Если это все же так, то одна, совсем особая грань этого собирательного образа поэзия Юлии Друниной

Вид материала

Документы

Содержание Юлия Владимировна Друнина Ты помнишь? - в красное небо Мы рядом за школьною партой сидели Какие удивительные лица Мы лежали и смерти ждали – Я только раз видала рукопашный. Когда, забыв присягу, повернули Я ушла из детства Только что пришла с передовой С каждым днем становилось горше. От родного окопа Шли девчонки домой Все грущу о шинели Я никогда уже не буду людям Я принесла домой Только вдумайся Ты - рядом, и все прекрасно Я порою себя ощущаю связной Я хочу, забыть вас, полкоовчане Я не привыкла, чтоб меня жалели ... Полное содержание

Подобный материал:

• Научно практическая конференция молодых исследователей «Шаг в будущее 2011», 183.16kb.
• Фолиант желаний или утренняя сказка дедушки-вампира, 118.88kb.
• План: Раскольников не из жестокости совершил преступление, а из интереса: правда ли,, 16.87kb.
• Аллергия, кожные заболевания, 165.75kb.
• -, 501.45kb.
• Почему украина не иновационная держава: институциональный анализ дементьев, 315.04kb.
• Рассказ о Юлии Друниной. Чтение её стихов, 159.17kb.
• Если ваш ребенок левша, 1131.22kb.
• Наша новая школа, 50.13kb.
• Владимир Ростиславович Мединский, 4477.37kb.

Сергей Наровчатов как-то заметил, что поколение, вернувшееся с войны двадцати - двадцатипятилетним, не явило миру и русской поэзии какое-то единственное выдающееся литературное имя, но создало сообща - в меру таланта каждого - многогранный и яркий образ Поэта фронтового поколения.

Если это все же так, то одна, совсем особая грань этого собирательного образа - поэзия Юлии Друниной.

Судьба этой женщины и ее стихи легли в основу литературного часа «И обернулась звездою...».

«И обернулась звездою…»


Литературный час


«Нет, она не ушла от нас. Она обернулась звездою, и теперь ее имя плывет в вечность и будет напоминать грядущим поколениям о поэтессе, которая нам оставила свое сердце и свои чудесные мужественные стихи».¹

Многие видели ее на телеэкранах. Оператор часто останавливал камеру на этом сосредоточенном, со следами глубокого внутреннего волнения, порой даже душевного смятения лице. Народный депутат бывшего СССР, поэтесса Юлия Владимировна Друнина... А потом пришло трагическое известие: Друнина покончила с собой.


Есть имена - знаки, имена, - камертоны. Когда речь заходит о поэтах фронтового поколения, одно из таких имен - ^ Юлия Владимировна Друнина.

За спиной Юлии Друниной всю жизнь звучало эхо войны, с которой она принесла священное чувство товарищества и человеческого достоинства.

«Война!» -

То слово,

Словно пропуск в душу...

Тесней

Редеющий солдатский строй!

Я верности окопной

Не нарушу,

Навек останусь

Фронтовой сестрой.

А если все же

Струшу ненароком,

Зазнаюсь,

Друга не замечу боль,

Ты повтори мне

Тихо и жестоко

То слово –

Поколения пароль...

(«Пароль»)


Юлия Друнина выросла в Москве, в учительской семье. Время было, скажем так, странное. Рассекреченные сегодня «белые пятна» истории оказываются зловещего цвета. Но - полет Чкалова, полярная троица Папанина, Магнитка и Днепрогэс, Халхин-Гол и Испания...

В семьях, особенно среди интеллигенции, где родители о многом если не знали, то догадывались, детей усиленно оберегали от изнаночных сторон жизни. Отцы и матери всеми силами старались, чтобы детям было легко и светло. Трудно сейчас сказать верно или неверно поступали старшие. Но... подрастало поколение, о котором Юлия Друнина позже скажет: «Вполне закономерно, что в трагическом сорок первом, оно стало поколением добровольцев...».

^ Ты помнишь? - в красное небо

Взлетали черные взрывы.

Ты помнишь? - вскипали реки,

Металлом раскалены.

Каждое поколение

имеет свои призывы.

Мы были призывниками

Отечественной войны.


(«Ты помнишь? - в красное небо…»)


Юлия Друнина вспоминает свое детство: «Длинные дремучие коридоры, пустынные таинственные лестницы: «черная», «винтовая», загадочно гудящая «моторная» - все это мир моего детства... Здесь мы носились, как угорелые, лихо скатывались по перилам, секретничали, ссорились и мирились... Мы дети, дружили крепко и верно.

И самое большое, самое захватывающее счастье: чтение, сумасшедшее чтение запоем, тайком в полутьме под лестницей, на подоконнике в коридоре, в школе на, уроках под партой, ночью с фонариком под одеялом.

У меня это было настоящей страстью. Не знаю, возможно ли такое у ребенка сейчас, когда в каждый дом вошел могущественный гипнотизер - телевизор...» ².

Читать Юля научилась в 4 года. «Природа наградила меня зрительной и слуховой памятью на все, что связано с чтением. Я невольно фотографировала в мозгу даже расположение строк, интервалы, знаки препинания.

Поэтому, прослушав несколько раз ту или иную сказочку и следя глазами за страницами, я вскоре ухитрялась «читать», не зная еще и букв. И так, незаметно для себя, выучилась грамоте».³

В школу Друнина пошла в шесть с половиной лет. В автобиографии она писала: «Отношения с точными науками у меня сразу же сложились абсолютно безнадежно». Поэтому Юлия никогда не сомневалась в том, что будет литератором.

«Меня не могли поколебать ни серьезные доводы, ни ядовитые насмешки отца, пытающегося уберечь дочь от жестоких разочарований. Он-то знал, что на Парнас пробиваются единицы. Почему я должна быть в их числе».⁴

Писать стихи Юля начала еще в школе. Писала в основном о любви, о природе, о прекрасных дамах, ковбоях, рыцарях и т.д.

В 1938 году Центральный дом художественного воспитания детей объявил конкурс на лучшее стихотворение. Посланные ею стихи были посредственными. Но сейчас они поражают точным предчувствием своей судьбы, судьбы своего поколения:


^ Мы рядом за школьною партой сидели,

Мы вместе учились по книге одной,

И вот в неотглаженной новой шинели

Стоишь предо мной.

Я верю в тебя, твоей воли не сломишь,

Ты всюду пробьешься, в огне и дыму.

А если ты, падая, знамя уронишь,

То я его подниму.


Стихотворение напечатали в «Учительской газете». Был даже большой хвалебный абзац в статье. Но победителем конкурса Юля не стала.

А первое место занял некий Сережа Орлов, паренек из провинции.

Так впервые перекрестились ее пути с большим поэтом Сергеем Орловым, ставшим через много лет ее близким другом.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. В те первые дни войны школьницы осаждали райкомы комсомола - двери военкоматов были закрыты для тех, кому не исполнилось восемнадцати. Среди них была и Юля.

Через много лет, как бы сто стороны, она скажет о девушках своего поколения:

^ Какие удивительные лица

Военкоматы видели тогда!..

Все шли и шли они -

Из средней школы ,

С филфаков,

Из МЭМ и из МАИ -

Цвет юности,.

Элита комсомола, .

Тургеневские девушки мои!

(«Памяти Клары Давидюк»)


«Когда началась война, я, ни на минуту не сомневаясь, что враг будет молниеносно разгромлен, больше всего боялась, что это произойдет без моего участия, что я не успею попасть на фронт».⁵ Но увы, до совершеннолетия не хватало целых двух лет.

По совету отца Юля пошла работать в госпиталь санитаркой. В палате выбрала, самого тяжелого раненого - жестоко обожженного танкиста с повязкой на глазах. Ему грозила полная слепота и ампутация рук и ног. Она выходила этого раненого.

Вскоре Юля поступает добровольцем в санитарную дружину при районном обществе Красного Креста.

Сандружинница - сначала в Москве, потом на строительстве окопов и противотанковых рвов у Можайска. Оттуда ушла к ополченцам медсестрой. Первая бомбежка, первый минометный налет, ошеломление (а раненых все-таки перевязывала), беспорядочный и страшный «драп» с нашими отступающими солдатами. А дальше - санитарка, одна на весь пехотный батальон, окружение и выход из него в ближнем Подмосковье.


^ Мы лежали и смерти ждали –

Не люблю я равнин с тех пор...

Заслужили свои медали

Те, кто били по нас в упор, -

Били с «мессеров», как в мишени.


До сих пор меня мучит сон:

Каруселью заходят звенья

На беспомощный батальон.


От отчаянья мы палили

(Все же легче, чем так лежать)

По кабинам, в кресты на крыльях,

Просто в господа бога мать.


Было летнее небо чисто,

В ржи запутались васильки...

И молились мы, атеисты,

Чтоб нагрянули ястребки.


Отрешенным был взгляд комбата,

Он, прищурясь, смотрел вперед.

Может, видел он сорок пятый

Сквозь пожары твои,

Проклятый,

Дорогой -

Сорок первый год...

(«В сорок первом»)


Это были тяжкие, бестолковые, мучительные дни середины октября 1941 года.

В самом безнадежном, казалось бы, положении комбат повел батальон на прорыв. Сам погибнув, он дал возможность людям уйти в леса.

Через три года, на госпитальной койке Юля напишет длинное стихотворение о том, как происходил этот прорыв. Начиналось оно так:

«В штыки! - до немцев - тридцать метров

Где небо, где земля - не разберешь

«Ура!» - рванулось знаменем по ветру

И командир наш первым вынул нож.»


И еще пятьдесят строк. В окончательном варианте она оставила лишь четыре:

^ Я только раз видала рукопашный.

Раз - наяву и сотни раз во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

(«Я только раз видала рукопашный…»)

Это к тому, какой ценой приходится платить за четыре строчки... Поэт Марк Соболь вспоминает: «Даю слово, я вздрогнул, когда услышал это стихотворение всего в четыре строчки. Вряд ли кто-нибудь из нас, парней, осмелился бы и сумел так сказать всю правду - открыто, мужественно и беззащитно».⁶

Того комбата Юля запомнила на всю жизнь. И, вероятно, поэтому так часто встречается этот образ в ее фронтовых стихах.


^ Когда, забыв присягу, повернули

В бою два автоматчика назад,

Догнали их две маленькие пули

Всегда стрелял без промаха комбат.

Упали парни, ткнувшись в землю грудью.

А он, шатаясь, побежал вперед.

За этих двух его лишь тот осудит,

Кто никогда нешел на пулемет.

Потом в землянке полкового штаба,

Бумаги молча взяв у старшины,

Писал комбат двум бедным русским бабам,

Что смертью храбрых пали их сыны.

И сотни раз письмо читала людям

В глухой деревне плачущая мать

За эту ложь комбата кто осудит?

Никто его не смеет осуждать!

(«Комбат»)

После выхода из окружения, Юля вместе с отцом уезжает в эвакуацию в Сибирь. Друнины поселились в «глухом таежном поселке». Здесь Юля снова начинает добиваться отправки на фронт.

Позднее она напишет: «Два с лишним года понадобилось мне, чтоб вернуться в дорогую мою пехоту» -

^ Я ушла из детства

грязную теплушку,

В эшелон пехоты,

в санитарный взвод.

Дальние разрывы

слушал и не слушал

Ко всему привыкший

сорок первый год.

Я пришла из школы

в блиндажи сырые,

От Прекрасной Дамы

в «мать» и «перемать».

Потому что имя

ближе, чем Россия,

Не могла сыскать.

«Я ушла из детства...»)


В любимой своей пехоте она снова стала сестрой милосердая. Юлия Друнина вспоминает: «Наши войска шли по насквозь простреливаемой местности в лоб на пулеметы, полегшие батальоны заменялись другими, снов; перемалывались, их опять сменяли новые».⁷

У доживших до Победы солдат переднего края, особенно пехотинцев, обычно не остается однополчан, не остается товарищей по окопу - слишком мал процент уцелевших.

Но Юле повезло. Уцелел командир ее санвзвода Леонид Кривощеков. И не только уцелел, но и стал писателем. После войны, в одном из своих рассказов, он напишет о Ю. Друниной:

«Ледяные окопы Полесья не остудили, не отрезвили романтическую девочку. В первом же бою нас поразило ее спокойное презрение к смерти... У девушки было какое-то полное отсутствие чувства страха, полное равнодушие к опасности, казалось ей совершенно безразлично, ранят ее или не ранят, убьют или не убьют. Равнодушие к смерти сочеталось у нее с жадным любопытством ко всему происходящему. Она могла вдруг высунуться из окопа и с интересом смотреть, как почти рядом падают и разрываются снаряды... Она переносила все тяготы фронтовой жизни и почти не замечала их. Перевязывала окровавленных, искалеченных людей видела трупы, мерзла, голодала, по неделе не раздевалась и не умывалась, но оставалась романтиком...».⁸

И солдаты платили ей братской любовью и уважением.


^ Только что пришла с передовой,

Мокрая; замерзшая и злая,

А в землянке нету никого,

И дымится печка, затухая.


Так устала - руки не поднять,

Не до дров,- согреюсь под шинелью,

Прилегла, но слышу, что опять

По окопам нашим бьют шрапнелью.


Из землянки выбегаю в ночь,

Д навстречу мне рванулось пламя,

Мне навстречу - те, кому помочь

Я должна спокойными руками.


И за то, что снова до утра

Смерть ползти со мною будет рядом,

Мимоходом:- Молодец, сестра!

Крикнут мне товарищи в награду.


Да еще сияющий комбат

Руки мне протянет после боя:

Старшина, родная , как я рад ,

Что опять осталась ты живою!

(«Только что пришла с передовой...»)


В батальоне, где служила Юлия Друнина было две девушки, - она и Зина Самсонова, о которой на фронте слагали легенды о ее храбрости и бесстрашии. Солдаты даже острили, что «Зинка командует батальоном!» Она всегда была впереди, а когда впереди девушка, можно ли мужчине показать свой страх?

Девушки дружили, спали под одной шинелью, ели из одного котелка. Немного времени отпустила им на дружбу война, но на фронте один день засчитывается за три. А бывает, что и за всю жизнь не переживешь того, что за день или далее за час в бою...

В одной из атак в Белоруссии Зина была убита. Она умерла, так и не узнав, что ей присвоено звание Героя Советского Союза.

Позже Юлия Друнина в память о подруге напишет стихотворение «Зинка».

***

^ С каждым днем становилось горше.

Шли без митингов и знамен.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрепанный батальон.


Зинка нас повела в атаку.

Мы пробились по черной ржи,

По воронкам и буеракам,

Через смертные рубежи.


Мы не ждали посмертной славы,

Мы хотели со славой жить.

Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?


Ее тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав.

Белорусские ветры пели

О рязанских глухих садах.

***

...Знаешь, Зинка, я - против грусти,

Но сегодня она - не в счет.

Где-то в яблочном захолустье

Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый.

У нее ты была одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом стоит весна.

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

...Я не знаю, как написать ей,

Чтоб тебя она не ждала.


В армии в года войны служило более 800 тысяч женщин. Никогда, ни в какие времена не было войны, где женщины играли бы роль столь огромную, как в Великую Отечественную войну.

Около половины всех медиков Вооруженных сил страны составляли женщины: сандружинницы, санинструкторы, медицинские сестры, сестрицы. Вчерашние школьницы, выносящие под огнем раненых.

Целовались.

Плакали

И пели.

Шли в штыки.

И прямо на бегу

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу.

Мама!

Мама!

Я дошла до цели...

Но в степи, на волжском берегу,

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала, .руки на снегу.

(«Целовались. Плакали и пели...»)

Существует памятник «неизвестному солдату», официальной могилы «неизвестной медсестры» не существует. Она существует только в солдатской памяти.

Побледнев,

Стиснув, зубы до хруста,

^ От родного окопа

Одна

Ты должна оторваться,

И бруствер

Проскочить под обстрелом

Должна.

Ты должна.

Хоть вернешься едва ли,

Хоть «Не смей!»

Повторяет комбат.

Даже танки ( Они же из стали!)

В трех шагах от окопа

Горят.

Ты должна.

Ведь нельзя притвориться

Пред собой,

Что не слышишь в ночи,

Как почти безнадежно «Сестрица!»

Кто-то там,

Под обстрелом, кричит...

(«Ты должна!»)


Весной 1943г. Юля получила - почти подряд - медаль «За отвагу», самую, что ни на есть солдатскую, и - ранение, «осколок застрял рядом с сонной артерией». Непригодна к военной службе «с исключением с учета». Из госпиталя Юлю отправили домой.

Но через месяц, после неудачной попытки поступить в Литинститут, она снова возвращается на фронт старшиной медицинской службы. А служба все та же - сестрой милосердия. Только не в пехоте, а у самоходчиков, и снова «негоден к несению военной службы», потому что сказалась поначалу показавшаяся пустячной контузия.

К этому времени закончилась война. «Похожие на парней» девчата возвращались к мирной жизни.


^ Шли девчонки домой

Из победных полков.

Двадцать лет за спиной

Или двадцать веков?

Орденов на груди все же

Меньше, чем ран.

Вроде жизнь впереди,

А зовут «ветеран»...

(«Шли девчонки домой...»)


Возвращение домой подчас было драматично. Вот как писала об этом Юлия Друнина в одном из своих стихотворений:


^ Все грущу о шинели,

Вижу дымные сны -

Нет, меня не сумели

Возвратить из войны…

(«Все грущу о шинели...»)

и в другом:

Могла ли знать в бреду окопных буден,

Что с той поры, как отгремит война,

^ Я никогда уже не буду людям

Необходима так и так нужна?..

(«Могла ли я, простая санитарка...»)


Литературный институт Юля взяла приступом. Просто вошла и села в аудитории. А потом, как она пишет, «прижилась» и сдала сессию. Она была измучена войной, бледна, худа и очень красива.

^ Я принесла домой

с фронтов России

Веселое презрение

к тряпью

Как норковую шубку,

я носила

Шинельку обгоревшую свою

Пусть на локтях

топорщились заплаты,

Пусть сапоги протерлись -

не беда!

Такой нарядной и такой

Богатой

Я помлю не бывала никогда...

(«Я принесла домой...»)


Юлия Друнина вспоминала: «Несмотря на невыносимо тяжелый быт, время это осталось в памяти ярким и прекрасным. Хорошо быть ветераном в двадцать лет! Мы ловили друг друга в коридорах, заталкивали в угол и зачитывали переполнявшими нас стихами. И никогда не обижались на критику, которая была прямой и резкой. Мы еще и понятия не имели о дипломатии».⁹

В быту она была, как впрочем и многие поэтессы, довольно неорганизованной. По редакциям не ходила. Обычно, узнав, что кто-то из сокурсников идет в какой-нибудь журнал просила: «Слушай, занеси заодно и мои стихи...». Даже не знала, где находятся многие редакции и кто в них работает.

«Мне писалось тогда, как дышалось, - вспоминала Друнина позже.

Первая книга стихов поэтессы вышла в 1948 году. Называлась она «В солдатской шинели».

Стихи ее точно передают настроение тех лет и того поколения, несут реальные детали и образы, правдивую непреукрашенную летопись событий. Летопись, эпиграфом к которой могло стать одно слово «Россия». Россия единственная, ради которой стоило жить и любить. Поэт-фронтовик, первый муж Ю. Друниной Николай Старшинов еще в Литинституте писал: «...человека, который более искренне и глубоко любил бы свою Родину - Россию, Советский Союз, чем Юлия Друнина, за свою жизнь не встречал».¹⁰

^ Только вдумайся

вслушайся

В имя «Россия»!

В нем и росы, и синь,

И сиянье, и сила.

Я бы только одно

у судьбы попросила

Чтобы снова враги

Не пошли на Россию...

Знаю - все переможешь,

Знаю - все пересилишь.

Но за что тебе

Столько страданий,

Россия?

(«Это имя...»)


С последних дней Отечественной до последних своих дней Юлия Друнина не смогла оторваться от войны. Духовная высота, солдатская дружба, взаимовыручка - все это для нее не просто однажды пережитое и обретенное, но и точка отсчета. Именно по этому уровню проверяется все собственные поступки и поведение друзей, своя и чужая любовь. У Юлии Друниной замечательные лирические стихи:

^ Ты - рядом, и все прекрасно:

И дождь и холодный ветер.

Спасиоо тебе, мой ясный,

За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,

Спасибо за руки эти.Спасибо тебе, мой любый,

За то, что ты есть на свете.

Ты рядом, а ведь могли бы

Друг друга совсем не встретить...

Единственный мой, спасибо

За то, что ты есть на свете!

(«Ты - рядом»)


В лирике Ю. Друниной возникают самые разные географические точки Родины, чужие земли и города. Но везде и всюду будет один человек - ни в коем случае не турист, всегда соучастник или заинтересованный собеседник. К стихам Друниной удивительно подошли бы в качестве эпиграфа слова В. Маяковского: «Это было с бойцами или страной, или в сердце было в моем».

Но основное все-таки - это ее фронтовая лирика. Ю. Друнина не только листает «обратно календарь», она словно постоянно находится и здесь, и там, в своей ранней молодости.

^ Я порою себя ощущаю связной

Между теми, кто жив

И кто отнят войной.

(«Я порою себя ощущаю связной...»)


Для нее Великая Отечественная война - не только проклятье, но и «знамя», «пароль», по которому опознается целое поколение, не только ад боя, но и открытие Родины, и незабвенные лица павших друзей, снова и снова возникающих в памяти.

^ Я хочу, забыть вас, полкоовчане,

Но на это не хватает сил.

Потому что мешковатым парень

Сердцем амбразуру заслонил.

Потому что полковое знамя

Раненая девушка несла -

Скромная толстушка из Рязани

Из совсем обычного села.

Все забыть,

И только слушать песни,

И бродить часами на ветру,

Где же мой застенчивый ровесник,

Наш немногословный политрук?

Я хочу забыть свою пехоту.

Я забыть пехоту не могу.

Беларусь.

Горящие болота,

Мертвые шинели на снегу.

(«Я хочу забыть…»)


Многие стихи и поступки Юлии Владимировны Друниной хранят отблеск яркой личности Алексея Яковлевича Каплера - мужа, друга, наставника и учителя.

Юлия Друнина и Алексей Каплер. Он был старше ее на двадцать лет, за его плечами к моменту их встречи оказались не только популярные в ту пору кинофильмы по его сценариям, но и десять лет воркутинских лагерей как расплата за девчоночью влюбленность в него дочери «отца всех народов» Светланы Сталиной. Юлия к этому времени была признанные поэтом фронтового поколения, разведенной, с маленькой дочкой. О том, что чувствовала она, находясь рядом с Алексеем Каплером, Друнина писала:


^ Я не привыкла, чтоб меня жалели,

Я тем гордилась, что среди огня

Мужчины в окровавленных шинелях

На помощь звали девушку, меня.

Но в этот вечер, мирный,, зимний, белый,

Припоминать былое не хочу.

И жен да ной , растерянной , несмелой ,

Я припадаю к твоему плечу.

(«Я не привыкла…»)


Они прошли по жизни 25 счастливых лет. Каплер научил Друнину по-настоящему трудиться, как поэта, научил ценить свою профессию, и всегда был главным ценителем ее творчества. Из письма Алексея Каплера:

«Девочка моя родная! Вот ты ушла, а я, вместо того чтобы работать раскрыл книжку твоих стихов и стал читать. Как будто впервые, как будто никогда не знал их - так я плакал над ними, так узнавал ту, что писала их,- удивительную, честнейшую, неповторимую. Броситься бы сейчас к тебе, рассказать об этом. Но тебя нет, а когда придешь - смогу ли я объяснить тебе, как заново полюбил, и будет ли у тебя настроение понять это? Кланяюсь тебе в ножки, любимая, моя, за все, за все. И, прежде всего за стихи, которые я прочел, сам, становясь под их светом лучше. Твой безымянный человек и любитель. Я тебя обожаю».

Поэт Марк Соболь писал: «Однажды я сказал Юле: «Он стянул с тебя солдатские сапоги и переобул в хрустальные туфельки», она, смеясь, подтвердила».

^ Я люблю тебя злого, в азарте работы,

В дни, когда ты от грешного мира далек,

В дни, когда в наступленье бросаешь ты роты,

Батальоны, полки и дивизии строк.


^ Я. люблю тебя доброго, в праздничный вечер,

Заводилой, душою стола, тамадой.

Так ты весел и щедр, так по-детски беспечен,

Будто впрямь никогда не братался с бедой.


^ Я люблю тебя вписанным в контур трибуны,

Словно в мостик попавшего в шторм корабля,

Поседевшим, уверенным, яростным, юным –

Боевым капитаном эскадры «Земля».


^ Ты - землянин. Все сказано этим.

Не чудом - кровью, нервами мы побеждаем в борьбе.

Ты - земной человек. И конечно не чужды

Никакие земные печали тебе.

И тебя не минуют плохие минуты -

Ты бываешь растерян, подавлен и тих.

Я люблю тебя всякого, но почему-то

Тот, последний, мне чем-то дороже других...

(«^ Я люблю тебя злого...»)


Алексей Каплер ушел из жизни в 1979 году после непродолжительней и тяжкой болезни. Но не ушла из жизни его любовь к ней. Осталась в жизни и незатихающая ее любовь (боль) к нему. И на все последующие 12 лет бытия растянулись непрекращающиеся ни на год, ни на день - порой по-друнински-логичные, подчас по-друнински же необъяснимые настойчивые попытки облечь бесплотное, по существу минувшее и потому невозвратное в новую живую и жизнестойкую плоть. Чем-то заполнить образовавшуюся в душе пустоту, временами пугавшую ее своей непроглядностью яму бездонного одиночества. Лишь спустя время выдохнула Друнина в ответ на расхожее «незаменимых нет» свое выстраданное «Нет заменимых…».


День начинается с тоски - ....

Привычной, неотвязной, жгучей.

^ Коснуться бы твоей руки

И куртки кожаной скрипучей.

Плеча почувствовать тепло,

Закрыть глаза и на минутку

Забыть, что прахом все пошло,

Забыть,

Что жить на свете жутко.

(«День начинается с тоски…»)


Вновь и вновь крепло убеждение, что никем и никогда она не будет понята так, как им. О чем бы она не писала, какую бы манящую свободу ни обещала ей жизнь, все, что происходило с ней и со страной, все, так или иначе, измерялось только им, Его принципами, Его порядочностью, Его былой поддержкой.

Осенью 1991 года Юлии Друниной не стало.

Из прощального письма другу - Владимиру Савельеву:

«...По-моему оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно только имея крепкий личный тыл... Оно и лучше - уйти физически не разрушенной, душевно не состарившейся, по своей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хотя я, увы, неверующая. Но, если бог есть, он поймет меня...».

Написаны были эти строки 20 ноября 1991 года. В хмурый, зябкий осенний день поэтесса Юлия Друнина ушла из жизни - по собственной воле. Почему же? Почему обаятельный, жизнерадостный человек, участник войны, до того не сломленный испытаниями и невзгодами, вдруг теряет точку опоры и сознательно идет на невозвратный, непоправимый шаг?

Несомненно, сказались тяжкие военные годы. Эхо войны - не обязательно раны. Страшный пресс воспоминании о боях и походах, о каждодневном дыхании смерти, о погибших друзьях изматывали поэтессу. Она часто говорила: «...я устала от бессонницы. А если и засыпаю на 3-4 часа, наглотавшись снотворного, то иногда в забытьи мне не хочется просыпаться». А бессонница не отпускала ее много-много лет, начиная с первой послевоенной ночи.

Невосполнимой утратой стал уход из жизни самого дорогого и любимого для Юлии Владимировны человека - Алексея Каплера.

Попытки как-то изменить личную жизнь, загрузить себя работой - творческой, общественной - оказались напрасными, бесплодными, лишь добавляли страданий. Как добавляли их переломные события в стране, непонятные, неприемлемые для многих из фронтового поколения.

^ Я попала в штопор со страною вместе.

Как случилось это, не найму по чести.

Вместе воевали, вместе бедовали,

А теперь у Бога вместе мы в опале.

Руки заломила, губы закусила -

Если б что-то сделать я могла, Россия!


Сказались, наконец, невостребованность поэтического таланта, незащищенность легко ранимой души художника от «перестроечных» невзгод необдуманных новаций, крушения идеалов.

^ Безумно страшно за Россию

И обоснован этот страх:

Как обескровлен, обессилен

Колосс на глиняных ногах!

Нет, жизнь свою отдать не страшно,

Но что изменится, скажи?

Стоит почти столетье башня

На море крови, реках лжи...


Все это нашло отражение в сборнике стихов Юлии Друниной «Судный час: Последняя книга» (М.: Современ. писатель,1995).

Это книга заветная. Книга-прощание и книга-возвращение через память, через поэзию к людям. Ее рукопись была положена Юлией Владимировной на видном месте. Уйдя из жизни, Юлия Друнина возвратилась к нам в горячих, трогающих сердце, волнующих строчках, заставляющих думать переживать, примеривать свою судьбу, звездные дни и судные часы к ее судьбе.


^ Покрывается сердце инеем -

Очень холодно в судный час...

А у вас глаза, как у инока -

Я таких не встречала глаз.

Ухожу, нету сил.

Лишь издали

(Все ж крещеная!)

Помолюсь

За таких вот, как вы, -

За избранных

Удержать над обрывом Русь.

Но боюсь, что и вы бессильны.

Потому выбираю смерть.

Как летит под откос Россия,

Не могу, не хочу смотреть!


Смерть Юлии Друниной - не случайная вспышка отчаяния. Все было предусмотрено и продумано до мелочей.

Она написала едва ли не десять писем: дочери, внучке, зятю, подруге Виолетте, редактору своей новой рукописи, в милицию, в Союз писателей. В письмах никого ни в чем не винила.

На двери гаража, где она отравилась автомобильным газом, оставила записку, обращенную к зятю: «Андрюша, не пугайся. Вызови милицию, и вскройте гараж».

Все было учтено, все было благородно, красиво и романтично...

Как романтик, она нередко писала о космосе, о необъятной Вселенной:

^ В каком-нибудь неведомом году

Случится это чудо непременно:

На Землю на ну, милую звезду

Слетятся гости изо Всей Вселенной...I


(«В каком-нибудь неведомом году...»)

или:

Звездный путь! И он сегодня начат.

^ Здравствуй сказка детства! Я горда

Тем, что мне приходится землячкой

Только что рожденная звезда!

(«Землячка»)

А землячкой ей стала не звезда, а планета. Другая планета. Крымские астрономы Николаи и Людмила Черных открыли новую малую планету , получившую порядковый № 3804, и назвали ее именем. Юлии. Это не только естественно вписывается в ее жизнь, но и говорит о том уважении и любви, которая живет в сердцах ее читателей и почитателей...

Произведения Ю.В. Друниной


Избранное: В 2-х т. - М.: Худож. лит., 1989.

Избранные произведения: В 2-х т. - М.: Худож. лит., 1981.

Белый Дом: Стихи // Кн. обозрение. - 1991. - № 38. - С 1.

Из посмертной книги стихов Юлии Друниной // Сов. Россия. – 1993. - 8 мая. - С. 3.

Метель: Стихи и поэмы. - М.: Сов. писатель, 1988, - 158 с.

Мир под оливами: Лирика. - М.: Мол. гвардия, 1978. – 127 с.

Не бывает любви несчастливой: Стихи. – М.: Сов. Россия, 1977. – 222 с.

О войне, о России, о любви...: Стихи // Нач. школа. - 1995. - № 3. - С. 4-5

Окопная звезда. - М.: Сов. писатель, 1975. – 143 с.

Полынь: Стихотворения и поэмы. - М.: Современник, 1989. – 335 с.

Солнце - на лето: Стихи. - М.: Сов. писатель, 1983. – 111 с.

Стихи разных лет. – М.: Сов. Россия, 1988. – 334 с.

Судный час: Стихи // 3намя. - 1991. -№ 1. - С. 86-88.


Литература о творчестве Ю.В. Друниной


Ваншенкин К. Лирика Юлии Друниной / Друнина С.В. Избранные произведения: В 2 т. - Т. 1 - М., 1981. - С. 3-7.

Горленко В. Звездный день, судный час...: Жизнь, судьба и стихи поэтессы Юлии Друниной // Труд. - 1993. - 20 нояб.

Друнина Ю.В. // Советские писатели: Автобиографии. Т. 5. - М., 1988. - С. 173-238.

Друнина Ю.В. С позиций сегодняшнего дня: Беседа с поэтессой Ю.В. Друниной // Кн. обозрение. - 1987. – 8 мая (№ 18). - С. 3.

Коробов В. «Знаешь, Юлька, я против грусти...» // Москвичка. - 1995. № 12. - С. 8-9.

Кузовлева Т. Юлия Друнина: «Мне уходить из жизни - с поля боя» // Лит. газета. - 1993. - № 4. - 22 янв.

Озеров Л. Юля // Кн. обозрение. - 1994. - № 19. - С. 5-6.

Соболь М. Повесть о Юле // Друнина Ю.В. Избранное: в 2-х т - Т. 1. – М., 1989. - С. 3-12.

Старшинов Н. Безумно страшно за Россию: О друге и жене Юлии Друниной // Сов. Россия. - 1993. - 15 мая.

Старшинов Н. И обернулась звездой... // Мир планеты. - 1992. - № 5. - С. 6-7.

Старшинов Н. Планета «Юлия Друнина» // Честь имею. - 1994. № 4 – С. 102-105.

Старшинов Н. «Человек она была светлый…»: Еще о ней - о Юлии Друниной // Правда. – 1993. – 22 дек.

Судный час или диалог любви в стихах и письмах // Мир планеты. – 1994. - № 5. – С. 12-13.

Турков А. Не заглушаемое ничем...: О двухтомнике избранных произведений Юлии Друниной // Литература. Вып. 4. – М., 1989. - С. 252-259.


Составитель: Кузнецова Н.С.

Редактор: Архипова И.В.

Отв. за выпуск: Меньшенина В.И.