Товстоногов
| Вид материала | Документы |
СодержаниеИз беседы с Г. А. Товстоноговым Рассказ В. М. Шукшина «Танцующий Шива». |
Из беседы с Г. А. Товстоноговым
— Часто и в печати, и в беседах вы говорите о том, что несмотря на большое количество ваших выпускников не всех из них вы считаете своими учениками. Вы говорите, что нередко
390
они изменяют тем принципам, которые для вас незыблемы, изменяют вашему вероисповеданию. Что вы имеете в виду, говоря об этом?
— Для меня центральной темой искусства является человек и все, что связано с процессом человеческого существования. Я пытаюсь внушить студентам, что открытие любого выразительного средства имеет цену только тогда, когда оно работает на главное: на поиск природы человеческих отношений.
Бессмысленно воспитывать себе подобных. Рано или поздно ученик должен выйти из-под влияния мастера и стать самим собой. Иначе он встанет на путь подражательства, а не на тропу художника. Хочется верить, что каждый из выпускников будет по-своему индивидуален, неповторим, но в то же время хочется, чтобы они запомнили главное: любое — уже существующее или еще неизведанное — эстетическое направление не отменяет законов органики, открытых Станиславским.
Поэтому при различии взглядов молодых режиссеров на пути театрального искусства, на разницу в программах их будущего поиска, несмотря на пристрастия к тому или иному стилю, важно, чтобы они вынесли из стен института увлечение человеческим содержанием.
И когда я узнаю, что во имя какого бы то ни было уникального приема подминается природа человеческих отношений, то я считаю это предательством, потому что режиссер пренебрег тем, во имя чего существует искусство.
Не секрет, что нынешняя система обучения режиссуре в театральном институте консервативна. Уже много лет ведутся разговоры о том, что педагогический процесс напоминает слепого, прогуливающегося по улицам незнакомого города. В настоящих условиях нельзя не только выявить меру одаренности студента, но и степень его причастности к профессии, порой даже не знаешь, любит ли будущий режиссер свое дело? Греет ли оно человека?
При отсутствии практики (работу с сокурсниками как исполнителями ролей в рассказах, в спектаклях я не считаю режиссерской практикой, потому что коллеги по курсу всерьез не принимают своего товарища как режиссера, а он их как актеров), собственными руками, самостоятельно студент ставит только дипломный спектакль, и я иногда с удивлением обнаруживал, как в недавнем прошлом первые ученики, вырвавшись из стен института «на свободу», создавали нечто такое, что только тогда становилось ясно: работа с людьми им противопоказана.
Режиссер-головастик может заразить труппу неожиданным замыслом, оригинальным решением. Но не способный к воплощению своих идей через актеров режиссер обесценивает себя, становится опасным для театра человеком, так как при наличии неограниченной власти приносит актерам вред. И, конечно, мне трудно считать подобных выпускников учениками, но и публично открещиваться от них уже поздно.
Причем я понимаю и частично оправдываю стремление молодого человека на первом этапе самостоятельной работы к самовыражению, к самовыявлению, к желанию во что бы то ни стало обратить внимание на свою персону. Чем больше у меня выпускников, тем терпеливее и, я бы оказал, снисходительнее я отношусь к этой болезни.
Но если болезнь становится хронической, если время не лечит, если у бывшего моего студента так и не проявляется вкус к центральной проблеме профессии, не пробуждается любовь к поиску природы человеческих отношений, я как педагог терплю аварию, что со мной было, к сожалению, неоднократно.
Не имея возможности встречаться со всеми моими выпускниками, я узнаю о них чаще из рецензий или по рассказам, реже по увиденным спектаклям, — поэтому не могу сказать им в глаза: «За вас я рад, горд, а за вас, как человека театра, мне неловко». Дифференцирование на учеников и вольнослушателей я совершаю мысленно, а не публично.
Да и одно дело личный, пусть жестокий, суровый, но интимный разговор, другое — публичное выступление, где мои слова кое-кто может воспринять как некий приговор учителя, а ученик в этот момент, возможно, многое передумав, перепроверив, пришел собственным горьким путем не на словах, а на деле к выводу, что в искусстве театра является второстепенным, а что — главным, и сделал резкий крен в сторону поиска процесса человеческих взаимоотношений.
Вот на днях я узнал, что один из моих бывших студентов, приверженец направления, которое я условно для себя называю «прибалтийский модернизм», сделал такой крен и на материале средненькой пьесы поставил хороший спектакль за счет удачной работы с актерами. Если это так — сам я спектакль пока не видел, — если действительно проявились и вкус, и любовь к главной области профессии, то я искренне рад за своего ученика!
391
^
Рассказ В. М. Шукшина «Танцующий Шива».
Занят курс студентов-сибиряков.
Фонограмма гитарного перебора. Свет. В глубине площадки фронтально стоят парни в зимних шапках, в ватниках. Под мелодическую линию, словно оживая, в танце медленно двинулись на зрителей. Постепенно увеличился темп, парни скинули шапки, ватники. Танцуют все, кроме одного, стоящего в центре. Он объявил: «Василий Шукшин. Танцующий Шива». И затанцевал. А парни застыли. Вырубка света. Крики, удары, звон бьющейся посуды, шум падающей мебели.
Чтобы был понятен ход дальнейших рассуждений, когда снова стало светло, буфетчица, сгребая в ведро осколки бутылок, сообщила, что в столовой произошла драка.
Худенький паренек по прозвищу Шива в чем-то обвинил плотников, один из которых, Ваня, хотел за это обвинение ударить Шиву бутылкой, но не ударил, потому что Шиву защитил бригадир. Потом Шива танцевал, пародируя Ваню, пантомимически демонстрируя, как Ваня «задним местом» из пола гвоздь вынимал. Потом взорвавшегося Ваню бригадир лесорубов ударил и, когда все ушли, единственный, кто отнесся к Ване по-человечески, был Шива. Он нагнулся к лежащему парню, дал ему платок вытереть кровь с разбитой десны, сел рядом с ним и, раскачиваясь, стал что-то причитать.
Георгий Александрович попросил режиссера поблагодарить и отпустить исполнителей.
— Мне, к сожалению, надо уезжать. Поговорим подробно в следующий раз... И все же минуты три есть, мне бы хотелось, чтобы режиссер высказал свое впечатление.
То ли студент почувствовал что-то недоброе, то ли потому, что работа не нравилась ему самому, но вдруг он сказал:
- Вообще-то у меня есть другой рассказ. «Враги» Хантера.
- Нет, меня интересует ваше мнение по данной работе.
- Мне сейчас многое не понравилось. Я показывал этап Аркадию Иосифовичу, он предложил совершенно другой вариант решения, но, уйдя от своего, я не вышел на предложение Кац-мана. Получилось нечто средненькое.
Студент-режиссер рассказа спросил, есть ли какие-то принципиальные замечания, чтобы он мог подумать и, может быть, что-то доработать к следующему занятию.
- Принципиальные? Есть. Первое. В этом рассказе фальшиво звучит радио. Надо найти настоящего хорошего баяниста.
- Да они почти все играют. Это же коренные сибиряки, целый курс.
- Да? Тем лучше. Пришли люди после работы отдыхать...
- А, может быть, буфетчица приготовит баян, вынесет его.
- На баяне должен быть построен пролог. Буфетчица у вас появляется позже. Кроме того, как раз она против баяна. Раз пришли с баяном, значит надолго, лишние хлопоты. Мало ли что может случиться под пьяную лавочку? Второе. Интересный, способный паренек играет Шиву, но, к сожалению, иногда наигрывает. Дальше. Я не понял, что, против Вани был применен недозволенный метод драки?
- Да, бригадир его подло ударил.
- А откуда мы это узнаем? Сейчас мы видим прием, достойный восхищения, а отсюда непонятен мотив сближения в конце Шивы и Вани. Во время удара обязательно дайте буфетчице авторский текст. И вот еще что мне кажется важным. Не надо Ване с бутылкой идти на Шиву через всю сцену, да еще пугать его... Такой здоровый мужик. Взял бутылку — уже страшно. Уже со всех сторон: «Ваня, не надо, поставь на место, кончай!» Запомните: если автор дает действующим лицам так много текста по поводу некоего физического действия, значит, само действие должно быть минимальным! Но это все лишь самые поверхностные ощущения, типажи у вас хорошие, а логику построения надо проверить, кое-что осталось непонятным. Рассказ сложен и тем, что в нем занято много исполнителей. Меня насторожило ваше легкомысленное отречение от работы, никогда так легко не отказывайтесь от сделанного. Там за дверью вас ждут люди, которые в вас поверили. Уж взялся за гуж...
392