципов.
Третья проблема – проблема организации эффективной власти в северных регионах.
Вообще-то эффективного правления ни в Сибири, ни вообще в России никогда не было. Эффективное правление предполагает определенное равновесие между государством и обществом, и реальное участие последнего в этом управлении. Поскольку этого, в силу известных причин, никогда не было, нет и, видимо, еще долго не будет, то наиболее приемлемой в условиях российской действительности всегда являлась власть централизованная, осуществлявшая управление через институты наместничества и воеводства при всех их минусах. Восстановление «вертикали власти», как «наименьшего зла», с этой точки зрения, акция совершенно уместная. Вопрос лишь в том, в чьих интересах и насколько эффективно она будет контролироваться.
Приложение 8