Geum.ru

Руководство для артиллериста исподтишка

Вид материалаРуководство

Содержание


Глава одиннадцатая
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7
^

Глава одиннадцатая




ОБ ОБЩЕСТВЕННОЙ ПОЛЬЗЕ ПУКА


Однажды императору Клавдию, трижды великому, ибо не помышлял он ни о чем

ином, кроме как о здоровье своих подданных, доложили, что есть среди них

такие, что из преувеличенного почтения к его персоне готовы скорее испустить

дух, чем пукнуть в его присутствии, и он, узнав (по свидетельству Светония.

Дионисия и многих других историков), что перед смертью они мучились ужасными

коликами, издал эдикт, позволяющий всем подданным в свое удовольствие пукать

в своем присутствии, даже и за столом, при условии, что пуки будут чистые.

И, конечно, имеет чисто иносказательный смысл, что ему дали имя Клавдий,

от латинского слова Claudere, что значит закрывать; ведь своим эдиктом он,

скорее, открыл, а вовсе не закрыл органы пуканья. Кстати, не пора ли

возродить подобный эдикт, который, как утверждал Кюжас, оставался в древнем

кодексе, в то время как многие другие были оттуда изъяты?

В принципе тот непристойный смысл, который принято приписывать пуку,

зависит исключительно от человеческих капризов и прихотей. Ведь он отнюдь не

противоречит законам нравственности, и, следовательно, разрешить его не

представляет ни малейшей опасности; впрочем, мы располагаем доказательствами,

что во многих местах, и даже кое-где в высшем свете, люди пукают сколько душе

угодно, поэтому тем болев жестоко заставлять их мучиться по этому поводу хоть

малейшими угрызениями совести.

В одном приходе, расположенном в четырех-пяти лье от Кана, некий тип,

пользуясь правом феодала, долгов время требовал и, возможно, продолжает

требовать и по сей день полтора пука в год от каждого.

А египтяне сделали из пука божество, фигуры которого и поныне еще

показывают кое-где в кабинетах.

Древние из того, с большим или меньшим шумом выходили у них пуки,

извлекали предзнаменования относительно ясной или дождливой погоды.

Пук просто обожали в Пелузе. Да что там говорить, если бы не боязнь

слишком уж долгих доказательств, можно было прийти к вполне обоснованному

выводу, что пук не только не непристоен, но, напротив, содержит в себе

признаки самой что ни на есть величественной пристойности, ибо это есть

наружное внешнее свидетельство почтения подданного к своему властелину; вид

подати вассала своему феодалу; знак внимания со стороны Цезаря; возвещение о

перемене погоды и, наконец, и этим все сказано,объект культа и поклонения

одного великого народа.

Продолжим, однако, наши доказательства и дадим-ка еще несколько примеров,

показывающих, как благотворен пук для общества.

Существуют у общества враги, чьи козни с успехом пресекает пук.

Например, один хлыщ, находясь в многочисленном обществе, открывает секрет,

как изводить других: битый час он бахвалится, зубоскалит, несет всякую чушь,

говорит гадости и тем вконец усыпляет присутствующих. Кстати выпущенный пук

внезапно прерывает затянувшуюся сцену и освобождает умы из плена, отвлекая

внимание аудитории от убийственной болтливости общего врага. И это еще не

все, пук способен приносить и вполне реальное добро. Беседа есть самые

очаровательные узы, объединяющие людей в обществе; и пук удивительным образом

способствует ее поддержанию.

В одном блестящем обществе вот уже два часа стоит гробовое молчание, еще

мрачнее, чем царит в монастыре Шартрез; одни молчат из церемонности, другие

из застенчивости, третьи, наконец, просто по глупости: все совсем уже было

приготовились расстаться, так и не обменявшись друг с другом ни единым

словом, но тут слышится пук, а сразу же вслед за ним раздается глухой шепот,

служащий прелюдией к длинному рассуждению, направленному критикой и

приправленному шуткой. И ведь это благодаря пуку в обществе прекратилось

наконец это затянувшееся нелепое молчание и завязался оживленный разговор о

приятных материях: так что, выходит, пук одинаково полезен и для общества как

такового. К этому можно добавить, что он еще и приятен.

Смех, а часто и взрывы хохота, сразу же вызываемые звуком пука, с

достаточной убедительностью доказывают как его привлекательность, так и его

очарование: при его приближении теряет свою степенность даже самый серьезный

человек; он нисколько не грешит против самой безукоризненной честности;

неожиданный и гармонический звук, который составляет главную его суть,

рассеивает летаргию ума. Если в собрании почтенных философов, сосредоточенно

внимающих высокопарным максимам, которые со знанием дела излагает один из

ученых собратьев, вдруг проскользнет инкогнито пук, сразу же исчезают прочь

все морали и нравоучения; раздается смех, все тотчас расслабляются, и природа

берет свое тем охотней, что чаще всего в этих выдающихся людях она

подавляется и стесняется.

И пусть не наносят этот последний удар несправедливости и не говорят, что

смех, вызываемый пуком, есть скорее знак жалости и презрения, чем

свидетельство истинной радости; пук уже сам по себе содержит огромное

удовольствие, независимо ни от места, ни от обстоятельств.

Семья, собравшись у постели больного, в рыданиях ожидает трагического

момента, который должен лишить ее отца, сына или брата; и вот пук, с шумом

вырывающийся из постели умирающего, облегчает страдания скорбящих, возрождает

проблески надежды и вызывает по меньшей мере улыбку.

Если даже у изголовья умирающего, где все дышит одной лишь грустью, пук

способен развлечь умы и облегчить сердца, то можно ли сомневаться в силе его

очарования? В сущности, будучи весьма восприимчивым ко всякого рода

модификациям, он всегда развлекает на разный манер и поэтому должен

доставлять радость любому и при любых обстоятельствах. Порой, спеша выйти

наружу, нетерпеливый в своем движении, он напоминает шум пушечного выстрела;

и тогда он непременно понравится военному; порой же продвижение его

замедляется, выход наружу затрудняется сжимающими его двумя полушариями, и

тут он напоминает, скорее, музыкальный инструмент. Иногда слегка оглушая

чересчур громкими аккордами, иногда поражая гибкими и нежными модуляциями, он

несомненно должен нравиться чувствительным душам и особенно мужчинам,

поскольку среди них редко встречаются те, кто не любит музыки. Итак, пук

доставляет удовольствие, полезность его, как вообще, так и в каждом отдельном

случае, вполне убедительно доказана, обвинения в так называемой

непристойности полностью отметены и разбиты, и кто же, интересно, после этого

отважится отказать ему в одобрении? У кого после всего этого достанет

смелости обвинять его в неприличии, когда было показано, что он вполне

дозволен и одобрен в одних местах, подвержен остракизму в других кругах

исключительно правилами, основанными на предрассудках; когда было показано,

что он не оскорбляет ни вежливости, ни хороших манер, ведь он прикасается к

человеческим органам одним лишь гармоничным звуком и никогда не огорчает

обоняния никакими зловонными газами? И можно ли относиться к нему с

безразличием, если он полезен для каждого конкретного лица, рассеивая в нем

опасения по поводу недугов, которых он так страшится, и принося ему

величайшие облегчения? И наконец, общество, может ли оно проявить

неблагодарность и не выразить ему свою признательность за то, что он

освобождает его от множества обременяющих его неприятностей и способствует

развлечениям, принося смех и игры повсюду, где бы он ни появился? Все, что

полезно, приятно и честно, имеет все основания считаться добрым и обладать

истинными ценностями.