Планирование, изготовление печатей и штампов и многое другое. Риэлторские и юридические услуги в сфере недвижимости Санкт-Петербурга
| Вид материала | Документы |
- Положение о документальном обеспечении записей в бухгалтерском учете, утвержденное, 128.42kb.
- Ассоциации Банков Северо-Запада; Гильдии Управляющих и Девелоперов; Объединения Строителей, 201.04kb.
- Закон санкт-петербурга, 284.47kb.
- Новости связи, 11210.62kb.
- Утверждаю начальник гу «Санкт-Петербургская горветстанция», 2202.13kb.
- Правительство санкт-петербурга постановление от 30 ноября 2005 г. N 1829 о мерах, 618.27kb.
- Собранием Николаевской, 124.7kb.
- Приглашение к участию в Подпрограмме «Кадровый резерв», 138.05kb.
- Утверждаю первый заместитель председателя Комитета по информатизации и связи, 4712.82kb.
- Правительство санкт-петербурга постановление от 6 декабря 2007 г. N 1582 о совете, 161.62kb.
Существительные
1. Клики 11. Час
2. Трудящиеся 12. Враг
3. Заря 13. Поступь
4. Жизнь 14. Вал
^ 5. Маяк 15. Пески
6. Ошибки 16. Скок
7. Стяг (флаг) 17. Конь
8. Ваал 18. Сердце
9. Молох 19. Прошлое
10. Прислужник
Прилагательные
1. Империалистический 5. Индустриальный
^ 2. Капиталистический 6. Стальной
3. Исторический 7. Железный
4. Последний
Глаголы
1. Пылить 6. Вершить (ся)
2. Взметать (ся) 7. Петь
3. Выявлять 8. Клеветать
4. Рдеть 9. Скрежетать
^ 5. Взвивать (ся) 10. Грозить
Художеств. эпитеты
1. Злобный 2. Зубовный
Прочие части речи
1. Девятый 4. Пускай!
2. Двенадцатый 5. Вперед!
3. Пусть!
(Междометия, предлоги, союзы, запятые, многоточия,
восклицательные знаки и кавычки и т. п. )
Примеч. Запятые ставят перед "что", "который" и "если".
Многоточия, восклиц. знаки и кавычки-где только возможно.
Раздел II. Творческая часть (Составляется исключительно из
слов раздела 1-го)
^ 1. ПЕРЕДОВАЯ СТАТЬЯ
Девятый вал
Восточная Магистраль -- это железный конь, который,
взметая стальным скоком пески прошлого, вершит поступь истории,
выявляя очередной зубовный скрежет клевещущего врага, на
которого уже взметается девятый вал, грозящий двенадцатым
часом, последним часом для прислужников империалистического
^ Молоха, этого капиталистического Ваала, но, невзирая на ошибки,
пусть рдеют, а равно и взвиваются стяги у маяка
индустриализации, пылающего под клики трудящихся, коими под
пение сердец выявляется заря новой жизни: вперед!
^ 2. ХУДОЖЕСТВ. ОЧЕРК-ФЕЛЬЕТОН
ПУСТЬ!..
-- Вперед!
Он пылает под клики трудящихся...
Он выявляет зарю новой жизни...
-- Маяк!
Индустриализации!
Пусть отдельные ошибки. Пусть. Но зато как рдеют... как
несутся... как взвиваются... эти стяги! Эти флаги!..
-- Пусть -- Ваал капитализма! Пусть -- Молох империализма!
Пусть!
Но на прислужников уже взметается:
-- Последний вал!
-- Девятый час!
-- Двенадцатый Ваал!
Пусть клевещут. Пусть скрежещут. Пусть выявляется злобный
зубовный враг!
Вершится историческая поступь. Пески прошлого взметаются
скоком стали.
Это-"железный" "конь"!..
Это:
-- Восточная!
-- Магистраль!
"Поют сердца"...
^ 3. ХУДОЖЕСТВ. СТИХОТВОРЕНИЕ
А) Тринадцатый Ваал
Поют сердца под грохот дней,
Дрожит зарей маяк.
Пускай индустрии огней
Трепещет злобный враг.
Железный конь несет вперед
Исторьи скок взметать,
Семью трудящихся несет
Ошибки выявлять.
Взвивается последний час.
Зардел девятый вал,
Двенадцатый вершится час
Тебе, Молох-Ваал!
Б) Восточный вариант
Цветет урюк под грохот дней,
Дрожит зарей кишлак.
А средь арыков и аллей
Идет гулять ишак.
Азиатский орнамент
^ 1. УРЮК (абрикосы)
2. АРЫК (канал)
3. ИШАК (осел)
4. ПЛОВ (пища)
5. БАЙ (нехороший человек)
6. БАСМАЧ (нехороший человек)
7. ШАКАЛ (животное)
8. КИШЛАК (деревня)
^ 9. ПИАЛА (чашка)
10. МЕДРЕСЕ (духовное училище)
11. ИЧИГИ (обувь)
12. ШАЙТАН (черт)
13. АРБА (телега)
14. ШАЙТАН-АРБА (Средне-Азиатская ж. д. )
^ 15. ТВОЯ-МОЯ НЕ ПОНИМАЙ \
16. МАЛА-МАЛА / выражения
Добавление
При помощи материалов раздела 1-го по методам раздела 2-го
сочиняются также: романы, повести, поэмы в прозе, рассказы,
бытовые зарисовки, художеств, репортаж, хроника, эпопея, пьесы,
политобозрения, игра в политфанты, радиооратории и т. д.
Когда Ухудшанский ознакомился с содержанием документа,
глаза его, доселе мутные, оживились. Ему, пробавлявшемуся до
сих пор отчетами о заседаниях, внезапно открылись сверкающие
стилистические высоты.
-- И за все-двадцать пять тугриков, двадцать пять
монгольских рублей, -- нетерпеливо сказал великий комбинатор,
томимый голодом.
-- У меня нет монгольских, -- молвил сотрудник профоргана,
не выпуская из рук "Торжественного комплекта".
Остап согласился взять обыкновенными рублями, пригласил
^ Гаргантюа, которого называл уже "кум и благодетель", и вместе с
ним отправился в вагон-ресторан. Ему принесли блистающий льдом
и ртутью графин водки, салат и большую, тяжелую, как подкова,
котлету. После водки, которая произвела в его голове легкое
кружение, великий комбинатор таинственно сообщил куму и
благодетелю, что в Северном укладочном городке он надеется
разыскать человечка, который должен ему небольшую сумму. Тогда
он созовет всех корреспондентов на пир. На это Гаргантюа
ответил длинной убедительной речью, в которой, по обыкновению,
нельзя было разобрать ни слова. Остап подозвал буфетчика,
расспросил, везет ли тот шампанское, и сколько бутылок везет, и
что еще имеется из деликатесов, и в каких количествах имеется,
и что все эти сведения ему нужны потому, что дня через два он
намерен дать банкет своим собратьям по перу. Буфетчик заявил,
что сделано будет все, что возможно.
-- Согласно законов гостеприимства, - добавил он
почему-то.
По мере приближения к месту смычки кочевников становилось
все больше. Они спускались с холмов наперерез поезду, в шапках,
похожих на китайские пагоды. Литерный, грохоча, с головой
уходил в скалистые порфировые выемки, прошел новый
трехпролетный мост, последняя ферма которого была надвинута
только вчера, и принялся осиливать знаменитый Хрустальный
перевал. Знаменитым сделали его строители Магистрали,
выполнившие все подрывные и укладочные работы в три месяца
вместо восьми, намеченных по плану.
^ Поезд постепенно обрастал бытом. Иностранцы, выехавшие из
Москвы в твердых, словно бы сделанных из аптекарского фаянса
воротничках, в тяжелых шелковых галстуках и суконных костюмах,
стали распоясываться. Одолевала жара. Первым изменил форму
одежды один из американцев. Стыдливо посмеиваясь, он вышел из
своего вагона в странном наряде. На нем были желтые толстые
башмаки, чулки и брюки-гольф, роговые очки и русская
косоворотка хлебозаготовительного образца, вышитая крестиками.
^ И чем жарче становилось, тем меньше иностранцев оставалось
верными идее европейского костюма. Косоворотки, апашки, гейши,
сорочки-фантази, толстовки, лжетолстовки и полутолстовки,
одесские сандалии и тапочки полностью преобразили работников
прессы капиталистического мира. Они приобрели разительное
сходство со старинными советскими служащими, и их мучительно
хотелось чистить, выпытывать, что они делали до 1917 года, не
бюрократы ли они, не головотяпы ли и благополучны ли по
родственникам.
Прилежная "овечка", увешанная флагами и гирляндами,
поздней ночью втянула литерный поезд на станцию Гремящий Ключ,
место смычки. Кинооператоры жгли римские свечи. В их резком
белом свете стоял начальник строительства, взволнованно глядя
на поезд. В вагонах не было огней. Все спали. И только
правительственный салон светился большими квадратными окнами.
Дверь его быстро открылась, и на низкую землю спрыгнул член
правительства.
Начальник Магистрали сделал шаг вперед, взял под козырек и
произнес рапорт, которого ждала вся страна. Восточная
Магистраль, соединившая прямым путем Сибирь и Среднюю Азию,
была закончена на год раньше срока.
Когда формальность была выполнена, рапорт отдан и принят,
два немолодых и несентиментальных человека поцеловались.
Все корреспонденты, и советские и иностранные, и
^ Лавуазьян, в нетерпении пославший телеграмму о дыме, шедшем из
паровозной трубы, и канадская девушка, сломя голову
примчавшаяся из-за океана, - все спали. Один только Паламидов
метался по свежей насыпи, разыскивая телеграф. Он рассчитал,
что если молнию послать немедленно, то она появится еще в
утреннем номере. И в черной пустыне он нашел наспех сколоченную
избушку телеграфа.
"Блеске звезд", -- писал он, сердясь на карандаш, - отдан
рапорт окончании магистрали тчк присутствовал историческом
поцелуе начальника магистрали членом правительства паламидов".
Первую часть телеграммы редакция поместила, а поцелуй
выкинула. Редактор сказал, что члену правительства неприлично
целоваться.
^ ГЛАВА XXIX. ГРЕМЯЩИЙ КЛЮЧ
Солнце встало над холмистой пустыней в 5 часов 02 минуты
46 секунд. Остап поднялся на минуту позже. Фоторепортер Меньшов
уже обвешивал себя сумками и ремнями. Кепку он надел задом
наперед, чтобы козырек не мешал смотреть в видоискатель.
^ Фотографу предстоял большой день. Остап тоже надеялся на
большой день и, даже не умывшись, выпрыгнул из вагона. Желтую
папку он захватил с собой.
Прибывшие поезда с гостями из Москвы, Сибири и Средней
^ Азии образовали улицы и переулки. Со всех сторон составы
подступали к трибуне, сипели паровозы, белый пар задерживался
на длинном полотняном лозунге: "Магистраль-первое детище
пятилетки".
Еще все спали и прохладный ветер стучал флагами на пустой
трибуне, когда Остап увидел, что чистый горизонт сильно
пересеченной местности внезапно омрачился разрывами пыли. Со
всех сторон выдвигались из-за холмов остроконечные шапки.
Тысячи всадников, сидя в деревянных седлах и понукая волосатых
лошадок, торопились к деревянной стреле, находившейся в той
самой точке, которая была принята два года назад как место
будущей смычки.
Кочевники ехали целыми аулами. Отцы семейства двигались
верхом, верхами, по-мужски, ехали жены, ребята по трое
двигались на собственных лошадках, и даже злые тещи и те
посылали вперед своих верных коней, ударяя их каблуками под
живот. Конные группы вертелись в пыли, носились по полю с
красными знаменами, вытягивались на стременах и, повернувшись
боком, любопытно озирали чудеса. Чудес было много-поезда,
рельсы, молодцеватые фигуры кинооператоров, решетчатая
столовая, неожиданно выросшая на голом месте, и
радиорепродукторы, из которых несся свежий голос "раз, два,
три, четыре, пять, шесть", - проверялась готовность
радиоустановки. Два укладочных городка, два строительных
предприятия на колесах, с материальными складами, столовыми,
канцеляриями, банями и жильем для рабочих, стояли друг против
друга, перед трибуной, отделенные только двадцатью метрами
шпал, еще не прошитых рельсами. В этом месте ляжет последний
рельс и будет забит последний костыль. В голове Южного городка
висел плакат: "Даешь Север! ", в голове Северного"Даешь Юг! ".
Рабочие обоих городков смешались в одну кучу. Они
увиделись впервые, хотя знали и помнили друг о друге с самого
начала постройки, когда их разделяли полторы тысячи километров
пустыни, скал, озер и рек. Соревнование в работе ускорило
свидание на год. Последний месяц рельсы укладывали бегом. И
^ Север и Юг стремились опередить друг друга и первыми войти в
Гремящий Ключ. Победил Север. Теперь начальники обоих городков,
один в графитной толстовке, а другой в белой косоворотке, мирно
беседовали у стрелы, причем на лице начальника Севера против
воли время от времени появлялась змеиная улыбка. Он спешил ее
согнать и хвалил Юг, но улыбка снова подымала его выцветшие на
солнце усы.
Остап побежал к вагонам Северного городка, однако городок
был пуст. Все его жители ушли к трибуне, перед которой уже
сидели музыканты. Обжигая губы о горячие металлические
мундштуки, они играли увертюру.
Советские журналисты заняли левое крыло трибуны.
^ Лавуазьян, свесившись вниз, умолял Меньшова заснять его при
исполнении служебных обязанностей. Но Меньшову было не до того.
Он снимал ударников Магистрали группами и в одиночку, заставляя
костыльщиков размахивать молотами, а грабарей-опираться на
лопаты. На правом крыле сидели иностранцы. У входов на трибуну
красноармейцы проверяли пригласительные билеты. У Остапа билета
не было. Комендант поезда выдавал их по списку, где
представитель "Черноморской газеты" О. Бендер не значился.
^ Напрасно Гаргантюа манил великого комбинатора наверх, крича:
"Ведь верно? Ведь правильно? "-Остап отрицательно мотал
головой, водя глазами на трибуну, на которой тесно уместились
герои и гости.
В первом ряду спокойно сидел табельщик Северного
укладочного городка Александр Корейко. Для защиты от солнца
голова его была прикрыта газетной треуголкой. Он чуть выдвинул
ухо, чтобы получше слышать первого оратора, который (уже
пробирался к микрофону.
-- Александр Иванович! -- крикнул Остап, сложив руки
трубой.
Корейко посмотрел вниз и поднялся. Музыканты заиграли
"Интернационал", но богатый табельщик выслушал гимн
невнимательно. Вздорная фигура великого комбинатора, бегавшего
по площадке, очищенной для последних рельсов, сразу же лишила
его душевного спокойствия. Он посмотрел через головы толпы,
соображая, куда бы (убежать. Но вокруг была пустыня.
^ Пятнадцать тысяч всадников непрестанно шатались взад и
вперед, десятки раз переходили вброд холодную речку и только к
началу митинга расположились в конном строю позади трибуны. А
некоторые, застенчивые и гордые, так и промаячили весь день на
вершинах холмов, не решаясь подъехать ближе к гудящему и
ревущему митингу.
Строители Магистрали праздновали свою победу шумно,
весело, с криками, музыкой и подбрасыванием на воздух любимцев
и героев. На полотно со звоном полетели рельсы. В минуту они
были уложены, и рабочие-укладчики, забившие миллионы костылей,
уступили право на последние удары своим руководителям.
-- Согласно законов гостеприимства, - сказал буфетчик,
сидя с поварами на крыше вагона-ресторана.
^ Инженер-краснознаменец сдвинул на затылок большую фетровую
шляпу, схватил молот с длинной ручкой и, сделав плачущее лицо,
ударил прямо по земле. Дружелюбный смех костыльщиков, среди
которых были силачи, забивающие костыль одним ударом,
сопутствовал этой операции. Однако мягкие удары о землю вскоре
стали перемежаться звоном, свидетельствовавшим, что молот
иногда приходит в соприкосновение с костылем. Размахивали
молотами секретарь крайкома, члены правительства, начальник
^ Севера и Юга и гости. Самый последний костыль в каких-нибудь
полчаса заколотил в шпалу начальник строительства,
Начались речи. Они произносились по два раза-на казахском
и русском языках.
-- Товарищи, -- медленно сказал костыльщик-ударник,
стараясь не смотреть на орден Красного Знамени, только что
приколотый к его рубашке, - что сделано, то сделано, и говорить
тут много не надо. А от всего нашего укладочного коллектива
просьба правительству-немедленно отправить нас на новую
стройку. Мы хорошо сработались вместе и последние месяцы
укладывали по пяти километров рельсов в день. Обязуемся эту
норму удержать и повысить. И да здравствует наша мировая
революция! Я еще хотел сказать. товарищи, что шпалы поступали с
большим браком, приходилось отбрасывать. Это дело надо
поставить на высоту.
Корреспонденты уже не могли пожаловаться на отсутствие
событий. Записывались речи. Инженеров хватали за талию и
требовали от них сведений с точными цифровыми данными. Стало
жарко, пыльно и деловито. Митинг в пустыне задымился, как
огромный костер. Лавуазьян, нацарапав десять строчек, бежал на
телеграф, отправлял молнию и снова принимался записывать.
^ Ухудшанский ничего не записывал и телеграммы не посылал. В
кармане у него лежал "Торжественный комплект", который давал
возможность в пять минут составить прекрасную корреспонденцию с
азиатским орнаментом. Будущее Ухудшанского было обеспечено, И
поэтому он с более высокой, чем обычно, сатирической нотой в
голосе говорил собратьям:
-- Стараетесь? Ну, ну!
Неожиданно в ложе советских журналистов появились
отставшие в Москве Лев Рубашкин и Ян Скамейкин. Их взял с собой
самолет, прилетевший на смычку рано утром. Он спустился в
десяти километрах от Гремящего Ключа, за далеким холмом, на
естественном аэродроме, и братья-корреспонденты только сейчас
добрались оттуда пешим порядком. Еле поздоровавшись, Лев
Рубашкин и Ян Скамейкин выхватили из карманов блокноты и
принялись наверстывать (упущенное время.
Фотоаппараты иностранцев щелкали беспрерывно. Глотки
высохли от речей и солнца. Собравшиеся все чаще поглядывали
вниз, на холодную речку, на столовую, где полосатые тени навеса
лежали на длиннейших банкетных столах, уставленных зелеными
нарзанными бутылками. Рядом расположились киоски, куда но
временам бегали пить участники митинга. Корейко мучился от
жажды, но крепился под своей детской треуголкой. Великий
комбинатор издали дразнил его, поднимая над головой бутылку
лимонада и желтую папку с ботиночными тесемками.
^ На стол, рядом с графином и микрофоном, поставили
девочку-пионерку.
-- Ну, девочка, - весело сказал начальник строительства, -
скажи нам, что ты думаешь о Восточной Магистрали?
^ Не удивительно было бы, если бы девочка внезапно топнула
ножкой и начала: "Товарищи! Позвольте мне подвести итоги тем
достижениям, кои... "-- и так далее, потому что встречаются у
нас примерные дети, которые с печальной старательностью
произносят двухчасовые речи. Однако пионерка Гремящего Ключа
своими слабыми ручонками сразу ухватила быка за рога и тонким
смешным голосом закричала:
-- Да здравствует пятилетка!
Паламидов подошел к иностранному профессоруэкономисту,
желая получить у него интервью.
-- Я восхищен, -- сказал профессор, -- все строительство,
которое я видел в СССР, грандиозно. Я не сомневаюсь в том, что
пятилетка будет выполнена. Я об этом буду писать.
^ Об этом через полгода он действительно выпустил книгу, в
которой на двухстах страницах доказывал, что пятилетка будет
выполнена в намеченные сроки и что СССР станет одной из самых
мощных индустриальных стран. А на двухсот первой странице
профессор заявил, что именно по этой причине Страну Советов
нужно как можно скорее уничтожить, иначе она принесет
естественную гибель капиталистическому обществу. Профессор
оказался более деловым человеком, чем болтливый Гейнрих.
^ Из-за холма поднялся белый самолет. Во все стороны
врассыпную кинулись казахи. Большая тень самолета бросилась
через трибуну и, выгибаясь, побежала в пустыню. Казахи, крича и
поднимая кнуты, погнались за тенью. Кинооператоры встревоженно
завертели свои машинки. Стало еще более суматошно и пыльно.
^ Митинг окончился.
-- Вот что, товарищи, - говорил Паламидов, поспешая вместе
с братьями по перу в столовую, - давайте условимся -- пошлых
вещей не писать.
-- Пошлость отвратительна! - поддержал Лавуазьян. - Она
ужасна.
И по дороге в столовую корреспонденты единогласно решили
не писать об Узун-Кулаке, что значит Длинное Ухо, что в свою
очередь значит-степной телеграф. Об этом писали все, кто только
ни был на Востоке, и об этом больше невозможно читать. Не
писать очерков под названием "Легенда озера Иссык-Куль".
Довольно пошлостей в восточном вкусе!
^ На опустевшей трибуне, среди окурков, разорванных записок
и нанесенного из пустыни песка, сидел один только Корейко. Он
никак не решался сойти вниз.
-- Сойдите, Александр Иванович! -- кричал Остап. -
Пожалейте себя! Глоток холодного нарзана! А? Не хотите? Ну,
хоть меня пожалейте! Я хочу есть! Ведь я все равно не уйду!
^ Может быть, вы хотите, чтобы я спел вам серенаду Шуберта
"Легкою стопой ты приди, друг мой"? Я могу!
Но Корейко не стал дожидаться. Ему и без серенады было
ясно, что деньги придется отдать. Пригнувшись и останавливаясь
на каждой ступеньке, он стал спускаться вниз.
-- На вас треугольная шляпа? -- резвился Остап. -А где же
серый походный пиджак? Вы не поверите, как я скучал без вас.
^ Ну, здравствуйте, здравствуйте! Может, почеломкаемся? Или
пойдем прямо в закрома, в пещеру Лейхтвейса, где вы храните
свои тугрики!
-- Сперва обедать, -- сказал Корейко, язык которого высох
от жажды и царапался, как рашпиль.
-- Можно и пообедать. Только на этот раз без шалопайства.
^ Впрочем, шансов у вас никаких. За холмами залегли мои молодцы,
- соврал Остап на всякий случай.
И, вспомнив о молодцах, он погрустнел. Обед для строителей
и гостей был дан в евразийском роде. Казахи расположились на
коврах, поджав ноги, как это делают на Востоке все, а на Западе
только портные. Казахи ели плов из белых мисочек, запивали его
лимонадом. Европейцы засели за столы.
Много трудов, забот и волнений перенесли строители
^ Магистрали за два года работы. Но и не мало беспокойства
причинила им организация парадного обеда в центре пустыни.
Долго обсуждалось меню, азиатское и европейское. Вызвал
продолжительную дискуссию вопрос о спиртных напитках. На
несколько дней управление строительством стало походить на
Соединенные Штаты перед выборами президента. Сторонники сухой и
мокрой проблемы вступили в единоборство. Наконец, ячейка
высказалась против спиртного. Тогда всплыло новое
обстоятельство-иностранцы, дипломаты, москвичи! Как их
накормить поизящнее? Всетаки они у себя там в Лондонах и
^ Нью-Йорках привыкли к разным кулинарным эксцессам. И вот из
Ташкента выписали старого специалиста Ивана Осиповича. Когда-то
он был метрдотелем в Москве у известного Мартьяныча и теперь
доживал свои дни заведующим нарпитовской столовой у Куриного
базара.
-- Так вы смотрите, Иван Осипович, - говорили ему. в
управлении, -- не подкачайте. Иностранцы будут. Нужно
как-нибудь повиднее все сделать, пофасонистее.
-- Верьте слову, - бормотал старик со слезами на глазах,
-- каких людей кормил! Принца Вюртембергского кормил! Мне и
денег платить не нужно. Как же мне напоследок жизни людей не
покормить? Покормлю вот -- и умру!
Иван Осипович страшно разволновался. Узнав об
окончательном отказе от спиртного, он чуть не заболел, но
оставить Европу без обеда не решился. Представленную им смету
сильно урезали, и старик, шепча себе под нос: "Накормлю и
умру"-добавил шестьдесят рублей из своих сбережений. В день
обеда Иван Осипович пришел в нафталиновом фраке. Покуда шел
митинг, он нервничал, поглядывал на солнце и покрикивал на
кочевников, которые просто из любопытства пытались въехать в
столовую верхом. Старик замахивался на них салфеткой и
дребезжал:
-- Отойди, Мамай, не видишь, что делается! Ах, господи!
Соус пикан перестоится. И консоме с пашотом не готово!
На столе уже стояла закуска. Все было сервировано
чрезвычайно красиво и с большим умением. Торчком стояли твердые
салфетки, на стеклянных тарелочках во льду лежало масло,
скрученное в бутоны, селедки держали во рту серсо из дука или
маслины, были цветы, и даже обыкновенный серый хлеб выглядел
весьма презентабельно.
Наконец, гости явились за стол. Все были запылены, красны
от жары и очень голодны. Никто не походил на принца
Вюртембергского. Иван Осипович вдруг почувствовал приближение
беды.
-- Прошу у гостей извинения, - сказал он искательно, --
еще пять минуточек, и начнем обедать! Личная у меня к вам
просьба -- не трогайте ничего на столе до обеда, чтоб все было,
как полагается.
На минуту он убежал в кухню, светски пританцовывая, а
когда вернулся назад, неся на блюде какую-то парадную рыбу, то
увидел страшную сцену разграбления стола. Это до такой степени
не походило на разработанный Иваном Осиповичем церемониал
принятия пищи, что он остановился. Англичанин с теннисной
талией беззаботно ел хлеб с маслом, а Гейнрих, перегнувшись
через стол, вытаскивал пальцами маслину из селедочного рта. На
столе все смешалось. Гости, удовлетворявшие первый голод,
весело обменивались впечатлениями.
-- Это что такое? - спросил старик упавшим голосом.
-- Где же суп, папаша? - закричал Гейнрих с набитым ртом.
^ Иван Осипович ничего не ответил. Он только махнул
салфеткой и пошел прочь. Дальнейшие заботы он бросил на своих
подчиненных.
Когда комбинаторы пробились к столу, толстый человек с
висячим, как банан, носом произносил первую застольную речь. К
своему крайнему удивлению, Остап узнал в нем инженера
Талмудовского.
-- Да! Мы герои! - восклицал Талмудовский, протягивая
вперед стакан с нарзаном. -- Привет нам, строителям Магистрали!
Но каковы условия нашей работы, граждане! Скажу, например, про
оклад жалованья. Не спорю, на Магистрали оклад лучше, чем в
других местах, но вот культурные удобства! Театра нет! Пустыня!
^ Канализации никакой!.. Нет, я так работать не могу!
-- Кто это такой! -- спрашивали друг у друга строители. --
Вы не знаете?
Между тем Талмудовский уже вытащил из-под стола чемоданы.
-- Плевал я на договор! - кричал он, направляясь к выходу.
- Что? Подъемные назад? Только судом, только судом!
^ И даже толкая обедающих чемоданами, он вместо "пардон"
свирепо кричал: "Только судом! ".
Поздно ночью он уже катил в моторной дрезине,
присоединившись к дорожным мастерам, ехавшим по делу к южному
истоку Магистрали. Талмудовский сидел верхом на чемоданах и
разъяснял мастерам причины, по которым честный специалист не
может работать в этой дыре. С ними ехал домой метрдотель Иван
Осипович. В горе он не успел даже снять фрака. Он был сильно
пьян.
-- Варвары! - кричал он, высовываясь на бреющий ветер и
грозя кулаком в сторону Гремящего Ключа. -- Всю сервировку к
свиньям собачьим!.. Антон Павловича кормил, принца
Вюртембергского!.. Приеду домой и умру! Вспомнят тогда Ивана
^ Осиповича. Сервируй, скажут, банкетный стол на восемьдесят
четыре персоны, к свиньям собачьим. А ведь некому будет! Нет
Ивана Осиповича Трикартова! Скончался! Отбыл в лучший мир, иде
же несть ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь
бесконечная... Ве-е-ечная па-ммять!
И покуда старик отпевал самого себя, хвосты его фрака
трещали на ветру, как вымпелы!
Остап, не дав Корейко доесть компота, поднял его из-за
стола и потащил рассчитываться. По приставной лестничке
комбинаторы взобрались в товарный вагон, где помещалась
канцелярия Северной укладки и стояла складная полотняная
кровать табельщика. Здесь они заперлись.
^ После обеда, когда литерные пассажиры отдыхали, набираясь
сил для участия в вечернем гулянье, фельетонист Гаргантюа
поймал братьев-корреспондентов за недозволенным занятием. Лев
Рубашкин и Ян Скамейкин несли на телеграф две бумажки. На одной
из них было краткое сообщение:
"Срочная москва степной телеграф тире узун-кулак квч
длинное ухо зпт разнес аулам весть состоявшейся смычке
магистрали рубашкин".
Вторая бумажка была исписана сверху донизу. Вот что в ней
содержалось:
^ ЛЕГЕНДА ОЗЕРА ИССЫК-КУЛЬ
Старый каракалпак Ухум Бухеев рассказал мне эту легенду,
овеянную дыханием веков. Двести тысяч четыреста восемьдесят
пять лун тому назад молодая, быстроногая, как джейран (горный
баран), жена хана красавица Сумбурун горячо полюбила молодого
нукера Ай-Булака. Велико было горе старого хана, когда он узнал
об измене горячо любимой жены. Старик двенадцать лун возносил
молитвы, а потом со слезами на глазах запечатал красавицу в
бочку и, привязав к ней слиток чистого золота весом в семь
джасасын (18 кило), бросил драгоценную ношу в горное озеро. С
тех пор озеро и получило свое имя -- Иссык-Куль, что значит
"Сердце красавицы склонно к измене"...
^ Ян Скамейкин-Сарматский (Поршень)
-- Ведь верно? -- спрашивал Гаргантюа, показывая
выхваченные у братьев бумажки. - Ведь правильно?
-- Конечно, возмутительно! - отвечал Паламидов. -- Как вы
смели написать легенду после всего, что было говорено?
^ По-вашему, Иссык-Куль переводится как "Сердце красавицы склонно
к измене и перемене"? Ой ли! Не наврал ли вам липовый
кара-калпак Ухум Бухеев? Не звучит ли это название таким
образом: "Не бросайте молодых красавиц в озеро, а бросайте в
озеро легковерных корреспондентов, поддающихся губительному
влиянию экзотики"?
^ Писатель в детской курточке покраснел. В его записной
книжке уже значились и Узун-Кулак и две душистые легенды,
уснащенные восточным орнаментом.
-- А по-моему, -- сказал он, -- в этом нет ничего
страшного. Раз Узун-Кулак существует, должен же кто-нибудь о
нем писать?
-- Но ведь уже тысячу раз писали! - сказал Лавуазьян.
-- Узун-Кулак существует, - вздохнул писатель, - и с этим
приходится считаться.