Ii становление однопартийной системы глава XIV кадетская партия после большевистского переворота октябрьский переворот
| Вид материала | Документы |
СодержаниеСамоидентификация большевизма Численность, организационные основы и социальный состав РСДРП(б)–РКП(б) |
- М. А. Фельдман. Промышленный переворот на Урале > М. А. Фельдман, 332.45kb.
- Iii. Триумф и трагедия. Уход с политической арены глава XX. Крах однопартийной системы, 2291.34kb.
- 1867 ■Антиконфедеративная партия, 1873 = лп. ■Конференция Альберты, 1872 = кп. ■Либерально-консервативная, 127.04kb.
- 1824 ■Народная партия /1865, 132.36kb.
- Семинар «Октябрьский переворот 1917 года. Установление власти большевиков», 435.33kb.
- Факторы распада сфрю и ссср: сравнительно-типологический анализ, 271.75kb.
- 1876 ■Национально-патриотическая партия !1882, 45.56kb.
- -, 107.47kb.
- Октябрьский переворот в петрограде, 160.07kb.
- Лекция 2 Революции 1917 г и Гражданская война в России 1917-1920, 67.84kb.
Оставшиеся в меньшинстве пять членов ЦК (Л.Б.Каменев, Г.Е.Зиновьев, В.П.Ногин, А.И.Рыков, В.П.Милютин) опубликовали 4 ноября в газете “Известия” заявление о своем выходе из ЦК. Основываясь на убеждении, что создание “социалистического советского правительства” необходимо “для предотвращения кровопролития”, они мотивировали свое решение резко и определенно: “Мы не можем нести ответственнность за эту гибельную политику ЦК, проводимую вопреки громадной части пролетариата и солдат...” Так десятый день пребывания большевиков у власти обернулся серьезным расколом в руководстве партии, приведшим к первому кризису новой власти.
8 ноября ЦК постановил снять Каменева с поста председателя ВЦИК и рекомендовать на это место Я.М.Свердлова – уже не столько политика, сколько талантливого организатора и безупречного исполнителя воли партии и ее вождя. Подали заявление об отставке и покинули Совнарком четыре из одиннадцати народных комиссаров – Рыков (внутренних дел), Милютин (земледелия), Ногин (торговли и промышленности). И.А.Теодорович (снабжения). Еще раньше – 2 ноября – подал заявление об отставке нарком просвещения А.В.Луначарский, открыто относивший себя к “блоку правых большевиков”. Формально отставка Луначарского не была связана с внутрипартийной борьбой (речь шла о протесте в связи с разрушением исторических памятников Кремля в ходе вооруженного восстания в Москве), но ее истинная подоплека не вызывала сомнений. В опубликованном лишь недавно письме к жене от 29 октября он писал: “Ясно одно – с властью у нас ничего не выходит. Одни мы ничего не сумеем”. Выход из положения виделся ему в создании широкого демократического “фронта”: “Ленин – Мартов – Чернов – Дан – Верховский”. Поддавшись уговорам председателя Совнаркома, Луначарский в составе правительства остался, как и нарком труда А.Г.Шляпников, заявивший о своей солидарности с теми в ЦК и Совнаркоме, кого Ленин назвал “дезертирами”, а их попытки содействовать созданию однородного социалистического правительства – “викжелянием”.
Межпартийные переговоры по инициативе Викжеля стали важным, но все-таки эпизодом в развитии послеоктябрьской политической ситуации в стране. Судьбоносным для России событием стал созыв и почти синхронный разгон большевиками Учредительного собрания.
Провозглашение Вторым съездом советов нового строя как “власти трудящихся”, рабочих, крестьян и солдат, власти, базировавшейся на демократии “униженных и оскорбленных”, на первых порах формально не противопоставлялось демократии общенародной, [c.390] воплощавшейся в идее Учредительного собрания. Более того, в соответствии с решением съезда Совнарком учреждался как “Временное рабочее и крестьянское правительство” для управления страной “впредь до созыва Учредительного собрания”. Что это было – политическое лавирование? Думается, что не только.
На волне эйфории, вызванной мгновенной и почти бескровной победой октябрьского вооруженного восстания, большевики надеялись закрепить свой успех, получить (если не единолично, то с поддерживавшими их левыми эсерами, а также меньшевиками-интернационалистами) большинство мест в Учредительном собрании и тем самым мандат доверия и законности непосредственно из рук народа. Уже 27 октября Совнарком подтвердил дату проведения выборов во всероссийский парламент – 12 ноября. Но при этом не забывалось и о разработке путей отступления. Так, за четыре дня до выборов на расширенном заседании Петроградского комитета РСДРП(б) открыто обсуждалась возможность разгона “Учредилки”, если “массы ошибутся с избирательными бюллетенями”.
Выборы состоялись в срок по пропорциональной системе, сочетавшей выдвижение кандидатов от территориальных округов (68 тыловых и 7 фронтовых) и голосование по партийным спискам. Всего на избирательные участки явилось 48,4 млн. человек, получивших возможность выразить свою волю в соответствии с самыми демократическими принципами. Выборы стали действительно всеобщими, прямыми, равными, а голосование – тайным. Результаты их отразили факт радикализации настроений масс. 19,1 млн. человек (39,5%) проголосовала за эсеров; 10,9 млн. (22,5%) за большевиков; 1,5 млн. (3,2%) – за меньшевиков: 439 тыс. (0,9%) – за народных социалистов. 7 млн. голосов (14.5%) собрали разнородные национальные партии неонароднического и социалистического толка. Таким образом, 39 с лишним млн. избирателей (80,6%) высказались за демократическое будущее России на базе многопартийности при соблюдении так или иначе понимаемого принципа социальной справедливости. Лишь 4,5% избирателей поддержали кадетов и 0,6% – монархистов.
Нельзя сказать, что такой итог был сюрпризом для большевиков: многие в партии прогнозировали победу эсеро-меньшевистского блока. Но и настроения разочарования были налицо. Предложения вообще не назначать даты созыва Учредительного собрания не прошли, в чем Ленин позднее усматривал большую ошибку. Но надежда еще как-то уравновесить силы за счет неприбытия части депутатов с мест брала верх. Тем не менее уже 12 декабря ЦК принимает написанные Лениным тезисы, в которых заявлялось, что интересы революции “стоят выше формальных прав” вновь избранного органа законодательной власти и что “единственным шансом на безболезненное разрешение кризиса” может стать “безоговорочное заявление” Учредительного собрания о признании им советской власти и принятых ею декретов о мире и земле. На основе этого ультиматума открытие собрания намечалось на 5 января 1918 г. по достижении кворума прибывающих в столицу депутатов.
Разогнав в ночь с 5 на 6 января 1918 г. Учредительное собрание и силой подавив выступления в его поддержку, большевики [c.391] показали, что “абсолютно бесспорный”, по словам Ленина, урок революции, состоявший в том, что только союз большевиков с эсерами и меньшевиками сделал бы гражданскую войну в России невозможной, оказался преданным ими забвению. Большевики внесли свою – на том этапе решающую – лепту в погребение российской демократии. Однозначность этого итога не могли поколебать такие факты, как временный политический блок большевиков с левыми эсерами и вхождение последних в состав правительства.
Подавляя партийно-политическую оппозицию, РСДРП(б) добровольно взваливала на себя непосильный для одной партии груз политической ответственности за все, что происходило в огромной многоукладной стране. Этим она – как политическая партия – обрекала себя на превращение в государственную структуру репрессивно-диктаторского характера. В принципе отвергая политический плюрализм, вожди большевизма вместе с тем первоначально не могли не считаться с разбросом мнений в собственных рядах. Существовала в этой связи и надежда, что режим определенной внутрипартийной демократии может компенсировать отсутствие такового в масштабах всего общества, а партия окажется способной – в том числе и через механизм внутрипартийных дискуссий – выполнять функции регулятора, подстраивающего друг под друга интересы и политические настроения ведущих социальных сил страны: рабочего класса и крестьянства. Все остальные слои общества так или иначе отбрасывались в стан контрреволюции. Одолев Рубикон Учредительного собрания, большевики укрепились в своем убеждении, что демократия трудящихся в форме советов выше, чем демократия всеобщая, которая квалифицировалась ими как буржуазная.
На что же могли рассчитывать они, стремясь подменить плюрализм в обществе борьбой мнений внутри партии? Ответ на этот вопрос требует рассмотрения таких моментов, как: численность, состав, организационная структура партии, социокультурный облик ее руководящего слоя, характер и содержание социальной практики большевиков в условиях осуществления ими однопартийной диктатуры. Но начать все же следует с того, как “русские якобинцы” 1917 г. представляли свое место и роль в развернувшихся в стране и мире событиях. [c.392]
^ Самоидентификация большевизма
Оставшись один на один с обществом, до предела взбудораженным революцией, а также с самими собой, большевики в новых для них условиях вынуждены были обратиться к проблеме самоидентификации. Суть ее практически одновременно с созданием РСДРП на излете XIX столетия сформулировал французский художник-постимпрессионист П.Гоген, назвав свою программную картину так: “Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?”
Первым шагом на пути постижения собственной идентичности как монопольно правящей в стране политической структуры стало изменение названия партии. Решение о переименовании Российской [c.392] социал-демократической рабочей партии (большевиков) в Российскую коммунистическую партию (большевиков) было принято в марте 1918 г. на ее Первом послеоктябрьском и Седьмом по общему счету экстренном съезде. Экстренность его определялась срочной необходимостью решить вопрос о сепаратном мире с Германией, но и проблема “смены старого белья” представлялась лидерам большевиков неотложной. Процедура переименования партии, ставшая итогом развернувшейся с апреля 1917 г. внутрипартийной дискуссии по этому вопросу, прошла без особых осложнений. Ответом на замечание Ю.Ларина, что партия теряет в названии свое определение как партии рабочей, стала довольно небрежная ленинская реплика, что “мы слишком впадаем в мелочи”, а “за кривотолками все равно не угонишься”.
Принципиальную суть происходящего как окончательного разрыва не только с социалистическим движением внутри -страны, но и с ведущим направлением массового рабочего движения на Западе, большинство делегатов съезда, надо думать, даже не осознало. Ленинские доводы о том, что партия идет по пути, начертанному авторами “Манифеста Коммунистической партии”, что “старое понятие демократизма, – буржуазного демократизма, – оказалось в процессе развития нашей революции превзойденным”, а европейский социализм потерпел полный крах, ввиду чего партия “связь с этим старым официальным социализмом рвет”, вполне удовлетворили делегатов. Предостережение о роковых последствиях этого шага прозвучало лишь из уст видного большевистского публициста, редактора “Известий” Ю.М.Стеклова – одного из тех, кто стоял у истоков партии: “...Политически мы страшно потеряем от такой замены,.. не скоро приучим массу забыть, что такое была социал-демократия”. Последовавшее ровно через год провозглашение III Коммунистического Интернационала на десятилетия вперед определило линию на раскол мирового рабочего и социалистического движения, на острую, не утихающую борьбу его левого, радикального коммунистического крыла с социал-демократией ведущих стран Запада, а затем практически и всего мира.
Вторым шагом на пути установления своей постоктябрьской идентичности стало принятие новой программы партии. С решением этого вопроса большевики также не желали медлить. “...У нас нет месяцев для того, чтобы за эту работу засесть со спокойствием”, – заявил Ленин с трибуны VII съезда, выразив уверенность в том, что “у нас достаточно теоретических сил... чтобы в несколько недель получить программу”. Первоначальному желанию утвердить новую программу партии в ближайшие недели и месяцы помешали, надо полагать, вначале азарт максимального использования условий мирной передышки, а затем обстановка “вползания” в гражданскую войну. Так что утверждать вторую программу пришлось в разгар последней, ровно через год – в марте 1919 г. на VIII съезде РКП(б).
Съезд собрался в обстановке, когда в нависших с осени 1918 г. над большевистской властью тучах стали появляться первые просветы. Остановлен и потеснен Колчак, нанесен урон Краснову на Дону. Заняв в январе Вильно, Ригу, Харьков, советские войска 5 февраля [c.393] освободили Киев. Образованы в марте Литовско-Белорусская советская и (уже в дни работы съезда) Башкирская автономная советская республики. После месяцев тяжелых разочарований и сомнений в отношении перспектив “мировой революции” и здесь появились надежды: 21 марта была провозглашена советская республика в Венгрии. Лозунг “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” наполнялся новым, конкретным содержанием. Если в международном аспекте он по-прежнему служил установкой на “мировую социалистическую революцию”, то во внутреннем употреблении все более превращался в коммунистическую интерпретацию исторически устоявшейся формулы “Единой и неделимой России”, которую большевики были намерены вновь сплотить, но уже под красными знаменами.
Обнадеживающие изменения во внутренних делах и международном положении советской республики и надежды на дальнейшее развитие революционных процессов в Европе позволили РКП(б) в своей программе провозгласить начало эры “всемирной пролетарской, коммунистической революции”. Россия, которая уже “осуществила диктатуру пролетариата” (т.е. требование первой программы РСДРП) получала возможность “созидать основы коммунистического общества”.
Разрыв с мировой социал-демократией, осуществленный уже изменением названия партии, получал в программе РКП(б) теоретическое обоснование и закрепление. В мировом революционном движении ставка делалась на “распространение советской формы этого движения, т.е. такой, которая направлена прямо к осуществлению диктатуры пролетариата”. Все остальные течения и направления рабочего и социалистического движения назывались “буржуазным извращением социализма”, требовавшим со стороны коммунистов “принципиального решительного разрыва и беспощадной борьбы”. В этой связи подчеркивалась неизбежность гражданских войн внутри государств и революционных войн “против ига империалистических держав”, а лозунги пацифизма, международного разоружения при капитализме расценивались как реакционная утопия и прямой обман трудящихся. Руководителем борьбы пролетариата за его освобождение объявлялся “лишь новый, III Коммунистический Интернационал”.
Источники продемонстрированного в программе РКП(б) левого радикализма и политического сектантства большевиков следует искать в конкретно-исторической обстановке того времени. Мировая война девальвировала многие ценности западной цивилизации. Ее демократический облик оказался глубоко скомпрометированным, утопленным в море пролитой человеческой крови и погребенным под развалинами опустошенной Европы. Это был самый критический момент в судьбе западного общества. И надежды большевиков на “мировую социалистическую революцию” в этих условиях не были абсолютной утопией. Левый радикализм “вовне” призван был решать задачу всемерного “подталкивания” социального взрыва в Европе, во внутреннем варианте он был ориентирован на то, чтобы выстоять до прихода помощи со стороны победившего пролетариата западных стран, а также подготовить базу для “движения к [c.394] социализму” в общей колонне с более объективно готовыми к этому развитыми странами Европы. Случись в них ожидаемый большевиками социальный взрыв (что в теории тогда не исключалось), и сверхрадикальные действия большевиков в русле “движения к социализму” могли приобрести в истории иной смысл и иное звучание. Принципиально по-другому они начинают выглядеть в последующие годы, когда исчерпание шансов на социализм как общемировое явление не умерило, но, напротив, усилило стремление политических наследников Ленина “прямой дорогой” идти к социализму и коммунизму, до неузнаваемости деформировав изначальную суть этих понятий.
О том, что это произойдет именно так, а не иначе, делегаты VIII съезда РКП(б), обсуждая новую программу партии, конечно же, не подозревали. Обширный документ рисовал впечатляющую картину преобразования отсталой, лапотной России на неизвестных еще истории началах социальной справедливости. Авторы программы отдавали себе отчет в том, что главной особенностью России как объекта этого грандиозного эксперимента “является численное преобладание мелкобуржуазных слоев населения”. Отсюда в текст программы были включены и специальные обращения к этим слоям. Партия видела свою задачу по отношению к среднему крестьянству в том, чтобы “отделить его от кулаков, привлекать его на сторону рабочего класса внимательным отношением к его нуждам,.. идя на уступки ему в определении способов проведения социалистических преобразований”. По отношению к мелкой и кустарной промышленности предполагалось “широкое использование ее путем дачи государственных заказов кустарям”. Но подобного рода благие порывы во многом перечеркивались подтверждением курса на полное огосударствление промышленности и социалистическое кооперирование сельского хозяйства, на “замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов”, на проведение “ряда мер, расширяющих область безденежного расчета и подготавливающих уничтожение денег”, и другими акциями в духе “военного коммунизма”.
Действительно важные мероприятия в области охраны труда и социального обеспечения, народного просвещения, здравоохранения, жилищного вопроса, науки, подробно прописанные в программе, создавали предпосылки для обновления социальных отношений в стране. Но возможность реализации их во многом наталкивалась на отсталость страны, усугубленную разрухой и гражданской войной. Тем не менее положения программы о незыблемости закрепленных уже в “Кодексе законов о труде” норм 8-часового рабочего дня для всех трудящихся, 42-часового еженедельного непрерывного отдыха, месячного отпуска с сохранением содержания и других мер социальной защиты, об обеспечении “общедоступной, бесплатной и квалифицированной лечебной и лекарственной помощи”, о введении “бесплатного и обязательного всеобщего и политехнического... образования для всех детей обоего пола до 17 лет” и т.д. стали новациями в социальной практике не только России, но и всего мира. В дальнейшем [c.395] они методично проводились в жизнь, подталкивая капиталистический мир к адекватным шагам.
Но и в этой сфере были не только прорывы, но и деформирующие их противоречия. Так, декларируя необходимость “заботливо избегать всякого-оскорбления чувств верующих”, программа РКП(б) одновременно предусматривала “полное отмирание религиозных предрассудков” Постановка же задачи “воспитания поколения, способного окончательно установить коммунизм”, логически вела в перспективе” к диктату в идеологической и духовной сферах. На это же ориентировала и установка на превращение школы “в орудие коммунистического перерождения общества”.
Отражая большевистскую ментальность, программа РКП(б) выявляла, с одной стороны, немалые – с учетом исторических традиций России – потенции социального эксперимента на базе единой воли – однопартийной диктатуры, с другой же – неразрешимость внутренних противоречий, лежащих в основе планируемых преобразований, а отсюда – и историческую предопределенность качественных деформаций в процессе воплощения большевистской доктрины в жизнь.
Какими же силами и с опорой на какую социальную базу собирались большевики осуществлять свою программу? [c.396]
^ Численность, организационные основы и социальный состав РСДРП(б)–РКП(б)
Сведения о численности партии в первые годы советской власти носят общий, приблизительный характер. Отправной точкой являются весьма условные цифры, приводимые на съездах партии. В организационном отчете ЦК VII съезду (март 1918 г.) был зафиксирован рост партийных рядов по сравнению с VI съездом (август 1917 г.) на 60 тыс. человек и число членов партии определено в 300 тыс. человек. Я.М.Свердлов посчитал эту цифру минимальной. Можно предположить, что названа она была с определенным расчетом: с одной стороны, чтобы показать рост партийных рядов, с другой – подтвердить правомочность съезда, делегаты которого представляли 170 тыс. большевиков, выступать от имени всей партии. Авторы многотомной истории КПСС, посвятив рассматриваемому периоду две увесистых книги 3-го тома, коснулись данного вопроса вскользь. В набранном петитом подстрочнике, глухо ссылаясь на “подсчет, произведенный на основе данных местных организаций”, они декларируют, что к VII съезду партия объединяла “примерно 400 тысяч членов”. Делегаты VIII съезда (март 1919 г.) представляли около 314 тыс., а IX съезда (марта 1920 г.) – 612 тыс. коммунистов.
Такой разнобой отражал не только слабый учет, но и неупорядоченность организационного строения партии к моменту прихода ее к власти. Претендуя на роль политического ядра всей системы советской власти, большевики сразу же столкнулись с кризисным для партии фактом несоответствия структуры советов, построенных по административно-территориальному принципу, исторически [c.396] сложившейся структуре партийных организаций, базой формирования которых были промышленные предприятия.
Весь первый год жизнедеятельности РСДРП(б) – РКП(б) как правящей партии, по существу, ушел на создание губкомов в губерниях, укомов в уездах, волкомов в волостях, на укрепление аппарата этих парторганизаций. Постепенно сложилась сохранившаяся на годы структура партийных объединений, включающая областные, губернские, уездные, районные, подрайонные, городские и волостные организации. В партийном лексиконе первого года существования советской власти можно встретить многообразие терминов, обозначавших низовую партийную организацию; группа, коллектив, организация, фракция, ячейка. Такое положение было прежде всего следствием разнообразия подходов к организации партийной жизни на местах. Со временем наиболее распространенным наименованием низовой организации стала ячейка (заводская, железнодорожная, сельская, армейская и т.д.). Объединяясь в границах волости или подрайона, ячейки составляли соответственно волостную или подрайонную организации. Последние объединялись в уездные партийные организации. Во главе их стоял избираемый на конференции уездный комитет.
Вопросы строительства и укрепления партийного аппарата с 1918 г. становятся основными в рамках проблем внутрипартийной жизни. Об этом шла речь практически на каждой из проходивших тогда по стране уездных и губернских конференций партии. В решении II Самарской губернской конференции, например, было записано: “Стройный и крепкий аппарат пролетарской партии есть лучшая гарантия того, что советская власть не уклонится с пути пролетарской революционной тактики”. Даже VII (экстренный) съезд, целиком отданный дискуссии по проблемам Брестского мира, уделил специальное внимание организационным вопросам. VIII съезд определил внутреннюю структуру ЦК (политбюро, оргбюро, ответственный секретарь ЦК), регламентировал порядок созыва пленумов ЦК (не реже двух раз в месяц), а также закрепил унитарный тип строения партии в условиях образования независимых советских республик (Украины, Латвии, Литвы, Белоруссии). Высказавшись против превращения РКП (б) в федерацию самостоятельных коммунистических партий, съезд определил: “Все решения РКП и ее руководящих учреждений безусловно обязательны для всех частей партии, независимо от национального их состава”. Тогда же были заложены основы будущей партийно-государственной номенклатуры решением о том, что расстановка партийных работников всецело находится в руках ЦК партии.
“...Настоящий интерес эпохи больших скачков” В.И. Ленин видел прежде всего в том, что она “требует уменья выделить самое существенное в линии или в цепи развития”, то решающее звено в цепи задач, ухватившись за которое, можно было вытянуть всю цепь. И первым таким звеном стало для большевиков укрепление советской власти, распространение ее на всю огромную территорию страны. На достижение этих целей были брошены силы всей партии. Выступая при закрытии VII съезда РКП(б) 8 марта 1918 г., Я.М. Свердлов подчеркнул: “...Мы всю свою душу, все свои главные силы вливаем