Российская политика в Афганистане: в ожидании перемен

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Книга Перемен" Ю. С. Владимиров, 195.48kb.
• Российская благотворительность в зеркале сми, 1928.17kb.
• Политика великих держав в афганистане и пуштунские племена (1919 ­ ­- 1945), 708.72kb.
• Книга перемен 2-е издание исправленное и дополненное, 11892.43kb.
• Темы: Итоги 8 месяцев 2011: официальная статистика и реальные данные Сбывшиеся и несбывшиеся, 147.71kb.
• Программа дисциплины «политические отношения и политический процесс в современной россии, 391.92kb.
• Тест Российская империя в начале, 2194.32kb.
• Программа Артур М. Холст *6198 Российская Федерация Экологическая Политика и Городские, 70.86kb.
• Тематика курсовых работ «Экономическая теория» Банковская система и особенности, 143.68kb.
• Александр Чайковский: Терроризм и наркота: в Москву едет командующий вс США и нато, 163.34kb.

Российская политика в Афганистане:

в ожидании перемен


Текущая ситуация

Говорить о том, что нынешняя ситуация в Афганистане для России складывается неблагоприятно, не в новинку. Тем не менее, обозначим основные моменты, из которых складывается общая картина.

1) Сохраняющаяся в Афганистане кризисная ситуация продуцирует постоянно усиливающуюся прямую и явную угрозу национальной безопасности России. Позитивных изменений в этом плане на протяжении последних десятилетий не отмечалось.

2) Суть угрозы: дестабилизация непосредственно примыкающего к российским границам геополитического пространства, террористическая и наркотическая экспансия, экспорт исламского радикализма.

3) Возможные последствия: подпитка деструктивных тенденций в развитии российского общества, дальнейшее расшатывание его социально-политических основ, ущерб здоровью нации.

4) Сложившейся обстановке благоприятствует отсутствие в Исламской республике Афганистан (ИРА) дееспособного и ответственного национального правительства, способного приостановить и повернуть вспять конфликтные процессы.

5) На руку исламистам обстановка в странах Центральной Азии, являющихся своего рода буфером между Россией и Афганистаном. Этот буфер может оказаться недолговечным. Исламистские движения, выступающие в роли радетелей социальной справедливости, защитников «униженных и оскорбленных», увеличивают количество своих сторонников. Альтернативная либеральная оппозиция, по сравнению с исламистами, менее живучая, цепкая и большой популярностью не пользуется. Поэтому выбор в Центральной Азии скуден − либо авторитарные, светские режимы, которые держатся на силе, клановых связях и внешней поддержке, либо «религиозники» с уклоном в ваххабизм.

6) Не может положиться Россия на то, что в Афганистане наведут порядок США и их западные партнеры. Позиция МССБ − проигрышная, с каждым месяцем это становится все более очевидным. Но даже если западники одержат верх (совершенно фантастический вариант с учетом текущего расклада), то едва ли станут заботиться о российских интересах. До сих пор они в этом замечены не было, по крайней мере, на афганском треке. Американцы и их союзники по НАТО стремятся к расширению собственного влияния в регионе и вытеснению оттуда России.

7) Афганская стратегия Б.Обамы в конечном итоге несовместима с российскими интересами. После «достойной ретирады» МССБ в Афганистане и ряде соседних стран останутся американские военные базы и опорные пункты, которые позволят Вашингтону «дирижировать» разрастающимся хаосом, направляя его в «нужное» русло.

8) Исправлению сложившегося положения вещей способствовала бы корректировка российского подхода к афганским делам. Принципиальные установки на восстановление мирного, самостоятельного, процветающего и нейтрального Афганистана, свободного от терроризма и наркопреступности, на создание там эффективных институтов государственного управления, восстановление экономического потенциала, развитие демократических институтов и т.д.¹ нуждаются в подкреплении конкретными шагами для достижения поставленных целей.


Тенденции развития

Из всех мировых держав именно Россия терпит наибольший ущерб от того, что происходит в Афганистане, однако влияние, которое она сегодня оказывает на развитие этой страны, представляется весьма незначительным.

Между тем, почти на всем протяжении XIX и XX веков, вплоть до конца 80-х годов прошлого столетия Россия была крупнейшим международным игроком в регионе и на афганской площадке. Поражение в войне 1979−1989 годов было крайне болезненным, ускорило крах социалистического строя и стоило СССР государственной целостности и стабильности. Тем не менее, несмотря на огромные трудности, с которыми столкнулась новая Россия, сворачивание ее присутствия за рубежом, в том числе в жизненно важных для национальной безопасности регионах (среди них и Центральная Азия с Афганистаном) не было неизбежным. Это явилось следствием не столько объективных обстоятельств, сколько субъективного курса российского руководства в первой половине 90-х гг.

Имелось в виду в одночасье избавиться от бывших союзников, чтобы бросить все ресурсы на совершенствование молодой демократии, которая, заметим на полях, «совершенствуется» до сих пор. О том, что в основе этой линии лежало стремление высшего эшелона «демократического» государства активно богатеть в связке с партнерами-олигархами, не отвлекаясь на Кубу, Вьетнам, Монголию или Афганистан, сегодня не знает только ленивый. Про то, что этот курс, отвечавший прежде всего интересам США и Запада, способствовал дальнейшему развалу страны, тоже известно.

После вывода из Афганистана 40-й армии советское российское влияние в этой стране могло быть в значительной степени сохранено. Для этого требовалось поддерживать остававшееся у власти в Кабуле правительство Наджибуллы, которое при всех своих изъянах было более жизнеспособным, чем нынешнее руководство во главе с Х.Карзаем. Если бы после крушения СССР не была остановлена российская военно-техническая и другая помощь, то в апреле 1992 г. Наджибулле не пришлось бы оставить свой пост, и еще через четыре года его бы не повесили у ворот президентского дворца. Характерно, что на эту тему нередко высказываются и пакистанские политологи: сейчас, по прошествии 20 лет после указанных событий, они сетуют на недальновидность курса своего правительства на свержение Наджибуллы. Дескать, если бы оно с ним договорилось и поддержало, то Афганистан не пошел бы «вразнос», удалось бы избежать прихода талибов и последующих трагических событий, обернувшихся нынешней тупиковой и по существу катастрофической ситуацией, от которой не в последнюю очередь страдает и Пакистан.

Победившие группировки моджахедов не сумели успокоить страну. Начались усобицы, Афганистан захлестнула волна насилия, разборок между бывшими союзниками. Бандформирования хозяйничали во всех провинциях, обильно проливая кровь и добивая национальную экономику. Возникновение Движения талибов (ДТ) было объективной реакцией афганского общества на этот беспредел. В 1993-1994 гг. началась гражданская война, причем противоборствующие стороны разделяла принадлежность к различным этническим общинам. Талибы были пуштунами, представлявшими самую многочисленную народность в Афганистане, а их противники − таджиками, узбеками, хазарейцами и представителями других национальных меньшинств.

К 1996 г. талибы поставили под свой контроль почти всю территорию Афганистана и провозгласили создание Исламского эмирата Афганистан (ИЭА). Правительство все еще формально существовавшего Исламского государства Афганистан (ИГА) во главе с президентом Б.Раббани и министром обороны А.Шах Масудом переместилось в остававшиеся под их властью северо-восточные районы − провинцию Бадахшан и долину Панджшер. Там базировались вооруженные силы Объединенного фронта, или Северного альянса, которыми командовал Масуд.

Американцы и пакистанцы, разочарованные неудавшимся правлением моджахедов, поддержали ДТ. ЦРУ США и Объединенное разведуправление Пакистана позаботились, чтобы это Движение окрепло и выиграло схватку с масудовцами.

Вашингтон, закрыв глаза, на радикальный исламизм и обскурантизм талибов, решил, что они могут навести порядок в стране и их можно использовать для расширения американского присутствия в Афганистане и доступа к региональным сырьевым ресурсам. Речь шла в первую очередь о дорогостоящем и масштабном энергетическом проекте − строительстве газопровода из Туркменистана через Афганистан и Пакистан, который намеревался осуществить консорциум с участием компаний США, Японии и Южной Кореи. Главную роль в консорциуме играла американская компания ЮНОКАЛ. Талибы пообещали создать для строительства нормальную обстановку, т.е. обеспечить безопасность маршрута и получили за это аванс в 400 млн. долл. (формально эта сумму предназначалась для осуществления технико-экономического обоснования проекта, т.е. на работу, справиться с которой талибы априори могли). Реализация проекта мыслилась как первый шаг на пути к укреплению в стране экономического и политического влияния США с прицелом на дальнейшую экспансию в Центральной Азии.

Исламабаду также хотелось газопровода и соответствующих дивидендов, однако в политическом плане пакистанцы работали, естественно, на себя. Афганистан мыслился ими как своего рода продолжение Пакистана, плацдарм, обеспечивавший «стратегическую глубину» для упрочения своих позиций в регионе, в первую очередь, с прицелом на не прекращавшееся противостояние с Индией.

Правление талибов выгодно отличалось от правления моджахедов. При всей своей жестокости, варварских методах уничтожения политических и религиозных противников и неисламских культурных ценностей, систематических нарушениях прав человека, особенно женщин, всевозможных запретах на достижения современной цивилизации, не соответствовавшие исламским обычаям и догмам многовековой давности, ДТ сумело обеспечить в Афганистане относительную стабильность, внутреннюю безопасность, условия для торговли, экономического развития.

Однако медовый месяц в отношениях Запада и Исламабада с талибами длился недолго. На территории Афганистана нашел убежище Усама Бен Ладен, которого американцы обвинили в причастности к взрывам их посольств в Найроби и Дар-эс-Саламе в августе 1998 г. ДТ отказалось выдать главаря «Аль-Каиды», ссылаясь на пуштунский кодекс чести, предполагавший нерушимость законов гостеприимства. В качестве компромисса предлагалось судить «террориста номер один» в Афганистане по законам шариата, либо в нейтральной мусульманской стране при наличии убедительных доказательств его причастности к терактам. Вашингтон это не устроило и 20 августа американцами были нанесены удары крылатыми ракетами по районам в Афганистане, где предположительно мог находиться Бен Ладен. Отношения между США и талибами, понятно, испортились, и планы строительства газопровода пришлось отложить.

Тем не менее, надежд, что с талибами удастся договориться, убедить их занять более умеренную позицию, совместимую с американскими интересами, в Белом доме не теряли. Убедившись в бесплодности ракетных налетов, американцы возобновили негласные связи с талибским руководством, которые поддерживались вплоть до сентября 2001 г. При этом помощь Северном альянсу США не предоставляли, − учитывалось его тяготение к России.

В чем-то схожим было поведение пакистанцев, разочарованных, что ДТ не стало послушным орудием в их руках. Талибы были капризными, строптивыми и, принимая пакистанскую помощь (в т.ч. военную), не соглашались на полюбовное урегулирование давнего афгано-пакистанского спора о границе. На Линии Дюранда происходили вооруженные инциденты, стычки. Раздражал Пакистан и «чрезмерный» экстремизм талибов, напряженность в их отношениях с Западом. И все же бросать на произвол судьбы свое детище пакистанцы не собирались.

В Исламабаде функционировала Группа поддержки Афганистана (Afghanistan Support Group). В нее входили представители посольств многих европейских стран, США, Канады, ООН, других международных организаций и различных НПО. Задача этой структуры, как видно из самого ее названия, заключалась в гуманитарной помощи Афганистану (поставки продовольствия, предметов первой необходимости). Кроме того, возможности ASG широко использовались для разведывательной деятельности и «наведения мостов» с талибами. Тайные переговоры шли постоянно − в Пакистане и других странах (Объединенных арабских эмиратах, Туркмении, Японии), в них участвовали и пакистанцы, и представители западных стран. Какими бы ни были талибы, они представляли реальную политическую силу, имевшую свои корни в афганском обществе и контролировавшую почти всю территорию страны, − поэтому игнорировать ее было нельзя.

Что же касается России, то она делала акцент на нелегитимности ИЭА, на том, что Москва имеет дело только с властями ИГА, «признанного мировым сообществом». Отдельные встречи между российскими представителями и талибами все же «случались» (например, в связи с дипломатическими усилиями по освобождению экипажа самолета ИЛ-76, задерживавшегося ДТ в Кандагаре с августа 1995 по август 1996 г.), однако показательными для отношений сторон они так и не стали.

Бесспорно, у России имелись веские основания не любить талибов. В октябре 1996 г. непризнание и осуждение режима ДТ прозвучало на встрече в Алма-Ате глав государств России и Центральной Азии. Причина заключалась как в исламском радикализме ДТ, так и в его восприятии в качестве «американо-пакистанского проекта». Главная причина заключалась в «исламской солидарности» Движения Талибан с сепаратистами, бесчинствовавшими на Северном Кавказе. Исламский Эмират приютил у себя чеченских боевиков, контактировал с «правительством» А.Масхадова, а в декабре 2000 г. установил дипломатические отношения с «независимой Ичкерией». После протеста, заявленного Россией, духовный вождь ДТ мулла Омар запретил талибам общаться с российскими дипломатами.

Еще раньше, в мае 2000 г., отряды талибов, продолжая теснить северян, вышли на таджикскую границу, которую тогда охраняла российская 201-я мотострелковая дивизия. Возникла опасность того, что в случае попыток инфильтрации подразделений ДТ через границу с Таджикистаном может произойти прямое столкновение российских и афганских частей. В этой связи ряд российских государственных деятелей (секретарь Совбеза С.Б.Иванов, вице-премьер И.И.Клебанов, помощник президента С.В.Ястржембский) в унисон сделали ряд воинственных заявлений. Если талибы, сказал С.Б.Иванов, усилят давление на Таджикистан, который является союзником России по Договору о коллективной безопасности, и «начнут агрессию», то «могут быть предприняты какие-то меры, в том числе военные»².

Вместе с тем, хотя И.И.Клебанов говорил, что с военно-технической точки зрения Россия готова к нанесению по территории Афганистана, эксперты были уверены в обратном³. А, как известно, угрозы, не подкрепленные реальной силой, имеют эффект обратный желаемому. Так что если бы талибы (неплохо осведомленные об истинном положении вещей⁴) и впрямь планировали крупные трансграничные вылазки, то демарши представителей Москвы их бы не остановили.

Если сравнить американский и российский подходы ДТ, то их сближало отсутствие последовательного, концептуального подхода. Американцев в зависимости от ситуации «шарахало» от переговоров к применению грубой силы и наоборот. Россия же ограничивалась ролью осторожного наблюдателя, в отдельных случаях «ради разнообразия» начиная размахивать «чапаевской саблей». Вместе с тем очевидно, что американские дипломаты и представители спецслужб гораздо активнее вели себя на афганском направлении, тогда как их российские коллеги демонстрировали заметную пассивность.

Помимо того, что на российский modus operandi влияли негативный опыт 1979-1989 гг. (обжегшись на молоке…), общая слабость Москвы в первую декаду после обретения «демократии и независимости», сказывалось и стереотипное восприятие талибов (фанатики-обскурантисты, всегда враждебные мировому сообществу). Понятно, что это не способствовало объективным оценкам и проведению прагматичного курса. Как водится, реальная картина была не черно-белой, а многоцветной. Нельзя отрицать, например, что российским интересам отвечали антинаркотические установки талибов. Производство опийного мака на территории Афганистана было запрещено, нарколаборатории уничтожены, и к 2000 г. наркопроизводство резко пошло на спад. Все посевы и инфраструктура тогда, между прочим, переместились на север («под крылышко» руководства ИГА), откуда осуществлялся экспорт наркотиков в ту же Россию и другие страны.

Обращало на себя внимание и то, что в то время талибы широко не практиковали террористических методов борьбы. Да, они открыли в Кабуле чеченское посольство, но существенных фактов непосредственного участия талибов в событиях на Северном Кавказе выявлено не было. И если бы российские представители добивались поддержания с ними устойчивых рабочих контактов, это позволило бы работать с ДТ на упреждение и ослабление афгано-чеченской связки. А так ресурсов для этого не имелось. Когда в январе 2001 г. в Пакистан прибыл «вице-президент Ичкерии» З.Яндарбиев для антироссийской пропаганды и сбора средств «сражающимся братьям за веру», российской дипломатии нечего было этому противопоставить, кроме формальных протестов официальному Исламабаду.

Не менее важно и другое. Активность на афганском треке, даже если она не приносила сиюминутной выгоды, позволяла быть в теме, отслеживать ситуацию, рассчитывая на выигрыш в перспективе. Несмотря на запрет муллы Омара, к талибским функционерам, в том числе в посольстве ДТ в Исламабаде, можно было подбирать «ключики», выводя их на общение. Американцев талибы не любили больше, чем русских, и все же шли с ними на контакт. Значит, и российские представители могли этого добиваться.

Наверняка найдется немало желающих оспорить эту точку зрения, сославшись на события 11 сентября 2011 г. и последовавшие за этим перемены в политике США. Вот ведь − «цацкались» американцы с исламистами, и получили в ответ самый масштабный теракт в истории человечества. В общем, «за что боролись, на то и напоролись». Следовательно, Россия поступала правильно, дистанцируясь от талибов и вообще происходящего в Афганистане − иначе имела бы «бледный вид», как американцы сейчас. Ведь их возврат к силовым методам и вторжение в Афганистан успехом не завершилось, напротив, обернувшись крупнейшими военно-стратегическим и политическим поражением США в XXI веке.

Сейчас мало кто ставит под сомнение тот факт, что в 2001 г. США приняли пагубное для своих собственных интересов и интересов стран региона решение − насильственно заменить режим талибов «демократическим правлением». Судят по результату, а результат спустя десять лет после начала интервенции бросается в глаза: демократии в Афганистане нет и в помине, а теругроза с его территории не только не пошла на убыль, но «расцвела» еще пуще, чему немало способствует прогрессирующая деградация обстановки в стране.

Афганский журналист Н.Ацакзай выражает мнение большинства наблюдателей как в Афганистане, так и за его пределами. Анализируя причины почти повсеместного отторжения правления Х.Карзая, он говорит об «ужасающе разросшейся коррупции (многомиллиардная иностранная помощь осела в карманах афганских и международных чиновников»), о развале экономики и системы образования⁵.

Подавляющее большинство западных специалистов отмечает, что поставленных целей США так и не добились. «В Афганистане до сих пор нет ни крепкого правительства, ни безопасности. Соответственно, нет и соблюдения прав человека и роста благосостояния населения». Страна сегодня охвачена партизанской войной⁶. Т.Барфилд из Бостонского университета пишет о том, что если в 2001 г. афганцы настолько хотели мира, что приняли предложенный западниками вариант, то сейчас в стране доминируют «совершенно другие настроения»⁷. Примерно в том же ключе рассуждает пакистанский эксперт, бывший заместитель министра иностранных дел Т.О.Хайдер. «На долю народа Афганистана выпали невообразимые страдания: непрекращающийся вооруженный колнфликт, жертвы среди мирных жителей, уничтожение собственности, разрушение и без того хрупких государственных структур. В стране, охваченной эндемической коррупцией и наркоторговлей, вновь правят бал военные бароны»⁸.

Вероятно, следовало не идти «большой войной» на ДТ, а продолжать с ним разговор, одновременно осуществляя силовое давление, нанося выборочные удары по опорным пунктам экстремистов, ужесточая антиталибские санкции и оказывая массированную экономическую и военно-техническую помощь Объединенному фронту. Однако такого рода вариант, который по некоторым данным он рассматривался Вашингтоном после сентябрьской атаки, не устроил его по ряду причин. Во-первых, он было рассчитан на сравнительно длительный период времени, тогда как президентская администрация нуждалась в быстром и мощном контрударе, который произвел бы впечатление на американских избирателей, показав − Белый дом не сидит, сложа руки. Во-вторых, Вашингтон не хотел усиливать Северный альянс, учитывая его тесное сотрудничество с Россией. И, наконец, в третьих, американские власти мыслили в русле экспансионистской парадигмы, ставшей доминантой внешней и оборонной политики США в годы после «холодной войны». В этом плане сформировавшаяся осенью 2001 г. ситуация была, что называется, «нарочно не придумаешь», открывая удобнейшую возможность для распространения зоны американского военно-политического и экономического влияния на Афганистан. Предполагалось, что он станет трамплином для дальнейшего проецирования мощи США на центральноазиатском направлении. Плюс − создавались дополнительно благоприятные условия для «работы» на иранском участке, давления на Китай. Все это было слишком соблазнительным, чтобы отказываться от вторжения в Афганистан, ограничившись мерами, пусть, более эффективными, но менее эффектными.

Первое время после разгрома талибов положение не было однозначно проигрышным. В Афганистане можно было создать устойчивое государство, опирающееся не только на иностранные войска, но и пользующееся широкой социальной поддержкой. Однако в одночасье такую задачу было не решить: требовалось подготовить общество к переменам, провести необходимые мероприятия: просветительские, экономические, социальные, политтехнологические, наконец.

Конечно, афганское общество устало от талибов, но это не означало, что оно с аплодисментами примет любой режим, навязанный извне. Надо еще учитывать психологию афганцев, которые всегда выражали острую неприязнь к чужакам, учивших их как жить. В стране в значительной степени сохранялась племенная структура и люди, существовавшие в ее рамках, заботились о сохранении в неприкосновенности традиционных укладов. Поэтому к реформам а, тем более к революционным переменам там неизменно относились с опаской. Да и тот позитив, который все же привнесли в национальную жизнь талибы (положив конец крайне тяжелому периоду первой половины 90-х годов) не был забыт.

Все эти вещи не стали принимать во внимание американские социальные и политические «инженеры». Они были твердо убеждены, что «знают, как лучше», и все другие страны и народы должны быть им благодарны за их усилия. В итоге уже в декабре 2001 г. была спешно созвана Боннская конференция, «освятившая» сформированное на скорую руку временное правительство. Казалось, кавалерийская атака «во славу демократии» завершена, и перед Афганистаном да и всем регионом открываются замечательные возможности − рост благосостояния и благоденствия.

Опьяненные победой американцы уверились в своих возможностях перекраивать Афганистан по собственным меркам. Главой государства был «назначен» не пользующийся достаточным авторитетом в стране Х.Карзай, которому предписывалось строить демократию и, естественно, блюсти американские интересы. Все последовавшие выборы, как президентские, так и парламентские, грубо подтасовывались. То, что в такой ситуации талибы снова подняли голову, собрались с силами и начали успешную борьбу против афганских властей и оккупационных войск, нисколько не удивительно. К середине нулевых Афганистан вновь начало охватывать пламя гражданской войны.

Иногда высказывается мнение о том, что, на самом деле, не все так плохо, и ситуация в Афганистане улучшается чуть ли «не по дням, а по часам»⁹. Помимо «прогресса» в экономике, культуре, политике и пр., акцентируются «значительные достижения» МССБ в борьбе с вооруженной оппозицией¹⁰. В частности, в этом уверяет Дэвид М.Родригес, заместитель командующего МССБ в 2009-2011 гг. По его словам, «везде, где мы прилагали наши усилия, имеются несомненные успехи»¹¹. Столь же оптимистичны его оценки уровня подготовки и эффективности Афганской национальной армии (АНА) и полиции (АПА)¹².

Действительно, в результате возросшей военной активности натовцев увеличилось количество уничтоженных боевиков и их командиров, сократились контролируемые ими территории. Наверное, справедливы и утверждения, что популярность талибов в афганском обществе отнюдь не зашкаливает.

Однако талибы давно доказали свою живучесть и потеря энного количества «штыков» никогда не была для них проблемой. Их тактика − не ввязываться в крупные сражения и уходить из уездов и провинций, где осуществляют наступление коалиционные силы, с тем, чтобы через некоторое время туда вернуться. Наибольший материальный и моральный ущерб западникам и афганским официальным властям повстанческие группировки наносят диверсиями и террористическими актами, которые сегодня проводятся все более интенсивно, с большим размахом. Что же до популярности ДТ, то она и до 2001 г. не была высокой. Местное население принимало талибов не потому, что они ему нравились, а поскольку не видело им достойной альтернативы. Это касается и деятельности правительства Б.Раббани в 1992-1996 гг., и деятельности правительства Х.Карзая. Последнее не располагает (и никогда не располагало) сколько-нибудь серьезным влиянием и контролирует ситуацию лишь условно. Вооруженная оппозиция за прошедшую декаду, напротив, резко увеличила свои возможности, и во многих районах страны создала параллельные органы власти.

Едва ли можно согласиться с тезисом о сколько-нибудь высокой подготовке АНА и АПА. Наверное, и впрямь имеются отдельные подразделения, хорошо вымуштрованные натовцами, однако, судя по всему, эти единичные случаи погоды не делают. Большинство экспертов (как, например, тот же Н.Ацакзай) придерживаются противоположной точки зрения − в массе своей афганские армия и полиция ненадежны и чаще всего представляют собой «вооруженную толпу», служащую интересам отдельных командиров, политических сил или кланов. Кроме того, какой бы ни была выучка АНА и АПА, их эффективность в конечном счете определяется доверием населения к центральному правительству. А этого как раз нет.

Какими бы ни были военные достижения МССБ и рост квалификации афганских силовых структур, одним этим не переломить ситуацию. Военные успехи должны подкрепляться опорой на общенациональную силу, которой действительно можно было бы передать ответственность за положение в стране. Однако найти замену нынешнему руководству ИРА до сих пор не удалось. Вот почему спустя десять лет, прошедших после операции «Несокрушимая свобода», Вашингтон снова пытается договариваться с талибами и их союзниками. История как бы повторяется, только на более крутом своем витке, когда ставки существенно выросли. Американцы начали с переговоров с талибами, дважды «перебили» этот процесс силовыми операциями (в 1998 г. и с 2001 г. по настоящее время) и вновь вынуждены налаживать контакты с исламистами.

Не нужно строить иллюзий, воображая, что американцы ни при каких условиях не пойдут на сделку с исламистами. На это обращают внимание и специалисты из Института востоковедения РАН. «Вопреки сложившемуся среди части экспертов мнению, США не ставят под сомнение необходимость сотрудничества с исламистами (за исключением тех случаев, когда табу на это сотрудничество накладывается по настоянию Израиля). Согласно имеющимся прогнозо-аналитическим документам, выработанным ведущими экспертами из спецслужб США, они считают, что ближайшее будущее региона принадлежит исламистами и не верят в перспективы скорого усиления либерально-демократических сил в ведущих странах Большого Ближнего Востока»¹³. Понятно, что Афганистана и его соседей это касается в первую очередь.

Что до России, то в 2001 г., то она, как, собственно, и другие ведущие державы мира, одобрила интервенцию США. Этот шаг был обусловлен двумя основными мотивами: 1)нежеланием портить отношения с крупнейшим государством Запада; 2) расчетами на то, что американцам удастся ликвидировать источник терроризма вблизи российских границ. Сейчас совершенно ясно, что ни первая, ни вторая цель не были достигнуты.

Отношения с США существенно ухудшились, и заявляемая Москвой поддержка Вашингтона (в т.ч. открытие северного маршрута поставок для МССБ) не помешала последнему ущемлять российские интересы на пространстве СНГ, в разоруженческой, нераспространенческой и других сферах. Терроризм же в Афганистане не только не был уничтожен, но и стал набирать обороты, выйдя на уровень гораздо более высокий, чем до 2001 г. Активность бандгруппировок уже не ограничивается пределами ИРА, все больше воздействуя на положение в странах Центральной Азии. При этом (чего не было в период Исламского эмирата), резко увеличилось афганское наркопроизводство. С учетом «обстоятельств» талибы изменили своей прежней политике, рассматривая продажу наркотиков как один из основных источников финансирования своей вооруженной борьбы. «Кормятся» за счет наркопроизводства и наркотрафика и многие представителе официального Кабула. В результате поток наркотиков в Россию растет с каждым годом, растет соответственно и число наркозависимых, что наносит огромный ущерб национальной безопасности. Реальные меры, которые могли бы приостановить или замедлить этот процесс США и их западными союзниками не принимаются.

Несмотря на эти чрезвычайно тревожные явления, характер российского подхода оставался прежним: избегать глубокого вовлечения в афганские дела, ограничиваясь отдельными гуманитарными акциями и небольшими экономическими проектами. Как говорят российские дипломаты, «мы не должны позволить американцам затянуть нас в афганское болото». Что ж, определенный резон в такой линии «невмешательства» есть − американцы кашу заварили, пусть сами ее и расхлебывают, а мы будем напоминать им об их обязательствах. Пока, мол, не выполните мандат ООН (резолюция Совета безопасности 1386), из Афганистана уходить не имеете права¹⁴.

Безусловно, политическая активность России (по мере обострения положения в Афганистане и всем регионе) постепенно возрастала. Она участвовала во всех крупных международных форумах по Афганистану, способствовала выработке соответствующих политических решений. Кроме того, начались регулярные консультации по афганской проблематике в рамках Шанхайской организации сотрудничества. Функционирует контактная группа ШОС-Афганистан. Афганская проблема обсуждалась в различных двусторонних и многосторонних форматах, включая встречи «четверки» − президентов Афганистана, Пакистана, России и Таджикистана.

Тем не менее, реальный вклад России в афганские дела более чем скромен. В ее «послужном списке» − списание долга ИРА¹⁵, разовые гуманитарные и военные поставки. Многое говорится о восстановлении экономических объектов, построенных еще советскими специалистами (туннель Саланг, навигационные сооружения в Джелалабаде и др.), но мало что для этого делается. Россия готова восстанавливать эти объекты лишь при условии выделения США или другими странами на это финансовых средств. Иными словами − дать своим компаниями заработать за счет западников, избегая инвестиционных рисков со своей стороны. Подобная позиция не способствует улучшению имиджа России в регионе, создается впечатление о ее недостаточной самостоятельности, излишней меркантильности и незаинтересованности в развитии Афганистана. Нежелание «раскошелиться во имя российско-афганской дружбы» проявляется и в вопросе продаж военной техники, прежде всего, вертолетов, которые особенно нужны вооруженным силам ИРА. Поставлять Россия готова, но только за деньги натовцев.

Российская позиция обусловлена отсутствием четкого концептуального видения возможного выхода из афганского тупика и опасениями, что такой выход, если он все же «прорежется», может привести к созданию ситуации, еще меньше отвечающей интересам Москвы, чем нынешняя. Видимо, именно поэтому она «со скрипом» соглашается на шаги, которые могут вести к диалогу с вооруженной оппозицией ИРА, практически уже неизбежному, что понимают в Вашингтоне, европейских столицах, Исламабаде и Кабуле. Москва поддерживает курс на национальное примирение и реинтеграцию (одобренный на Лондонской и Кабульской конференциях по Афганистану, но при этом выносит на первый план те «ограничители», которые фактически, выхолащивают его. Реинтегрировать в афганское общество можно лишь тех участников незаконных вооруженных формирований, кто не запятнал себя преступлениями против афганского народа, а «мириться» − с теми, кто сложил оружие, признал Конституцию ИРА, порвал с Аль-Каидой и другими террористическими группировками. Упор делается и на эффективном соблюдении санкционного режима, введенного резолюцией Совета Безопасности 1267 − исключение бывших террористов из санкционных списков ООН возможно только на индивидуальной основе¹⁶.

Между тем, реальные игроки на афганском поле (тоже подписавшиеся под лондонскими и кабульскими решениями) относятся к отмеченным «ограничителям» достаточно гибко, как к определенной вынужденной условности, которой на каком-то этапе можно будет поступиться. В настоящее время сила на стороне талибов и навязывать им условия участия в диалоге почти невозможно. К тому же вести разговор имеет смысл лишь с теми представителями вооруженной оппозиции, кто обладает силой, а, значит, и влиянием, от кого зависит развитие обстановки в Афганистане. В случае если та или иная группа вооруженной оппозиции или, лидер талибов изъявят пожелание пойти на контакт, то американцы, европейцы (либо пакистанцы), прежде всего, станут принимать во внимание их политический и военный вес, готовность идти на компромиссы, а не иные критерии. В общем, это вполне объяснимый прагматизм игроков, которые находятся «в деле».

Определенным признаком того, что к этой группе может примкнуть и России, стало введение должности спецпредставителя президента РФ по Афганистану, которую в марте 2010 г. занял З.Н.Кабулов. В его заявлении 28 марта, хоть и прозвучала известная российская позиция, но в сравнительно мягкой нюансировке. Акцент был сделан на том, что возвращение талибов к мирной жизни возможно, и они могут пойти на соблюдение «трех условий». «Если есть среди талибов такие люди, которые могут пойти на такой шаг, а они есть, мы открыты для разговора с ними». Однако каких-то практических последствий этот брошенный политический намек не имел, и Россия по-прежнему выступала в качестве не столько фигуранта «большой игры», сколько наблюдателя, комментатора и ментора.

Сегодняшнее положение во многом противоречит ее интересам, но возможные перемены (сопряженные с выходом на политическую авансцену талибов и прочих вооруженных оппозиционеров) могут противоречить еще больше. Вот и выбирается курс − не допускать «резких движений», консервируя сложившуюся ситуацию в расчете, что в какой-то момент возникнут условия для реализации новых, креативных опций. Увы, «креатив» сам по себе никогда не возникает.


Возможны варианты

Положение России на афганском направлении не безнадежно − «поезд еще не ушел». Американцы и натовцы сейчас почти полностью занимают афганскую площадку, но и у них, а не только у России, отсутствует внятная стратегия и отработанные методы восстановления и реконструкции ИРА. На этом поле Россия вполне может вырваться вперед, тем более что в отличие от Вашингтона и его союзников она не отягощена издержками десятилетней оккупации, которая обернулась многочисленными жертвами среди гражданского населения.

Россия может стать инициатором и катализатором региональных усилий, направленных на разблокирование ситуации в Афганистане, формирование там устойчивого государства, способного остановить и урегулировать конфликтные процессы. При том, что у подавляющей массы афганского населения, большинства политических сил в ИРА деятельность США и НАТО в Афганистане не вызывает особого энтузиазма, а скорее вызывает отторжение (аналогичны настроения в соседних странах), запас доверия к регионалам далеко не исчерпан. Задел уже имеется − начавшееся взаимодействие в форматах Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) и «четверки». Однако этот процесс нужно вывести за рамки верхушечных встреч и согласований. Крайне важно, чтобы «на выходе» можно было получать не только «правильные» декларации, но и программы практических действий.

Приоритетная задача − создание в ИРА правительства национального единства, отражающего интересы всех социальных слоев и политических сил страны. Потребуется длительная и кропотливая работа, которая, принимая во внимание местную специфику, должна вестись на различных уровнях, в том числе со старейшинами, через племенные сходки − джирги. Для этого было бы целесообразно организовать рабочую региональную структуру «Афганский диалог», в которую вошли бы видные общественные и политические деятели, представители мусульманского духовенства, научных кругов. Отсутствие в ней (во всяком случае на начальном этапе) официальных лиц облегчило бы налаживание связей с талибами, которые до сих пор негативно воспринимали предложения о переговорах. ДТ отказывалось разговаривать с теми, кто имел отношение к «оккупации страны» и в качестве необходимого условия любых примиренческих шагов выдвигало вывод иностранных войск из Афганистана. У регионалов в этом плане положение более выигрышное, они не могут отвечать за пребывание коалиционных сил на территории ИРА в той же мере, как Вашингтон и европейские столицы.

При ведении диалога нельзя не принимать во внимание происходящую в настоящее время фрагментацию афганской вооруженной оппозиции, которая только условно объединена под руководством Движения Талибан. Прежней централизации и консолидации власти у муллы Омара, сравнимой с той, что имелась у него до 2001 г., давно нет, хотя почти все действующие боевые группировки в той или иной степени признают его верховенство. Это относится и к наиболее влиятельной из них – «сети Хаккани», и к другим отрядам афганских, да и пакистанских талибов. Подобная «дисперсия» и облегчает, и затрудняет налаживание контактов. С одной стороны проще договариваться, когда в стане партнера существует единое руководство, с другой − если, допустим, «центр» демонстрирует неуступчивость, то можно маневрировать, действуя через более податливые периферийные отряды «повстанцев».

Необходимо вовлекать в русло диалога все этнические общины Афганистана, и, конечно, не в последнюю очередь пуштунскую − самую многочисленную, остающуюся питательной средой для талибов. Понятие «талибы» отнюдь не тождественно понятию «пуштуны», но, завоевав авторитет и уважение среди последних, находить общий язык с вооруженной оппозицией значительно проще. С учетом того, что противоречия раскалывают афганское общество во многом по «этническим линиям», без межобщинного примирения и взаимопонимания мира в этой стране не обеспечить.

Существенное условие эффективности афганского урегулирования в региональном контексте − использование возможностей, имеющихся у Пакистана, государства, сохранившего рычаги влияния на многих талибских лидеров. Известная двойственность пакистанской политики в сфере контртеррора − не повод, чтобы не сотрудничать с Исламабадом. Если Россия захочет придать импульс процессу урегулирования и даже возглавить его, то необходима активизация российско-пакистанских отношений, которые до последнего времени пребывали в состоянии застоя.

Это было вызвано несколькими причинами.

1. Фактор Индии, которая делает максимум возможного, чтобы не допустить расширения сотрудничества Москвы и Исламабада, особенно в военно-технической сфере.
   
2. Укоренившееся в российском политическом сознании представление о «двуличии» пакистанцев, которые используют различные тергруппировки в своих интересах.
   
3. Широко распространенное в Москве мнение о том, что Исламабад не вполне искренен в своих призывах к активизации отношений с Россией − это, дескать, делается для придания Пакистану большего веса в глазах США, оказания определенного давления на Вашингтон. «Смотрите, американцы, на вас свет клином не сошелся, в случае чего мы к России переметнемся».
   
4. Российский государственный и частный бизнес не манит пакистанский рынок − слишком велики риски и издержки, да и вложения требуются немалые (сами пакистанцы обычно рассчитывают на внешние инвестиции). Интенсификацию экономического взаимодействия с Исламабадом может обеспечить только целенаправленная государственная поддержка, а таковая пока прорисовывается только на уровне деклараций.
   

Однако при всех этих достаточно серьезных обстоятельствах, развитие отношений с Пакистаном − императив, если Россия, разумеется, намерена всерьез участвовать в урегулировании ситуации в Афганистане и вокруг него. Без пакистанцев, плохие они или хорошие, с этой задачей не справиться. Тем более, что роль Пакистана в региональной связке будет уравновешиваться ролью Ирана, Турции, Китая, других стран, которые могли бы войти в «Афганский диалог».

Соответствующая деятельность должна осуществляться в русле решений ООН, международных конференций по Афганистану, но с упором на самостоятельность регионалов и их творческие, инновационные решения. Взаимодействие с США и другими западными державами может продолжаться, при том, однако, понимании, что затягивание присутствия в ИРА МССБ не отвечает региональным интересам. Оно лишь способствует дальнейшему обострению проблемы, загоняет ее вглубь, не облегчая поиск возможных развязок.

Составной часть региональных усилий должна стать скоординированная программа экономической помощи Афганистану, в которой российское участие могло бы стать системообразующим.

Подытожим. Россия нуждается в изменении своего подхода к афганским делам, в более активной, созидательной политике. В противном случае, если будет продолжена прежняя тактика выжидания и фактического невмешательства, можно и опоздать «к шапочному разбору». Развязка в Афганистане рано или поздно наступит, и она не должна застичь Россию врасплох.