Руководство к толкованию и применению законов (для начинающих юристов)

Вид материала

Руководство

Содержание Малая посылка. Глава I. Критика подлинности норм Глава III. Легальное толкование Глава IV. Словесное толкование Глава VI. Устранение неясности

Подобный материал:

• Ubuntu для начинающих, 430.34kb.
• Асоциация юристов украины, 82.68kb.
• Змановская Елена Валерьевна руководство, 2104.02kb.
• «Законность и правопорядок», 123.29kb.
• Утверждено с внесенными изменениями, 137.97kb.
• М. Ю. Зеленков политология для юристов, 5317.92kb.
• Iron-club ru – Всё о бодибилдинге Бодибилдинг: полный курс для начинающих, 270.86kb.
• Цля начинающих пользователей, 523.17kb.
• Учебно-методический Центр г. Москва, бизнес-центр «Виктория Плаза» ул. Бауманская, 73.42kb.
• Положение о Комиссии по вопросам деятельности третейских судов в Республике Беларусь, 13.98kb.

Васьковский Е. В.
Руководство к толкованию и применению законов (для начинающих юристов)
Москва, издание Бр. Башмаковых, типо-литография товарищества И. Н. Кушнерев и Ко, 1913 г.


Предисловие


Первое, что должен усвоить каждый, кто хочет сделаться юристом-практиком, это умение обращаться с законами и вообще с источниками права. Без такого умения он будет не в силах ступить самостоятельно ни шагу: юрист, не знающий как находить, толковать и применять законы, столь же беспомощен как врач, не приобретший навыка в исследовании больных и назначении лекарств.

Настоящее сочинение имеет целью служить пособием для молодых юристов, желающих овладеть искусством применения источников действующего права на практике. Этому искусству автор посвятил специальное теоретическое исследование.*(1) Здесь сделано извлечение из указанного исследования с некоторыми поправками и дополнениями соответственно поставленной себе автором задачи, именно: исключен весь так называемый ученый аппарат, а взамен того добавлены параграфы о сущности процесса применения юридических норм на практике и о критике подлинности источников нашего действующего права. Кроме того, при изложении приемов критики, толкования и применения норм приведены попутно мнения по этим вопросам Сената и примеры из его практики.


Введение


§1. Процесс применения законов


Применение на практике законов, как и других юридических норм, заключается в подведении частных случаев жизни под предусматривающие их в общей форме постановления. Это подведение имеет вид силлогизма, в котором большой посылкой служит законодательная норма или ряд норм, а малой - фактические обстоятельства данного конкретного случая, а вытекающее из них с логической необходимостью заключение дает ответ на возникший и подлежащий разрешению юридический вопрос.

Положим, для примера, что Иванов, подравшись с Петровым, разорвал ему платье. Адвокат, к которому обратится Петров за советом, или судья, у которого он предъявит иск к Иванову о вознаграждении за убытки, должны будут справиться с гражданскими законами и подыскать в них статью, на основании которой можно было бы разрешить это дело.

Поступив таким образом, они получат следующий силлогизм.

^ Малая посылка. Иванов причинил своими действиями убыток Петрову в размере 25 рублей.

Большая посылка. По статье 684 т.Х, ч.I Свода законов "всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные его деянием или упущением".

Заключение. Иванов обязан уплатить Петрову 25 рублей.

Как видно из этого примера, для того, чтобы построить силлогизм, нужно иметь две посылки. Но они в очень редких случаях даны вполне готовыми. Обыкновенно их приходится добывать: малую посылку посредством юридического анализа фактических обстоятельств данного конкретного случая, большую - посредством толкования и логического развития юридических норм.

Посмотрим сначала, как добывается малая посылка.

Всякий конкретный случай, возникающий в жизни и требующий подведения под юридические нормы, слагается из большего или меньшего числа элементов. Некоторые из этих элементов имеют юридическое значение, так как закон связывает с ними те или иные последствия; другие же элементы такого значения не имеют, являясь юридически безразличными. Поэтому, прежде всего, необходимо разложить подлежащий разъяснению случай на его составные элементы и выделить из них те, которые имеют юридическое значение. В этом и состоит юридический анализ фактических обстоятельств.

Положим, например, что Петров, обращаясь за советом к адвокату, рассказывает следующее: "Вчера в 12 часов ночи, выйдя с Ивановым из иллюзиона и направляясь в ресторан, чтобы поужинать, мы заспорили с ним о причинах неудачной войны с Японией и дошли до такой степени раздражения, что пустили в ход кулаки, причем Иванов левой рукой разорвал мне пиджак, за который я на днях заплатил портному Миллеру 15 рублей. Могу ли я взыскать с Иванова эту сумму?".

Чтобы ответить на вопрос Петрова, адвокат должен, прежде всего, отделить в его рассказе юридические элементы от бытовых, но имеющих юридическое значение. Для этого ему нужно оценить с юридической точки зрения каждое из обстоятельств, указанных Петровым. Так, рассказанный им случай произошел ночью. Представляет ли это обстоятельство какую-либо важность в юридическом отношении? Если бы речь шла о краже, то представляло бы, потому что ночная кража наказывается строже (ст.170. Устава о наказаниях). Но для вопроса о вознаграждении за убытки время причинения их безразлично. Далее, Петров говорит, что он шел из иллюзиона. Это тоже неважно: если бы он шел из театра или из дому, от этого юридическое существо дела ничуть не изменилось бы. Равным образом не имеют никакого юридического значения причина ссоры, причинение убытка левой, а не правой рукой, покупка пиджака у портного Миллера, а не где-либо в ином месте и пр. Устранив все эти чисто бытовые, юридически безразличные обстоятельства, адвокат остановился бы только на том факте, что Иванов причинил убыток Петрову, разорвав ему платье. Вот юридическое зерно, заключающееся в рассказе Петрова; все остальное бытовая шелуха, не имеющая никакой цены в глазах юриста.

Нетрудно заметить, что юридический анализ схож с медицинским диагнозом. Подобно тому, как врач выбирает из целой массы болезненных симптомов, на которые жалуется пациент, только несколько существенных и по ним распознает болезнь, так и юрист отделяет от бытовых элементов конкретного случая юридические и из них строит юридический казус.

После того, как конкретный случай, подлежащий разрешению, подвергнут анализу, и, таким образом, получена малая посылка силлогизма, юристу нужно заняться отысканием соответствующей ей большой посылки. Ареной для поисков должно служить то положительное законодательство, постановления которого необходимо применить к данному случаю. Эти поиски могут привести к одному из двух результатов. Иногда большая посылка прямо выражена в одном или нескольких постановлениях закона. Так было в приведенном выше примере, где вопрос о вознаграждении за убытки, причиняемые одним лицом другому, прямо разрешен 684 ст. Гражданских законов. В таких случаях остается только истолковать найденную норму, т.е. выяснить ее действительный и точный смысл. Но нередко бывает, что самые тщательные поиски остаются безуспешными, и что в законодательстве нет постановлений, которые могли бы послужить готовой посылкой. В таких случаях большая посылка должна быть логически выведена из наличных норм. Этот прием добывания большой посылки можно назвать логическим развитием норм.

Но как толкованию, так и логическому развитию норм должна предшествовать еще одна операция предварительного характера. Прежде чем применять найденную норму, необходимо убедиться, что она подлинно норма, т.е. имеет юридическую силу, и установить ее точный текст. В этом состоит критика подлинности норм.

Итак, применение законов на практике обнимает четыре операции: 1) юридический анализ конкретных случаев, подлежащих разрешению; 2) критику подлинности норм; 3) толкование норм и 4) логическое развитие их.

Первая из этих операций не нуждается в специальном исследовании. Чтобы уметь отделять юридически существенные обстоятельства от чисто бытовых, нужно только быть знакомым с юридическими понятиями, а это знакомство приобретается изучением правоведения, т.е. юридическим образованием. Никаких особых правил, которыми следовало бы руководствоваться при юридическом анализе, нет. Существует только одно общее правило: нужно отбросить все обстоятельства, которые с точки зрения действующего права не имеют значения.

Совершенно иное следует сказать относительно критики, толкования и логического развития норм. Эти операции несравненно сложнее; они должны быть производимы по специальным правилам, а установить эти правила можно только посредством подробного исследования сущности и отличительных свойств каждой из названных операций. Особого внимания по своей важности и трудности заслуживают приемы толкования, и так как в литературе существует мнение о невозможности и даже ненужности выработки для них каких-либо точных правил, то необходимо выяснить значение рациональной теории толкования и указать материал, из которого она может быть построена.


§ 2. Теория толкования закона и его значение


"Немного глав, - справедливо замечает Рогельсбергер, - найдется в учении о праве, где теория так далеко отставала бы от практики, знание - от умения, как в учении о толковании. В этом случае толкование разделяет судьбу человеческой речи: многие люди говорят правильно, не имея сознания о законах языка. Трудности теории лежат здесь в материале, в безграничности вспомогательных средств, в разнообразии применения. И в прежнее и в новейшее время не было недостатка в попытках придать руководящим тут точкам зрения характер научных положений. Из них составилась даже особая отрасль учения о праве: юридическая герменевтика. Теперь она "потеряла кредит" не без вины со своей стороны. Сравнительно немного страдала она от неопределенности своих границ, в пределы которых попадала обыкновенно критика законов, иногда даже и толкование юридических сделок, причем одни ограничивались толкованием законодательства Юстиниана, другие ставили свою задачу шире. Гораздо более вреда юридической герменевтике сделал безжизненный, шаблонный способ ее отношения к материалу".*(2) Именно, громадное большинство авторов, занимавшихся этим учением, ограничивалось повторением и комментированием правил толкования, формулированных римскими юристами и сохранившихся в Юстиниановых сводах,*(3) изредка делая кое-какие поправки и дополнения. Весьма немногие пытались самостоятельно исследовать процесс толкования, да и то не целиком, а лишь в некоторых частях. Неудивительно поэтому, что юридическая герменевтика, не сумевшая создать рациональной теории толкования, потеряла всякий кредит. Понятно также, что, видя бесплодности ее многовековых усилий, некоторые ученые пришли к мысли, будто в таком же положении суждено оставаться учению о толковании законов и впредь. Этого мнения держались, например, два корифея цивилистики ХIХ века: Савиньи и Пухта. "Толкование,- говорит первый из них,- представляет собой искусство, овладеть которым способствуют имеющиеся в изобилии прекрасные образцы древнего и нового времени. Несравненно слабее то, что выработано до сих пор в качестве теории толкования. Эта недостаточность современной теории случайна, но не следует обманываться насчет значения подобной теории вообще, даже наилучшей, ибо это искусство столь же мало, как и всякое иное, может быть сообщаемо или приобретаемо посредством правил. Но мы можем путем изучения отличных образцов узнать, в чем заключается их превосходство, тем самым мы выработаем в себе чутье к тому, что имеет значение при всяком толковании, и научимся направлять наши усилия в надлежащую сторону. К этому, а также к изображению некоторых ложных путей, сводится все, что мы можем надеяться приобрести при помощи теории в этом искусстве, как и в каждом другом".*(4) Еще решительнее и резче выражается Пухта: "Из правил критики и толкования образовалась особая наука, юридическая герменевтика, обыкновенно весьма поверхностная, бесплодная, не проникающая в суть дела, сухая дисциплина. Но, помимо здравого смысла, вся юриспруденция должна быть герменевтикой... От крайностей должны охранять юриста здравый юридический такт и разум; внешние же правила полезны только слабым головам, избавляя их от самостоятельного мышления, но таким лицам лучше вовсе не браться за толкование.*(5)

С этим мнением невозможно согласиться. Конечно, правила толкования не могут заменить ни здравого смысла, ни юридического образования. Точно так же несомненно, что юрист, благодаря долгому упражнению, приобретает навык обращаться с законами, известный такт, который позволяет ему быстро ориентироваться в законодательстве и извлекать из него данные для разрешения конкретных случаев, выдвигаемых жизнью. Но не следует забывать, что такту нельзя доверяться слепо. Ведь он приобретается путем упражнения в толковании законов, так что если толкование производится неправильно, то и такт вырабатывается ложный и вредный. С другой стороны, такт имеет цену только тогда, когда ведет к правильному толкованию, а судить о правильности какого-либо процесса можно не иначе, как зная правила, которым он должен подчиняться. Таким образом, и для выработки надлежащего такта, и для проверки его правильности в каждом частном случае необходимо обладать знанием правил толкования законов.

Вообще теория толкования законов имеет такое же значение, как и логика или грамматика. Можно правильно мыслить, не имея понятия о логике; можно отлично говорить на любом языке, не зная его грамматики, но логика и грамматика научают мыслить и говорить сознательно и находить ошибки в мысли и речи у себя и у других. "Если есть правила, - говорит Милль, - которым, сознательно или бессознательно, подчиняется каждый ум в каждом случае, когда он заключает верно, то едва ли не бесполезно доказывать, что человек скорее соблюдет эти правила, зная их, чем не будучи с ними знаком... Люди обсуждали доказательства и часто правильно, когда логика еще не была наукой, иначе она не могла бы и сделаться ею. Точно так же они исполняли и большие механические работы, не понимая еще законов механики. Но есть пределы как тому, что может сделать механик, не зная начал механики, так и тому, что может исполнить мыслитель, не зная начал логики. Немногие лица при помощи или необычайного гения, или случайно усвоившие хорошие умственные приемы, могут, не зная начал, действовать таким же или почти таким же образом, как они действовали бы, усвоив эти начала. Но большинству людей необходимо или понимать теорию того, что они делают, или следовать правилам, составленным для них людьми, понимавшими теорию".*(6)

Теория толкования законов представляет важность еще и в другом отношении. Основным принципом правового строя современных культурных государств является принцип закономерности управления, выраженный в 84 ст. наших Основных законов (изд. 1906 г.): "Империя Российская управляется на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке". Но законы представляют собой мертвые словесные формулы, существующие только на бумаге и получающие применение в жизни при посредстве органов судебной и административной властей. Для того, чтобы законы применялись именно в том смысле, какой имел в виду законодатель, и для обеспечения равенства всех граждан пред лицом закона (ст. 85 Основных законов) необходимо, чтобы судьи и органы администрации понимали законы правильно и притом одинаково. То и другое может быть достигнуто соблюдением правил, выработанных теорией толкования законов. Кто усвоил эти правила, тот в значительной степени оградил себя от невольных промахов и ошибок при применении законов. С другой стороны, соблюдение всеми органами власти одинаковых правил толкования законов обеспечивает единообразное и согласное с истинным смыслом законов разрешения дел. Отсюда видно, что теория толкования законов представляет собой не что иное, как методическое руководство к осуществлению принципа закономерности управления.*(7)

Из какого же материала и каким образом можно и следует строить рациональную теорию толкования законов?

Целью толкования законов является раскрытие истинного смысла законодательных норм. Каждая такая норма представляет собой выраженную в словах мысль законодателя. Следовательно, искусство толкования законов сводится к умению понимать человеческую речь. Но обладать этим умением нужно вообще всякому, кто имеет дело с произведениями человеческого ума, облеченными в форму слова. Отсюда следует, что при толковании законов должны быть соблюдаемы правила, необходимые для понимания всякого иного литературного произведения. Эти правила вырабатываются особой отраслью филологии, называемой герменевтикой и занимающейся построением теории искусства понимать устную или письменную речь. Учение о толковании законов является, как легко усмотреть из сказанного, специальной ветвью этой герменевтики и потому часто называется юридической герменевтикой.

Итак, материал для выработки приемов и правил толкования законов следует искать прежде всего в данных филологической герменевтики. А так как последняя опирается в своих выводах на целый ряд наук, имеющих предметом духовную деятельность человека и в особенности его литературное творчество каковы психология, логика, грамматика, стилистика, история языка и пр., то и юрист, не находя иной раз необходимых для себя данных в филологической герменевтике, должен обращаться за помощью к указанным наукам.

Далее, действующие законы отличаются от прочих литературных произведений некоторыми особенностями. Так, например, они предназначены к применению на практике, составляют в своей совокупности одно связное целое, издаются ввиду какой-либо практической цели, достижение которой желательно законодателю, основываются на тех или иных соображениях справедливости или целесообразности. Эти и другие особенности законов должны быть приняты в расчет и послужить материалом для видоизменения общих герменевтических правил и выработки новых.

Наконец, сам законодатель, заботясь о том, чтобы его веления понимались правильно, зачастую устанавливает правила их толкования, которые обязательны для судов и для граждан, потому что являются такими же нормами, как и всякие иные.

Из сказанного видно, что материал для построения правил толкования законов должен быть заимствуем: 1) из филологической герменевтики и наук, на которых она основана, 2) из анализа свойств законодательных норм и 3) из предписаний самого законодателя.


^ Глава I. Критика подлинности норм


§ 1. Задачи и приемы критики


Критика подлинности норм имеет целью удостоверения в том, что правило, которое подлежит применению в данном случае, действительно является юридической нормой, т.е., во-первых, что оно снабжено обязательной силой, и во-вторых, что текст его именно таков, каким был санкционирован. Деятельность критики, поэтому, слагается из двух процессов: из проверки юридической обязательности нормы и из установления ее подлинного текста. Первый процесс именуется высшей критикой, а второй - низшей.

1. Высшая критика проверяет юридическую обязательность норм. Так как только те нормы обладают обязательной силой, которые исходят от уполномоченной к изданию их власти и составлены ею согласно определенному законом порядку, то задача высшей критики состоит в том, чтобы удостовериться, что лицу или группе лиц, от которых исходит данная норма, действительно принадлежало право издавать такого рода нормы; и что она издана с соблюдением необходимого порядка. При отсутствии обоих этих условий или даже одного из них, никакая норма не может быть признана обязательной. Если, напр., административная власть издает распоряжение, выходящее за пределы ее компетенции или если законодатель высказывает свое юридическое мнение частным образом, вне порядка, установленного для издания законов, то такие акты не имеют обязательной силы для граждан.

Но юридические нормы не вечны, с течением времени, с изменением обстоятельств, ввиду которых они изданы, они отменяются или заменяются другими. Поэтому удостоверившись, что данная норма издана с соблюдением установленного законом порядка, необходимо еще справиться, не была ли она затем отменена позднейшей нормой.

Деятельность высшей критики, следовательно, сводится к применению соответствующих постановлений публичного права относительно порядка составления, издания и отмены законов и вообще юридических норм.

От этих постановлений зависит и сам объем применимости высшей критики к различным категориям норм. Так, например, в большинстве государств законы признаются обязательными, раз они опубликованы в установленном порядке, и никакая иная проверка их обязательности подчиненными органами не допускается; напротив, в других государствах правом проверки пользуются суды.

2. Когда высшая критика окончена, когда подлинность и юридическая обязательность нормы доказана, тогда наступает очередь низшей критики, которая должна проверить правильность текста нормы во всех его частях.

Подлинный текст нормы, т. е. тот акт, на котором имеется подпись ее автора, редко бывает в обращении, по большей части граждане знакомятся с содержанием норм по печатным и писаным копиям. Так как в этих копиях могут встречаться всякого рода ошибки, искажения, описки, опечатки, пропуски, перестановки слов, неверные знаки препинания и т.д., то, чтобы установить правильный текст, необходимо сверить данную копию с оригиналом. Так, например, если официальная копия какого-нибудь циркуляра административной власти оказывается несходной с подлинной рукописью, то лица, чьих прав касается циркуляр, могут указать органу власти, исполняющему его, на ошибку в копии и потребовать применения подлинного текста.

В другом положении находятся нормы, подлинники которых не поступают в обращение, и которые объявляются гражданам путем напечатания в официальных изданиях. В этом случае официальная копия вполне заменяет подлинный текст, так что проверять и исправлять ее по тексту имеет право только тот орган власти, которому поручено обнародование норм, если, разумеется, конституционные законы данного государства не предоставляют этого права еще и другим органам.

Итак, критика подлинности норм состоит в сличении копий с оригиналом (низшая критика) и в применении постановлений публичного права, касающихся порядка издания норм (высшая критика).


§ 2. Границы критики


Как только подлинность и обязательная сила нормы установлены, а правильность ее текста во всех частях проверена, роль критики оканчивается: она выполнила все, что требуется от нее, как от предшествующей толкованию деятельности.

Существует, однако, в литературе мнение, что к области критики относится еще и проверка правильности самого подлинного текста. Дело в том, что и в оригинале, т.е. в первоначальном тексте, встречаются ошибки всякого рода, начиная от простых описок и кончая погрешностями в способе выражения мысли, носящими обыкновенно общее название редакционных промахов. Все эти ошибки, по мнению некоторых авторов, могут и должны быть исправляемы посредством критики текста.

Это мнение нельзя признать правильным.

Никто, кроме уполномоченной к тому власти, не вправе вносить какие бы то ни было изменения в подлинный текст норм. Раз этот текст установлен или официально удостоверен, он подлежит лишь толкованию, но не исправлению.

Притом исправление подлинного текста, по самому существу своему, не может быть делом критики, предыдущего толкования процесса. Чтобы исправить копию закона; не нужно понимать смысла его, а достаточно сличить внешнее начертание слов. Даже лицо, совершенно не знающее языка, на котором написан закон, в состоянии произвести подобное сличение и установить подлинный текст. Иначе говоря, низшая критика является механической деятельностью и не зависит от понимания смысла закона. Напротив, заметить какую-либо неправильность в подлинном тексте, хотя бы даже самую грубую и явную, решительно нельзя, если не сделать попытки понять закон, т. е. не истолковать его. Положим, например, что в подлинном законе имеется такая опечатка: вместо "муж и жена" сказано "муж или жена". Чтобы заметить опечатку в оригинале, нужно раньше истолковать закон. Только тогда, когда толкование откроет какую-либо погрешность в тексте закона и тем установит несоответствие между мыслью законодателя и формой ее словесного выражения, тогда возникнет вопрос, как выйти из затруднения и чему отдать преимущество: мысли или словам, духу закона или его букве? А это - один из основных вопросов учения о толковании законов.

Отсюда видно, что как обнаружить какую-либо погрешность в подлинной норме, так и показать, в чем именно она состоит, а равным образом и устранить вызванное ей затруднение, можно только путем толкования. Поэтому вопрос о всякого рода промахах в подлинном тексте законов выходит за пределы низшей критики и относится к области толкования, представляя собой один из случаев несоответствия между содержанием и формой законов.

Не нужно думать, что по существу совершенно безразлично называть ли рассматриваемую деятельность критикой или толкованием. Критика отличается от толкования не только по имени, являясь деятельностью совершенно иного рода. С одной стороны, она приводит в окончательном результате к изменению текста. Сверив копию закона с подлинником и найдя в ней ошибку, мы исправляем текст копии. Точно так же следовало бы поступать и с подлинником, если бы признать его подлежащим критике. Между тем подлинный текст норм неприкосновенен. С другой стороны, на критику не распространяются правила, имеющие силу для толкования. Вследствие этого назвать устранение несоответствия между мыслью и словами законодателя критикой, значит, иными словами, объявить эту деятельность свободной от правил толкования, иной раз стеснительных.

Противоположный взгляд, допускающий исправления опечаток и редакционных промахов в подлинном тексте, мотивируется следующим образом: судья обязан руководствоваться не буквой закона, а действительной мыслью законодателя, но так как несоответствие между буквой и мыслью не всегда может быть устранено посредством толкования, то следует допустить исправление текста закона путем критики.

Несомненно, что судья, да и каждый гражданин обязан руководствоваться не буквой закона, а мыслью законодателя. Но какою мыслью? Не той, которой законодатель таил про себя, но совершенно не выразил в законе, а той, которая так или иначе выражена им в утвержденном и опубликованном тексте закона, ибо обязательную силу имеет для судей и для граждан не всякая мысль законодателя, а только облеченная в форму закона. Раскрытие этой именно мысли законодателя составляет задачу толкования закона. Следовательно, если буква закона, вследствие ли редакционного промаха, или по какой бы то ни было другой причине, не соответствует действительной мысли законодателя, скрытой в законе, то это несоответствие должно быть устранено посредством толкования. Для критики же не остается в данном случае места: исправлять промахи в подлинном тексте согласно мысли законодателя, действительно заключающейся в нем, нет надобности, раз толкование уже раскрыло эту мысль; изменять же текст согласно той мысли, которой законодатель абсолютно не выразил, а только хотел выразить, нельзя, ибо это значило бы самовольно возводить в законе то, что не имеет его силы.

Ошибки в самом оригинале могут быть исправляемы одним лишь автором его, т.е. законодателем, а никак не подчиненными органами или частными лицами, для которых оригинал закона - неприкосновенная святыня, подлежащая только толкованию.


§ 3. Критика подлинности источников действующего права


В предшествующих двух параграфах изложены общие правила, которыми следует руководствоваться при установлении подлинности юридических норм. Теперь необходимо показать, каким образом должны быть применяемы эти правила к источникам нашего действующего права.

Законы и вообще нормы писаного права издаются у нас различным образом. Одни нормы печатаются, другие остаются в рукописях; некоторые из печатаемых публикуются во всеобщее сведение в официальных сборниках, другие сообщаются только тем правительственным учреждениям, которыми должны быть приводимы в действие; официальные сборники законов и распоряжений тоже разнообразны и имеют неодинаковое юридическое значение. Существуют, наконец, и частные сборники.

Для того чтобы выяснить сравнительное юридическое значение всех этих изданий, необходимо обратиться к рассмотрению действующих правил относительно составления и опубликования законов, а также и других юридических норм.

1. Остановимся прежде на порядке издания законов. Хранителем законов является Сенат (Основные законы, ст.90; Учреждения сенатские, ст.2). Как законы, составленные при участии органов народного представительства, так и Высочайшие указы и повеления, издаваемые непосредственно Государем, согласно Основным законам, вносятся в Сенат в подлинниках или засвидетельствованных копиях. Сенат проверяет, был ли соблюден при составлении их предписанный Основными законами порядок, и если убедится, что был соблюден, то обнародывает их; если же, напротив, усмотрит, что порядок составления какой-либо нормы не соответствовал правилам Основных законов, то возвращает ее "по принадлежности с указанием, что она может быть издана только в законодательном порядке, установленном Основными законами" (Основные законы, ст.90, 92; Учреждения сенатские, ст.21'3). Обнародование законов производится посредством отпечатания их текста в Собрании узаконений и распоряжений правительства (прил. к 318 ст. учр. пр. сен., п.7 и 21). За верностью публикуемого текста следит Сенат (там же, п.2). По обнародовании закон приобретает обязательную силу со дня получения на месте того номера "Собрания узаконений и распоряжений", где он напечатан, если в самом законе не назначено какого-либо иного срока (Основные законы, ст.91, 93). Вступив в силу, закон сохраняет ее до тех пор, пока не будет отменен другим законом (Основные законы, ст.94). Опубликованные законы вносятся в Полное собрание законов, в Своде законов и в Продолжение Свода. Все эти три издания составляются по распоряжению государственного секретаря (Учреждения Государственного Совета, ст.119). Если при изготовлении нового издания Свода законов или при внесении в него новых узаконений обнаружится необходимым разъяснить, изменить или дополнить какие-либо статьи Свода, то государственный секретарь или министр, чьего ведомства касается возникшего вопроса, входит с соответствующим представлением в установленном законом порядке (там же, ст.121). Новые издания Свода и Продолжений к нему вносятся в Сенат и обнародываются общим порядком на основании Высочайших повелений, объявляемых государственным секретарем (там же, ст.123, 124). Пока закон не помешен в Своде или в Продолжении, правительственные учреждения и частные лица, обращающаяся к этим учреждениям, должны приводить и указывать их по Собранию узаконений и распоряжений. Но как только закон внесен в Свод или в Продолжение, ссылки на него должны быть сделаны по последнему изданию Свода или Продолжений (учр. сен., прил. к 66 ст., прим. к 1 п., 4, 5, и 7 пункты). ( Учреждения сенатские, прил. к 66 ст. (изд. 1892 г.).

Прим. к 1 пункту. По тем частям Свода законов, по коим с 1857 г. последовали новые издания, ссылки делаются на статьи новых изданий...

4. Каждый раз, когда приводится или указывается статья действующего Свода, нужно удостоверить, не изменилась ли она узаконениями, состоявшимися после издания Свода. Изменения сии должны быть приисканы в Продолжениях действующего Свода, но находящимся там указаниям, под теми же самыми номерами, под коими сами статьи в Своде означены. Когда найдено будет изменение, то следует приводить статьи Свода, пункты или примечания в том смысле и теми словами, как они означены в Продолжении.

5. В изъятие из общего правила о приведении статей действующего Свода, приводятся непосредственно: 1) указы и постановления, вновь издаваемые, доколи они не помещены в Продолжении сего же Свода; 2) постановления об ученых и учебных заведениях, за исключением тех, кои введены в состав части 1 тома XI Свода законов; 3) те местные узаконения Прибалтийского края, которые не внесены ни в общий Свод законов, ни в особый, в 1846 и 1864 годах для сего края изданный, и в его Продолжении; 4) узаконения, принадлежащие к Управлению духовных дел православного исследования и 5) узаконения, принадлежащие к Управлению некоторых частей ведомства придворного, а также и благотворительных заведений, состоящих под особым ведением Его Императорского Величества или членов Императорского Дома.

7. Не только присутственные места, но и частные лица, по делам их, в правительственных и судебных местах производящимся, обязаны следовать общему правилу о приведении законов по действующему Своду. Из сего общего правила для частных лиц допускается то только изъятие, что если бы в прошениях их оказались вместо статей сего Свода ссылки на указы или на статьи Свода прежних изданий или Продолжений его, то таковые прошения, по сей единственной причине, с надписью не возвращаются, но, принимая их к делу, следует чинить по оным законное производство, основывая, впрочем, решения суда и всякой власти на статьях действующего Свода."

Таков существующий в настоящее время порядок составления и издания законов. До введения у нас народного представительства он не был определен столь точно и подробно, но с внешней стороны, которая нас в данном случае только интересует, был точно таким же. Сенат и прежде считался "хранителем законов"; все законы вносились в Сенат и обнародывались им в Собрании узаконений и распоряжений, после чего получали общеобязательную силу, которая могла быть прекращена только изданием новых законов. Из Собрания узаконений и распоряжений законы перепечатывались в Полное собрание законов и размещались в Своде законов и Продолжениях к нему кодификационным учреждением, которым являлось сначала II отделение собственной Его Величества канцелярии, с 1881 по 1893 г. кодификационный отдел при Государственном Совете, а с 1893 сделалось отделением Свода законов государственной канцелярии.*(8) (Основные законы, изд. 1857 и 1892 г., ст.56, 57, 59, 72; Учр. гос. сов., изд. 1892 г., ст.132 и cл.; Учр. сен., изд. 1857 г., ст.2, прил. к 102 ст., изд. 1892 г., ст.2, прил. к 318 ст.).

Если таким образом подлинники законов хранятся в Сенате, если они публикуются в Собрании узаконений и распоряжений по предварительной проверке Сенатом правильности порядка их составления, и если за точность воспроизведения текста ответственность лежит на Сенате, то отсюда вытекает, что право критики подлинности законодательных норм принадлежит только Сенату, и что законы, опубликованные в Собрании узаконений и распоряжений, имеют обязательную силу и должны быть применяемы согласно напечатанному там тексту. Что касается Полного cобрания законов, Свода и Продолжения к Своду, то они составляются без участия законодательной власти и, следовательно, могут содержать в себе только те законы, которые опубликованы в Собрании узаконений и распоряжений, и в том виде, как они опубликованы. Предписывая приводить их по Своду законов и по Продолжениям к нему, 4 пункт приложения к 66 ст. Учр. сен., очевидно, вовсе не имеет в виду предоставить кодификационному учреждению законодательную власть.

Оказывается в итоге, что по отношению к законам как высшая, так и низшая критика сводятся просто к проверке их по Собранию узаконений и распоряжений. Ввиду этого, если бы все действующие законы были первоначально обнародованы в Собрании узаконений и распоряжений, то критика их подлинности была бы очень легка. Но дело в том, что Собрание узаконений и распоряжений стало издаваться только в 1863 г. Возникает, следовательно, вопрос, как проверить подлинность законов, не напечатанных в Собрании узаконений и распоряжений. Нужно ли обращаться к Своду законов прежних изданий или к Полному собранию законов, или к каким-либо иным официальным изданиям.

Составление Свода законов имело задачей приведение в известность и систематизацию действующих законов. Свод должен был быть не новым законом, а новой формой старого закона. Однако, когда в 1832 г. было изготовлено Полное собрание законов в 46 томах и Свод законов в 15 томах, и когда в Государственном совете был возбужден вопрос о том, какую силу придать Своду и в какое отношение поставить его к Полному Собранию, то Государственный совет решил придать Своду значение нового закона. Из подлинных журналов Общего собрания Государственного совета видно, что "Государственный совет единогласно признал, что во всех отношениях полезно и достоинству правительства соответственно издать Свод в виде законов, коими в решениях исключительно руководствоваться должно". Вместе с тем было решено, что Свод должен быть введен в действие с 1 января 1835 г. Хотя при подписании журнала произошло между членами Государственного совета разногласие, но, как выяснено в настоящее время, это разногласие касалось только вопроса, следует ли указать присутственным местам, как им поступать со Сводом в промежуток с 1832 г. по 1 января 1835 г., а вовсе не принципиального вопроса о силе Свода относительно того, что с 1 января 1835 г. Свод должен сделаться единственным источником права, никакого разногласия не было.*(9) Возникшее разногласие было разрешено императором Николаем I, сделавшим на журнале заседания следующую собственноручную надпись: "Журнал составлен совершенно правильно согласно моим намерениям, в Совете изложенным. Свод рассылается ныне же как положительный закон, которого исключительное действие начнется с 1 января 1835 года. Руководствоваться оным ныне же дозволяется только в том смысле, что под каждой статьей означены все законы, которые до каждого предмета касаются и которые по внешней форме судопроизводства все в приговоре или определении прописаны быть должны. Но, отнюдь не выписывая собственной статьи Свода, которого законная сила начнется с 1835 г." Согласно с этим, в Манифесте 31 января 1833 г. было сказано, что "Свод имеет воспринять с 1 января 1835 г. "законную силу", заключающуюся в "приложении и приведении статей его в делах правительственных". Вслед затем и Высочайше утвержденным 30 января 1836 г. мнением Государственного совета вновь было признано, что суды обязаны основывать свои решения на Своде законов и не вправе обращаться к прежним законам в тех случаях, когда в Своде имеются пробелы.*(10)

Ввиду всех этих данных следует признать, что Свод 1832 г. должен быть рассматриваем с формальной стороны как новый закон, отменивший все предшествовавшее ему законодательство, из материала которого он сам был составлен. В дополнение к нему было издано Продолжение, куда вошли новые Узаконения, последовавшие в 1832 и 1833 гг., а также исправления ошибок, замеченных в Своде 1832 г. Это Продолжение сопровождалось Высочайшим Именным Указом от 30 августа 1834 г., коим повелевалось применять Продолжение вместе со Сводом, дополняя и изменения им статьи Свода.*(11)

Свод законов переиздавался целиком еще два раза (в 1842 и 1857 гг.), причем новые издания дополнялись вышедшими в промежутке законами. Оба эти издания сопровождались именными Высочайшими указами; по содержанию аналогичными Манифесту 1833 г. о первом издании Свода. Этими указами Своду придавалась законная сила, предписывалось ссылаться в делах на статьи нового издания Свода.*(12)

Отсюда видно, что Свод законов издания 1842 г. отменил и заменил Свод 1832 г. но, в свою очередь, уступил место Своду 1857 г.

После 1857 г. полных изданий Свода уже не было, а выпускались официально только отдельные темы Свода и Продолжения к нему, которые составлялись в кодификационном порядке, без участия законодательной власти и не сопровождались именными Высочайшими указами. Так как при этом кодификационное учреждение было не вправе делать в законах никаких изменений, а в случае необходимости какого-либо разъяснения, изменения или дополнения законов обязано было возбуждать вопрос в законодательном порядке (Учр. гос. сов., ст.121 по изд. 1906 г., ст.134 по изд. 1892 г.), то силу действующего закона сохранял Свод 1857 г., поскольку, конечно, его постановления не подвергались отмене или изменениям последующими законами.

Вследствие этого издание Свода законов 1857 г. существенным образом отличается от последующих частичных изданий Свода и от Продолжений к Своду. Хотя и при издании Свода в 1857 г. имелось в виду только свести в одно целое и упорядочить действующие Узаконения, не изменяя их по существу, но юридическая сила Свода 1857 г. основывается еще и на именном Высочайшем Указе 12 мая 1858 г., который дал ему специальную санкцию, так что с внешней, формальной стороны он является новым законом. Между тем последующие издания Свода и Продолжений специальной санкции верховной власти не получили, а потому их юридическая сила обусловливается только силой этих узаконений, из которых составлены их статьи.

Итак, подлинными законами нужно считать те, которые помещаются в Свод законов 1857 г. и в Собрание узаконений и распоряжений правительства.

Но существуют законы, не внесенные ни в Свод 1857 г., ни в Собрание узаконений и распоряжений. Таковы, прежде всего, узаконения, появившиеся в промежуток между 1857 г. и 1863 г. Их подлинность должна быть проверяема по первоначальному официальному изданию, а если его уже нет в обращении, то по Полному собранию законов, где перепечатываются все законы в хронологическом порядке.

Кроме того, ни в Своде законов, ни в Собрании узаконений и распоряжений нет многих законов специального характера, именно относящихся к некоторым ведомствам: духовному (Устав духовных консисторий), военному (Свод военных постановлений), морскому (Свод военно-морских постановлений), а также местных законов (Прибалтайских губ., Царства Польского и др.).

Поверка их подлинности должна быть производима специальным правилом, установленным для издания и введения в действие отдельных категорий этих законов. Так, порядок издания постановлений по военно-судебной и военно-морской судебной части установлен в Сводах военных и военно-морских постановлений (Основные законы, ст.97). О порядке издания некоторых других постановлений по военному и военно-морскому ведомствам говорится в 96 ст. Основных законов. Относительно Свода местных постановлений узаконений Остзейских губерний, обнародованного на русском и немецком языках, предписано в случае несовпадения двух текстов "принимать к руководству текст русский" (Учреждения сенатские, прил. к ст.66, п.5, прим.) и т.д.

II. Обратимся к другим нормам писаного права. Они распадаются на три категории. В одну входят те, которые вносятся в Сенат и печатаются наравне с законами в Собрании узаконений и распоряжений правительства. Таковы "Высочайшие указы и повеления, в порядке верховного управления или непосредственно Государем Императором издаваемые, указы Сената, международные акты и те распоряжения центрального правительства, коим придается общеобязательное значение" (Учреждения сенатские, прил. к 318 ст., п.7, по прод. 1906 г.). Все эти нормы должны быть считаемы подлинными и дальнейшая критика их обязательности или точности их текста недопустима.

Вторую группу составляют те нормы, которые напечатаны не в Собрании узаконений, а в каких-либо других официальных изданиях, выпускаемых министерствами или органами местной власти. Так как законность их не проверена предварительно Сенатом, то они подлежат высшей критике, как суды, так и административные органы, а равным образом и частные лица имеют право удостоверяться, изданы ли они с соблюдением установленных законом пределов компетенции и порядка издания. Но когда высшая критика закончилась признанием обязательной силы этих норм, то низшая критика не допускается: опубликованный в официальном издании текст, считается подлинным, ибо за верность его "ответствуют те учреждения и лица, по распоряжению или под надзором которых производилось печатание" (Учреждения сенатские, прил. к 318 ст., п.2 и 21).

Наконец, третью группу образуют нормы, не обнародованные во всеобщее сведение, а изданные в одном или нескольких писанных или печатных экземплярах. По отношению к ним как высшая, так и низшая критика применимы в полном объеме. Прежде чем принимать подобные нормы к руководству, необходимо удостовериться, изданы ли они компетентной властью в установленном законами порядке, и совпадает ли предъявленный текст с тем, который был санкционирован.

III. Все сказанное относительно критики подлинности источников нашего действующего права может быть резюмировано в следующих положениях, признаваемых и проводимых на практике Сенатом.

1. Законы, помещенные в сборниках, изданных частными лицами, должны быть проверяемы по официальным изданиям.

"Частные сборники и сочинения для суда необязательны" (реш. Гражданского департамента Сената 77 N 56).

"Губернское правление... основало свое представление не на Судебных уставах 1864 г., обнародованных правительством, а на частном издании сих уставов книгопродавца Анисимова, в котором, согласно цели издания, сделаны некоторые присовокупления и объяснения" (реш. Общего собрания 72 N 20).

2. Подлинными законами являются, во-первых, внесенные в Свод законов 1857 г. или в Собрание узаконений и распоряжений правительства (если, разумеется, они не отменены в законодательном порядке), во-вторых, заключающиеся в других официальных изданиях, если они составлены и опубликованы с соблюдением установленных правил.

"Силу действующих законов имеют, прежде всего, те законоположения, которые содержатся в Своде законов общих и в официальных изданиях законов местных, а также в Собрании узаконений и распоряжений правительства" (гражд. 1904 N 60).

3. Хотя действующие законы должны быть приводимы по последним изданиям соответствующих частей Свода законов и Продолжений к нему, но текст законов, изданных до 1857 г., должен быть повторяем по тексту Свода 1857 г., текст законов, вышедших после 1862 г., по Собранию узаконений и распоряжений правительства, а текст прочих действующих законов - по первому официальному изданию их, а при невозможности справиться с ним по Полному собранию законов.

"Именным Высочайшим Указом от 12 мая 1858 г. предписано все ссылки и указания на законы делать на статьи Свода 1857 г." (гражд. 78 N 85).

"Законы должны быть исполняемы так, как они изображены в действующем Свод законов, а не по тексту недействующих ныне уставов, из которых законы заимствованы" (гражд. 89 N15).

"Отмена или изменение закона могут последовать только путем законодательным, а не кодификационным, и потому смысл и значение закона не могут измениться исключительно от способа его кодификации" (Общее собрание 90 N 7).

"Хотя 1606 ст. Х т. ч.2 и 130 ст. 11т. ч.2 Свода законов изд. 1657 г. ныне в Своде законов уже не имеются, но статьи исключены из Свода лишь кодификационным порядком, самые же законоположения, изложенные в этих статьях, никаким новым законом не отменены". (Гражд. 1902 N 9, см. 1900 N 72). В таком же смысле реш. гражд. деп. 72 N 197; 79 N 359; 80 N 142, 200, 252; 81 N 40, 98; 82 N 12; 1909 N 64; угол. 1909 N 31. Таким же образом разрушали вопрос о значении кодификационных изданий административные департаменты Сената.*(13)

"Объяснение, что ст.1560 Х т. 1 ч, позаимствована из Банкротского устава 1800 г., не может быть принято в основание к истолкованию 1560 ст. не по настоящему ее буквальному смыслу, а на основании не действующего ныне Банкротского устава 1800 г. В редакции 1560 ст. в том виде, как она изложена в Своде законов, слова "на должника" выпущены, и присоединять их к тексту Свода законов было бы действием произвольным и несогласным ст.65 Основных законов, в силу коей законы должны быть исполняемы по точному и буквальному смыслу оных, без всякого изменения и распространения" (гражд. 70 N 16).

"Правительствующим Сенатом неоднократно признано (решение 67 N 417, 68 N 208 и 407, 69 N 271, 289 и др.), что Уставом гражданского судопроизводства отменены лишь те постановления 2 ч. Х т. Свода законов, которые касались права процессуального, и что, напротив, те постановления 2 ч. Х т., которыми установляется материальное право, сохраняют свою силу и после издания Судебных уставов 1864 г." (гражд. 79 N 64. См. 71 N 994, 72 N 1139,73 N 22, 75 N 243).

4. Юридические нормы, изданные не в законодательном порядке, но опубликованные в Собрании узаконений и распоряжений, должны быть признаваемы обязательными, а текст их должен быть проверяем по Собранию узаконений. Если же они не были помещены в Собрании узаконений, то имеют силу только в том случае, когда изданы компетентной властью с соблюдением установленных законом правил; текст же их подлежит проверке по официальному изданию, в котором они впервые опубликованы.

"Так как опубликование распоряжений правительства происходит по проверке их законности Первым департаментом Сената, то последующая проверка их другими должностными и частными лицами недопустима" (гражд. 79 N 300, 82 N 156,157).

"Утвержденные министром, согласно предоставленной ему власти, правила, тарифы и т.п., а равно распоряжения министра, распубликованные во всеобщее сведение посредством пропечатания в Собрании узаконений и распоряжений правительства (1879 г. N 800), имеют силу закона для всех лиц и административных и судебных установлений, которые уже не имеют права входить в обсуждение законности такого распоряжения; вне же этих условий вышеозначенные распоряжения не имеют обязательной силы" (Общее собрание, 1909 N 24; гражд. 1911 ,N 15).

"Все судебные установления обязаны решать как уголовные, так и гражданские дела по точному разуму существующих законов. Поэтому, когда какая-либо общественная, полицейская или иная административная власть предъявляет суду какое-либо требование, основывая его на положительном законе, то на всяком суде, как уголовном, так и гражданском, лежит прежде всего обязанность удостовериться в действии закона, служащего основанием означенного требования; в тех же случаях, когда требование основывается на постановлении самой власти, считающей себя уполномоченной законом к его изданию, на обязанности суда лежит удостовериться, не выходить ли означенное постановление из круга ведомства, предоставленного этой власти" (Общее собрание, 1909 N 24, гражд. 1911 N 15). См. реш. Гражданского департамента 69 N 305, 77 .N 356, 78 N 94, 131.132,247, 79 N 70, 83, 386, 80 N 15, 211, 83 N 6, 1902 N 17, 1903 N 128, 1904 N 60, 1907 N 22; Уголовного департамента 69 N 606, 70 N 1635, 71 N 913, 72 N 1365, 81 N 2, 87 N 29, 93 N 36, 96 N 14, 98 N 17, 18.


Примеры. Главнокомандующему было предоставлено право утверждать инструкцию о перевозке товаров, но не дано право устанавливать изъятие из общих правил об ответственности за причиненный при перевозке вред (гр. 83 N 5).

"Утвержденная прибалтийским генерал-губернатором инструкция может иметь применение лишь постольку, поскольку она не противоречит предписаниям закона" (гр. 1902 N 17).

"По силе ст.10 Устава о гербовом сборе министру финансов, по соглашению с подлежащими ведомствами, предоставлено составлять перечень бумаг и проч., подлежащих сбору или изъятых от него на основании сего устава, а следовательно, этот перечень не может заключать в себе указаний, несогласных с означенным Высочайше утвержденным уставом" (Общее собрание, 1904 N 4).

"Поверенный истца, ссылаясь на то, что в уставе первого Российского страхового общества 1827 г. слова "воинскою силою" не отделены от слов "неприятельское нападение" запятою, доказывал, что слова "воинскою силою" составляют вместе со словами "неприятельское нападение" один случай, самостоятельного же значения не имеют. Неосновательность этого довода доказана вполне соображениями палаты. Действующий ныне устав I Росс. общ. не оправдывает мнения просителя, потому что хотя в соответствующем § 58 этого устава означенные выше слова и не разделены запятой, но в первоначальном издании его в § 75 есть запятая" (гражд. 1909 N 102).

5. Юридические нормы, не обнародованные во всеобщее сведение установленным порядком, не имеют общеобязательной силы, но должны быть исполняемы теми лицами и учреждениями, которым стали известны по предварительной проверке их обязательности и верности их текста.

"По общему правилу закон не может быть приведен в исполнение до обнародования его во всеобщее сведение в установленном порядке... Под обнародованием закона в установленном порядке разумеется распубликование его по определению Сената в Собрании узаконений и распоряжений правительства" (Общее собрание, 1910 N 37).

"Коль скоро подлежащими министрами, в силу предоставленных им законом полномочий, издаются правила, долженствующие иметь общеобязательное значение, то таковые могут получить обязательную силу не иначе, как по представлении их в Сенат для обнародования, и воспринять свое действие только со дня их обнародования" (Общее собрание, 1900 N 13, 1901 N 15; гражд. 1911 N 18, 1898 N 11).

"Главные основания долгосрочных договоров на поставку каменного угля для железных дорог", начертанные Высочайше учрежденным 5 мая 1900 г. Особым совещанием и министром путей сообщения, доведенные до сведения Государя Императора, а засим распубликованные во всеобщее сведение и циркулярно разосланные по железным дорогам... могли бы воспринять силу общего закона, обязательного для всех и каждого (ст.63 Основных законов, изд. 1892 г.) лишь при условии обнародования их во всеобщее известие порядком, установленным ст. 57 тех же законов, причем порядок этот подлежит соблюдению и в отношении правил, издаваемых министрами в силу полномочий, предоставленных им законом или по особому Высочайшему повелению, если правила эти должны получить общеобязательное значение (решение Общего собрания, 1900 г., N 13). Ввиду чего и так как "Главные основания" не были обнародованы вышеуказанном порядком, то на вопрос об обязательной силе их надлежит ответить отрицательно" (гражд. 1911 N 18).

"Словесное Высочайшее соизволение, последовавшее по докладу министра путей сообщения, не опубликованное, не имеет силы закона и не может отменить действия Общего устава российских железных дорог" (гражд. 1908 N 20).

"Указ Сената по частному делу, не распубликованный во всеобщее сведение надлежащим порядком, не может служить руководством для судебных установлений" (гражд. 1908 N 46).

"Согласно 769 ст. II т. Общих губернских учреждений, официальные статьи "Губернских ведомостей" имеют для всех присутственных мест и должностных лиц своей губернии равную силу с указами и сообщениями губернского правления, и посему никакое из сих мест и лиц не может отговариваться неведением того, что объявлено было официально через "Губернские ведомости" (гражд. 80 N 116).

"Если не обнародованный во всеобщее сведение закон не может быть признан общеизвестным, то не подлежит никакому сомнению, что он известен всякому, сознательно основывающему на нем свои гражданские сделки. Тот, кто пользуется предоставляемыми им льготами, не может отговариваться неведением невыгодных последствий, сим же законодательным актом устанавливаемых" (89 N 86. См. 69 N 489).

6. Тяжущийся, ссылающийся на не обнародованную в установленном порядке юридическую норму, обязан доказать ее существование.

"Что касается законоположений, также имеющих силу закона, но во всеобщее сведение не обнародованных, то судебные установления обязаны ими руководствоваться, как это разъяснено уже Сенатом, лишь при следующих условиях: если законоположения эти помещены в Полном Собрании законов, то стороны, на них ссылающиеся, обязаны указать, где они там напечатаны (реш. 1877 г. N 56), а если они и в это собрание не вошли,- представить точный их список (реш. 1875 N 68, 1889 N 7)". (Гражд. 1904 N 60). См. 91 N 79.

"Приведенное поверенным железной дороги 6 примечание представлено к делу в виде выписки из списка дополнительных сборов, опубликованного в Собрании узаконений и распоряжений правительства за 1891 г. N 63, ст.672, между тем, как в § IV имеются только три примечания, и в них не содержится правило в том виде, как оно приведено в списке, а затем ничем со стороны дороги не удостоверено, что это правило было издано и опубликовано впоследствии уполномоченной на то властью" (гражд. 1903 N 128).

"В случае не представления к делам тяжущимися подлинного сборника тарифов, в котором требуемое постановление опубликовано, он обязаны представить судебному месту как копии отдельных постановлений тарифа, так равно и правил применения этого тарифа, причем копии эти должны быть надлежащим порядком засвидетельствованы. Установленным порядком засвидетельствованными копиями будут те, верность коих удостоверена лицами, в закон для этого указанными: нотариусами (1 п. 128 и 278 ст. Пол. о нот. части), а в случаях, предусмотренных во 2-й статье сего положения, мировыми и городскими судьями, уездными членами окружного суда, а в Царстве Польском также и членами гминных судов (ст.223 того же положения), в Сибири же и чинами полиции (Собрание узаконений, 1896, N 61, ст.732). Если же копия тарифа или выписки подлежащей части его получается из судебного или иного правительственного учреждения, то засвидетельствование верности этим учреждением имеет, конечно, также силу засвидетельствования установленным порядком. Наконец, ввиду распоряжения министра путей сообщения... выше означенные копии могут быть представляемы в суд и по засвидетельствовании их станционным начальством" (Град., 1904, N 60; см. 1904, N 61).