Развития души и тела
| Вид материала | Документы |
СодержаниеV. его отношение к отцу Vi. авторитарность фрейда Vii. фрейд, реформатор мира Viii. квазилолитический характер психоаналитического движения Ix. религиозные и политические убеждения фрейда |
- Развития души и тела, 1996.05kb.
- Книга Ки: координирование ума и тела в повседневной жизни , 720.89kb.
- Развития души и тела, 18302.94kb.
- Электронная библиотека студента Православного Гуманитарного Университета Протоиерей, 340.22kb.
- Вопросы психологического развития детей в эпоху Возрождения., 199.04kb.
- Развития души и тела, 139.93kb.
- "Смерть и загробный мир в мировоззрении древних египтян", 416.31kb.
- Тема: строение тела животных, 47.92kb.
- Можно ли избавиться от наркотической зависимости, 75.74kb.
- Конспект урока физики в 7 классе Тема : Вес тела, 40.5kb.
Отношение Фрейда к своему отцу было прямой противоположностью его отношения к матери. Она восхищалась им и баловала его, позволяла царствовать среди братьев и сестер - отец же был более беспристрастным, хотя совсем не агрессивным. Отличие видно уже потому, что, когда в возрасте двух лет он все еще мочился в кроватку, замечания ему делал отец, а не мать. Что отвечал на замечания маленький мальчик? <Не беспокойся, папа, я куплю тебе в Нойтитшайне прекрасную новую красную кровать>*. Здесь уже видны те черты, которые будут характерны для Фрейда на протяжении всей его жизни: неприятие критики, вера в себя, бунт против отца или, скажем так, отцовского авторитета. В возрасте двух лет попреки отца уже не производят на него впечатления, он уже примеряет отцовские башмаки и обещает тому кровать в подарок (ср. с ранее приводившимся сновидением с турецким пальто).
Еще выразительнее проступает его бунт против отца, когда в возрасте семи-восьми лет он нарочно помочился в спальне родителей. Это символический акт - завладение спальней родителей с явно проступающей агрессивном тенденцией, нанят, по Джонсу, см.: Janes Е. Op.cit. Vol.l. Р.7.
правленной против отца. Понятное дело, отец разгневался и заявил: <Из этого парня никогда ничего путного не выйдет>. Комментируя этот инцидент, Фрейд писал: <Это был, должно быть, сильнейший удар по моим амбициям, поскольку намеки на эту сцену вновь и вновь встречаются в моих сновидениях, часто перемежаясь с перечислением моих достижений и успехов, словно я хочу этим сказать: <Вот видишь, из меня кое-что вышло>*.
Данное Фрейдом объяснение, согласно которому замечание отца было причиной его амбиций, - это ошибка, обычная для ортодоксальных психоаналитических интерпретаций. Конечно, верно то, что опыт раннего детства является од>ной из важнейших причин позднейшего развития, но приобретенные или унаследованные склонности ребенка могут провоцировапа, реакцию родителя, а она часто и ошибочно принимается за причину развития самой этой склонностии в дэльнейшей жизни ребенка.
В данном случае очевидно, что маленький Фрейд в возрасте двух лет уже чувствовал свою значимость, свое верховенство по отношению к отцу. Имеем ли мы тут дело с конституцией или с тем, что мать была сильнее в семье, провоцирующее действие в возрасте семи лет было лишь еще одним проявлением самоуверенности мальчика. Она сохранялась у него всю жизнь, тогдэ как замечание отца было мягкой реакцией совсем не агрессивного человека, который, как замечает Джоне, обычно очень гордился своим сыном и не имел привычки им помыкать. Такое замечание, да
' feud 5. The Interpretation of Dreams. P.216.
еще само по себе, никак не могло быть причиной амбициозности Фрейда.
Фрейд относился к своему отцу свысока, наверное, и под влиянием рассказа, которым отец поделился с мальчиком, когда тому было двенадцать лет. Когда его отец был молодым человеком, какой-то прохожий-нееврей сбил шапку у него с головы с криком: <Жид, прочь с тротуара!> Когда возмущенный маленький мальчик спросил: <И что же ты сделал?> - его отец отвечал: <Я сошел на дорогу и подобрал шапку>. Передав этот рассказ, Фрейд продолжаете <Меня поразило такое неге-ройское поведение со стороны большого и сильного мужчины, который вел за руку маленького мальчика. Я сопоставил эту сцену по контрасту с иной, более подходившей моим тогдашним чувствам: со сценой, где отец Ганнибала, Гамилькар Барка, заставил своего сына поклясться на семейном алтаре отомстить римлянам. С тех пор Ганнибал занял прочное место в моих фантазиях>*. История с далеко не геройской реакцией его отца не произвела бы такого чувства обиды, если бы Фрейд уже с самого детства не отождествлял себя с Ганнибалом; он хотел иметь отца, достойного себя. Не следует забывать, что амбициозность Фрейда была (как это вообще часто бывает с амбициозностью) неотъемлемой частью его выдающихся дарований - его неукротимого мужества и гордости. Это мужество даже в то время, когда он был мальчиком, формировало у Фрейда качества - и идеал - героя, а герой не мог не стыдиться своего лишенного геройства отца. Фрейд сам намекает на эту обиду из-за того,
aid. Р.197.
что его отец не был великим человеком, интерпретируя собственное сновидение:
<Тот факт, что в данной сцене моего сна отец заслонял Мейнерта (профессор психиатрии Венского университета. - Э.Ф.1, объясняется не только обнаруженной аналогией между двумя лицами, но и тем, что тут имело место краткое, но совершенно адекватное выражение условного предложения сновидческой мысли, которая, если ее представить полностью, звучала бы так: <Конечно, принадлежи я ко второму поколению, будь я сыном профессора или тайного советника, то и рос бы я быстрее>. В моем сновидении я сделал своего отца профессором и тайным советником>*.
Амбивалентное отношение Фрейда к отцу отразилось и на его теоретических трудах. В реконструкции первоначального периода человеческой истории в <Тотеме и табу> праотца убивают возревновавшие сыновья; в последней работе <Моисей и монотеизм> он отрицает принадлежность Моисея к евреям, делает его сыном египетского аристократа, бессознательно как бы говоря: <Так же как Моисей не был рожден скромными евреями, так и я не еврей, а человек королевской крови>*. Конечно, самое значимое выражение амбивалентного отношения к отцу можно увидеть в одном из центральных элементов его системы, в учении о Эдиповом комплексе, согласно которому сын ненавидит отца как своего соперника в любви к Матери. Но здесь, как и в случае привязанности к Матери, сексуальная трактовка этого соперни-* lbid. Р.438.
Эту же мысль развивает Э.У.Пьюнер, см.: Putter H.W. Op.cit. Р.180.
61
честна затемняет реальные и фундзментааьные его причины. Желание беспредельной любви и восхищения, сочетающееся со стремлением быть героем-победителем, ведет к притязанию на главенство как над отцом, так и над братьями *сестрами (это сочетание яснее всего представлено в библейской истории об Иосифе и его братьях. Возникает даже искушение назвать этот комплекс <Иосифовым комплексом>). Такой установке часто способствует преклонение матери перед сыном при амбивалентной, принижающей установке по отношению к мужу.
Что же мы обнаружили? Фрейд был глубоко привязан к матери, убежден в ее любви, восхищении, чувствовал себя высшей, уникальной, достойной преклонения персоной, королем средидругих сыновей и дочерей. Он оставался зависимым от материнской помощи и ее восхищения и чувствовал беспокойство, тревогу, подавленность, когда их не обнаруживалось. Мать оставалась для него центральной фигурой на протяжении всей его жизни, вплоть до ее смерти в возрасте более девяноста лет, и если его жена должна была исполнять функцию матери, взяв на себя заботу о его материальных нуждах, то свою потребность в восхищении, протекции он обратил теперь на новые объекты, и ими были скорее мужчины, чем женщины. Такие люди, как Брейер, Флисс, Юнг, затем его верные ученики - они давали ему то восхищение и поддержку, в которых Фрейд нуждался, чтобы чувствовать себя в безопасности. Как это часто бывает с сильно привязанными к матери мужчинами, отец был для него соперником: од, сын, сам желал стать отцом, стать героем. Будь его отец великим человеком, Фрейд мог бы подчиниться ему или меньше бунтовать. Но, отож-
62
дестаив себя с героем, Фрейд должен был восстать против отца, который для заурядного сына был бы просто хорошим отцом.
Бунт Фрейда против отца затрагивает одну из важных сторон его личности, по крайней мере пока речь идет о его творчестве. Фрейда обычно считают бунтарем. Он бросал вызов общественному мнению и медицинским авторитетам, и не будь у него этой способности, он никогда не провозглашал бы идей о бессознательном, детской сексу альности и т.п. И все же Фрейд был бунтарем, а не революционером. Бунтарь сражается с существующими авторитетами, но сам желает стать им, чтобы ему подчинялись другие; он не уничтожает зависимость и почитание власти как таковые. Бунтарство направлено в основном против тех властителей, которые его не признают. Отношение же к тем, которых Фрейд выбирает сам, в особенности если он становится одним из них, вполне дружественное. Этот тип <бунтаря> в психологическом смысле обнаруживается среди тех политиковрадикалов, которые бунтуют до тех пор, пока не пришли к власти: стоит им ее получить - и они превращаются в консерваторов. <Революционером> в психологическом смысле является тот, кто преодолевает свою амбивалентность по отношению к власти, поскольку освобождается от привязанности к ней, от желания господствовать над людьми. Он достигает истинной независимости и преодолевает стремление повелевать другими. В этом психологическом смысле Фрейд был бунтарем, а не революционером. Бросая вызов авторитетам и наслажддясь этим, он в то же время испытывал сильное влияние существующего социального порядка и власть предержащих. Присвоение ему звания профессора, признание со сторо-
63
ны официальных авторитетов - все это чрезвычайно волновало его, хоть он это и отрицал, достранности не отадвая себе отчета в своих желаниях*.
Во время первой мировой войны он стал ярым патриотом, гордившимся сначала австрийской, а затем германской агрессивностью - и на протяжении почти четырех лет был далек от критичности по отношению к воинственной идеологии и целям центральных держав.
См.: Fkud S. The Interpretation of Dreams. P.192.
^ VI. АВТОРИТАРНОСТЬ ФРЕЙДА
Проблема авторитарности Фрейда была предметом немалых споров. Часто говорилось о жестком авторитаризме. Трудно игнорировать свидетельства, подтверждающие такой взгляд. Фрейд никогда не принимал сколько-нибудь серьезных предложений о внесении изменений в его теорию. Ее либо следовало принимать целиком, а это означало принимать и его - в противном случае человек становился его противником. Даже Закс в своей откровенно идолопоклоннической биографии Фрейда признает это: <Я знал, что для него всегда было необычайно трудно усвоить мнение других, стоило ему долгим и трудным путем выработать собственное>*. По поводу своих отклонений от теории Фрейда Закс пишет: <Если мои воззрения вступали в противоречие с его взглядами, я откровенно говорил об этом. Он всегда давал мне полную возможность развить мои взгляды, охотно слушая мои аргументы, но они его вряд ли когда затратвали>*.
Самым поразительным примером фрейдовской нетерпимости и авторитарности является его от-
Sachs Н. Freud, Master and Friend. Cambridge, 1946. P. I 4.
lbid. Р.13 (курсив мой. - Э.Ф.).
ношение к Ференчи, который долгие годы был самым преданным другом и учеником, не имевшим собственных притязаний, и лишь к концу жизни предположил, что пациентам нужна любовь, талюбовь, в которой они нуждались, но не получали в детстве. Это привело к определенным изменениям в технике, переходе от совершенно безличного, от фрейдовского <зеркального> положения аналитика к более человечному и любовному отношению к пациенту. (Нет нужды уточнять, что под <любовным отношением> Ференчи имел в виду материнскую или отцовско-материнскую любовь, а не эротическую, не сексуальную.)
<Когда я посетил профессора, - так сообщил Ференчи в беседе со своим другом и учеником, которому доверял, - я рассказал ему о моих последних технических идеях. Они основаны на эм пирических данных, полученных при моей работе с пациентами. В рассказанных ими историях, ассоциацях, в их поведении (беспристрастно прослеженном в деталях, особенно по отношению ко мне), во фрустрациях, вызывавших у них гнев или депрессию, в содержании - как сознательном, так и бессознательном - их желаний и стремлений я пытался обнаружить страдание, порожденное тем, что они были отвергнуты матерью, родителями или теми, кто их заменял. А равно я попытался с помощью эмпатии вообразить, в какого рода любовной заботе, вплоть до мельчайших поведенческих детален, действительно нуждался пациент в том раннем возрасте, - каковы те любовная забота и воспитание, которые способствовали бы его уверенности в себе, радостному принятию самого себя, целостному развитию. Каждому пациенту требовался свой опыт нежной, поддерживающей его заботы. Его нелегко опреде-
66
лить, поскольку обычно это совсем не то, что он думает, а зачастую совсем иное. Когда я нападал на действительный след, это сразу чувствовалось, поскольку пациент немедленно отвечал, того не осознавая, подавал сигнал рядом легких изменений в настроении и поведении. Даже его сновидения показывали ответную реакцию на это новое и благотворное лечение. Во всем этом можно положиться на пациента - в новом понимании аналитиком его нужд, в вытекающем отсюда изменении отношения к пациенту и в том, как это изменение выражается, а также в ответной реакции самого пациента. Стоит аналитику совершить ошибку, и пациент опять-таки ползет сигнал гневом или унынием. Его сновидения проясняют ошибки аналитика. Все это можно <вытянуть> из пациента и объяснить ему. Аналитик же должен продолжать свой поиск благотворного лечения, в котором так сильно нуждается пациент. Это процесс проб и ошибок, где успех приходит постепенно, и аналитик должен к нему идти со всем своим умением, с тактом и любовной добротой, без страха. Он должен быть абсолютно честным и искренним.
Профессор слушал мое изложение с нарастающим нетерпением и наконец предупредил меня, что я вступаю на опасную почву и в самой основерасхожусь с традиционными обычаями и техникой психоанализа. Такое потакание желаниям и стремлениям пациента - сколь бы подлинными они ни были - увеличит зависимость пациента от аналитика. Подобную зависимость способна разрушить лишь эмоциональная дистанциированность аналитика. В руках неумелого аналитика мой метод, заметил профессор, легко может при-
67
вести скорее к сексуальному потворству, нежели быть выражением родительского попечения.
Этим предупреждением и закончилась беседа. Я протянул руку для теплого прощания. Профессор повернулся ко мне спиной и вышел из комнаты>*
*Другим примером нетерпимости Фрейда является его отношение к тем членам Международной психоаналитической ассоциации, которые не были полностью верны партийной линии. Характерно высказывание в письме Джойсу (18 февраля 1919 г.): <Ваше намерение вычистить лондонское общество от юнгианских членов превосходно>*.
Инакомыслия своим друзьям Фрейд не прощал, - это можно обнаружить и в его реакции на смерть Адлера. Отвечая Арнольду Цвейгу, который писал, как он потрясен смертью Адлера, Фрейд ответил: <Я не понимаю Вашей симпатии
Личное свидетеаьство Язетты де Форе, студентки и друга Фереоти, автора книги <Воздействие любви> (Forest l.de. The Leaven of Love. N.Y., 1954), в которой содержится прекрасное изложение новых идей Ференчи.
Нетерпимость Фрейда к новым идеям Ференчи нашла свое выражение и в том факте, что он потребовоа от Ференчи обещания отказаться от публикации того доклада, который тот должен был сделать в Висбадене. Этот доклад был опубликован под названием <Смешение язков> в 3 томе сочинений Ференчи. Всякий, кто читал его, может сам убедиться, что это необычайно глубокий и блестящий текст - один из самых значимых во всей психоаналитической литературе. В нем содержатся, однако, некоторые важные, хотя и малозаметные отклонения от Фрейда..
Пит, по Джойсу, см: JonesE. Op.cit. Vol.2. Р.254 (курсив мой. - Э.Ф.).
68
к Адлеру. Для мальчишки-еврея из венского предместья смерть в Абердине - это уже само>по себе неслыханная карьера, доказательство того, насколько далеко он зашел. Мир щедровознаградил его за услугу - выступление против психоанализа>*.
Вопреки всем этим свидетельствам, верные поклонники Фрейда стремятся отрицать всякие авторитарные тенденции у Фрейда. Джоне пишет об этом вновь и вновь. Так, например, по его словам, <люди говорят о тиранической личности Фрейда и его догматическом требовании, чтобы все его последователи принимали те же воззрения, что были у него. То, что эти обвинения смехотворно ложны, ясно из его переписки, а прежде всего из воспоминаний тех, кто с ним работал>*. Или: <Трудно вообразить себе кого-нибудь, кто менее годился по своему темпераменту в диктаторы, каковым его иногда изображают>*.
Психологическая наивность Джойса тут вообще плохо совместима с его профессией психоаналитика. Он попросту пропускает тот факт, что Фрейд был нетерпим лишь к тем, кто ставил вопросы или тем более его критиковал. Для людей, которые боготворили его и всегда с ним соглашались, он был добрым и терпимым. Как я отмечал выше, уже потому, что Фрейд был столь зависим от безусловной поддержки и согласия других, он был любящим отцом для покорных ему сыновей и
Письмо А-Цвейгу от 22 июня 1936 г. Пит, по Джойсу, см.: Jones Е. Op.cit. Vol.3. Р.208.
* Janes Е. Op.cit. Vol.2. Р. 1 27-1 28.
aid. Р.129.
жестким, авторитарным для тех, кто решался возражать.
Закс несколько откровеннее Джойса. Если последний думает, что он, как положено биографу, дает объективную картину, то Закс честно признается: <Я полностью лишен объективности, о чем и заявляю свободно и радостно... Вообще, поклонение кумиру, если оно целиком петушиное, прибавит правдивости, а не помешает ей>*. Скольдалеко может зайти симбиотическая, квазирелигиозная привязанность к Фрейду, видно по замечанию Закса, что когда он закончил чтение < Толкования сновидений> Фрейда, то <обнаружил не что, стоящее того, чтобы я жил; много лет спустя я нашел, что это единственное, чем я живу>*. Легко вообразить себе кого-нибудь, заявляющего, что он живет Библией, Бхагавадгитой, философией Спинозы или Канта - но жить книгой об истолковании сновидений имеет смысл лишь в том случае, если предположить, что ее автор стал чем-то вроде Моисея, а наука сделалась новой религией. То, что Закс никогда не бунтовал и не критиковал Фрейда, становится трогательно очевидным из его описания единственного случая, когда Закс <своевольно и упрямо> сделал нечто, не получившее одобрения Фрейда. <Он сказал мне об этом позже, когда это было уже почти позади, сказал в трех-четырех словах, низким голосом, чуть ли не походя. Эти слова, единственные не дружелюбные слова, слышанные мною от него, глубоко запечатлены в моей памяти. Тем не менее, когда этот эпизод завершился, он был если
SachsH. Op.cit. P.8-9. lbid. P.3-4.
не забыт, то прощен, и не оказал ни малейшего дурного влияния на его отношение ко мне. И если я не могу думать об этом без некоторого чувства стыда, то это чувство умеряется мыслью: это случилось один раз за всю жизнь, единожды за 35 лет. Это не такой уж скверный послужной список> ' * .
lbid. P.16-17.
^ VII. ФРЕЙД, РЕФОРМАТОР МИРА
В детстве Фрейд восхищался великими военными вождями. Великий карфагенец Ганнибал, наполеоновский генерал Массена (предположительно считавшийся евреем) - вот его самые первые герои'. Он страстно интересовался войнами Наполеона, прилеплял имена наполеоновских маршалов на спины своих деревянных солдатиков. В возрасте четырнадцати лет его очень заинтересовала франко-прусская война. В кабинете у него были развешаны утыканные флажками карты, со своими сестрами он обсуждал проблемы стратегии*. У этих интересов и этого энтузиазма два аспекта: одна сторона - интерес к истории и к политике; другая - восхищение великими вождями, воздействующими на историю и изменяющими судьбы человечества. Восторг перед Ганнибалом и Массена, интерес к франко-прусской войне были вызваны его вниманием к историческому и политическому прогрессу. Это не было просто мальчишеской страстью к военной форме и битвам, что подтверждается дальнейшим развитием интереса к политике. Когда Фрейду было семнадцать лет, он всерьез размышлял об изучении права; это было время <буржуазного министерства>.
Janes Е. Op.clt. Vol.l. Р.8. aid. Р.23.
<Незадолго до того, - сообщает Фрейд, - мой отец принес домой портреты этих профессионалов, выходцев из среднего класса - Гербста, Гиски, Унтера, Гергера и других - и мы устроили дома иллюминацию в их честь. Среди них было даже несколько евреев; так что с тех пор каждый прилежный еврейский школьник носит портфель министра кабинета в своем ранце. События того периода, без сомнения, в какой-то мере связаны с тем, что незадолго до того, как я поступил в университет, я собирался изучать право; лишь в последний момент мои намерения переменились>*.
Мечта семнадцатилетнего Фрейда сделаться политическим лидером находит подтверждение и в его школьной дружбе с Генрихом Брауном, одноклассником Фрейд*, который позже стал одним из ведущих немецких социалистов. Сам Фрейд много лет спустя в письме вдове Брауна так описывал их дружбу*
<В гимназии мы были неразлучными друзьями... Все то время, которое оставалось после школы, я проводил с ним... Ни цели, ни средства, ни притязания наши еще нам не были до конца ясны. Еще тогда я пришел к предположению, что его целью было отрицание. Но одно было для меня определенно: что я буду работать вместе с ним и из его партии никогда не дезертирую. Под его влиянием я решил изучать право в университете>*. Учи-
Fkud S. The Interpretation of Dreams. P.193.
Письмо Юлии Браун-Фогельютерн, опубликованное и комментированное М-Гротьяном. см.: Letter to June Внцц- Vogelstem a Journal of the American Psychoanalytic Association. Vol.4, October 1956. P.644 (курсив мой. - Э.Ф.)-
73
тывая возможный интерес к социализму в юности, не удивительно обнаружить у Фрейда бессознательное самоотождествление с Виктором Адлером, прославленным лидером австрийской социал-демократической партии. С.Бернфельд обратила внимание на этот факт, обсуждая обстоятельства, при которых Фрейд снял жилье на Берггассе. До 1891 г. Фрейд жил со своим семейством на Шоттенринг; близилось прибавление еще одного ребенка, и семья решила переехать.
<Переезд был тщательно спланирован профессором и его женой. Они составили список всего самого необходимого, провели немало времени, планируя свой новый дом... Однажды, закончив прием, Фрейд вышел на прогулку. Насладившись теми садами, мимо которых он проходил, он обнаружил, что стоит перед домом с надписью <Сдается>. Неожиданно Фрейд ощутил притягательность этого дома. Он зашел в него, осмотрел комнаты, нашел, что они соответствуют его требованиям, и туг же подписал контракт. Это был дом на Берггассе, 19. Он пошел домой, сказал жене, что нашел для них идеальное место, и тем же вечером взял ее с собой для осмотра. Его жена видела все недостатки жилища, но с характерной для нее интуицией поняла, что Фрейд должен иметь именно этот, а не какой-либо иной дом. Так что она сказала, что ей он нравится, что она сумеет с ним справиться. Справиться они сумели и жили в этом мрачном и непрактичном доме сорок семь лет>*. С.Бернфельд спрашивает: <Что могло привести к тому, что столь рассудительный и осторожный человек, как Фрейд, мог совершить такой импуль- aid. Р.650.
сивный и безрассудный поступок, и что столько лет привязывало его к этому дому?>* Отвечая на этот вполне обоснованный вопрос, Бернфельа указывает на то, что в этом доме жил Виктор Адлер, пламенный социалист, а в будущем неоспоримый лидер австрийского социализма, и на Фрейда, за несколько лет до этого случая побывавшего у Адлера, оказала большое впечатление домашняя обстановка этого человека. Некоторые ошибки в датах, связанные с этим жилищем, так же интерпретируются Бернфельд как указание на важность связи с Адлером. Полностью соглашаясь с предположением Бернфельд, я думаю, что она упустила один важный в данном контексте момент: гуманистические идеалы Фрейда и его собственные притязания на роль политического вождя.
Был еще один социалистический лидер, с которым Фрейд, скорее всего, отождествлял себя. На это указывает эпиграф, предпосланный им <Толкованию сновидений> (
Ibidem.
<Если небесных богов не склоню - Ахеронт я поавиг- ну> .
после того, как ты осудил первую, из Гете, за сентиментальность. Тут будет лишь намек на вытеснение. Flectere si nequeo superos, Acheronta movebo>*. Учитывая тот факт, что Лассаль использовал этот эпиграф в одной из своих книг, было бы странно, если упомянутой в письме книгой была какая-нибудь другая. А то, что Фрейд прямо не пишет, что он воспользовался эпиграфом Лассаля, указывает на бессознательный характер идентификации с социалистическим лидером.
Прежде чем детально обсуждать другие идентификации, я обращу внимание еще на некоторые факты, показывающие, насколько глубоко занимала Фрейда не медицина, а философия, политика, этика. Джоне замечает, что в 1910 г. Фрейд <со вздохом выразил сожаление, что не может оставить медицинскую практику и посвятить себя разгадке проблем культуры и истории - в конечном счете той великой проблемы, как человек стал тем, кем стал>R. Или, как это выразил сам Фрейд: <В юности я чувствовал непреодолимую потребность в постижении тайн мира, в котором мы живем, и даже в том, чтобы внести какой-то вклад в их решение>'".
Следуя именно этому гуманистическому политическому интересу, Фрейд в 1 9 1 0 г. думал примкнуть к основанному аптекарем Кнаппом Международному братству за этику и культуру, прези-
ТЬе Origins of Psychoanalysis. Р.28б. Я позаимствовал это предположение относитеаьно связи эпиграфа с Лаосален и доказательство его в указанном письме из личного общения с профессором Эрнстом Саймоном.
" Jones Е. Op.cit. Vol. 1 . Р.27. " aid. Р.28.
дентом которого был Форель. Фрейд посоветовал Кизилу обсудить этот вопрос с Юнгам и спросить того о желательности присоединения. Фрейд писал: <Меня привлекли практические, как агрессивная, так и <оборонная>, стороны программы: обязанность вести прямую борьбу с авторитетом государства и церкви там, где они совершают очевидную несправедливость>' ' Из этого ничего невышло, и, как говорит Джоне, <скоро место этих планов заняло формирование чисто психоаналитической ассоциации>. Хотя идея присоединиться к Международному братству показывает, насколько живы были еще в 1 9 1 0 г. старые идеалы прогрессивного улучшения мира, но стоило ему организовать психоаналитическое движение, и его прямой интерес к этической культуре исчез и был трансформирован, как я постараюсь это показать, в цели собственного движения. Фрейд видел себя его вождем и бессознательно отождествлял себя и с прежним героем, Ганнибалом, - и с Моисеем, великим вождем его собственных предков.
<Ганнибал, - сообщает Фрейд, - был любимым героем моих последних школьных лет. Как и многие мальчишки в этом возрасте, в Пунических войнах я симпатизировал не римлянам, а карфагенянам. И когда в старших классах я впервые начал понимать, что это означало - принадлежать к чужой расе, когда антисемитские чувства моих одноклассников предупредили меня, что я должензанять определенное положение, фигура семитского генерала еще больше выросла в моих глазах... Желание отправиться в Рим стало в моей сновидческой жизни покрывалом и символом для
lbid. Vol.2. Р.68 (Письмо Фрейда к Юнгу 13 янва ря 1910 г.).
77
других страстных желаний. Их реализация должна была осуществляться со всей суровостью и целеустремленностью карфагенян, хотя их осуществлению в тот момент, казалось, столь же мало способствовала судьба, как и желанию всей жизни Ганнибала овладеть Римом>'*.
Идентификация с Ганнибалом продолжалась долгие годы. Будучи взрослым мужчиной, он все рвался в Рим и писал об иррациональной природе этого желания Флиссу (3 декабря 1 897 г.): <Кстати, мое стремление в Рим глубоко невротично. Оно связано с моим преклонением в школьные годы перед семитом Ганнибалом, и я в этом году не больше достиг Рима, чем он, двигаясь от Тразименского озера>' *. На самом деле Фрейд годами из бегал посещения Рима, когда был в Италии. Во время одного из путешествий по Италии он достиг Тразименского озера и, уже посмотрев на Тибр, печально отправился обратно, хотя был всего в пятидесяти милях от Рима**. Он запланировал посетить Италию на следующий год, но лишь затем, чтобы вновь избежать посещения Рима. Только в 1901 г. он позволил себе отправиться в Рим.
В чем причина столь странных колебаний, ведь он годами мечтал увидеть этот город? Сам он объяснял это так: <Во время того сезона, когда я могу путешествовать, Рим мне следует избегать из-за нездорового климата>'*. И все же, как пишет Фрейд в 1909 г., ему потребовалось <лишь немного мужества>, чтобы исполнить это желание,
Freud 5. The Interpretation of Dreams. P.196-197. The Origins of Psychoanalysls. P.141. C'p.: Freud S. The Interpretation of Dreams. P.196.
aid. Р.194.
и потом он сделался постоянным пилигримом в Рим*. Совершенно очевидно, что вредность для здоровья как <причина> представляет собой рационализацию. Что же тогда заставляло Фрейда избегать Рим? Единственную вероятную причину следует искать в его бессознательном.
Визит в Рим для Фрейдова бессознательного означал завоевание вражеского города, завоевание мира. Рим был целью Ганнибала и Наполеона, столицей католической церкви, к которой Фрейд питал глубочайшую неприязнь. В своем отождествлении с Ганнибалом он не мог следовать далее своего героя, пока годы спустя не сделал последнего шага и не вошел в Рим; очевидно, это была символическая победа и самоутверждение после появления его chef-d'oeuvre*, <Толкования сновидений>.
Имелась и еще одна идентификация, препятствовавшая посещению Рима столь долгие годы, - идентификация с Моисеем. Ему снилось: <...нектопровел меня на вершину холма и указал мне на Рим, наполовину затянутый туманом; было так далеко, что я был удивлен отчетливости увиденного; но ясно проступала <земля обетованная, увиденная издалека>**.
Эту идентификацию Фрейд ощущал частью осознанно, частью бессознательно. Его сознательная идея нашла выражение в письмах Юнгу (28 февраля 1908 г. и 17 января 1909 г.). Заявив, что только Юнг и Отто Гросс были единственными по-настоящему оригинальными умами
ibidem. см. сноску. Шедевр (франц.). - Прим, ред.
niid. Р.194.
среди его последователей, он писал, что Юнгу следует быть Иисусом Навином, коему суждено изучить землю обетованную психиатрии, которую Фрейду, подобно Моисею, было дано увидеть лишь издали'". Джоне добавляет, что <эта ремар>ка интересна тем, что она указывает на самоотождествление Фрейд? с Моисеем, которая в более поздние годы стала совершенно очевидной>.
Бессознательная самоидентификация с Моисеем нашла отражение в двух работах; в <Моисее у Микеланджело> ( 1 9 1 4) и в последней книге <Моисей и монотеизм>. Работа <Моисей у Микеланджело > уникальна среди всех прочих фрейдовских произведений хотя бы потому, что является единственным его трудом, опубликованным анонимно в
<Хотя эта статья, строго говоря, не вполне соответствует тем требованиям, которые предъявляются к публикациям в этом журнале, издатели решили опубликовать ее, поскольку автор им знаком лично, принадлежит к психоаналитическим кругам и так как способ его мышления в ней имеет сходство с методологией психоанализа>.
Почему Фрейд написал эту статью, в которой он не пользуется психоаналитическим методом, и почему он скрывается здесь за анонимностью, кегли можно было опубликовать статью с примечанием, что она публикуется, так как принадлежит Фрейду, хоть и не является строго психоаналитической? Ответ на оба вопроса, скорее всего, состоит в том, что фигура Моисея имела огромную эмоциональную значимость для Фрейда, хотя
Сн.: Janes Е. Op.cit. Vol.2. Р.33. 80
это не вполне ясно осознавалось, и должно было существовать сильное сопротивление такому осознанию.
Каков главный результат наброска Фрейда о статуе Микеланджело? Он предполагает, что эта статуя показывает Моисея не перед тем, как в приступе гнева он разбил скрижали закона (как то полагает большинство исследователей), а наоборот: Фрейд старается доказать - старательно и довольно наивно, - будто Микеланджело в своей скульптуре изменил характер Моисея. <Моисей, согласно легенде и традиции, был наделен вспыльчивостью и подвержен приступам страсти... Но Микеланджело поместил на могилу папы римского иного Моисея, более возвышенного, чем исторический и традиционный>. Так, согласно Фрейду, Микеланджело модифицировал тему разбитых скрижалей; у него Моисей не разбивает их, но из состраддния и заботы о людях укрощает свой гнев. Таким образом он внес нечто новое и человечное в фигуру Моисея; так, что <гигантское творение с его огромной физической мощью становится конкретным выражением высшего духовного свершения, какое только возможно для человека: успешное преоборение внутренней страсти во имя того дела, которому он себя посвятил>**. Если вспомнить, что это было написано примерно в то время, когда его покинул Юнг, и к тому же учесть, что значило для Фрейда считать себя частью элиты, для которой характерна способность контролировать свои эмоции, то остается мало сомнений в том, что Фрейд был так страстно заинтересован в истолковании фигуры
Fiend S. Collected Papers. Vol.4. P.283.
81
Моисея, поскольку он видел себя самого Моисеем, не понятым своим народом, но все же способным сдерживать гнев и продолжать свою работу. Это предположение подтверждается и реакцией Фрейда на усилия Джойса и Ференчи, хотевших убедить его опубликовать статью под своим именем. <Основания, которыми он оправдывал свое решение, - сообщает Джоне, - казались не слишком убедительными. <К чему бесчестить Моисея, - сказал Фрейд, - поставив рядом с ним мое имя? Это шутка, но, быть может, не такая уж дурная>**. В идее, что честь Моисея пострадает, если имя Фрейда будет стоять над статьей о нем, в самом деле не много смысла. Это замечание, однако, вполне осмысленно, если принять во внимание бессознательное самоотождествление с Моисеем, которое было мотивом создания статьи.
Значимость темы Моисея для Фрейда видна по тому, как много времени посвятил он его личности в последние годы своей жизни. Во время правления Гитлера (первая и вторая части книги о Моисее были опубликованы в 1937 г., третья - в 1939 г.) Фрейд старался доказать, что Моисей был не евреем, а египтянином. Что могло толкнуть Фрейда к тому, чтобы лишить евреев их величайшего героя в то самое время, как могущественный варвар пытался их уничтожить? Что могло спровоцировать его написать книгу в области, очень от него далекой, доказывать что-то на основании аналогий и не очень убедительных рассуждений? Определенно одно: мотивом создания книги было то же восхищение Моисеем и отождествление себя с ним, которое
Janes Е. Op-clt. Vol.2. Р.366. 82
послужило причиной написания статьи двадцатью годами ранее. На этот раз <шуток> не было, и Фрейд не побоялся принести дурную славу Моисею, поместив рядом с ним свое имя. Но он сделал нечто не против Моисея, а против евреев: он лишил их не только героя, но и притязаний на оригинальность их монотеистической идеи**. Будь это предмет в научной области Фрейда или будь его выводы убедительными, то не было бы никакой нужды спрашивать о психологических мотивах публикации <Моисея и монотеизма>. Но это не так, и мы должны пред положить, что обращение к Моисею коренилось в глубокой бессознательной самоидентификации с ним. Фрейд, подобно великому вождю евреев, вел народ в землю обетованную, не дойдя до нее сам; он испытал их неблагодэрность и пре зрение, не отступившись от своей миссии.
Помимо Ганнибала и Моисея у Фрейда была еще одна самоидентификация, пусть много менее значительная, - с Колумбом. После того как Юнг покинул движение, Фрейд заметил: <Кто теперь помнит тех, кто поплыл вместе с Колумбом в Америку?>** Один сон Фрейда в конце жизни показывает, как глубоко была укоренена в нем самоидентификация с героем-завоевателем. Когда Фрейд ехал в поезде, который вез его из Парижа в Лондон (по дороге из Вены), ему 'приснилось,
Э.Саймои указывает на значимость того факта, что Фрейд (в третьей части) говорит о возможности того, что монотеизм первоначально мог прийти в Египет с Ближнего или Дальнего Востока или даже из Палестины (см.:Simon Е. Op-clt. Р.289).
" Janes Е. Op.clt. Vol.2. Р.127.
что он сходит с него в Павенси, где высадился Вильгельм Завоеватель в 1066 г.* Превосходное выражение гордости и уверенности в себе человека, которого ничто не могло сломить. Передсамой смертью в Англию прибыл старый, больной беженец, а его бессознательное ощущало, что он высаживается на эту землю - убежище эмигранта - как герой и завоеватель.
Учитывая явную непрерывность фрейдовских идентификаций с великими вождями, от наполеоновских маршалов до Ганнибала и Моисея, удивляет предположение Джойса, будто с наступлением зрелости они исчезли. <Удивительна резкая перемена, которая произошла в возрасте примерно шестнадцати-семнадцати лет, - пишет Джоне. - Уходит драчливый мальчик, смело сражавшийся со своими приятелями по играм, мальчик, исполненным военного задора, молодой человек, мечтавший стать министром и вождем нации. Не былали судьбоносной *двухдневная встреча с деревенской девушкой?>**
Конечно же нет, эта встреча - кратковременная юношеская влюбленность Фрейда - судьбоносной не была. И ничто в этом отношении судьбоносным не было, поскольку Джоне попросту ошибался, предполагая, будто все эти юношеские фантазии и желания исчезли. Они просто приобрели новые формы, а частью стали меньше осознаваться. Мальчик, желавший стать министром, сделался тем, кто мечтал уподобиться Моисею, несущему новое знание человеческому роду, знание, которое было бы последним словом в пони-
Ср.: Janes Е. Op.clt. Vol.3. Р.228.
nlid. Vol.l. Р.53.
мании человечеством самого себя и мира. Ни национализм, ни социализм, ни религия не могут служить проводниками к лучшей жизни; полное постижение человеческого ума может показать иррациональность всех этих ответов и увести человека так далеко, как это вообще возможно: к трезвому, скептическому, рациональному учету его прошлого и настоящего, к принятию фундаментально трагичной природы его существования.
Фрейд видел себя вождем этой интеллектуальной революции - того последнего шага, который способен сделать рационализм. Лишь поняв это стремление Фрейда донести до человечества новую весть - не счастливую, но реалистичную, - можно понять и то, что было им создано: психоаналитическое движение.
Сколь странный феномен это психоаналитическое движение! Психоанализ представляет собой терапию неврозов и в то же время является психологической теорией, общеи теорией человеческой природы и в особенности бессознательного, с его проявлениями в сновидениях, симптомах и символических произведениях. Существует ли другой пример терапии или научной теории, преображающейся в движение, направляемое из центра тайным комитетом, с чистками, убирающими отклоняющихся от линии членов, с организациями на местах и международной сверхорганизацией? В области медицины нет теории, которая когда-либо превращалась в подобное движение. Пока речь идет о психоанализе как теории, то вернее всего ее можно сравнить с дарвинизмом - революционной теорией, проясняющей историю человека и стремящейся изменить картину мира фундаментальнее, чем любая другая доктрина XIX в. И в то же время никогда не сущест-
85
вовало дарвинистского <движения>, не было ни руководящего центра, направляющего его деятельность, ни чисток, с помощью которых определялось бы, кто прав, именуя себя дарвинистом, а кто утратил подобную привилегию.
Почему психоаналитическое движение столь уникально? Частично ответ заключается в предшествовавшем анализе личности Фрейда. Конечно, он был великим ученым, но, подобно великому социологу и экономисту Марксу, Фрейд имел и другую цель, какой не было у человека вроде Дарвина: он хотел преобразовать мир. Облик терапевта и ученого скрывал одного из крупнейших реформаторов начала XX в.
^ VIII. КВАЗИЛОЛИТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ
На следующих страницах я постараюсь показать особый, квазиполитический характер психоаналитического движения. Трудно найти лучшее введение в этот предмет, чем заголовки главпервой части третьего тома биографии Джойса, озаглавленного <Жизнь>. Подзаголовки в этой части: <Выход из изоляции (1901-1906)>; <Начало международного признания (1906-19091>; <Международная психоаналитическая ассоциация, оппозиция, расколы (1911-1914)>; <Комитет; годы войны (1914-1919)>; <Объединение, дискуссии, прогресс и неудача>; <Слава и страдание>; <Последние годы в Вене>; <Лондон - Конец>.
Всякий читающий эти заголовки едва ли усом>нится, что в книге речь идет об истории политического или религиозного движения, его росте и схизмах; то, что это история терапии или психологической теории, покажется удивительным. Однако этот дух движения, призванного завоевать мир, существовал уже в ранние годы психоанализа. До 1910 г. Фрейд совершил все свои самые фундаментальные открытия и представилих в ряде книг и статей небольшой группе вен-
87
ских врачей и психологов. До той поры его деятельность мало чем отличалась от занятий любого творчески работающего ученого. Но этим он не удовлетворился. Между 1910 и 1914 гг., как пишет Джоне, <было положено начало тому, что называется <психоаналитическим движением> - выражение не только удачное, но используемое и его друзьями, и его врагами>. Эти годы <радости по поводу растущего успеха и признания были в большей части омрачены зловещими признаками раскола, формирующегося среди ближайших сподвижников... Фрейда в огромной мере тревожили, а также изумляли тенеразрешимые проблемы, которые из этого произросли, со всеми их сложностями. Однако мы ограничимся здесь лишь более светлой частью этой истории - постепенным распространением новых идей, которое так много значило для Фрейда> * .
Я уже обращал внимание на то, что Фрейд незадолго до того, как основал <движение>, написал Юнгу об идее собрать своих сторонников, дабы <примкнуть к какой-нибудь большей группе, работающей для практической идей>*. Он думал, что Международное братство за этику и культуру может быть той структурой, в рамках которой удастся создать организацию его последователей. Но вскоре место Международного братства за этику и культуру заняло Международное братство за психоанализ, именуемое Международной психоаналитической ассоциацией.
* Janes Е. Op.cit. Vol.2. Р.б7. Ibidem.
Дух, которым была пронизана эта ассоциация с момента основания, отличает ее от обычного научного общества. Организационные принципы были диктаторскими. Перед первым конгрессом Ференчи написал Фрейду, что <психоаналитическое мировоззрение не предполагает демократического уравнивания: должна существовать элита, похожая более на платоновское правление философов> (письмо Фрейду от 5 февраля 1910 г.). Через три дня Фрейд отвечал ему, что давно уже пришел к этой мысли*. Ференчи пошел дальше, осуществляя этот общий принцип. Предложив формирование международной ассоциации с обществами-филиалами в различных странах, Ференчи настаивал на необходимости того, <чтобы все статьи и обращения всякого психоаналитика первоначально предоставлялись для одобрения>*. Даже если такое предложение не было принято как крайность, оно симптоматично для того духа, который Фрейд вместе с Ференчи установил в обществе с самого начала.
Второй психоаналитический конгресс имел все черты политического конвента. <Возникшие после доклада Ференчи дискуссии, - как пишет Джоне, - были такими желчными, что пришлось перенести их на следующий день>*. Дела пошли еще хуже, когда было высказано предложениеотдать пост президента и секретаря швейцарским аналитикам: долгая и верная служба венцев была проигнорирована.
Оба письма Пит, по Джойсу, см.: Janes Е. Op.cit. Vol.2. Р.68.
aid. Р.69. Ibidem.
<Сам Фрейд понял все преимущества создания психоанализу более широкого базиса, чемто, что могло ему дать венское еврейство, а также необходимость убедить в этом своих венских коллег. Услышав, что некоторые из них собрались для выражения протеста в номере Штекеля, он отправился к ним и бесстрастно призвал их к подчинению. Он сделал акцент на той патологической враждебности, которая его окружает, и на необходимости внешней поддержки, дабы противостоять ей. Затем, драматическим жестом сбросив пальто с плеч, Фрейд заявил: <Мои враги хотели бы видеть меня умирающим с голоду, они готовы снять с меня последнюю рубашку>*.
Помимо комплекса голодания, в связи с которым я уже приводил этот абзац, мы обнаруживаем здесь драматический и ддже несколько истерический жест политического вождя, принуждающего своих сторонников принять идею, согласно которой психоанализ должен стать мировым движением, а потому лидерство следует передать от венских евреев швейцарским неевреям. Юнг должен был стать Павлом новой религии. Фрейд предпринял также политические шаги <для умиротворения двух лидеров бунта. Он заявил о своем уходе с поста президента Венского общества и предложил этот пост Адлеру. Он также дал согласие на то, чтобы в противовес Юнгу, возглавлявшему
lbid. P.69-70.
он будет директором нового журнала, а Юнг - президентом ассоциации>*.
Из этого описания хорошо видны мотивы Фрейда, Ференчи и других лидеров психоанали>за: это скорее энтузиазм людей, возглавлявших квазирелигиозное движение, собирающих конвенты, конклавы, идущих в атаки и примиряющихся, чем обеспокоенность ученых, занятых дискуссиями о предмете своего исследования. Тот же политический дух распознается в небольшом письме Фрейда, в котором речь идет о великом психиатре Блейлере. В конце того же года Фрейд писал Пфистеру: <У меня огромные трудности с Блейлером. Я не говорю, что мне хотелось бы удерживать его любой ценой, так как Юнг мне довольно близок; но я охотно пожертвую ради Блейлера чем угодно, если только это не повредит нашему делу. К сожалению, надежд на это у меня мало>*.
После первых лет единства раздоры начали раскалывать движение. На первый взгляд они появлялись из-за теоретических разногласий. Но будь причина только в этом, никогда не возникало бы того ожесточения, что сопровождалоих. Конечно, в известной мере расколы и их характер определялись амбициями раскольников, мечтавших стать главами новых сект, но в не меньшей степени - политическим духом и фанатизмом Фрейда и его последователей. Тем не менее форма, которую приобрели эти расколы и схизмы, была результатом не только личного характера Фрейда и его оппонентов, но и
Ibidem. Пит, по Джойсу, см.: Janes Е. Op.cit. Vol.2. Р.73.
самой структуры движения. В иерархически организованном движении, руководствующемся идеалом завоевания мира, такого сорта методы логичны. Они те же, что и в любом другом агрессивном религиозном или политическом движении, в центре которого стоит догмат и обожествление своего вождя.
Разрыв с Юнгам, более опасный политически и болезненный лично для Фрейда, нежели все остальные расколы, привел к новому ужесточению дисциплины в движении: был образован тайный международный комитет из семи (включая Фрейда) членов, который должен был контролировать движение и воздействовать на него. Необычная идея такого комитета показывает, насколько дух политики проник в движение. План исходил от Ференчи. Уже в 1912 г., после изгнания Адлера и Штекеля, после того, как Фрейд заявил в июле того же года, что его отношения с Юнгам становятся напряженными, Ференчи говорил Джойсу <Идеально было бы разослать людей, основательно проанализированных лично Фрейдом, по различным центрам или странам. Однако этот план нельзя было реализовать сразу, и я (Джоне - Э.Ф.) предложил тогда организовать пока небольшую группу заслуживающих доверия аналитиков, вроде Старой Гвардии вокруг Фрейда. Это уверило бы его в том, что опираться можно лишь на верных друзей, и оказалось бы полезным в случае дальнейших расколов>*. Предложение было всей душой поддержано Ранкам и Абрахамом. Для движения опять-таки характерно, что в тот самый
aid. Р.152.
момент, когда обсуждалось это предложение, Ференчи спрашивал Ранка, останется ли он верным движению, и писал Фрейду <Вы должны не спускать с Джойса глаз и отсекать ему все пути для отступления>**.
Фрейд пришел в восторг от этой идеи и тутже ответил на письмо Джойса: <Мое воображение тут же захватила идея тайного комитета, состоящего из наших лучших, заслуживающих наибольшего доверия людей, которые позаботились бы о дальнейшем развитии психоанализа и защищали его от врагов и случайностей, когда меня уже не станет... Я решусь сказать, что мне легче было бы жить и умирать, если б я знал, что есть такая ассоциация, взявшая под наблюдение мое творение. Прежде всего, такой комитет должен существовать и действовать строго секретно... Что бы ни принесло грядущее, будущий глава психоаналитического движения может выйти из этого небольшого, но избранного круга людей, коим я - несмотря на мои разочарования в людях последнего времени - досих пор готов доверять>**.
Год спустя комитет впервые собрался в полном составе: Джоне, Ференчи, Абрахам, Ранк и Закс. Фрейд торжественно отметил это событие, подарив каждому античную гемму из своей коллекции. Позже они оправили их в золотые кольца. Сам Фрейд давно носил такое кольцо, и, когда через несколько лет еще одно было вы-
Писько Ференчи Фрейду от 6 августа 1912 г. Пит, по Джойсу, си.: Janes Е. Op.clt. Vol.2. Р.153.
Письмо Джойсу от 1 августа 1912 г. Пит, по Джойсу, сн.: Janes Е. Op.clt. Vol.2. Р.154.
93
дано Эйтингтону, появились те самые Семь Ко>лец, о которых Закс говорит в своей книге.
Дальнейшее развитие движения шло по указанному пути. В своей <Истории психоаналитического движения> Фрейд отчетливо передает его квазиполитический дух. Он перечисляет различные завоевания движения в ряде стран. Выразив удовлетворение по поводу его прогресса в Америке, он характерным образом добавляет" <Но понятно, что именно по этой причине центры старой культуры, где сильнее всего сопротивление, должны стать подмостками последней и решительной битвы психоанализа>**. Или, как он пишет о борьбе со своими оппонентами: <Рассказ об оппозиции психоанализу не пользуется большим доверием со стороны нынешних ученых. Но к этому я бы прямо добавил, что мне никогда не приходилось изливать презрение на оппонентов психоанализа лишь потому, что они - оппоненты, за исключением нескольких жалких существ, мошенников и авантюристов, каковых можно найти по обестороны во времена войны>**. Далее Фрейд пишет о том, что движению необходим <вождь>, по скольку многих ловушек, подстерегающих каждого на психоаналитическом пути, <можно избежать, если власть будет передана в руки человека, подготовленного к тому, чтобы учить и наставлять... Должна существовать некая ставка главнокомандующего, долгом которого было бы объяв-
Ffeud S. Oil the History of the Psychomalytic Move ment fi Collected Papers. Vol-l. P.316.
" lbid. P.324.
лять: <Вся эта бессмыслица не имеет ничего общего с психоанализом>'*.
Международная организация была создэна с отделениями во многих странах и со строгими правилами относительно того, кто имеет право называть себя психоаналитиком. Здесь перед нами развертывается столь редкое для других научных областей зрелище: прогресс научной теории десятилетиями прикован к открытиям основоположника, не разрешается пересматривать определенные фундаментальные его тезисы.
Даже язык Фрейда носит этот квазиполитический характер. Так, о конгрессе 1910 г. он говорит как о <Нюрнбергском Reichstag'e>, коорый <завершает детство нашего движения>**. А когда Юнг, по мнению Фрейда, слишком уж увлекся истолкованием мифов, Фрейд предупредил его и написал Джойсу об этом предупреждении (22 января 1911 г.): <Я более, чем когда-либо, убежден, что он - человек будущего. Его собственные исследования завели его далеко в царство мифологии, которое он хочет раскрыть с помощью ключа теории либидо. Сколь бы это ни было приятно, тем не менее я вовремя предупредил его, чтобы он вернулся к неврозам. Это наша родина, на ней мы должны сначала укрепить наше господство против всех и вся>*.
lbid. P.329-330.
Письмо Ференчи от 3 апреля 1910 г. Пит, по Джонсу, см.: Janes Е. Op-cit. Vol.2. Р.71.
lbid. Р.140 (курсив мой. - Э.Ф.).
О других областях Фрейд часто говорил как о колониях психоанализа, а не розной земле**. Это язык создателя империи или политического лидера. Фрейд, мальчиком восхищавшийся маршалом Массена, юношей желавший стать либеральным или социалистическим политическим лидером, в зрелом возрасте отождествлявший себя с Ганнибалом и Моисеем, - в своем творении, в психоаналитическом движении, видел инструмент завоевания мира и его спасения с помощью идеала.
Нелегко сказать, каков был этот идеал. Фрейд и его сторонники подавляли ясное осознание данной миссии. Из этих квазирелигиозных целей трудно прямо вывести их идею. Это был терапевтический метод и психологическая теория бессознательного, подавления, сопротивления, переноса, толкования сновидений и т.д. - тут нет ничего, что могло бы явно составить ядро новой веры. Содержание этой веры оставалось скрытым. Явно Фрейд отрицал, что психоанализ - Weltanschauung*, философия жизни. <Психоанализ, - говорил он, - по моему мнению, сам не в состоянии создать Weltanschauung. В этом и нет нужды, поскольку психоанализ есть отрасль науки и может поставить свою подпись под Weltanschauung науки. Последнее, однако, вряд ли ддже заслуживает столь громкого имени, поскольку не намерено все включить в свои пределы, оно всегда неполно и не притязает на всеохватность или системность>'*. Тем
Ibidem. Мировоззрение (нем.)- Прим-ред.
Plead S. New Introductory Lectures on Psychoanalysis. N.Y., 1933. P.248.
96
самым Фрейд отрицает наличие особой философии, которая нашла бы свое выражение в психоанализе. Но с учетом всех фактов я могу сделать вывод, что Фрейд в это верил сознательно,он в это хотел верить, тогда как его стремление создать новую философско-научную религию было подзвлено, было бессознательным.
Но то же самое Фрейд писал в трогательном письме Ференчи (8 марта 1913 г.): <Вполне воз>можно, что на сей раз нас действительно похоронят - ведь столько раз уже погребальная песнь звучала впустую. Это может многое изменить в нашей личной судьбе, но ничего в судьбах Науки. Мы владеем истиной; в этом я так же уверен, как и 15 лет назад>**.
Какова эта истина? Что представляет собой ядро этой психоаналитической религии, каков был догмат, выплеснувший энергию, необходимую для основания и распространения движения?
Я думаю, что центральный догмат самым ясным образом выражен Фрейдом в <Я и Оно>: <Развитие Я идет от признания инстинктов к господству над ними, от подчинения к их затормаживанию. Сверх-Я, образовавшееся частью как реакция на инстинктивные процессы в Оно, в огромной мере принимает участие в таком свершении. Психоанализ является инструментом, предназначенным для прогрессивного завоевания Оно>*. Фрейд выражает здесь религиозно-этическую цель - покорение страстей разумом. Корни этой цели лежат в протестантизме, в философии Просвещения, в философии Спинозы
Janes Е. Op.cit. Vol.2. Р.148.
Fiend S. The Ego and the Id. Ch. 5 (курсив мой. - Э.Ф.).
и религии Разума, но у Фрейда эта цель обретает специфические формы. До Фрейда попытки разумно господствовать над человеческими иррациональными аффектами осуществлялись без их познания, скорее без знаний об их глубинных источниках. Фрейд, думавший, что он открыл эти источники либидоиозных стремлений, сложные механизмы их подавления, сублимации, формирования симптомов и т.д., уверовал в то, что с этого момента впервые может реализоваться вековечная мечта человека о самоконтроле и рациональности. По аналогии с Марксом: так же как Маркс верил, будто нашел научное основание для социализма - в противовес тому, что он именовал утопическим социализмом, - Фрейд ощущал, что им открыто научное основание для сторон моральной цели и что тем самым он превзошел утопическую мораль, представленную религиозными и философскими учениями. Поскольку веры в среднего, заурядного человека у него не было, то новую научную мораль должна была реализовать только элита, и психоаналитическое движение было активным avant-garde*, небольшим, но хорошо организованным. Он должен был принести победу этого морального идеала.
Быть может, Фрейд мог бы стать социалистическим лидером или вождем какого-нибудь этикакультурного движения; либо, уже по иным причи нам, лидером сионистского движения. Мог бы? И да и нет - поскольку помимо желания решить загадку человеческого существования, он был наделен и всепоглощающим интересом к работе че-
Авангард (франц.). - Прим-ред.
ловеческого ума, начинал свою карьеру как врач и был слишком чувствителен и скептичен, чтобы сделаться политическим вождем. Но под маской научной школы Фрейд осуществлял свою заветную мечту - быть Моисеем, указующим роду человеческому землю обетованную (покорение Оно нашим Я) и пути ее завоевания.
^ IX. РЕЛИГИОЗНЫЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ УБЕЖДЕНИЯ ФРЕЙДА
Интересный вопрос: каковы были собственные религиозные и политические убеждения Фрейд*? Что касается религиозных убеждений, ответ прост, поскольку он совершенно ясно его изложил в различных произведениях, особенно в книге <Будущее одной иллюзии>. В вере в бога он видит фиксацию на фигуре отца-охранителя, выражение желания получать помощь, быть спасенным, хотя в действительности человек способен если не спастись, то по крайней мере помочь себе, лишь пробудившись от детских иллюзий, используя собственные силы, разум и умелость.
Политические воззрения Фрейда описать труднее, так как он их нигде систематически не излагает. Они и более сложны, и более противоречивы, чем его отношение к религии. С одной стороны, у Фрейда очевидны радикальные тенденции. Как было указано выше, дружба в школьные годы с Генрихом Брауном говорит о вероятном воздействии на него социалистических идей. Когда перед поступлением в университет он намеревался изучать право, чтобы получить возможность сделать политическую карьеру, его энтузиазм, конечно, питали идеи политического либерализма. Теже симпатии чувствуются в его интересе к
loo
Дж. С. Милан), труды которого он переводил; скорее всего, он сохранился в 1910 г., когдэ Фрейд раздумывал о присоединении вместе с другими аналитиками к Международному братству за этику и культуру.
Но несмотря на эти ранние либеральные или даже социалистические симпатии, образ человека, созданный Фрейдом, никогда не выходил за рамки представлений среднего класса XIX в. Всю его психологическую систему нельзя оценить в полной мере, пока не выявлена та социальная философия, на основании которой эта система была построена.
Рассмотрим сначала фрейдовское понятие сублимации. Как полагал Фрейд, элита, в противоположность черни, отказываясь от удовлетворения своих инстинктивных желаний, <накапливает> психический капитал достижений культуры. Вся тайна сублимации, которой Фрейд нигде не дал адекватного разъяснения, - это тайна образования капитала в соответствии с мифами среднего класса XIX в. Так же как богатство есть продукт накопления, культура есть продукт инстинктуальной фрустрации.
Другим элементом представлений XIX в. о человеке, также полностью принимаемым Фрейдом и переведенным на язык его психологической теории, является образ человека изначально агрессивного и соперничающего. Эти идеи Фрейд очень ясно изложил в своем анализе культуры, в книге <Недовольство культурой>.