Geum.ru

Политическая культура россии ХХ века пояснительная записка: Актуальность темы

Вид материалаПояснительная записка

Содержание


Вопросы контрольной работы
И.А. Бунин
М.М. Пришвин
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8
^

Вопросы контрольной работы:


Вариант 1. Общее и особенное в российской политической культуре дореволюционного и советского периодов.

Вариант 2. Позитивные и негативные тенденции развития политической культуры России начала ХХ века.

Вариант 3. От Февраля к Октябрю 1917 года: гражданский мир или гражданская война?

Вариант 4. Деформация базовых ценностей россиян в годы революции и гражданской войны.


Темы эссе по курсу «Политическая культура России ХХ века»:

1. «В русском народе есть что-то неотвратимо неподвижное, безнадежно нерушимое, а именно – его полное равнодушие к природе той власти, которая им управляет…» (П.Я. Чаадаев)

2. «По-прежнему баллотировались в депутаты все без исключения крестьяне, привлекаемые «диетами» (кто их за это осудит?). Как и прежде, зарождались у отдельных выборщиков совершенно фантастические надежды на депутатское кресло в расчете на шальную удачу, благодаря которой выборные комбинации выносят в Таврический дворец иногда совершенно случайных людей, а то, что удалось одному начинает маячить и другому. Черта низкой политической культурности – эти претенденты совершенно не задаются вопросом, пригодны ли они к чему-нибудь в законодательной палате, как дети они интересуются только избранием, наивно и просто». (С.Н. Булгаков, 1912 г.)

3. «Признать, что лично я боюсь больше всего преобладания между членами Государственной Думы теоретиков, будут ли они из либералов или из консерваторов, и боюсь потому, что, любя свои созревшие мысли более всего окружающего, они должны предпочесть идейное жизненному, а в законах, по мне, это вредно и допустимо лишь в малой дозе». (Д.И. Менделеев)

4. «… было бы ошибочно думать, что анархию создает политическая свобода, нет, на мой взгляд, свобода только превратила внутреннюю болезнь – болезнь духа – в накожную. Анархия привита нам монархическим строем, это от него унаследовали мы заразу». (А.М. Горький, май 1917 г.)

5. «Не однажды приходилось мне на ночных митингах Петроградской стороны слышать и противопоставления большевизма социализму, и нападки на интеллигенцию, и много других, столь же нелепых и вредных мнений. Это – в центре революции, где идеи заостряются до последней возможности, откуда они текут по всей темной, малограмотной стране». (А.М. Горький, июль 1917 г.)

6. «… я сомневаюсь, чтоб пролетариат принимал сознательное участие в творчестве этих «декретов». Нет, если бы пролетариат вполне сознательно относился к этому бумажному творчеству, - он было бы невозможным в том виде, в каком дано». (А.М. Горький, декабрь 1917 г.)

7. «Опять долбят, что среди большевиков много монархистов и что вообще весь этот большевизм устроен для восстановления монархии. Опять чепуха, сочиненная, конечно, самими же большевиками». (И.А. Бунин, февраль 1918 г.)

8. «Это народ, вся жизнь которого строилась на «авось» и на мечтах о помощи откуда-то извне, со стороны – от Бога и Николая Угодника, от «иностранных королей и государей», от какого-то «барина», который откуда-то «приедет» и «нас рассудит». Даже теперь, когда народ является физическим «хозяином жизни», он, все-таки, продолжает надеяться на «барина»; для одной части его этот барин – «европейский пролетариат», для другой – немец, устроитель железного порядка; некоторым кажется, что их спасет Япония, и ни у кого нет веры в свои собственные силы». (А.М. Горький, март 1918 г.)

9. «Издохла совесть. Чувство справедливости направлено на дело распределения материальных благ, - смысл этого «распределения» особенно понятен там, где нищий нищему продаст под видом хлеба еловое полено, запеченное в тонкий слой теста. … Где слишком много политики, там нет места культуре, а если политика насквозь пропитана страхом перед массой и лестью ей – как страдает этим политика советской власти – тут уже, пожалуй, совершенно бесполезно говорить о совести, справедливости, об уважении к человеку и обо всем другом, что политический цинизм именует «сентиментальностью», но без чего – нельзя жить». (А.М. Горький, март 1918 г.)

10. «Революционер на время, для сего дня, - человек, с болезненной остротой чувствующий социальные обиды и оскорбления – страдания, наносимые людьми. Принимая в разум внушаемые временем революционные идеи, он, по всему строю чувствований своих, остается консерватором … Он прежде всего обижен за себя, за то, что не талантлив, не силен, за то, что его оскорбляли, даже за то, что некогда он сидел в тюрьме, был в ссылке, влачил тягостное существование эмигранта. Он весь насыщен, как губка, чувством мести и хочет заплатить сторицей обидевшим его. Идеи, принятые им только в разум, но не вросшие в душу ему, находятся в прямом и непримиримом противоречии с его деяниями, его приемы борьбы с врагом те же самые, что применялись врагами к нему, иных приемов он не вмещает в себя». (А.М. Горький, май 1918 г.)

11. «Левые» все «эксцессы» революции валят на старый режим, черносотенцы – на евреев. А народ не виноват! Да и сам народ будет впоследствии валить все на другого – на соседа и на еврея: «Что ж я? Что Илья, то и я. Это нас жиды на все это дело подбили…» (И.А. Бунин, апрель 1919 г.)

12. «Сперва меньшевики, потом грузовики, потом большевики и броневики… Грузовик – каким страшным символом остался он для нас, сколько этого грузовика в наших самых тяжких и ужасных воспоминаниях! С самого первого дня своего связалась революция с этим ревущим и смердящим животным, переполненным сперва истеричками и похабной солдатней из дезертиров, а потом отборными каторжанами. Вся грубость современной культуры и ее «социального пафоса» воплощена в грузовике». (И.А. Бунин, апрель 1919 г.)

13. «В Одессе народ очень ждал большевиков – «наши идут». Ждали и многие обыватели – надоела смена властей, уж хоть что-нибудь одно, да, вероятно, и жизнь дешевле будет. И ох как нарвались все! Ну, да ничего, привыкнут. Как тот старик мужик, что купил себе на базаре очки такой силы, что у него от них слезы градом брызнули.
  • Макар, да ты с ума сошел! Ведь ты ослепнешь, ведь они тебе совсем не по глазам!

Кто, барин? Очки-то? Ничего, они оглядятся…» (^ И.А. Бунин, апрель 1919 г.)

14. «Конечно, коммунизм, социализм для мужиков как для коровы седло, приводит их в бешенство. А все-таки дело заключается больше всего в «воровском шатании», столь излюбленном Русью с незапамятных времен, в охоте к разбойничьей, вольной жизни, которой снова охвачены теперь сотни тысяч отбившихся, отвыкших от дому, от работы и всячески развращенных людей». (И.А. Бунин, май 1919 г.)

15. «Мое отношение к большевикам – ненавижу их от всей души, от всего ума, как ненавижу всякое насилие, всякую диктатуру, но не вижу исхода, не жду радости от «белых», «зеленых» и «черных»… Из двух зол нужно выбирать меньшее, и пусть лучше большевики, чем те, кто придет только мстить и восстанавливать свои имущественные права на свои каменные дома, особняки и имения…». (Князев Г.А., 1919 г.)

16. «Почему умеренные (эволюционные) партии социалистов никогда нигде не могли удержаться у власти? Потому что они действуют в государственных вопросах только, как человек, и государство хотят сделать чисто человеческим. Между тем государство занимается не только человечеством, но и природой животной человека, и кто взялся за государственную власть, должен действовать и как животное, как зверь. Так что по мере «углубления» революции должны в состав власти проникать преступные, звериные элементы, и власть, действуя именем того же человечества, поступает по-зверски». (М.М. Пришвин, март 1920 г.)

17. «… крестьяне … стоят за советскую власть и против коммунистов». (^ М.М. Пришвин, май 1920 г.)

18. «У попов распространено такое мнение, что мужики только на поверхности своего сознания отрицают советскую власть, а в душе – ее сторонники и этим тайным признанием держится советская власть». (М.М. Пришвин, сентябрь 1920 г.)

19. «Раньше человек власти имел разное лицо для людей разного состояния, положения, образования, теперь человек власти имеет одно лицо, обращенное к уравненному человеку, выведенному из всей массы населения; такой средний выведенный человек в русской жизни оказался сукин сын, и власть ведет себя с ним как с сукиным сыном; это доказывает правило, что всякий народ достоин своего правительства». ((М.М. Пришвин, ноябрь 1920 г.)

20. «Было бы неправильным игнорировать тот факт, что пролетариат сейчас гораздо менее восприимчив к революционным перспективам и широким обобщениям, чем во время Октябрьского переворота или в первые годы после него. … После величайших страданий 1917-21 гг. пролетарская масса значительно улучшила свое положение. Она дорожит этим улучшением, надеясь на его развитие в дальнейшем. Но в то же время она увидела на опыте крайнюю медлительность процесса улучшения, который только теперь подвел ее к довоенному уровню жизни. Этот жизненный опыт имеет для массы, особенно для ее старшего поколения, неизмеримое значение. Она стала осторожнее, скептичнее…». (Л.Д. Троцкий, ноябрь 1926 г.)

21. «Молодое поколение, только сейчас поднимающееся, лишено опыта классовой борьбы и необходимого революционного закала. Оно не само ищет путей, как искало старшее поколение, а сразу попадает в обстановку могущественных партийных и государственных учреждений, партийной традиции, авторитетов, дисциплины и пр. Это до поры до времени затрудняет молодому поколению самостоятельную роль». (Л.Д. Троцкий, ноябрь 1926 г.)

22. «В СССР решено однажды и навсегда, что по любому вопросу должно быть только одно мнение. Впрочем, сознание людей сформировано таким образом, что этот конформизм им не в тягость, он для них естественен, они его не ощущают, и не думаю, что к этому могло бы примешиваться лицемерие. Действительно ли это те самые люди, которые делали революцию? Нет, это те, кто ею воспользовался». (Жид А., 1936 г.)

23. «Советский гражданин пребывает в полнейшем неведении относительно заграницы. Более того, его убедили, что решительно все за границей и во всех областях – значительно хуже, чем в СССР. Эта иллюзия умело поддерживается –важно, чтобы каждый, даже недовольный, радовался режиму, предохраняющему его от худших зол. Отсюда некий «комплекс превосходства»…». (Жид А., 1936 г.)

24. «Но то, что нынче в СССР называют «контрреволюционным», не имеет никакого отношения к контрреволюции. Даже скорее наоборот. Сознание, которое сегодня там считают контрреволюционным, на самом деле – революционное сознание, приведшее к победе над полусгнившим царским режимом. Хотелось бы думать, что людские сердца переполнены любовью к ближним или по меньшей мере не совсем лишены чувства справедливости. Но как только революция свершилась, победила и утвердилась, об этом уже нет речи, чувства, воодушевлявшие первых революционеров, становятся лишними, они мешают, как и все, что перестает служить». (Жид А., 1936 г.)

25. «Сознание того, что государство не отрывает у большинства потребительские блага в пользу незначительного меньшинства, а, наоборот, действенно помогает самыми разумными методами всему обществу, это сознание, подкрепленное двадцатилетним опытом, вошло в кровь и плоть всего населения и породило такое доверие к руководству, какого мне нигде до сих пор не приходилось видеть». (Л. Фейхтвангер, 1937 г.)

26. «Если, однако, присмотреться поближе, то окажется, что весь этот пресловутый «конформизм» сводится к трем пунктам, а именно: к общности мнений по вопросу об основных принципах коммунизма, к всеобщей любви к Советскому Союзу и к разделяемой всеми уверенности, что в недалеком будущем Советский Союз станет самой счастливой и самой сильной страной в мире». (Л. Фейхтвангер, 1937 г.)

27. «Не подлежит никакому сомнению, что это чрезмерное поклонение в огромном большинстве случаев искренне. Люди чувствуют потребность выразить свою благодарность, свое беспредельное восхищение. Они действительно думают, что всем, что они имеют и чем они являются, они обязаны Сталину. … Народ должен иметь кого-нибудь, кому он мог бы выражать благодарность за несомненное улучшение своих жизненных условий, и для этой цели он избирает не отвлеченное понятие, не абстрактный «коммунизм», а конкретного человека – Сталина. Русский склонен к преувеличениям, его речь и жесты выражают в некоторой мере превосходную степень, и он радуется, когда может излить обуревающие его чувства. Безмерное почитание, следовательно, относится не к человеку Сталину – оно относится к представителю явно успешного хозяйственного строительства». (Л. Фейхтвангер, 1937 г.)

28. «Это тоже загадка Советской власти. С одной стороны, она лишает общество свободы и демократии. А с другой стороны, она создает некую иллюзию демократичности, благодаря которой советский народ эту власть поддерживает». (А. Синявский)

29. «… революция, лишавшая человека, индивидуальную личность всяких прав, тем не менее воспринималась массами положительно как обретение свободы. Точнее говоря, как обретение равенства, которое в самоощущении масс превращалось в свободу, в чувство собственного достоинства. … Таким образом, нижний слой населения воспринял равенство как свободу. Возникало чувство социального единства с государством, которое тобой управляет и лишает тебя всех прав, кроме ощущения, что это твое государство. В этом и состоит советская демократия». (А. Синявский)

30. «И надо сказать, культ личности Сталина встречал поддержку в народе, а не был только навязан силой. Нравилась мистика власти, которую внушал Сталин. Он импонировал народу своим величием, своей недоступностью, своей загадочностью. Здесь сказывается, на мой взгляд, не просто пристрастие русского народа к царям, а пристрастие к власти, на которой лежит печать иррациональной тайны». (А. Синявский)

31. «Он («новый человек» - И.О.) заявился в грязи новостроек, в пепле и крови «классовых врагов». Но нет ничего более далекого от истины, чем объявить его на этом основании исчадием зла. Он был неизвестностью – не в последнем счете для самого себя. От «военно-коммунистического» предтечи он унаследовал пафос обновления Мира, но уже без веры в короткий срок и без преувеличенного самоотречения. Его акцент на «мы» не означал уже истошного отрицания «Я». Его политическая активность была ориентирована на ближние дела и в силу этого на тех партийных функционеров, которые этими делами непосредственно ведали. Он был упоен техникой, что сближало его с быстро растущим слоем практиков высшего знания и делало в массе центральной фигурой строительства квалифицированной армии. И хотя этот новый человек был изначально раздвоен, хотя все окружающее подстрекало его, если не к банальному своекорыстию, то к авангардизму карьеры (а странное и страшное смешение все более пропитывающего жизнь страха с почти первобытной радостью бытия подавляли в нем «чаплинское» добро и сострадание, неприметно сближая с немцем, надевшим форму штурмовика), борьба внутри него – за него не была закончена». (М. Гефтер)

32. «… В своей советской жизни я не встречал недиссидентов. Ни разу. Недовольными были все. Даже мои друзья-милиционеры одно время были недовольны, что у них отняли палки. И они немного были тоже диссидентами». (Э. Неизвестный)

33. «… история государственных учреждений знает множество случаев, когда политический опыт отодвигал или обессиливал публично-правовой идеал, и когда то, что не было установлено законом, соблюдалось как обязательное настолько, что оказывалось прочнее, чем иное, установленное в законе». (И.А. Ильин)

34. «Новый советский патриотизм есть факт, который бессмысленно отрицать. Это есть единственный шанс на бытие России. Если он будет бит, если народ откажется защищать Россию Сталина, как он отказался защищать Россию Николая II и Россию демократической республики, то для этого народа, вероятно, нет возможностей исторического существования». (Г.П. Федотов)

35. «Есть три сферы жизни: 1. Америка, где люди ходят по шею в долларах; 2. Европа, где о долларах мечтают в горячечных сновидениях; 3. Россия, дикая, сумасшедшая страна, где противно здравому смыслу утверждается: «Хорошо то, что истинно». (А.Н. Толстой).


Экзаменационные вопросы
  1. Сущность и типология понятия «политическая культура».
  2. Генезис политической культуры, ее зависимость от исторического и социального опыта социума.
  3. Функции политической культуры.
  4. Основные элементы политической культуры и их характеристика.
  1. Политическое сознание и политическое поведение – две составляющих политической культуры.
  2. Основные типологии политической культуры.
  3. Проблема репрезентативности и классификации массовых источников.
  4. Реконструктивные возможности устной истории.
  5. Политическая культура как инструмент анализа политической реальности.
  6. Основные этапы развития концепции политической культуры за рубежом.
  7. Прикладные исследования политической культуры России. «Тоталитарная» и «ревизионистская» школы.
  8. Политико-культурный генотип России и его сущностные черты.
  9. Многослойность политической культуры России: соотношение российских, советских и западных элементов.
  10. Формирование основ гражданского общества и партийной системы в начале ХХ в.
  11. От экономической стачки к политической забастовке.
  12. Крестьянский Союз и проекты крестьянской государственности.
  13. Государственная дума – первый опыт российского парламентаризма.
  14. Разрушение легитимности власти от Февраля к Октябрю 1917 г.
  15. «Общинная революция» и «черный передел» в деревне.
  16. Сепаратистские настроения и областничество.
  17. Неоднозначность восприятия революции и новой власти разными слоями населения.
  18. Настроения классового противостояния и нетерпимости. Белый и красный террор.
  19. Проблемы легитимации новой власти: «диктатура пролетариата» без пролетариата.
  20. Спонтанный поворот крестьянства к Советской власти. Крестьянская война: «Советы без коммунистов!».
  21. Оппозиция и лозунг «рабочей демократии». Настроения реванша в коммунистической среде.
  22. «Ленинский призыв» в партию и выдвиженчество.
  23. Центральная и местная власть глазами населения.
  24. Идея мировой революции или строительство социализма «в одной, отдельно взятой стране».
  25. Индустриализация и политическая активность масс.
  26. Сопротивление деревни сплошной коллективизации и раскулачиванию.
  27. «Антирелигиозный фронт» пятилетки и «воинствующие безбожники».
  28. Тоталитаризм или авторитаризм? Образ врага и культовое сознание.
  29. Единение власти и народа в годы Великой Отечественной войны.
  30. «Воюющая партия» глазами населения.
  31. Патриотизм и феномен коллаборационизма.
  32. «Открытие» Европы для советского солдата.
  33. «Железный занавес» и формирование нового образа врага в послевоенный период.
  34. Борьба с космополитизмом и становление «государственного антисемитизма».
  35. «Вторая коллективизация»: власть и крестьянство.
  36. Разоблачение культа личности Сталина и политическая реабилитация.
  37. Лозунг «Догнать и перегнать Америку!» как национальная идея.
  38. Парадоксы хрущевской «оттепели» и массовое сознание.
  39. Недоверие к официозу. Увеличение дистанции между властью и народом во второй половине 1960-х – первой половине 1980-х гг.
  40. Милитаризация общества и сознания. «Афганский синдром».
  41. Советский конформизм и диссидентство.
  42. «Самиздат» и «тамиздат». Правозащитное движение.
  43. Крушение социалистического мифа и феномен завышенных ожиданий широких слоев населения.
  44. «Кризис организованности» и диффузная активность неформальных добровольных общества, объединений и движений периода «перестройки».
  45. Политизация массового сознания: настроения «политической бури и натиска».
  46. «Транзитный» тип политической культуры современной России и его особенности.
  47. Политическая апатия и ее проявления в 1990-х гг.
  48. Структура политических ценностей россиян.


Автор программы: ________________________ Орлов И.Б.

“____” __________________ 2004 г.