Geum.ru

Северная война и шведское нашествие на Россию

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   53

Наконец, Матвееву дается полномочие вступить в подобные же переговоры и со всеми союзниками Англии, и с цесарским величеством (Австрией), и с Голландией, и с Данией.

Положение было настолько серьезное после отпадения Августа, воцарения Лещинского, завоевания шведами Саксонии, что Петр, предвидя неминуемое нашествие на Россию, не скупится на обещания. Англичанам он сулит, если они помогут ему заключить мир с Швецией с удержанием балтийских приобретений за Россией, оказать военную помощь, послав "хотя 30 тысяч" человек против французов.

Мало того. Опасность кажется настолько грозной и нашествие таким неминучим, что он подумывает даже и о том, чтобы пойти на великую жертву: отдать датскому королю Дерпт и Нарву, если Дания начнет войну против Швеции: "Если мне на память взошло, не предложить ли Дацкому, что, ежели оной в войну вступит, то мы отдадим ему Дерпт i Нарву... i буде удобно сие, то б за секрет оному (датскому королю. - Е. Т.) объявить; а худобы в том нет"{121}.

Вот какие условия в иные минуты в это нелегкое время Петр считал возможным поставить на обсуждение в случае мирных переговоров:

"1. Ежели склонность шведов будет к миру, то трудиться дабы ко оному приступить и понеже не чаем чтоб они все завоеванное уступили, того для предлагать к отданию Дерпт.

2. Ежели тем довольны не будут, то чтоб деньги дать за Нарву.

3. Ежели и сим довольствоваться не будут, а совершенно миру без лести похотят, только б отдать Нарву и в том не отказывать, а взять на описку"{122}.

Мысль о достижении при посредстве Англии скорейшего мира с Карлом XII не покидала Петра. Сидя в Жолкиеве, он получил известие от русского агента барона Генриха Гюйссена, который вел секретные переговоры с герцогом ("дуком") Мальборо (Джоном Черчиллем). Оказывается, что герцог в награду за то, что он поможет заключить русско-шведский мир, желает получить титул князя и (подразумевается) доходы с какого-либо русского "княжества". И, по-видимому, "вышереченный дук" не прочь и еще кое-что ценное получить за свои добрые услуги.

Петр, который всегда скептически относился к возможности купить слишком уж богатого Мальборо, очень на сей раз обрадовался именно потому, что "дук" обнаружил непомерную алчность и, значит, в самом деле серьезно хочет дело делать: "Ответствовать Геезену (sic. - Е. Т.). На его вопрошение, что дук Мальбург желает княжества из руских, на то отписать к Геезену, естли то так и вышереченной дук к тому склонен, то [о]бещать ему из трех которые похочет: Киевское, Владимирское или Сибирское, и при том склонять ево (sic. - Е. Т.), чтоб оной вспомог у королевы (английской. - Е. Т.) о добром миру [с] шведом, обещая ему ежели он то учинит, то со онова княжества по вся годы жизни ево неприменно дать будем (sic. - Е. Т.) по 50000 ефимков битых". Но зная жадность "вышереченного дука", царь решил еще накинуть немного и обещает подарить дуку такой рубин, которого или совсем на свете другого нет, или "зело мало" такой величины во всей Европе и "которого прислана будет модель" уже наперед, чтобы недоверчивый дук не сомневался и взалкал. А сверх того дук получит орден Андрея Первозванного{123}.

В России знали, что этот всемогущий в тот момент в Англии Джон Черчилль, герцог Мальборо, имеет безграничное влияние на королеву Анну. "Который крайний есть ее фаворит", - пишет о нем из Гааги А. А. Матвеев Г. И. Головкину. Петр написал 4 февраля 1707 г. из Жолкиева письмо герцогу Мальборо. Но мы знаем об этом письме только от Матвеева, который вручил его лично прибывшему в Гаагу герцогу: самого же письма, даже черновика, в наших архивах до сих пор не нашлось. Одновременно с письмом Матвеев вручил герцогу "клейнот его величества с портретом". "Он, принц Малбург, сперва в недоумении был и несколько времени отговаривался, ведая недостойна и незаслужена себя быть таких высоких его царского величества к себе милостей, и сего великого подарка". Но ломался англичанин недолго, и "тот клейнот также с великим респектом принял".

Мальборо очень обнадежил Матвеева, обещал "крепко говорить со шведом". Вообще Мальборо заявил Матвееву твердое желание "чинить все к угодности его царского величества" и простился с русским послом крайне любезно: "разъехался с несказанно какою любовью!",- доносит Андрей Артамонович Головкину 11 апреля 1707 г. Перед отъездом Мальборо написал из Гааги 9-10 апреля ответ царю на упомянутое пропавшее для нас письмо Петра от 4 февраля того же года, переданное ему Матвеевым. Письмо полно выражений благодарности царю и обещаний сделать у королевы все желательное Петру, но составлено в самых общих выражениях. Оно было на латинском языке, но сохранилось у нас в русском переводе. Джон Черчилль подписался своим именем ."Иоанн" (Джон) и титулом князя ("принца") и герцога: "Вашего царского величества препокорный, благожелательнейший и препослушный раб Иоан, принц и дука де Марлборог"{124}.

Но ничего реального из всех этих переговоров не получилось, если не считать царского "клейнота", но не рубина, попавшего в родовую сокровищницу фамилии Черчиллей авансом. Даже не удалось достигнуть, чтобы Англия отказала в признании Лещинского, ставленника Карла XII, польским королем. Англии казалось желательным в тот момент все, что могло отвлечь Карла от нападения на Австрию, главную союзницу Англии в бесконечно затянувшейся войне ее против Франции за испанское наследство. Поэтому шаги в пользу России были совсем нежелательными с английской точки зрения.

Джону Черчиллю, герцогу Мальборо, не пришлось ни стать вассальным русским князем, ни получить со своего русского княжества по 50 тыс. ефимков в год, ни, наконец, овладеть рубином, которого во всей Европе не найти. Карл XII не хотел и слышать ни о каком мире вообще и твердо решил мир подписать в Москве. А Петр и не пошел бы на такой мир, который отнял бы у России Ингрию.

Самое любопытное во всей этой истории заключалось в том. что Мальборо именно за тем и был командирован из Лондона к Карлу, чтобы всячески отговаривать Карла от вторжения в Австрию и, напротив, указывать ему на поход против России, как на самую подходящую цель, что и было им сделано. А по дороге он специально заехал в Гаагу, чтобы обмануть Матвеева...

Еще проезжая Саксонию, Мальборо узнал в Берлине, что ему хлопотать особенно не придется в Альтранштадте и не нужно будет тратить английские деньги, данные ему в Лондоне на подкуп шведских сановников и генералов. Ему сказали, что Карл думает только о походе на Россию и что окружение Карла всецело разделяет эти мысли "даже в еще большей степени, чем король", и никто из них не советует поэтому вмешиваться в германские дела. Это было именно то, что желательно было и королеве Анне, и британскому правительству, и самому Мальборо. Эти отрадные для герцога известия вполне подтвердились его личными наблюдениями в Альтранштадте: "зоркий глаз старого царедворца и испытанного воителя распознал очень скоро, что Карл обнаруживает известное равнодушие по отношению к войне в Западной Европе, но что его глаза метали молнии, и щеки краснели, как только упоминалось имя царя, да и стол короля был покрыт картами России". Герцог Мальборо умозаключил, что "не требуется никаких переговоров и никакого ходатая, чтобы побудить Карла оставить Германию и обратить шведское оружие против России". На всякий случай герцог все-таки дал кое-какие подарки графу Пиперу и Седерьельму, хотя Фриксель подчеркивает, что это стало известно только от самого же британского полководца и государственного деятеля, который частенько, когда это было возможно, не передавал таких английских подарков тем, кому они были предназначены, но предпочитал дарить их самому себе. Фриксель полагает, что англичанин поступил именно так и в данном случае{125}.

Но на этот раз дело обстояло, по-видимому, иначе.

По английским документальным данным, за содействие английским планам министры Карла XII получили через посредство герцога Мальборо крупные (по тому времени) взятки: граф Пипер - ежегодную пенсию в 1500 фунтов стерлингов, Гермелин и Седерьельм по 500 фунтов ежегодной пенсии, а Гермелин еще и единовременное пособие в 500 фунтов. Зато успех был полный, и в своем докладе Королевскому историческому обществу 17 марта 1898 г. историк Стэмп от души поздравляет своих слушателей с успехом ловкого Джона Черчилля, герцога Мальборо: "Его визит имел полный успех... после нескольких месяцев откладывания дела Карл, к облегчению союзников (Англии и Австрии. - Е. Т.), снялся с лагеря и пошел на Россию"{126}.

Во всяком случае Мальборо, который только что успокаивал Андрея Артамоновича Матвеева и уверял, что сделает все-зависящее для скорейшего заключения мира России с Швецией,- теперь уехал из Альтрапштадта, вполне сам успокоенный, удостоверившись, что Карл XII непременно нападет именно на Россию и ни на кого другого. И он помчался в Лондон, торопясь в свою очередь поделиться этой отрадной вестью с королевой Анной.

Мальборо виделся с Карлом XII в апреле, но у нас есть доказательства, что даже еще до вторжения в Саксонию и Пипер, и Гермелин, и Седерьельм единодушно поддерживали намерение короля напасть на русские владения. Показание Мальборо не оставляет никаких сомнений в твердом решении короля предпринять завоевание Русского государства.

28

Петр искал в то время посредников не только в Англии.. Но тут его продолжали преследовать неудачи.

Еще когда Карл вступал из Польши в Саксонию, Петр рекомендовал Шафирову, чтобы он обратил внимание посланников ("паче же дацкого") на серьезное приращение материальной силы Карла XII, который "Саксонию выграбит... и когда многие миллионы в сей богатой земле достанет и войско зело умножит"{127}.

Предположение Петра оказалось совершенно правильным. Терроризованное саксонское торгово-промышленное и очень зажиточное в известной своей части сельское население Саксонии безропотно дало себя систематически грабить. Можно сказать, что саксонскими ефимками шведский король в значительной мере финансировал начало своего похода на Россию, т. е. военные действия в Польше и Литве. Эти саксонские фонды, быстро и беспрепятственно в течение года (от осени 1706 г. до осени 1707 г.) переходившие в распоряжение Карла, позволили ему с полным успехом обмундировать и вооружить новобранцев, которых он усиленно выписывал в 1706-1708 гг. из Швеции, и сильно поправить материальную часть потрепанных в прошлых битвах полков. Не забудем, что Саксония уже тогда была одной из самых промышленных и торговых стран в мире и, например, саксонские ярмарки первенствовали во всей Центральной и Северной Европе. Поживиться там шведам было чем. И недаром Петр писал Меншикову 19 октября 1706 г.: "О входе неприятелском в Саксонию не без великой печали нам" и возмущался, не понимая, "для чего в Лепцих так скоро шведа пустили"{128}.

Один за другим покидали Петра союзники. Уже были получены достоверные сведения, что Карл выступил из Саксонии, идет в Силезию, направляется в Польшу, угроза русским границам растет, казаки плохо прикрывают юго-запад, из пяти тыс., бывших у племянника Мазепы (Войнаровского), пятьсот человек уже успели разбежаться, и остальные не весьма благонадежны: "уже 500 человек побежали, а досталные, чаю, недолго подержатца"{129}.

Крайне нужна диверсия, и может она воспоследовать только от датского короля. Но Фридрих IV боится и медлит. Успехи Карла XII в Польше и Саксонии привели его в полную растерянность. Петр уже не дает ему никаких советов, не уточняет своих желаний: лишь бы король датский согласился "коим-нибудь образом приступить и против неприятеля нам вспомогать..."{130}. Едет с этим посланием в Копенгаген князь Василий Долгорукий, но не достигает ничего.

В тот же день, когда Петр пишет в Данию, подписывается им и "Грамота к Голландским штатам", очень ласково убеждающая голландское правительство, что царь не сомневается во "к нам всегда сохраняемой дружбе и приязни", а посему очень просит хотя бы впредь не пропускать "таких и иных купечеств в неприятельские пристани", а пока - приходится "уважить" голландскую просьбу о пропуске в Ригу строевого леса, закупленного голландским купцом в России для шведских военных судов{131}. Ничего нельзя было тогда поделать: ведь уже самая дерзость голландского домогательства показывала, что союз с Голландией висит на волоске.

Петр обещал тогда же и поддержку "воеводе Седмиградскому Франциску Ракочи" в его попытке добыть королевский престол и ждал посредничества Баварии и Франции для начала переговоров с Карлом XII. Новые попытки разбивались об упорство и самонадеянность шведского короля.

Никакого мирного посредничества Петр ни от кого не добился. Военные действия должны были теперь уже направиться непосредственно против России.

В самые последние дни декабря 1706 г. Петр прибыл в Жолкиев (в русских источниках "Жолква"). Меншиков с армией находился там уже с ноября.

Петр решил пока не выводить из Польши русское войско. Решено было выждать, соображая свои дальнейшие действия с дальнейшими движениями Карла в Саксонии и Польше.

Польша оказалась в руках шведов и их ставленника Станислава Лещинского. И все-таки Петр не считал целесообразным окончательно отказаться от низложенного Августа.

Что король Август II прозван "сильным" только потому, что у него крепкие мускулы и что он гнет серебряные тарелки. но что на самом деле он робок, готов на предательство, необычайно алчен и попрошайка, склонный прибегать к политическому шантажу при ходатайствах о субсидии,- это Петр знал очень хорошо. В ноябре 1706 г. царь писал о нем Меншикову: "...от короля всегда то, что дай, дай, денги, денги"{132}. Но приходилось до предательской истории с Альтранштадтским миром и даже после этого делать вид, что Петр считает Августа союзником верным, но только попавшим, к несчастью, в беду. Приходилось верить нелепой комедии, будто бы Август вовсе не хотел подписывать позорный мир, но что его уполномоченные Имгоф и Пфингстен напутали и, превысив свои полномочия, без ведома короля согласились на вое условия Карла XII и что, например, Август совсем не знал, что Паткуля выдадут Карлу на пытки и колесование и т. д. Но что же было делать? Где искать более подходящего короля?

Есть одно замечательное высказывание Петра, касающееся этого вопроса. Прусский король интересовался, как думает поступить Петр в случае, если шведы уйдут "в свои земли" и "покинут" Польшу и Станислава. Петр решает вопрос так: он намерен будет признать польским королем того, кто может продержаться без помощи иностранцев. "А о признании такое средство положить: которой без помощи протчих останется собственною своею силою, того и признать"{133}.

Это было по существу наиболее рациональное решение, но несчастье Речи Посполитой было в том, что уже прошли времена, когда она могла распоряжаться своим престолом по собственной воле, не считаясь с другими державами. Пришлось и Августом не брезгать, хотя он и изменяет и, даже изменяя, все-таки попрошайничает: "зело скучает о деньгах". Хуже всего было, что король Август, он же курфюрст Саксонский, отдал без боя свое богатое курфюршество шведам, и Петр видел, как разгорается пожар, и понимал, что "лучше сей огонь скорей угасить, пока швед не подопрется саксонскими деньгами". Но никто не мог тогда угасить "сей огонь". Он погас не в 1706 г., а только в 1709 г. на полтавском поле. А подкрепиться ("подпереться") саксонским золотом Карлу удалось так обильно, что когда петровские кавалеристы ворвались 27 июня 1709 г. в шведский ретраншемент у полтавского вала, то в личном помещении бежавшего с поля битвы Карла они еще нашли два миллиона саксонских золотых ефимков.

Но до этой развязки еще много должно было утечь и русской и шведской крови. Пока материальная возможность вести очень долгую войну у Карла XII была.

29

С 28 декабря 1706 г. до 30 апреля 1707 г. Петр провел в Жолкиеве. Конница (драгунские полки) находилась при царе,. в Жолкиеве и Яворове, а пехота стояла в Дубно и окрестных местах.

В Жолкиеве Петр созвал свой главный генералитет во главе с Меншиковым и графом Шереметевым. Время было неспокойное.

Дипломатическая изоляция России с каждым месяцем становилась все явственнее. Оскорбительные выходки и прямые-провокации со стороны шведского короля следовали одна за другой. Варварская расправа с Паткулем произвела тогда в политических кругах Европы особенно сильное впечатление.

Паткуль, сидевший с конца 1705 г. в заключении в саксонской цитадели в Зонненшейне, был по специальному о нем условию, внесенному, согласно желанию Карла XII, в Альтранштадтский договор, выдан шведам, перевезен в г. Казимир в Польше и здесь предан в октябре 1707 г. мучительнейшей казни. Сам Карл лично дал очень подробную инструкцию: Паткуля сначала колесовали, причем ему было дано с долгими промежутками шестнадцать ударов кованной железом дубиной, переломавшей ему последовательно все кости рук, ног, позвоночника, затем, когда он подполз к эшафоту и умолял поскорее отрубить ему голову, то палач лишь на четвертом ударе топора покончил с ним. Труп затем был четвертован. И Карл XII был еще в большом гневе на офицера, командовавшего при выполнении казни, за то, что Паткуль не получил еще нескольких ударов, и офицер был за излишнее милосердие разжалован{134}. Все это со стороны Карла XII, знавшего, сколько раз царь хлопотал перед Августом о присылке арестованного Паткуля в Россию, проделывалось с целью как можно больнее уязвить и оскорбить царя в лице его полномочного посла, каковым числился Паткуль перед своим арестом.

Русские дипломаты именно так и поняли варварскую расправу с Паткулем как оскорбление, прямо направленное против царя, именно в виде ответа на протесты Петра перед Европой по поводу ареста его посла. Головкин и Шафиров, узнав о казни, разослали по иностранным дворам новый резкий протест и грозили репрессалиями, о чем сообщали Петру: "Да писали ж мы ко всем своим министрам, дабы, будучи при дворах, объявили, протестуя о жестокосердии короля швецкого" показанном в ругательной казни министра вашего Паткуля, несмотря на протестации ваши, и что тем он подает вашему величеству довольные причины ко взаимному отмщению"{135}.

Приходилось привыкать все больше и больше к мысли, что вторжение Карла в пределы России совершенно неизбежно.

У русского командования уже был в основных чертах выработан знаменитый в военной истории России "жолкиевский план", приведший русскую армию и русский народ после долгих и тяжких испытаний к сокрушительной победе над высокомерным и жестоким врагом.

После Альтранштадтского мира Польша или часть (и самая значительная часть) ее перешла в шведский стан, и лишь местами, например в Литве, можно было рассчитывать при случае на благоприятное к русским отношение. С другой стороны, как мало ни полагался Карл XII на своих новоявленных польских союзников и их боеспособность и верность шведскому знамени, царь имел все основания опасаться, что отныне при энергии, предприимчивости, неукротимой отваге шведского короля грозный шведский враг воспользуется полным подчинением Польши его воле и двинется из Саксонии прямо на Украину, в Киев. Петр не думал, что это будет очень скоро. Мало того: в начале января 1707 г., т. е. в первые дни пребывания в Жолкиеве, он полагал, что Август II, оставшийся курфюрстом саксонским, вступит в союз со своим суровым победителем Карлом и шведы с саксонцами вторгнутся во владения австрийского императора, и, значит, подтверждаются слухи, что "швед софсем (sic. - Е. Т.) не мыслит выходить из Саксонии в Полшу"{136}.

Извещая о том же Апраксина, Петр не скрывает своего удовольствия: "Писма приходят, что швед конечно намерен против империум (Австрии. - Е. Т.); дай боже, чтоб правда то было"{137}.

Эти слухи явно очень сильно занимали царя. Во-первых, Россия в случае похода Карла XII из Саксонии в Австрию получала немалую передышку в тяжкой войне. Во-вторых, являлась возможность привлечь к тесному союзу не только Австрию (что уж само собой сделается, конечно), но и Англию. Петр рассуждает совершенно логично. В случае вторжения победоносного шведского короля во владения австрийского "цесаря" Австрия фактически выходит из войны за испанское наследство и Англия остается почти в одиночестве лицом к лицу с Людовиком XIV. И тогда Карл может заставить Англию пойти на все уступки и заключить невыгодный мир с французами. Петр приказывает Шафирову узнать: что же англичане предпочтут. - вступить в союз с Россией или покориться угрозам Карла? "Того для... с Аглинским (послом. - Е. Т.) и протчими поговори и уведай как возможно, ежели с устращиваньем принуждать их станет швед (что уж и починаетца) к миру с Францией, тогда будут ли они нас желать в союз или по воле ево зделают (sic. - Е. Т.)"{138}.

К слову заметим, что англичане в это самое время, весной и летом 1707 г., вели большие торговые операции в Архангельске.

Торговля с англичанами и голландцами ширилась, и никакие превратности и русские неудачи в затянувшейся борьбе не уменьшали торгового обмена. Как самое обыденное явление Витворт сообщает, например, своему правительству 30 июля 1707 г., что в Архангельск благополучно прибыли шестьдесят четыре английских купеческих корабля под специальной охраной трех английских военных судов. И должны были прибыть. туда еще тринадцать или четырнадцать, но есть опасение, что они попали в руки французов. И еще ждут тринадцать судов из Гамбурга и несколько судов из Голландии и еще из Англии{139}.

Из Саксонии Карл XII все не выходил. Для англичан это становилось в тот момент (весной 1707 г.) тревожным, потому что из Саксонии Карл XII грозил вторгнуться в Габсбургские владения, что имело бы последствием фактическое устранение Австрии из войны за испанское наследство, так как все вооруженные силы австрийский император должен был бы отозвать для защиты Вены и своей империи. Если бы это случилось, то англичанам пришлось бы в несравненно большей степени, чем до той поры, участвовать непосредственно в сражениях против французов. А герцог Мальборо привык одерживать свои английские победы немецкой кровью, и в его расчеты вовсе не входило лишиться в разгаре тяжкой войны австрийских союзников. Но так как и для поддержки Августа в Саксонии пришлось. бы там лично воевать и тратить войска, чего тоже англичане не хотели, то они ограничились широким распространением слухов, что вот не сегодня-завтра Мальборо явится в Саксонию, чтобы выгнать шведов: это уже одно могло заставить шведского короля воздержаться от нападения на имперские австрийские владения.