История и особенности греко-католической гимнографии на примере акафиста Страстям Христовым

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
С. С. Кульпинов (г. Казань)


История и особенности греко-католической гимнографии на примере акафиста Страстям Христовым


К середине XVI–XVII вв. в церковнославянском языке, а, грамотнее сказать, в его Русском варианте складываются две традиции: Великорусская или Московская и Юго-Западная или Литовская. Обстоятельства их появления всем очень хорошо известны: это прежде всего изолированность Западной Руси от Руси Московской, ввиду политических обстоятельств, которая весьма серьезно повлияла и на культуру и на язык данных областей.

В частности, Б. А. Успенский, исследуя особенности церковнославянского произношения, ставит акцент именно на фонетических различиях данных традиций. Он даже указывает на наличие двух, отличных друг от друга систем произношения церковнославянского языка в Московской и Литовской Руси1. Хотя нас в данном случае более интересуют не особенности произношения, а скорее разность написания тех или иных слов.

Хорошо известно, что греко-католичество или униатство в Западной Руси появляется как раз в конце XVI века. Официальной датой создания Унии считается 1596 год. И воспринимает оно именно Юго-Западную или другими словами Киево-Галицкую традицию церковнославянского языка2. В рамках данного исследования мы не станем вдаваться в богословские и канонические особенности Униатской церкви, а более внимания уделим ее богослужебному языку и истории Греко-католической гимнографии.

Вообще, весьма условно, и даже не совсем профессионально мы можем разделить всю историю Греко-католического обряда (под обрядом здесь следует понимать и богослужение, и богослужебный язык, и литургическое богословие) можно разделить на три периода: Предзамойский, Постзамойский и Постватиканский.

Своего рода рубежом в данном случае является Замойский собор 1720 года, после которого в Греко-католичестве началось усиленное насаждение Латинских традиции и обрядов. Данный собор созывался для решения ряда дисциплинарных вопросов, однако фактически именно он положил начало тотальному «окатоличиванию» униатов. Как пишет священник Иоанн Стрельбицкий в своей книге «Униатские церковные соборы»: «Насколько составителям соборных определений противно было что-либо православное, видно из того, что они, не стесняясь, ставят во многих случаях православных (schismatici, syzmatycy) на ряду с проклятыми, отлученными, преступниками и т.п.»3. То есть на Замойском соборе происходит полный и окончательный разрыв с Православием и, прежде всего не в смысле веры (ведь разделение в вере произошло уже с момента провозглашения Унии), а в отношении традиции, и в первую очередь богослужебной. Это, прежде всего, отразилось на богослужении и литургическом богословии (да и богословии вообще), но также изменения коснулись и богослужебного языка, ибо множество новых служб, акафистов и последований, появившихся после 1720 года своим языком уже весьма отличались от Предзамойских, написанных в чистой Юго-Западной традиции, ввиду того, что их язык претерпевает серьезное влияние польского и латинского, с которого осуществляется перевод некоторых католических последований, зачастую сохраняющий исходные формы или имеющий грубые кальки. Вообще изменения, произошедшие в Греко-католичестве после Замойского собора весьма ощутимы. К примеру, появляется чин литургии чтемой, который фактически копирует последование католической так называемой приватной или тайной мессы. Вот как характеризует данное богослужение профессор Хойнацкий в своей статье «Униатский чин служения божественной литургии чтемой»: «Потому они (униаты – прим. С. К.) остановили свое внимание на литургии чтемой (cicha msza) и под влиянием своих наставников иезуитов окончательно перетворили ее на лад католический, – перенесши сюда из последней все, чего нельзя было вклеить на литургии гласной, до самых мельчайших подробностей миссала латинского»4. Также после Замойского собора входят в употребление праздники Святейшего Сердца Иисусова и Сострадания Пресвятой Богородиц5. Даже внутренний вид униатского храма уподобляется католическому костелу. Как пишет Хойнацкий: «Представим себе эту церковь без иконостаса, наполненную скамьями, с престолом у стены, на котором униатский священник совершает шепотом литургию…»6.

Таким образом, если в период от создания Унии до 1720 г. богослужение и язык греко-католиков были практически полностью тождественны богослужению и языку Православных Юго-Западных областей, даже богослужебные книги использовались одни и те же7; то в Постзамойский период имеет место постепенная латинизация Греко-католичества, в частности узакониваются многие латинские нововведения, происходит отказ от ряда Православных обрядов и традиций, издаются новые богослужебные книги8. Что касается Постватиканского периода, то он включает в себя прежде всего современную бытность Украинской Греко-католической Церкви, ввиду того, что в украинской эмиграции зачастую даже после II Ватиканского собора продолжали сохранятся Постзамойские традиции, если, пожалуй не считать только постепенного внедрения сокращенной литургии – так называемой «восточной мессы». Вообще, следует отметить активное участие украинских Греко-католических епископов в сессиях II Ватиканского собора9. Наиболее характерной чертой Постватиканского периода является переход в богослужебной жизни на украинский язык, который признан эквивалентом церковнославянского10, а также попытки совместить западные нововведения с традициями Древней Восточной Церкви, возврат к которым весьма популярен прежде всего в монастырях студийского устава. Монахи-студиты пытаются как бы «инсталлировать» католическое богословие на византийскую платформу. В то же время в богослужении и богословской традиции вводятся современные западные течения, такие, как экзистенциализм и демифологизация, поборниками которых являются монахи Василианского ордена11.

В данном исследовании нас более всего будут интересовать история и особенности именно Предзамойской и Постзамойской гимнографии, так как предметом изучения является именно греко-католический вариант церковнославянского языка, но никак не языка украинского.

Одним из наиболее ярких примеров таковой гимнографии можно назвать акафист Страстям Христовым. Вопрос об авторстве данного акафиста и по сей день остается открытым. Для нас, как для исследователей совершенно ясно предстает лишь один факт: совершенно нельзя назвать автором данного акафиста архиепископа Иннокентия Херсонского. Владыка Иннокентий в данном случае выступает только как редактор, частично сокративший данный акафист.

Рассматривая возможность внедрения данного акафиста в Православное богослужение, митрополит Филарет Дроздов предполагал, что написание его восходит к XVII веку. Версия о том, что автором акафиста может являться святитель Дмитрий Ростовский, его явно не устраивает. Прежде всего, он ссылается на невозможность его заимствования униатами в XVIII–XIX вв., то есть в Постзамойский период, когда греко-католики в целом более стремились к Западному обряду, чем к Восточному и уж тем более не могли сознательно принимать Православной гимнографии и употреблять ее в своем богослужении. Вот что пишет он относительно происхождения акафиста Страстям Христовым архимандриту Антонию: «Если акафист Страстям Господним напечатан в Почаеве в униатском издании, то как согласить сие обстоятельство с мнением, что он есть творение святителя Димитрия? Со времен святителя сего униаты никогда не были с православными в таком отношении, чтобы принять от них акафист. Уклоняться от употребления изданий униатских есть особенная причина ныне, когда стараются и в униатских церквах ввести книги православных изданий. Говорю сие, не восставая против изданий, но объясняя мою нерешимость на употребление оного»12.

Многие исследователи считают автором акафиста Страстям Христовым митрополита Петра Могилу, который мог написать его в середине XVII века. По мнению С. В. Булгакова, Петр Могила заимствовал данный акафист из латинских гимнов, частично их переработав13. Есть мнение, что первым изданием этого акафиста был «Треакафистный молитвослов» Лаврентия Крщоновича, вышедший в 1691 году14. Однако, возможно, что были и более ранние издания.

Если придерживаться такой версии, то нам совершенно непонятны мотивы митрополита Петра, переработавшего данный акафист. Чем могло быть введение пусть и серьезно замененных, но все же западных молитвословий в Православную традицию? Мы считаем, что ответ на этот вопрос дать практически невозможно. Здесь необходимо тщательно работать с архивными материалами и пытаться осознать всю глубину исторической ситуации того периода.

Принять версию об авторстве Могилы теоретически можно, ибо во второй половине XVII века, как уже было сказано богослужебные книги униатов и православных практически не отличались, и заимствования из православия в среде Греко-католиков и наоборот могли иметь место. С другой стороны, каких-то явных западных вставок в акафисте нет. В отличие, например, от акафиста Гробу Господню, в котором содержится явное утверждение такого католического учения, как папский примат. Как пишет А. Попов в своей книге «Православные русские акафисты»: «В исторической части одиннадцатого икоса униатского акафиста есть католическая тенденция. Поэтому выражение «и по трикратном того любве к Тебе извещении, церкви Твоей Превопрестольника его устроил еси» преосв. Иннокентий заменил другим: «И по трикратном любве его к тебе извещении, церкви Твоей паки Учителя и Апостола даровал еси»»15. Вообще, интересен сам характер данной вставки в одиннадцатом икосе, которая по всей видимости была сделана в Предзамойский период, хотя в то время еще не проходило тотального насаждения западной догматики в Греко-католической церкви и учение о примате Петра могло быть даже неизвестно многим клирикам и иерархам.

Таким образом, резюмируя отсутствие подобных вставок в акафисте Страстям Христовым, мы можем согласится с его православным происхождением. То есть данный акафист теоретически мог быть создан, как православными и перенят униатами, так и наоборот.

Тем не менее некоторые места наводят на мысль о латинском происхождении данного акафиста. Особенно интересен в этом отношении четвертый икос, показывающий Христа уничиженным и страдающим, что можно воспринять как перекличку с некоторыми западными сочинениями, например с трактатом Фомы Кемпийского «О подражании Христу»: «Иисусе, поруганный и обнаженный, даяй лепоту крином сельным и одеваяй небо облаки. Иисусе, насыщенный ранами, пятию хлебы пять тысящ насытивый… Иисусе, нас ради весь день язвленный, уврачуй язвы душ наших». Образ Христа нищего и Христа страдающего, поклонение этому образу и умиление перед ним, мало свойственно для Византийской традиции Царственного Христа – Пантократора.

Также интересен шестой кондак, употребление в котором фразы: «мы же, лобызающе пречистыя язвы Твоя, зовем: Аллилуйа» - делает его весьма похожим на латинскую гимнографию, воспевающую язвы гвоздиные, как раны Христа и стигматы святых. Поклонение язвам Христовым и орудиям язв, то есть Гологофским гвоздям было весьма распространено в Средневековой Европе. Особенно это почитание развивалось в ордене францисканцев, которые на почве данного поклонения и стали заниматься активной апологией стигматов, как страданий, подобных страданиям Христа. Подобное место есть и 9-ом икосе: «введи мя язвами Твоими в чертог Твой».

В целом, если мы будем рассматривать акафист Страстям Христовым, то можем обнаружить в нем определенную чувственность. Внимательно читая данный акафист можно себе подробно представить Христа Страдающего, избиенного, с ног до головы в крови. С точки зрения современного исследователя здесь на первый взгляд нет ничего особенного, но следует оговорится, что данный акафист был написан в середине или в конце XVII века, в период, когда в Русском искусстве, как церковном, так и светском, ни о какой чувственности изображения нельзя было и помыслить. В живописи преобладали достаточно строгие или даже суровые формы, в церковном пении – знаменный распев. В подобной ситуации представить столь чувственный акафист творением православного гимнографа достаточно сложно. Однако, следует все же оговориться, что в Юго-Западной Руси подобную чувственность частично можно встретить уже в XVII веке, ввиду того, что Киево-Галицкая традиция всегда была более прозападной или, если можно так выразиться, более либеральной.

Кроме того, остается совершенно непонятным, как акафист, написанный Петром Могилой мог быть совершенно забыт в православной традиции и воспринят только униатами. Данный аргумент наводит на мысль о Греко-католическом авторстве акафиста, что также нельзя исключать.

Об особенностях акафиста Страстям Христовым мы имеем хорошее представление благодаря труду А. Попова, который подробно исследует фразы, замененные архиепископом Иннокентием в униатском варианте акафиста. Все кондаки в православном акафисте по смыслу тождественны униатским, однако слова употребляются немного другие. Как пишет Попов, историческая часть икосов акафиста также заимствована, но переработана Иннокентием Херсонским, что-то в них сокращено, что-то дополнено, что касается количества воззваний в каждом икосе, то униатский акафист гораздо протяженнее, так как содержит их по двенадцать, а в православном их число сокращено до пяти, не считая заключительного воззвания, которое повторяется во всех икосах16.

Первое воззвание первого икоса в униатском акафисте звучит следующим образом: «Иисусе, Боже любы предвечная тако мир возлюбивый»; в православном: «Иисусе Боже, любы предвечная, тако о нас земнородных возблаговоливый». Второе воззвание первого икоса в униатском акафисте: «Иисусе, Ангелов горе оставивый к человеком же снисшедый»; в православном акафисте второе воззвание: «Иисусе, милосте безмерная, к человеком падшим долу низшедый», таким образом упоминание ангелов в православном акафисте опускается.Четвертое воззвание православного акафиста заимствовано из униатского пятого. Третье и пятое воззвание православного акафиста были заново составлены преосвященным Иннокентием и звучат соответственно: «Иисусе, в плоть нашу оболкийся, и смерти державу разрушивый» и «Иисусе, страданьми и Крестом Твоим весь мир искупивый».

Во втором икосе все пять воззваний взяты из униатского акафиста, однако изменено их местоположение. Если первое взято из первого, то второе из третьего, третье из четвертого, четвертое из пятого, а пятое из шестого. В третьем икосе ситуация аналогична. Первое воззвание третьего икоса православного акафиста взято из первого воззвания униатского акафиста, второе из третьего, третье из шестого, четвертое соединено из седьмого и восьмого, пятое полностью заимствовано из десятого.

В четвертом икосе первое воззвание в православном и униатском акафистах практически тождественны, однако если в православном акафисте последнее слово воззвания «умученный»: «Иисусе, Сыне Божий и Сыне Девы, от сынов беззакония умученный»; то в униатском последнее слово воззвания «озлобленный», соответственно: «Иисусе, Сыне Божий и Сыне Девы, от сынов беззакония озлобленный». По всей видимости, данное слово в униатском варианте акафиста имеет смысл практически тот же самый, что и слово «умученный», но заменено, дабы не вводить верующих в соблазн. Второе воззвание заимствовано из униатского третьего и четвертого, третье из пятого, четвертое из восьмого, пятое из девятого.

В пятом икосе православного акафиста первое воззвание заимствовано из седьмого воззвания униатского акафиста, второе – из восьмого, третье воззвание тождественно в обоих вариантах, четвертое заимствовано из пятого, пятое из второго.

В шестом икосе православного акафиста первое воззвание заимствовано из пятого воззвания униатского акафиста, третье из девятого, четвертое из одиннадцатого, пятое из двенадцатого, второе воззвание составлено самим архиепископом Иннокентием.

В седьмом икосе православного акафиста первое воззвание несколько отличается от второго воззвания униатского акафиста, из которого оно заимствовано. Если в православном акафисте это воззвание звучит: «Иисусе человеколюбивый, от человек тернием увенчанный», то в униатском варианте соответственно – «Иисусе человеколюбивый, от человек пакости приемый». Второе воззвание полностью заимствовано из шестого, третье – из седьмого, пятое из двенадцатого. Если в православном акафисте четвертое воззвание звучит: «Иисусе, всеми оставленный, Утверждение мое, утверди мя», десятое воззвание Греко-католического, из которого первое заимствовано выглядит следующим образом: «Иисусе беспомощный, утверждение мое, утверди мя» - как видно отсюда в униатском варианте подчеркивается именно немощь, беспомощность Страдающего Христа, а не Пантократора. В редакции преосвященного Иннокентия используются слова «всеми оставленный», которые не так сильно подчеркивают унижение и немощь Христа.

В восьмом икосе в православной редакции первое воззвание переделано из униатского восьмого, второе – из десятого, четвертое из одиннадцатого, пятое из двенадцатого, третье воззвание составлено архиепископом Иннокентием.

В девятом икосе первые воззвания совпадают в обоих вариантах, второе в православной редакции составлено из второго и третьего униатских, третье заимствовано из пятого, четвертое из девятого, пятое из двенадцатого. В десятом икосе первое воззвание в православном варианте заимствовано из третьего в униатском варианте, второе из пятого, третье из шестого, четвертое из седьмого, пятое из одиннадцатого.

В одиннадцатом икосе первое воззвание в православном акафисте заимствовано из второго воззвания Греко-католического акафиста, третье из четвертого, пятое из седьмого, четвертое переделано из девятого. Если в униатском варианте второе воззвание одиннадцатого икоса звучит: «Иисусе Девственнику Деву даруй», то переделанное из него второе воззвание православного акафиста выглядит так: «Иисусе Девственнику Приснодеву в матерь даровавый, да нас девству и чистоте научиши».

В двенадцатом икосе первое воззвание в православном варианте заимствовано из четвертого униатского, второе из шестого, третье из девятого, четвертое из одиннадцатого, пятое из десятого.

Таким образом можно сказать, что воззвания заимствованные из униатского акафиста во многом сохранены и в акафисте православном, за исключением только нескольких измененных слов и выражений в некоторых воззваниях.

Актуальность исследования Греко-католической гимнографии значительна прежде всего для истории языка, так как униатский вариант церковнославянского языка являет собой совершенно независимо развивавшуюся Юго-Западную традицию церковнославянского языка. В отличие от старообрядческой традиции, которая была разобщена по разным согласиям и толкам, традиция униатская всегда была едина и централизована. Кроме того, в настоящее время в УГКЦ происходит частичное возвращение к церковнославянскому языку в богослужебной жизни. Если украинский используется в повседневном богослужении, то ЦСЯ постепенно начинает играть роль аналогичную роли латинского языка в Римо-католическом богослужении, то есть языка торжественных и праздничных богослужений, классического и высокого языка. В частности, в ходе недавней встречи иерархов Греко-католических церквей Европы богослужение проводилось исключительно на церковнославянском языке.17



1 См. : Успенский Б. А. Избранные труды : В 3 тт. Т. 3: Общее и славянское языкознание. М., 1997. С. 325.

2 См. : Александров А. Подвижные праздники в Московской и Киево-Галицкой традиции // «Примирение», 1997. № 1. Режим доступа : o.narod.ru/magazine/prim01/article03.htm

3 Униатские церковные соборы с конца XVI века до воссоединения униатов с православной церковью : [исторический очерк] / составил священник Иоанн Стрельбицкий. – 2-е изд. – Одесса, 1891. С. 129.

4 Хойнацкий А. Ф. Западно-русская церковная уния в ее богослужении и обрядах. Киев, 1871. С. 107–108.

5 См. : Александров А. Подвижные праздники в Московской и Киево-Галицкой традиции // «Примирение», 1997. № 1. Режим доступа : o.narod.ru/magazine/prim01/article03.htm

6 Хойнацкий А. Ф. Западно-русская церковная уния в ее богослужении и обрядах. Киев, 1871. С. 107.

7 См. : Коялович М. О. История воссоединения западнорусских униатов старых времен. Минск, 1999. С. 13.

8 См. : Там же.

9 См. : Голованов С., свящ. Опыт модернизации в украинской греко-католической традиции. Режим доступа : o.narod.ru/library/modernugcc.htm

10 См. : Там же.

11 См. : Там же.


12 Письма митрополита Московского Филарета к наместнику Свято–Троицкой Сергиевой Лавры архимандриту Антонию. (1821-1867): В 4 ч. М.,1877–1884. Ч. 1. С. 263.

13 Журнал «Примирение», выпуск первый, август 1997 г., http//vselenstvo.narod.ru.

14 Попов А. «Православные русские акафиста», стр. 65.

15 Там же, стр. 168.

16 Там же, стр. 166.