Geum.ru

Диссертация на соискание ученой степени

Вид материалаДиссертация

Содержание


О саксофоне, «бирже» и прочих приятных вещах (из рассказа композитора Юрия Чугунова)
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   17

Лидерство


Му­зыкант джаза должен быть личностью. У нас соло получают артисты, которые в состоянии сделать содержательным свое высказывание, демонстрируя свою фантазию. И вещи выбираются исходя из возможностей, особенностей каждого артиста. Как роли в театре. И у нас тоже есть амплуа. Когда я, допустим, пишу что-то, я знаю, как это будет звучать в исполнении, скажем, нашего пианиста Якова Окуня. Я пишу с расчетом на его тех­нику, его темперамент, его интонацию. Джазовая музыка редко пишется абстрактно. Для малого состава тем более. Вот почему композитор, как правило, находится в ансамб­ле, и очень часто он —лидер. Это естественно: композитор создает произведение, он его трактует как дирижер и как лидер и добивается воплощения, близкого к идеальному.

Роль лидера в ансамбле очень велика, и это тоже одна из причин частых перемен в составе. Потому что существу­ют проблемы взаимоотношений руководителя и артистов, они не могут не существовать. Я раньше думал, что надо ставить товарищество, «демократию» во главу отношений в ансамбле. Я считал, что братство—это идеал отношений между руководителем и артистом. Потом я понял, что это неверно.

Что такое лидер? Личность? Ли­дер — это личность определенного достоинства. Лидер — это особая профессия, если хотите. У лидера может быть отвратитель­ный характер, он может быть невыносимым в человеческих отношениях, но он—лидер, потому что у него есть идеи. Лидера надо любить, терпеть, выносить, или... уходить от него.

В джазовом ансамбле существует явная, подчеркнутая субординация. При встрече с Чиком Кориа и Гари Бёртоном меня поразило, что два этих больших артиста не рав­ны. Две звезды первой величины выступали в одном ан­самбле, но только один из них был лидером. Я предложил Гари Бёртону сыграть блюз в быстром темпе. Он ответил: «Сейчас, если Чик не будет возражать». Пошел спраши­вать. Это Бёртон, у которого мировое имя! У нас же в 60-х годах другое было. Я в своем ансамбле должен был доказывать с пеной у рта, что я прав. Не раз я должен был идти на разрыв с партнерами, которыми очень дорожил. Так я расстался с Васильковым. И с Чижиком мы разошлись драматично: перед самым фестивалем в Таллине. Это было для меня равносильно акту отчаяния, но я пошел на это. С Брилем мы играли вместе около трех лет, и я жалею, что он от меня отошел. Но он захотел сам стать лидером.
^

О саксофоне, «бирже» и прочих приятных вещах (из рассказа композитора Юрия Чугунова)


Второй человек, оказавший на меня влияние в те годы ( и не только на меня, уверен) – Герман Лукьянов. Сейчас, вспоминая тогдашнюю музыкальную ориентацию этих двух, столь разных, музыкантов (Г. Лукьянов и А.Козлов), с удивлением констатирую, что проповедовали они, в сущности, один стиль – кул. Но подходили к нему с совершенно разных концов: лирик-мелодист Козлов и суховатый конструктивист Лукьянов. Если Козлов, не изменяя своей сущности, менял антураж, Лукьянов не менял ничего. Конечно, он эволюционировал, как-то перерождался, но он все же больше похож на себя конца 60-х в 90-х, чем Козлов. Сопоставление этих двух музыкантов интересно еще и потому, что дает представление о широкополосности одного джазового стиля – кула, в котором могут сосуществовать почти антиподы.

Герман переехал тогда из Ленинграда в Москву и сразу выдвинулся на положение восходящей звезды в среде московских джазовых музыкантов. Он был заметен. И не только оригинальностью своей музыки, - манерой импровизации, композициями, но и чисто внешними проявлениями. Так, дом его (он жил тогда в одном из переулков между Остоженкой и Пречистенкой) был местом общения московских джазменов, своеобразным клубом, а может быть и «курсами повышения квалификации». Его ежедневно посещала масса народу: приходили с инструментам и без, по делу и просто так, играли, слушали, спорили… Он проповедовал тогда сыроедение и вегетарианство. Его спрашивали: «Как же не есть мяса? – человечество уже тысячи, миллионы лет ест жареное и вареное мясо». «Какой-то миллион лет в эволюции человечества – пустяк. Если есть мясо, то сырое. А у тебя есть клыки, чтобы хватать добычу?»

Он говорил, да и сегодня говорит только то, что думает, невзирая на личности. И, тем не менее, молодежь тянулась к нему. С его легкой руки я перешел впоследствии на тенор.
  • На чем ты играешь, это же водопроводная труба (о баритоне)! У него ограниченные возможности. Бери тенор – возьму в свой состав.

Он постоянно собирал составы. Тогда я не послушался его, позже все-таки перешел, но так и не смог приручить тенор до конца, хотя играл до последнего времени именно на нем.

С его именем связаны многие шуточки, которыми пользовалась «биржа». Так, всех красивых девушек он называл «Колтрйнами», а девушек похуже – «Бенвебстерами» (Колтрейн – великий саксофонист, Бен Вебстер – хороший, но старомодный). Обычный словесный фон биржи:
  • Смотри, - «Колтрейн» идет!
  • Да ну, - «Бенвебстер».

Однажды на очередном заседании джаз-клуба вышел крупный разговор, связанный с его именем. Кажется, вопрос ставился так: Лукьянову нужно на время уйти в «подполье» и не возникать, а то он своей правдой-маткой в глаза отпугивает и раздражает всех, пока еще сочувствующих делу нашего московского джаза официальных лиц из Райкома. На что Герман, встав в позу главного обвинителя на суде, вскочил и закричал своим высоким голосом:
  • А я вам на это, как Ломоносов, отвечу: Джаз-клуб можно отделить от Лукьянова; Лукьянова от Джаз-клуба – никогда!

Вопрос был закрыт. Таков Герман Лукьянов, наверное, на свете было бы скучно жить без таких людей, а в джазе они просто необходимы.