Geum.ru

Д. А. Леонтьев психология смысла

Вид материалаМонография

Содержание


2.8. Смысл и эмоция
2.9. заключение по главе 2
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   39
логика удовлетворения потребностей. У меня есть желание, влечение, его надо удовлетворить. Второй ответ, вторая логика поведения: «Потому что он первый начал». Это логика реагирования на стимул. Третий от-нет: «Потому что я всегда так делаю». Это логика предрасположенное-ти, стереотипа, диспозиции, которая охватывает, пожалуй, большу часть психологии личности. С ней связан^ такие понятия, как «харак­тер», «стиль», «установка», «научение» /Очень большая часть нашей жизни протекает именно по этой логике. Три названных системы или механизма — общие для человека и животного. Любое животное мо­жет себя вести в русле этих трех логик или их констелляции.

Четвертый ответ уже специфичен для человека, но не специфи­чен для личности: «Потому что все так делают». В.В.Столин (1983 а) нвел в свое время несколько спорное понятие «социальный инди-нид», которое описывает именно эту логику — логику социальной нормативности, социальных ожиданий, где критерием регуляции выступает соответствие определенным ожиданиям социально значи­мой группы. Крайним выражением этой логики является тотальный конформизм. Но, разумеется, строя отношения с миром, учитывать в юй или иной мере социальные ожидания, интересы социального целого необходимо.

Пятый ответ: «Я это сделал, потому что мне это важно». Эта логика — описанная выше логика смысла или логика жизненной необходимости, специфичная для личности и конституирующая личность. Можно утверждать, что человек является личностью в той мере, в какой его жизнь определяется именно этой логикой. Пер-пые три системы регуляции деятельности не нуждаются в представ­лении о мире как о целом. Для того, чтобы реагировать на стимул, достаточно стимула. Для того, чтобы удовлетворять свои потребно­сти, достаточно потребностей. Чтобы вести себя по стереотипу, достаточно стереотипа. Детерминанты всех этих форм поведения не выходят за пределы конкретной ситуации. Действуя в рамках этих










156

глава 2. Онтология смысла



s

„трех логик, субъект не может сделать что-то, чего нет в ситуации. Логика социальной нормативности расширяет контекст деятельно­сти, учитывая то, чего нет здесь-и-теперь, в данной ситуации, но она все равно не связана с миром как целым, она связана с рас­ширением контекста жизнедеятельности, с включением значимых социальных групп в жизненную структуру этих отношений. Действие же, ориентирующееся на смысл — это действие, которое ориенти­руется на всю систему отношений с миром в целом. Это поведение, в котором учитывается определенным образом вся система отно­шений с миром и вся дальняя временная перспектива. Если я ори­ентируюсь на смысл действия для меня, я не могу сделать что-то, что разрушительно для моей жизни в дальней перспективе. Подоб­но тому, как по любому маленькому кусочку голограммы можно восстановить целое, в смысле любого конкретного действия отра­жается весь жизненный мир как целое. Ориентируясь на смысл, человек поднимается над ситуацией.

,, Наконец, шестой ответ. «А почему бы и нет?». В нем отражается логика свободного выбора. Если первые пять логик поведения

, (в описательных терминах) или систем регуляции деятельности (в объяснительных конструктах) в той или иной степени присущи всем психически здоровым и полноценным людям, то шестая ло­гика или система присуща не всем людям и отражает, на наш взгляд, меру личностной зрелости как ее основную дифферен­циально-психологическую характеристику (подробнее см. об этом Леонтьев Д.А., 1993).

Исчерпывают ли шесть описанных логик все возможные регу-ляторные принципы человеческого поведения? Теоретических ос­нований настаивать на этом нет. Более того, в одной аудитории, где автор представлял эту модель, ему был задан вопрос про Христа^ поведение которого не укладывается в рамки этой модели. Возмож­но, действительно, поведение, управляемое высшим призванием, миссией, когда человек ощущает высшую свободу именно потому, что для него (субъективно) нет выбора, представляет собой еще один, высший тип регуляции деятельности. Если это так, то носи­тели этой логики поведения чрезвычайно малочисленны. В силу это­го проблема седьмого уровня предстает столь же принципиальной в теоретическом плане, сколь малоактуальной в плане практичес­ком. На данный момент мы воздержимся от попыток как-то его содержательно охарактеризовать и ограничим дальнейшее рассмот­рение шестью логиками, которые допускают их развернутый пси­хологический анализ.

Рассмотрим теперь взаимоотношения между различными регу-ляторными системами. Хотя, по всей видимости, за ними лежат раз-



2.7. Смысл в структуре личности

157




личные психологические механизмы, в конкретном поведении они, как^жёГупомйналось, функционируют не порознь, а интегрируют­ся в единых многоуровневых функциональных системах регуляции деятельности и ее отдельных единиц. В принципе можно рассматри­вать шесть описанных логик как шесть измерений человеческого действия; соответственно, любое действие может быть разложено на шесть векторов, соответствующих этим шести логикам и выступаю­щих как проекции целостного действия на каждое из шести изме­рений. Взгляд^на^ личность через призму этих шести измерений составляет основу того, что мы считаем оправданным называть мулыпчрегуляторной моделью личности; нам в данном случае дает основание говорить о теоретической модели то обстоятельство, что принятие этого угла зрения позволяет увидеть ответы на ряд доста­точно важных и актуальных теоретических вопросов психологии личности.

Действительно, если посмотреть на личность через призму пред­лагаемой мультирегуляторной модели, мы, во-первых, можем кон-статировать заметные индивидуальные различия в выраженности ! каждой из шести логик. Есть люди, в большей или меньшей степе-i ни влекомые своими актуальными потребностями; более или менее)^ легко реагирующие на внешние стимулы; более или менее механи-> чески прикладывающие готовые схемы и стереотипы; более или менее чувствительные к социальным ожиданиям и давлению; бо­лее или менее учитывающие (сознательно либо интуитивно) мно-( жественные контексты и отдаленные следствия своих действий; более или менее способные (или неспособные вовсе) преодолеть заданные детерминанты своих действий и осуществить свободный поступок.

Во-вторых, достаточно наглядно можно проследить генети­ческую последовательность становления различных регуляторных систем. Первые три логики начинают развиваться параллельно с момента рождения (если не раньше). Логикам социальной норма­тивности и жизненной необходимости младенца также начинают обучать на первом году жизни, но реально проявляются в поведе­нии они не ранее 1 года, и лишь после 3 лет занимают более или менее заметное место в спектре логик поведения. Критический пе­риод становления логики свободного выбора — подростковый возраст. Сущность подросткового кризиса заключается как раз в конфликте между стремлением к автономии и недостаточным раз­витием психологических механизмов автономной регуляции пове­дения. Разрешение этого кризиса — либо формирование этих механизмов, либо отказ от автономии (Калитеевская, 1997; см. так­же Леонтьев Д.А., 1993). Эта модель позволяет также дать внятные
158

глава 2. Онтология смысла




ответы на вопросы о том, когда рождается личность и возможно ли измерить ее количественно, то есть говорить, у кого «больше лич­ности», а у кого «меньше». Действительно, если принять, что лич­ность конституируется одной из шести логик поведения, а'именно логикой жизненной необходимости или смысловой логикой, то удельный вес этой логики в спектре механизмов регуляции пове­дения и будет служить «количественной мерой личности». Соответ­ственно, можно утверждать, что отдельные проявления личности можно наблюдать примерно с 1 года, а ее устойчивое влияние на поведение (хоть и в конкуренции с другими регуляторными меха­низмами) — с 3 лет. В горниле подросткового кризиса имеет шанс родиться зрелая, автономная, самодетерминируемая личность, хотя это происходит отнюдь не со всеми.

Наконец, клиническая психология дает достаточно свидетельств существования специфических нарушений отдельных регуляторных систем. Так, нервная анорексия — это явный пример нарушения си­стемы удовлетворения потребностей, аутизм — системы реагирова­ния на стимулы, и т.д. Задача психотерапии может в этой связи рассматриваться как восстановление нарушенного баланса регу­ляторных систем. Вообще способность к самоконтролю, присущая здоровой личности, основывается, на наш взгляд, как раз на сба­лансированном развитии всех шести регуляторных систем (или, по меньшей мере, первых пяти) при доминирующей роли высших, специфически человеческих регуляторных систем — логики смысла и логики свободного выбора. Не случайно попытки манипулировать поведением людей могут использовать одну из четырех «низших» логик (соблазнение, провокация, формирование установки и нало­жение обязательств) и должны в максимальной степени блокиро­вать две высшие.

Рассмотрим теперь соотношение смысловой сферы личности с другими сферами, системами и компонентами, образующими ее структуру.

Наиболее теоретически и эмпирически обоснованной моделью структуры личности нам на сегодняшний день представляется мо­дель Б.С.Братуся (1988). Б.С.Братусь выделяет следующие уровни структуры личности: 1) собственно личностный или личностно-смысловой уровень, «ответственный» за производство смысловых ориентации, определение общего смысла и назначения своей жиз­ни, отношений к другим людям и к себе; 2) индивидуально-испол­нительский уровень или уровень реализации, на котором смысловые ориентации реализуются в конкретной деятельности — этот уровень несет на себе печать характерологических черт, особенностей и свойств и 3) психофизиологический уровень, характеризующий

2.7. Смысл в структуре личности

159

особенности строения и динамики, режимов функционирования психических процессов.

Уровни структуры личности, выделенные Б.С.Братусем, хоро­шо согласуются с введенным А.Г.Асмоловым (1984) различением в личности плана содержания — плана смысловых образований, характеризующих личность с содержательной стороны, со стороны ее мотивов, жизненных целей, общей направленности и т.д. — и плана выражения, к которому относятся такие структуры, как спо­собности и черты характера, отвечающие за особенности проявле­ний личности в деятельности. Эти проявления в плане выражения А.Г.Асмолов подразделяет на экспрессивные и инструментальные. Психофизиологический уровень, обеспечивающий функциониро­вание личностных структур, А.Г.Асмолов относит не к самой ности, з. к ее предпосылкам.

Принимая за основу основную общую логику подходов А.Г.Ас-молова и Б.С.Братуся к пониманию структуры личности, мы ус­матриваем в их теоретических моделях один принципиальный общий недостаток, который, впрочем, связан с общим состоянием психологии личности на сегодняшний день. Этот недостаток зак­лючается в недифференцированном представлении о высшем, специфически человеческом уровне структурной организации лич­ности. Нам представляется, что здесь необходимо выделять не один, а по меньшей мере два различных уровня, содержанием которых будут являться принципиально разные по своей природе структуры и механизмы. Поэтому мы считаем необходимым выделять три уров­ня структурной организации личности (см. Леонтьев Д.А., 1993): 1) уровень ядерных механизмов личности, которые образуют несу­щий психологический скелет или каркас, на который впоследствии нанизывается все остальное; 2) смысловой уровень — отношения личности с миром, взятые с их содержательной стороны, то есть, по сути, то, что обозначается понятием «внутренний мир челове­ка»; 3) экспрессивно-инструментальный уровень — структуры, характеризующие типичные для личности формы или способы внешнего проявления, взаимодействия с миром, ее внешнюю обо­лочку. (Психофизиологический уровень — уровень телесных и моз­говых механизмов — мы, вслед за А.Г.Асмоловым, склонны отнести к предпосылкам личности, а не к составным частям ее структуры).

Понимание нами экспрессивно-инструментального уровня прин­ципиально не отличается от того понимания, которое АТ.Асмолов вкладывал в понятие «план выражения», а Б.С.Братусь в понятие «уровень реализации», с тем лишь отличием, что в качестве структур этого уровня мы рассматриваем, наряду с чертами характера и спо­собностями, также роли, включенные человеком в свой репертуар.

160

глава 2. Онтология смысла



,Смысловой^Уровень мы понимаем также сходным образом — как пласту смысловых структур, в которых кристаллизованы конкретные содержательные отношения человека с миром, и которые регулиру­ют его жизнедеятельность. Этот уровень будет подробно рассмотрен в последующих главах. На этом уровне действительно осуществляется «производство смысловых ориентации», но лишь один его вид — про­изводство смысловых ориентации в процессе реальной жизнедеятель­ности человека, реализации его отношений с миром.

За критические же процессы изменения смысловых ориентации путем свободного выбора или направленной на себя рефлексивной смыслотехники отвечают ядерные механизмы личности — меха­низмы высшего уровня. Эти ядерные механизмы — свобода и от­ветственность. Трудность их постижения вытекает из того, что в личности мы не найдем некой структуры, которую можно назвать «свобода», или «ответственность», или «выбор». Это не элементы или подструктуры личности как, скажем, способности, потребнос­ти, роли или отношения. Это именно способы, формы ее существо­вания и самоосуществления, которые не имеют своего содержания. В процессе становления и формирования личности они занимают (или не занимают) центральное место в отношениях человека с миром, становятся (или не становятся) стержнем его жизнедеятель­ности и наполняются (или не наполняются) ценностным содержа­нием, которое придает смысл им самим. Наполняясь содержанием смыслового уровня они, в свою очередь, определяют линии разви­тия смысловой сферы, создают то силовое поле, в котором она фор­мируется (подробнее см. Леонтьев Д.А., 1993; Калитеевская, 1997).

2.8. Смысл и эмоция



Если несводимость смысловой реальности к познавательным процессам и механизмам очевидна и не требует специальных дока­зательств, то несводимость ее к механизмам эмоциональным не столь очевидна на первый взгляд и требует специального рассмотрения. Поэтому данный раздел мы посвятим соотношению между поняти­ями «смысл» и «эмоция».

Неоднократно подчеркивалось, что эмоции представляют со­бой механизм непосредственной презентации субъекту личностно­го смысла отражаемых им объектов, явлений и целостных ситуаций (Леонтьев А.Я., 1971; 1999; Вилюнас, 1976; 1983; 1986). Эта очевид­ная связь эмоциональных и смысловых явлений привела к тому,

^ 2.8. Смысл и эмоция 161

что в психологической литературе эмоциональные и смысловые яв­ления и механизмы часто смешиваются, что нашло отражение даже в довольно распространенном прилагательном «эмоционально-смысловой», обе части которого зачастую мыслятся как синонимы. Специальный анализ соотношения смысла и эмоции, проведенный В.К.Вилюнасом, привел его к выводу, «что обе системы терми­нологии — "эмоциональная" и "смысловая" — описывают в пси­хологии одни и те же явления и поэтому в большой степени взаимозаменяемы» (Вилюнас, 1976, с. 66). Различия между ними, согласно В.К.Вилюнасу, заключаются лишь в меньшей обобщен­ности и большей описательности понятия «эмоция». Утверждая, «что между смысловыми и эмоциональными явлениями не может быть прослежена отчетливая различительная грань, что эмоцио­нальные отношения составляют основу смысловых образований, а понятие смысла служит лишь для специфической концептуальной интерпретации этих отношений, интерпретации, подчеркивающей прежде всего то особое развитие, которое явления эмоциональной природы получают в системе сознания» (Вилюнас, 1983, с. 199), автор в дальнейшем полностью отказывается от смысловой терми­нологии в своих работах.

Мы считаем неверными те выводы, к которым пришел В.К.Ви­люнас, поскольку о принципиальном несовпадении эмоциональной и смысловой реальности говорит несколько разных групп аргументов.

Во-первых, понятие «эмоция» при его корректном употребле­нии относится лишь к субъективным переживаниям, в отличие от понятия смысла, допускающего более широкое употребление. Как констатирует, например, Ф.Е.Василюк (1984), среди разных авторов существует единодушие в понимании эмоции как своеобразной фор­мы психического отражения, субъективной реальности. Ж.-П.Сартр подчеркивал свойство эмоции всегда обозначать (signifier) что-либо, отличное от нее самой. «Для психолога [классической тради­ции. — Д.Л.] эмоция не означает ничего, поскольку он изучает ее как факт, т.е. изолировав от всего остального» (Sartre, 1960, р. 16). Полноценный же анализ эмоциональных явлений с позиций фено­менологии исходит, согласно Сартру, из положения, что эмоция своеобразным образом означивает «...целостность сознания или, если брать в экзистенциальном плане, человеческую действитель­ность» (там же, р. 17). Эта человеческая действительность, отличная от самой эмоции, и есть, как мы стремились показать, специ­фическая смысловая реальность. Этот аргумент, апеллирующий к онтологическому статусу самой эмоции, подкрепляется одноз­начными определениями эмоций в словарях и энциклопедиях и вряд ли может быть опровергнут стремлением некоторых авторов

h - 7503

162

глава 2. Онтология смысла

(Эткинд, 1979; 1981; 1984; Вилюнас, 1986) к употреблению поня­тия «эмоция» в расширенном значении, охватывающем все отно­шения пристрастности и значимости, как субъективные, так и объективные, жизненные отношения, то есть собственно смысло-вые. Словами «эмоция», «эмоциональный» допустимо обозначать только реакцию, но не стимул, только переживание или репре­зентацию, но не события или связи явлений в жизненном мире. Эмоции коренятся в сенсорике и обладают пространственно-вре­менными, модальными и интенсивностными характеристиками (Век-кер, 1998); характеристики же смысловых явлений совсем иные.

Во-вторых, в отличие от ^эмоций, которые всегда носят неспе­цифический характер, личностный смысл всегда конкретен и со­держит явное или скрытое указание на те мотивы или другие смыслообразующие структуры, которые придают личностную зна­чимость данному объекту или явлению, а также на содержательное отношение между ними. Смысл не только всегда смысл чего-то, но и всегда по отношению к чему-то (в отличие от эмоции), и это отношение всегда конкретно. Различные личностные смыслы могут вызывать одинаковые эмоции. В то же время специфическая каче­ственная модальность — удовольствие, гнев, любопытство, горе, скука, волнение и др. — это характеристика собственно эмоции; личностный смысл сам по себе такой модальности не имеет. «Пред­мет, имеющий смысл боли, — пишет В.К.Вилюнас, — может выз­вать как бегство, стремление от него удалиться, так и агрессивную реакцию, направленную на его уничтожение» (Вилюнас, 1976, с.91). Нам, однако, представляется, что в данном примере боль — это неспецифическая эмоциональная реакция, предмет же может иметь смысл либо угрозы, либо преграды, что и обусловливает различие поведенческих реакций.

В-третьих, эмоция является главной, но не единственной фор­мой субъективной презентации в образе личностного смысла объек­тов и явлений. Смысл может находить выражение и в других, неэмоциональных формах, например, в эффектах пристрастного структурирования и искажения психического образа, а также в фе­номенах сгущения образа (в сновидениях), метафоры (в языке), монтажа (в кино), имеющих единую природу. И искажение в обра­зе содержательных характеристик отражаемых объектов или явле­ний «в угоду» потребностям и ценностям субъекта, и возникновение нового смысла из неожиданного сочетания образов, взятых из раз­ных контекстов, могут не сопровождаться каким-либо эмоцио­нальным выделением и не замечаться субъектом. Более подробно феноменология подобных трансформаций образа будет рассмотре­на ниже, в разделе 3.1.

,

2.8. Смысл и эмоция 163

В-четвертых, несовпадение эмоций и смысла выпукло про­является при психологическом анализе искусства (подробнее см. Леонтьев Д.А., 1998 а). Традиционно искусство связывали с эмоци­ональной сферой человека, противопоставляя его по этому па­раметру, в частности, науке. Однако неадекватность описания искусства только на языке эмоций подтверждается тем фактом, что наиболее прямое, интенсивное и очевидное воздействие на эмо­ции в чистом виде оказывает как раз не «высокое» искусство, а квазихудожественные коммерческие суррогаты. Что же касается подлинного искусства, то оно соотносится не с эмоциями, а с лич­ностью, которая несводима ни к интеллектуальной, ни к эмоцио­нальной сфере. Надо сказать, что в прокрустово ложе дихотомии аффект—интеллект, все еще характерной для современной психо­логии, особенно на Западе, не укладывается не только искусство, но и многое другое.

Различение квазиискусства и истинного искусства по критерию «для эмоций—для личности» хорошо согласуется с выделением двух классов эмоциональных процессов в восприятии искусства — рефлексии и реакции (Cupchik, Winston, 1992). Реактивная модель Предполагает, что «интерпретативная активность сознания редуци­руется, а акцент делается на простом эмоциональном отклике» (там же, р. 70). Авторы этого различения Дж.Купчик и Э.Уинстон приводят в качестве иллюстрации реактивно ориентированного искусства сентиментальные романы, строящиеся по жестко стерео­типным схемам. «Когда интерпретация направляется стереотипами или прототипами, требуется меньше интерпретативной переработ­ки и легко может быть вызван простой аффективный отклик» (там же, р.75). Реакция осуществляется в основном на уровне простых телесных (физиологических) проявлений, связанных с рассмот­ренными нами выше настройками. Напротив, рефлексивный тип восприятия связан со сложными процессами когнитивной перера­ботки, интерпретации и оценивания, присущими эстетически раз­витым реципиентам. Проведенные Дж.Купчиком и Э.Уинстоном эксперименты показывают, что два различных типа восприятия, которые демонстрируют эстетически развитые и неразвитые реци­пиенты, выпукло проявляются даже в языке, которым те и другие описывают художественные произведения.

В-пятых, разведение личностного смысла и эмоции и де­монстрация влияния первого на вторую оказалось возможным в психологических экспериментах. Так, обусловленность различий в формах эмоционального реагирования различиями соответствующих смыслов была показана Н.И.Наенко (1976). Задавая испытуемым различный личностный смысл выполняемой ими деятельности (ак-

164

глава 2. Онтология смысла

\\

туализируя разные мотивы), она зафиксировала соответствующие им различия в форме психической напряженности, возникающей у испытуемых в процессе деятельности. Отчасти схожие эксперименты проводила М.В.Ермолаева (1980; 1984). Изучая состояния удовлет­ворения от работы, она обнаружила зависимость этого состояния от активности субъекта и от структурных характеристик деятель­ности, придя к выводу о том, что трансформации личностно-смыслового вектора определяют качество эмоционального аспекта функциональных состояний при изменении мотива деятельности и условий ее протекания. Аналогичные результаты были получены ею при изучении тревоги. Общий вывод формулируется ею вполне од­нозначно: «Трансформации личностного смысла — опосредующее звено влияния мотивов и условий деятельности на содержание эмо­циональных состояний» (Ермолаева, 1984, с. 89).

В экспериментах М.И.Лисиной и С.В.Корницкой (1974) обна­ружилась зависимость эмоционального отношения детей раннего возраста и дошкольников к взрослому от того, насколько содержа­ние общения между ними соответствовало уровню потребности в общении у ребенка на данной возрастной ступени. Б.Вайнер с со­авторами обнаружили качественные различия эмоционального пе­реживания успехов и неудач в зависимости от того, каким факторам испытуемые атрибутировали успех или неудачу, то есть в какие си­стемы смысловых связей они их помещали (см. Хекхаузен, 1986 б, с. 166—167). Зависимость эмоциональной оценки дошкольниками собственной деятельности от того, оценивался ли ими централь­ный фрагмент деятельности, несущий в себе ее главный смысл, или же относительно периферийный фрагмент той же деятельнос­ти, зафиксирована в опытах Т.П.Хризман с соавторами (1986, с. 130). Четкое теоретическое и экспериментальное разведение смыс­ловых и эмоциональных аспектов регуляции деятельности и рас­крытие их соотношения дано в цикле исследований регуляции мыслительной деятельности под руководством О.К.Тихомирова (см. Виноградов, Долбнев, Спгеклов, 1977; Бреслав, 1977; Васильев, 1979; 1998; Васильев, Поплужный, Тихомиров, 1980; Тихомиров, 1984).

Примеры, наглядно демонстрирующие зависимость эмоцио­нального переживания некоторого события от целостной иерархи­ческой системы жизненных отношений, в которую это событие включено, от его психологического контекста, легко найти и в повседневной жизни. Таким образом, оснований для различения смысловой и эмоциональной феноменологии более чем достаточно. Мы видим, что эмоциональная реакция, как правило, сигнализи­рует нам о личностном смысле. Можно говорить о том, что эмоции выполняют вспомогательную функцию презентации личностного
^ 2.9. заключение по главе 2

165

смысла на осознаваемом уровне, не столько содержательно отобра­жая его (это невозможно, поскольку смысл гораздо сложнее и глуб-ЖЈ^моции), сколько привлекая к нему внимание и ставя задачу на его содержательное раскрытие. Характеристика эмоций как чув­ственной ткани смысла (Василюк, 1993) представляется нам весь­ма точной.

Таким образом,