Александр фаминцын и история русской музыки

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Экспериментальная программа по истории музыки. История западноевропейской музыки, 38.59kb.
• План урока : I. Введение в тему. II. Новая тема: Особенности развития русской культуры, 92.67kb.
• История история России Соловьев, 43.79kb.
• Опыт создания информационного www-ресурса «История и теория русской духовной музыки:, 77.33kb.
• Распределены по тематическим коллекциям, 127.38kb.
• Вопросы к экзамену по курсу «История русской музыки XX в.» (народные инструменты), 24.41kb.
• Конспект открытого урока по музыке на тему «Музыкальный портрет России», 57.63kb.
• История Русской Церкви»); Голубинский Е. Е. («История Русской Церкви»); Карташев, 56.27kb.
• Программа дисциплины дпп. Р. 02 Традиции русской духовной музыки, 124.88kb.
• Обращение губернатора костромской области игоря слюняева к участникам форума «историко-культурное, 82.07kb.

110

Ерема селъ въ лодку, а Фома въ ботникъ, Лодка утла, а ботникъ безо дна; Ерема поплыл», а Фома не остался; Какъ будугь они середи реки, Стретился имъ на реке шатунъ; На Ерему навалился, а Фому выпрокинулъ, Ерема (въ) водЬ, а Фома на дно; Оба упрямы, со дна не бывали.

И тако двумъ братомъ конецъ! Еремъ с вомою, Обеимъ дуракамъ упрямымъ, смехъ и позоръ.

Печальный конец братьев-дураков в подписи под соответ­ствующей картинкой изложен так: «Ерема опрокинулся (въ) воду, Фома на дно оба упрямы содна неидуть (.) по ЕремЬ блины по Фоме пироги а начинку выклевали воробьи». — Оба «дурака» имеют и характер скоморохов: на народных кар­тинках они являются в виде «Фомушки музыканта и Еремы поплюханта», «Фома музыку разумеетъ а Ерема свистать щелкать плесать хорошо умееть. Фома толко что играетъ:а Ерема глазами мигаеть i ... виляеть», — читаем в подписи под изображением обоих молодцов. По словам только что приведенной, в выдержках, повести о братьях-дураках,

У Ереме гусли, а у Фомы домра... Ерема играетъ, а Фома напеваетъ.

Мы видели выше, что образ дурака или шута (народного или придворного) неоднократно сливается на Руси с образом скомороха; так точно получают в народном представлении ха­рактер скоморохов и дураки Ерема с Фомой, сделавшиеся ге­роями народных повестей, песен и картинок, игривые тексты которых, в свою очередь, исполнены юмора и изукрашены шутками и прибаутками, несомненно роднящимися с импрови­зациями, «глумами» и «кощунами» старинных смехотворцев и глумословцев — скоморохов.

Ровинский. Русс. нар. карт. I, 426, 437; IV, 295 и ел.; V, 271 и

111

гг. Скоморохи и вожаки медведей и других ученых зверей. — Плясу­ны на канате.

К числу наиболее любимых и распространенных в старину в России забав принадлежала потеха медвежья. Медведей, которыми так изобиловали обширные леса, покрывавшие рус­скую землю, исстари ловили и содержали для разных потешных целей: забавлялись медвежьей травлей (травили пойманных медведей собаками,¹ иногда же травили людей медведями),² медвежьим боем (спускались для борьбы медведи между собой, чаще же боролись с медведем люди),³ наконец — медвежьей

¹ См. у Забелина. Дом. быт. русс цариц. 464. —О медвежьих потехах упоминается в сказании о Луке Колоцком (в начале XV в.), который держал множество псов и медведей и ими «веселяшеся и утьшашеся» (Древ, летописец II. 4)6, 417). Малюта Скуратов держал медведей, которых травил для потехи. Травля на медведя продолжала существовать в Москве почти до шестидесятых годов нашего столетия, за Рогожской заставой; на эту медвежью травлю, по словам г. Ровинского, каждое воскресенье собиралось множество народа, посмотреть, как «коровьего врага» собаки треплют. (Русс. нар. карт. IV, 290; V, 231).

Иоанн Грозный, по свидетельству Гвагнина, неоднократно травил людей медведями, и в гневе, и в забаву: видя иногда из дворца толпу .народа, всегда мирного, тихого, приказывал выпускать двух или трех медведей и громко смеялся бегству, воплю устрашенных, гонимых, даже терзаемых ими; изувеченных царь награждал: давал им по золотой деньге и более. Это бывало большей частью в зимнее время, когда Иоанн из дворца своего видел людей, катающихся по льду реки и пруда. (Карамзин. История государства Российского. 1843 г. т IX, с. 97 и прим. 322) — Кельх рассказывает о казни, совершенной Иоанном в 1568 г над заподозренными в измене. Умерщвлены были не только виновные, но и их семьи, даже их скот, собаки и проч. животные. Два брата, служившие палачами, не могли убить найденного ими в колыбели прекрасного младенца и принесли его царю. Иоанн взял его, ласкал и целовал, а затем заколол его ножом и выбросил в окно, на съедение медведям (Kelch. Lieflandische Historia. 1695. S. 281—282), которые, следовательно, помещались под царскими окнами. — Слуги подражали господину. Летописец рассказывает под 1572 го­дом: на Софийской стороне, в земщине Суббота Осетр (тот самый, который в 1571 г. набирал по городам и селам для царской потехи медведей и скоморохов) бил до крови дьяка Данила Бартенева и медведем его драл, и в избе дьяк был с медведем; подьячие из избы сверху метались вон из окон; на дьяке медведь платье изодрал, и в одном кафтане понесли его на подворье. (См. у Соловьева. Ист. Росс. VII, 172.) — У Романовского (около 1720 г.) были ученые медведи, которые, по знаку хозяина, бро­сались мять прогневавшего хозяина гостя («Русская Старина», 1872 г. Т. VII, стр. 850).

³ Из времен Иоанна Грозного и Федора Иоанновича имеем следующие известия: Василий Усов тешил государя, заколов перед ним медведя; Молынинов государя тешил, приведя медведя с хлебом да с солью в са-

112

комедией. Медвежья комедия заключалась в представлениях, дававшихся учеными медведями, а именно: в пляске их, в подражании ими разным действиям человека, в исполнении разных гимнастических упражнений и т. п. Все это составляло, по выражению г. Забелина, собравшего обильный материал по всем трем статьям названной потехи, довольно разнообразный и очень занимательный спектакль для тогдашнего общества, вполне заменявший ему наше театральное зрелище. Как всякая игра, так и медвежья комедия привлекла к себе участие ско­морохов, сопровождавших медвежьи представления игрой на музыкальных инструментах. По свидетельству 2-й Новгородской летописи, в 1571 г. в разных городах и селах набирались для царской потехи медведи и скоморохи. Олеарий упоминает о волынщиках, игравших под пляску мед­ведей при дворе Иоанна Грозного.² Кроме известии о мед­вежьих потехах царских, имеем разные сведения о том, что подобные забавы распространены были и в народе, как в России, так и в Литве. Вундерер, описывая великое княжество литовское в 1590 г., говорит, что жители его в особенности держат много медведей, которых обучают играм, борьбе, пляскам, верчению мельниц, черпанию воды, ловле рыбы, и прибавляет, что и в Москве, и в Лифляндии есть медведи, которые, подобно матросам, лазят вверх и вниз по мачтовым столбам.³ Севастьян Клёнович (ум. 1602 г.) в своей «Роксо-лании» упоминает, между прочим, о русских медведчиках XVI века и искусстве обучаемых ими медведей: по его словам,

адаке (т. е. вооруженного луком и стрелами), и с диким медведем своего медведя спускал; тешился государь на царицины именины мед­ведями, волками и лисицами, и медведь Глазова (охотника) ободрал. (Соловьев. Ист. России. VII, 382.) — В XVII столетии, при царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче медвежья потеха этого рода была в полном ходу. Имеем целый ряд свидетельств о неустрашимых бойцах с медведями, причем неоднократно упоминается о том, что того или другого бойца медведь «измял», или на нем «платье ободрал», тому или другому «изъел руку», «изъел голову» и т. п. Оружием бойцов служили рогатины и вилы, которые всаживались рассвирепевшему, поднявшемуся на задние лапы медведю в грудь. (См. у Забелина. Дом. быт. русс, цариц. 467 и ел.).

¹ См. выше с. 7. Есть подобная же грамота царя Михаила Федоровича (1619 г.), посланная им на север, в медвежью страну, которой приказывалось собирать для царской псарни собак и медведей. (Забелин. Дом. быт. русс, цариц. 462—463.)

Подр. опис. путеш. в Москв. 79.

³ Wunderer. Reise in Moskau 1590, в Frankfurter Archiv fur altere deutsche Literatur und Geschichte. 1812. II, S. 199.

Ш

последние умеют под сиплый звук дудки (tibia) ударять в такт в ладони, вставать (на дыбы), по приказанию вожака, с обращенным к небу лицом, подражать непристойным пляскам народной толпы и т. п. Михалон Литвин говорит, что «кресть­яне, оставив поле, идут в шинки и пируют там дни и ночи, заставляя ученых медведей увеселять себя пляскою под волынку».' По свидетельству Ригельмана, литвяки мед­ведей ученых по городам водят и на трубах при этом играют.² О медведчиках и их вожаках неоднократно го­ворится и в разных русских памятниках, упоминаемых ниже (стр. 114—115). Может быть и Лука Колоцкий (см. выше стр. 111, пр. 1) «веселился и утешался» не только дикими, но и учеными медведями.³ Подробное перечисление показываемых учеными медведями потешных действий находим в следующем объявлении, напечатанном в С-Петербургских Ведомостях 1 июля 1771 г. № 52: «Для известия. Города Курмыша Ниже­городской губернии крестьяне привели в здешний город двух больших медведей, а особливо одного отменной величины, ко­торых они искусством своим сделали столь ручными и пос­лушными, что многие вещи, к немалому удивлению смотрите­лей, по их приказанию исполняют, а именно: 1) вставши на дыбы, присутствующим в землю кланяются, и до тех пор не встают, пока им приказано не будет; 2) показывают, как хмель вьется; 3) на задних ногах танцуют; 4) подражают судьям, как они сидят за судейским столом; 5) натягивают и стреляют, употребляя палку, будто бы из лука; 6) борются; 7) вставши на задние ноги и воткнувши между оных палку, ездят так, как малые ребята; 8) берут палку на плечо, и с оною маршируют, подражая учащимся ружьем солдатам; 9) задними

См. у Весел овского. Розыск, в обл. русс. дух. стих VII. II, 186 Чтения в Императ. обществе истории и древностей росс при Московск. университете. 1847 г. Апрель: Прибавление к летописному повествованию о Малой России. 1785—1786 г., с. 87.

Любовь к ученым медведям распространена была и позже в высших сферах. С.-Петербургский преосвященный Феодосии Янковский (1745— 1750) был страстный любитель медведей, келейник его Карпов обучал молодых медвежат ходить на задних лапах и плясать, в платье и без платья, и делать разные «фигуры». Императрица Елизавета, любившая держать в передней молодых «медведков», отсылала их для обучения в Александро-Невскую лавру, к преосвященному. Карпов, занимавшийся здесь их обучением, доставил, между прочим, в 1754 г. в дворцовый кабинет рапорт, что из двух присланных ему медвежат он одного обучил ходить на задних лапах, и даже в платье, «а другой медведенок к науке непонятен и весьма сердит». (Древняя и Новая Россия. 1876. № 12, с 418—419).

114

ногами перебрасываются через цепь; 10) ходят как карлы и престарелые, и как хромые ногу таскают; 11) как лежанка без рук и без ног лежит и одну голову показывает; 12) как сельские девки смотрятся в зеркало и прикрываются от своих женихов;

13. как малые ребята горох крадут и ползают, где сухо, на
    брюхе, а где мокро, на коленях, выкравши же валяются;
    
14. показывают, как мать детей родных холит, и как мачеха
    пасынков убирает; 15) как жена милого мужа приголубливает;
    

16) порох из глазу вычищают с удивительной бережливостью;

17) с неменьшей осторожностью и табак у хозяина из губы
вынимают; 18) как теща зятя подчивала, блины пекла и уго­
ревши повалилась; 19) допускают каждого на себя садиться и
ездить без малейшего сопротивления; 20) кто похочет, подают
тотчас лапу; 21) подают шляпу хозяину, и барабан, когда
козой играют; 22) кто поднесет пиво или вино, с учтивостью
принимают и, выпивши, посуду назад отдавая кланяются. Хо­
зяин при каждом из вышеупомянутых действий сказывает за­
мысловатые и смешные приговорки, которые тем приятнее,
чем больше сельской простоты в себе заключают. Не столько
вещь сия была смотрения достойна, ежели-б сии дикие и в
протчем необуздаемые звери были лишены тех природных
своих орудий, коими они людям страх и вред наносят; напротив
того, не обрублены у них лапы, также и зубы не выбиты, как
то обыкновенно при таковых случаях бывает». (Следует обоз­
начение времени и места представления и платы за места.) В
21 пункте только что приведенного документа находим связь
с известным маскарадным сочетанием фигуры медведя и козы,
на которое указано было мною выше (стр. 92); в этом прояв­
ляется и воспоминание о связи медвежьей комедии с
игрою скоморохов. Действительно, кроме вышеприведен­
ных свидетельств о набирании медведей и скоморохов для
царского двора, об игре волынщиков под пляски медведей, об
игре на трубах при представлении ученых медведей, древний
обычай водить для потехи толпы ученых медведей подтверж­
дается еще следующими свидетельствами, сводящимися к за­
прещению, изложенному в прав. 61-м Трульского собора. «Кор­
мчая книга» по списку 1282 г. осуждает «влачащая медведи».¹
Домострой называет медведей в числе богомерзских дел,
рядом с песнями, плясанием, гудением и пр.² Стоглав порицает

' Буслаев. Историческая хрестоматия 1861 г. С. 381. ² Гл. 8, с. 16.

115

«кормящихъ и хранящихъ медведи... на глумлеше».¹ Митрополит Даниил ратует против «водящихъ медведи».² Протопоп Аввакум рассказывает о встреченных им «п л я с о -выхъ медведяхъ съ бубнами и домрами и ха­ря хъ» (масках) ³; Олеарий упоминает о комедиантах-кукольниках, сопровождающих вожаков медведей⁴; в царской грамоте 1648 г. порицаются те, кто «медведи водятъ»,⁵ а другая грамота царя Алексея Михайловича того же года ополчается против игрецов бесовских скоморохов, ходящих «съ домрами и съ медведи».⁶ В старинной рукописи 1656 г. говорится о веселых гуляющих людях и их медведе.⁷ Автор описания Московии (в конце XVII в.) сравнивает смешные, по его выражению, пляски русских с пляскою ученых русских медведей и отдает пред­почтение последним.⁸ Русские медведчики заходили уже в XVI веке (если не раньше) на западе в Германию, а может быть и далее.⁹

«Приход вожака с медведем, — пишет г. Ровинский, — еще очень недавно составлял эпоху в деревенской заглушной жизни: все бежало к нему на встречу, — и старый и малый... Представ­ление производится обыкновенно на небольшой лужайке, во­жак — коренастый пошехонец; у него к поясу привязан барабан; помощник — коза, мальчик лет десяти-двенадцати, и наконец главный актер — ярославский медведь Михайло Иваныч, с подпиленными зубами и кольцом, продетым сквозь ноздри; к кольцу приделана цепь, за которую вожак и водит Михайло Ива­ныча; если же Михайло Иваныч очень «дурашлив», то ему, для опаски, выкалывают и «гляделки».

— Нутка, Мишенька, — начинает вожак, — поклонись чест­ным господам, да покажи-ка свою науку, чему в школе тебя

¹ Гл. 93.

² Нам. стар. русс. лит. IV, 201.

Тихо право в. Лет. русс. лит. и древ. I, 124. Подр. опис. путеш. в Москов. 178.

Иванов. Опис. госуд. арх. 269 и ел. —Ср. акт. истор. (арх. комм.). IV, № 35

⁶ Сахаров. Сказ. русс. нар. II, VII, 99. См. ниже, гл. 3.

⁸ Voyages hist de I'Europe. VII, 35.

⁹ Cp Веселовский. Розыск, в обл. русс. дух. стих. VII. II. 184 и
сл : Ариосто (Orl. fur. с. XI, s(. 49) сравнивает горделивое презрение Ро­
ланда к обступившим его врагам с невозмутимостью медведя, водимого
Русскими или литовскими поводырями, когда на него лают
собачонки

116

пономарь учил, каким разумом наградил. И как красные девицы, молодицы, белятся, румянятся, в зеркальце смотрятся, прихорашиваются.

Миша садится на землю, трет себе одной лапой морду, а другой вертит перед рылом, — это значит: девица в зеркало смотрится.

— А как, Миша, малые дети лазят горох воровать.
Миша ползет на брюхе в сторону.

— А как бабушка Ерофеевна блины на масленой печь
собралась, блинов не напекла, только со слепу руки сожгла да
от дров угорела. Ах, блинцы, блины!

Мишка лижет себе лапу, мотает головой и охает.

• А ну-ка, Михайло Иваныч, представьте, как поп Мартын
  к заутрени не спеша идет, на костыль упирается, тихо вперед
  подвигается; и как поп Мартын от заутрени домой гонит, что
  и попадья его не догонит. (Или же: А как бабы на барскую
  работу не спеша бредут? — Мишенька едва передвигает лапу
  за лапой. И как бабы с барской работы домой бегут? —
  Мишенька принимается шагать в сторону.) И как старый Те-
  рентьич из избы в сени пробирается, к молодой снохе подбирает­
  ся.
  
• Михайло Иваныч семенит и путается ногами.
  
• И как барыня с бабой в корзинку тальки да яйца
  собирает, складывает, а барин все на девичью работу пос­
  матривает, не чисто-де лен прядут, ухмыляется, знать до Па-
  ранькинова льна добирается.
  
• Михайло Иваныч ходит кругом вожака, и треплет его
  за гашник.
  
• А ну-те, Мишенька, представьте, как толстая купчиха от
  Николы на Пупышах, напившись, нажравшись, как налитой
  клоп сидит, мало говорит; через слово рыгнет, через два...
  Мишенька садится на землю и стонет. (Записано на самом пред­
  ставлении, которое в натуре бывало несравненно скоромнее.)
  

Затем, — продолжает г. Ровинский, — вожак пристраивает барабан, а мальчик его устраивает из себя козу, т. е. надевает на голову мешок, сквозь который, вверху, проткнута палка с козлиной головой и рожками. К голове этой приделан деревян­ный язык, от хлопанья которого происходит страшный шум. По­том начинает выбивать дробь (отсюда произошло и бранное на­звание: «ах ты отставной козы барабанщик»), дергает медведя за кольцо, а коза выплясывает около Михаила Иваныча трепа­ка, клюет его деревянным языком и дразнит; Михайло Иваныч

117

бесится, рычит, вытягивается во весь рост и кружится на задних лапах около вожака, — это значит: он танцует. После такой не­уклюжей пляски вожак дает ему в руки шляпу и Михайло Ива­ныч обходит с нею честную публику, которая бросает туда свои гроши и копейки. Кроме того, и Мише и вожаку подносится по рюмке водки, до которой Миша большой охотник; если же хозяе­ва тароватые, то к представлению прибавляется еще действие: вожак ослабляет Мишину цепь, со словами: «А ну-ка, Миша, да­вай поборемся», — схватывает его под силки, и происходит борьба, которая оканчивается не всегда благополучно, так что вожаку иногда приходится и самому представлять «как малые дети горох воруют» — и хорошо еще, если он отделается при этом одними помятыми боками, без переломов».

Описанное представление обнаруживает большое сходство репертуара медвежьей комедии XIX столетия с репертуаром XVIII века, в подробности изложенном в 22 номерах вышеприве­денного объявления из Петербургских Ведомостей 1771 года, в свою очередь сходном с репертуаром XVI в. (см. выше стр. 112— 113), вероятно, и еще более ранних столетий. Г-н Ровинский продолжает свой рассказ:

«Клеплют еще на Михаилу Иваныча, будто он до баб охотник, и на этот предмет даже скоромная картинка сочинена; но бабы говорят, что это вздор положительно; — а вот какое поверье на самом деле записано в одном Румянцевском сборнике 1754 г.; «Тяжелыя де бабы, для примъты, даютъ изъ своихь рукъ медведю хлебъ; если онъ при этомъ рыкнетъ — то родится девочка, а если возьметъ молча — то будетъ мальчикъ».

Нельзя не заметить в этом поверье связи с приведенной выше (стр. 89—90) русской святочной песней о «медведь пых-туне», предвещающем свадьбу, а равно и с западнославянской маскарадной святочной же фигурой «гороховаго медведя», обя­зательно пляшущего со всеми женщинами и девушками, спо­собствуя тем плодородию в доме.

«Обыкновенно медвежья компания ходит только втроем, — продолжает г. Ровинский, — вожак, медведь — Михайло Иваныч и коза; но бывает, что, из финансовых соображений, два вожака соединяются вместе: один с Михаилом Иванычем, а другой с Марьей Ивановной (медведицей), и берут с собой только одну козу».¹

Русс нар карт V 227—230

5 Зак 98

Музыкальный элемент в описанном представлении огра­ничивается звуками барабана, но в старину, как видно из приведенных раньше свидетельств, медведи исполняли свои пляски под звуки волынки и трубы; медведей сопровождали скоморохи с домрами и дудами, или с домрами и с бубнами, также комедианты-кукольники, в свою очередь сопровож­давшиеся игроками на гуслях и гудке. Словом, в старину, именно в XVII веке, медвежья комедия входила в состав ско­морошеских потех. О такой бродячей ватаге скоморохов с двумя медведями говорит, без сомнения, протопоп Аввакум, расска­зывая про одно из своих злополучных приключений: «Приидоша въ село мое, — пишет он,—плясовые медведи съ буб­нами и съ домрами, и я гръшникъ, по Христе ревнуя, изгналъ ихъ и хари и бубны изломаль на поле единъ у многихъ, медведей двухъ великихъ отнялъ — одного ушибь и паки ожиль, а другаго отпустилъ въ поле».'

Кроме ученых медведей, народные потешники выводили и других ученых зверей: представления эти благо­честивыми людьми признавались столь же соблазнительными, греховными, как и прочие скоморошеские игры: «Иже медвъди водяцуя и ини животны игры на пакость слабымъ», — читаем в пандектах Никона Черногорца.² «Кормящей и храня­щей медведи, или иная некая животная на глумлеше и на прельщеше простейшихъ человъкъ», — говорится в Сто-главе.³ «Тацемъ же запрещешем покорити подобаетъ и водящихъ медведи или иныя некiя таковы я животныя на играние и вредъ простейшимъ», — говорит митрополит Даниил.⁴ В вышеупомянутой грамоте царя Алексея Михайловича (1648 г.) порицаются те, кто «медведи водятъ и съ собаками пля­шутъ», и предписывается, чтобы «медвъдей (не водили) и съ сучками не плясал и». Не заключает ли нижеследующая песня из Мензелинского уезда воспоминания о потешнике-ско­морохе, в лице крысиного господина, выходящего на канате и обращающегося к толпе с разными скоморошьими

¹ Тихонравов. Лет. русс. лит. и древ. I, 124. — К числу упомянутых
здесь харь (- масок, надеваемых на голову, ср. выше стр. 82) принадлежала,
вероятно, козлиная или козья голова, украшавшая спутника медведей, козу.

² У Срезневского Свед. и зам. LV, 267.

³ Гл. 93. — Ср Сходные слова «Кормчей» по списку 1282 г.: «Влачащая
медведи или таковыя животы некакы на ругание и въ родъ (~ вред?)
простейшимъ». (Буслаев Истор. хрест., 381).

⁴ Пам. стар. русс. лит. IV, 201.

119

шутками и прибаутками: у кабака, по словам песни, находится яма, покрытая соломой, в яме завелись крысы и мыши, име­ющие своего господина — плясуна на канате; невольно задаем себе вопрос, не были ли это ученые крысы и мыши, которых выводил и показывал скоморох — канатный плясун?

А крысиный господинъ по канату выходилъ,

По канату выходилъ, съ стариками говорилъ:

Ахъ вы стары старики, мироеды мужики,

Mipoеды мужики, воры ябедники,

У васъ бороды сьдыя, глаза серые, болыше,

Глаза сърые, болыше, брови черныя, густыя.

Вы не хлопайте глазами, не трясите бородами...

Приведенная песня говорит о плясуне на канате. Танце-вание на канате также принадлежит к числу скоморо­шеских потех. Сведения о канатных плясунах русских очень скудны, да их, вероятно, в старину и не было, пока не принесли с собою в Россию это искусство немцы в XVII столетии.² Из­вестно, что в 1629 г. явился к царскому двору потешник немец, искусник на все руки, под именем Ивана Семенова (вероятно, перекрещенец). По обычному правилу Московского двора тре­бовать от каждого заевжего искусника немца, чтобы он выучил учеников своему художеству, и Иван Семенов обязан был обу­чать русских людей: в 1637 г. его пожаловал царь камкой и сукном «за то что онъ выучилъ по канату ходить и танцовать и всякимъ потехамъ, чему онъ самъ умееть, 5 человекъ, да побарабанамъ выучилъ бить 24 человека». Кроме того он тешил государя и соколами и в домашних забавах возился с государевыми дураками и шутами.³ «Крысиный господин» только что приведенной песни из Мен-зелинского уезда «по канату выходил», т. е. был канат­ным плясуном. Маскевич в дневнике своем под 1611 г. сравнива­ет пляски русских «блазней» на московских вечеринках с

¹ Пальчиков. Крест, пес. № 106.

² В Лифляндской хронике Рюссова рассказывается, в виде необыкно­
венной диковины, о появлении в Ревеле и других лифляндских городах в
\547 г. толпы итальянских фигляров (Gockeles — Gaukler) —канатных
плясунов. Необыкновенное представление, дававшееся ими на натянутом
канате, на большой высоте, по словам автора, привлекло в Ревеле всех
жителей города, и «смотреть на это зрелище было очень страшно». (Chronica
d. Provintz Lyffland dorch Balthasar Riissowen (1577), в Script, rer.
Livon. II, 38).

³ Забелин. Дом быт. русс, цариц. 445 и ел.

120

кривляниями канатных фигляров (ср. выше стр. 90). Автор описания Русского Государства в средине XVII века (см. ниже гл. 5, г) называет канатных плясуновв числе «дур-ныхъ сословий людей».

Мы рассмотрели главнейшие из разнообразных потешных действий, входивших в репертуар скоморошеских игр и позоров. Все поименованные виды скоморошества, смотря по большей или меньшей разносторонности дарования, могли в большей или меньшей степени сосредоточиваться и в одном лице. И в этом отношении, вероятно, скоморохи сходствовали с близко­родственными им западноевропейскими жонглёрами, деятель­ность которых отличалась замечательною разносторонностью. По словам одного провансальского памятника, жонглёр дол­жен уметь играть на разных инструментах, вертеть на двух ножах мячи, перебрасывая их с одного острия на другое; пока­зывать марионеток, прыгать через четыре кольца; завести себе рыжую приставную бороду и соответствующий костюм, чтобы рядиться и пугать дураков; приучить собаку стоять на задних лапках; знать искусство вожака обезьян; возбуждать смех зрите­лей потешным изображением человеческих слабостей; бегать и скакать на веревке, протянутой от одной башни к другой, и т. п.⁽ Разумеется, соединение в одном лице всех перечисленных искусств было редкостью. Из старинных сочинений видно, что толпы жонглёров разделяли между собою труд: один играл на одном инструменте, другой — на другом, третий — на третьем, один говорил, другой пел. Изгнанные Филиппом Августом из Франции, жонглёры вскоре затем возвратились и в 1331 г. образовали общество менетриё (menetriers) с королем во главе. Общество это делилось на четыре категории: к первой принад­лежали сочинители романов, сказок (fabliau), песен и пр., ко второй — декламаторы сочинений труверов, к третьей — музы­канты-игрецы и певцы, и, наконец, к четвертой, наиболее многочисленной, — фокусники, фигляры, вожаки ученых зве­рей.² Мы можем составить себе довольно ясное понятие о сред­невековых западных потешниках последней категории по сов­ременным нам клоунам, паяцам-гимнастам, преемникам жонглёров, ныне приютившимся в цирках, где они, одетые в шутовские костюмы, с лицами, чудовищно раскрашенными или покрытыми личинами, проделывают перед публикой разнооб-

¹ Веселовский. Розыск, в обл. русс. дух. стих. VII. II, 156—157.

² F ё t i s. Histoire generate de la musique. V, p. 22, 23—24.

121

разный репертуар свой, соединяя, подобно веселым своим пра­отцам, виртуозную ловкость в разных отраслях своей деятель­ности с площадными шутками и выходками, рассчитанными на успех среди народной толпы. Уступая, вероятно, в ловкости и виртуозности западноевропейским собратьям своим, жон­глёрам, русские скоморохи несомненно превосходили их в гру­бости и цинизме своих игр и представлений. Расхаживая по деревням, селам и городам многочисленными толпами (полу­чавшими иногда, как будет указано ниже [стр. 133 ], характер вражеских нашествий), появляясь перед народом «со всякими играми» (ср. свидетельство Нестора отрубах, скоморохах, гуслях и русалиях, о сходбищах «на плясанье и на вся бесовская игрища» (стр. 761, слова народной песни «ско­морохи вонъ идутъ — в с я к и игры несут ъ» [стр. 67 ], упоминания в разных поучениях и грамотах о плясках, песнях и всяких бесовских играх скоморохов и т. п.), скоморохи, разумеется, распределяли соответствующий труд между различными членами своих ватаг; это, конечно, должно было вести, как и у западных жонглёров, к известной специализации труда, не исключавшей, однако, возможности соединения и в одном лице, в одном члене ватаги, разных отраслей скоморошеской мудрости.