Артур Таболов. Водяра
| Вид материала | Документы |
- Екатерина Ткачева, 265.04kb.
- Артур Конан Дойл. Собака Баскервилей, 2272.32kb.
- Прощай, Артур – гроза Востока! Драма Предисловие, 529.53kb.
- Авалон Артур – Змеиная сила Перевод А. Ригина, 3086.89kb.
- Джером Клапка Джером. Трое на четырех колесах Артур Конан Дойл. Собака Баскервилей, 1265.76kb.
- Вконце XIX века Артур Уэйт писал, что все, что касается происхождения "Магии Арбателя",, 423.89kb.
- Артур Шопенгауэр. Размышления о государстве, политике и праве (фрагменты Сочинений), 509.28kb.
- Оганесян Артур Мартунович Новочерк 904-508-7668 18. 01. 61 Пушилов Алексей Юрьевич, 70.13kb.
- Де Гобино, Жозеф Артур, 4751.19kb.
- Артур Шопенгауэр. Афоризмы житейской мудрости, 2893.06kb.
II
Звериное чутье Алихана не обмануло его. Однажды на заводе произошла
авария на подстанции, Алихан проторчал там до вечера, ехать в театр было
поздно. Алихан послал за Ларисой машину. Она должна была вернуться около
девяти. Но в девять ее не было. Не было и в десять. Мобильник Ларисы не
отвечал, мобильник водителя отзывался длинными пустыми гудками. Алихан не
знал, что и думать.
Около полуночи в поселок композиторов въехал милицейский УАЗ с
мигалками, остановился у коттеджа Алихана.
- Гражданин Хаджаев? - спросил хмурый капитан. - Вам нужно поехать с
нами. Нашли вашу машину.
- Что случилось? - встревожился Алихан. - Авария?
- Хуже...
Черный шестисотый "мереседес" Алихана нашли в кювете на повороте к
поселку. Тонированные стекла и кузов были искрошены автоматными очередями.
Стреляли с двух сторон, в упор. Нападавшие не видели, кто сидит в машине,
поэтому стрельбу вели плотно, не жалея патронов. Водитель погиб сразу,
перерезанный очередью. Лариса сидела сзади. Несколько пуль превратили ее
голову в кровавое месиво.
Когда милицейский УАЗ подъехал к месту происшествия, там уже стояли три
патрульных машины и "скорая". Санитары вынимали из "мерседеса" трупы. Алихан
кинулся к носилкам. Санитар попытался его остановить:
- Не нужно вам на это смотреть.
Но Алихан все же откинул простыню и жадно, с мукой, всмотрелся в
изуродованное выстрелами лицо Ларисы, словно пытаясь увидеть в нем то лицо,
которое он знал до реснички, прикрывающей пронзительную зелень глаз, до
золотистого завитка на виске. То, что лежало на носилках, Ларисой не было.
Ее вообще больше не было, она растворилась в этой хмурой ночи, как когда-то
растворялась в лунном свете Эдема.
Хоронили Ларису в закрытом гробу на сельском кладбище в Рузе, отпевали
в местной деревянной церквушке. О похоронах никого не оповестили, были
только Алихан с Гошей и рабочие с завода, которые пронесли гроб до могилы.
Поминок тоже не было. Вернувшись с кладбища, Алихан достал оба портрета
Ларисы, поставил их рядом, потом ножом разрезал второй холст на узкие полосы
и бросил их в камин. Показал на "Портрет подруги художника":
- Она всегда будет такой, всегда. Бедная девочка, не повезло ей.
Охотились на меня.
Налил по полстакана водки:
- Давай ее помянем...
Давно замечено, что люди с сильным характером часто переносят удары
судьбы хуже, чем остальные, никакими особенными достоинствами не отмеченные.
Так легированная сталь ломается уже при легком изгибе, а обычное железо
гнется, как его ни крути.
То, что Алихан стал опасаться за свою жизнь, было нормальной реакцией
на покушение. Когда на тебя охотятся с автоматами, поневоле станешь
осторожным. Но у Алихана это быстро превратилось в манию преследования. В
поездках его сопровождал джип с охраной, при себе у него всегда был пистолет
и зачем-то "лимонка". Коттедж в Доме композиторов обнесли четырехметровым
бетонным забором, постоянно дежурили два мордоворота с собаками, окна
кабинета в заводоуправлении закрыли десятимиллиметровыми стальными листами.
Везде были видеокамеры. Из кабинета Алихан следил за переговорами своих
сотрудников с потенциальными партнерами. Если они ему чем-то не нравились,
он к ним не выходил, переговоры срывались.
Коммерческий директор, старый еврей Илья Аронович Гольдберг,
сокрушался:
- Что он делает! Так мы растеряем всех клиентов! Он губит завод!
Георгий, вы бездельник и балабол, но он вам доверяет. Сделайте что-нибудь!
С прекращением культпоходов по модным местам Москвы Алихан почему-то не
уволил Гошу, а сделал его начальником отдела рекламы. Работа была не бей
лежачего, большую часть времени Гоша трепался с лаборантками, потому он не
обиделся на слова коммерческого директора. Что справедливо, то справедливо,
на что тут обижаться? Но он понятия не имел, как можно воздействовать на
шефа. Когда же не состоялась встреча с австрийцами, которые прилетели
подписывать договор на поставку водки "Бородино", Гоша понял, что нужно
что-то предпринимать, если он не хочет, чтобы завод обанкротился и он
потерял непыльную и денежную работу. А этого он не хотел. Тогда-то он и
позвонил во Владикавказ Тимуру Русланову, близкому другу и деловому партнеру
Алихана.
Тимур прилетел утренним рейсом. Гоша встретил его во Внуково. На
вопрос, что происходит, неопределенно пожал плечами:
- Увидите Алихана, сами поймете.
- Где он?
- Исчез...
III
Когда Алихан отрыл глаза, он не сразу понял, где находится. Помещение
было длинное, с низким потолком, без окон. По стене тянулись трубы
теплоцентрали в стекловате, вдоль другой стены грудились узкие слесарные
верстаки с поломанными тисками. Стоял застарелый запах железа, он
перемешивался с теплой вонью от гнилых тюфяков, заскорузлой от грязи одежды,
нечистых тел. На всем пространстве пола лежали скрюченные фигуры, все как
один лицом вниз, уткнувшись в руки, словно их били, а они пытались защитить
лицо от ударов. Тусклая лампочка у дверей еле светила, невозможно было
понять, день теперь или ночь. Судя по тяжелой тишине с храпом, судорожными
вскриками во сне, стонами и словно бы щенячьим повизгиваниям, была глухая
ночь.
На голову Алихана была натянута болоневая "аляска" с оторванным
капюшоном, воняющая помойкой, на ногах - грязные кроссовки без шнурков,
бесформенные, тоже с помойки. Но он не чувствовал вони, он вообще ничего не
чувствовал, все реакции организма остались где-то там, в другой жизни, а
здесь был только постоянный шум в голове, в котором, как голоса людей на
аэродроме, глохли все мысли.
Он выпростался из "аляски" и сел, привалившись к стене. Рядом
завозились, из тряпья поднялась плешивая голова с бородищей до глаз,
прохрипела:
- Поплохело, браток? Сейчас поправимся, у меня есть.
- Какой сегодня день? - спросил Алихан.
- А кто ж его знает? Какой Бог дал, такой и день. Ты не вникай, так оно
проще.
- Давно я здесь?
- Как посмотреть. Неделя - давно? Если сидеть пятнадцать суток -
полсрока. Если пятнадцать лет - базарить не о чем.
Говоря это, бородач извлек из-под изголовья сидор, порылся в нем,
достал горбушку черного хлеба, потом два помятых пластмассовых стакана и
наконец с особой осторожностью, даже торжественностью, наполненную
мутноватой жидкостью четвертинку без этикетки, заткнутую бумажной пробкой.
Значит, неделя. Алихан помнил тот день, неделю назад. На Комсомольской
площади возле Ярославского вокзала он вдруг приказал водителю остановиться,
отпустил охрану и остался один в живой московской толпе. Ощущение
незащищенности сначала обдало холодком, как если бы он вышел неодетым на
осеннюю улицу, оно быстро сменилось сознанием собственной анонимности. Его
никто не знал, никому ни было до него дела. И это неожиданно сообщило
чувство необыкновенной легкости, выключенности из жизни. Он воспринимал себя
не как конкретного Алихана Хаджаева, постоянно хмурого и раздраженного от
дел, а как некую свою ипостась, свободную от повседневных забот, ту вторую
личность, что живет в каждом человеке, загнанная в темные уголки души, и
лишь изредка дает знать о своем существовании тоской о жизни, какой она
могла бы быть, если бы не была завалена серыми глыбами обязательств. Только
сейчас Алихан понял, какой груз волок на своих плечах все годы. И поразился
бессмысленности этой каторжной работы. Стал он свободнее? Счастливее? Стали
счастливее близкие ему люди?
На площади перед метро толпились мужчины тридцати - пятидесяти лет в
ладно пригнанной рабочей одежде, с сильными руками, загорелыми лицами,
трезвые и оттого хмурые. Алихана спросили пару раз: "Рабочие не нужны?"
Больше не спрашивали, и так было видно: не нужны, а что нужно - он и сам не
знает. Алихан поднялся по пандусу к Ленинградскому вокзалу, сел на высокий
гранитный парапет, отделяющий вокзал от площади с потоками машин и суетой
людей на тротуарах, похожих на сорную полосу прибоя. Рядом образовался
человек лет сорока с интеллигентной, располагающей к себе внешностью, слегка
потертый, в джинсе, с бледным лицом и больными глазами. Проговорил, как бы
обращаясь к Алихану за сочувствием:
- Вот Москва, а? Народу полно, а помолчать не с кем.
- Помолчать? - не понял Алихан.
- Ну да, помолчать. Слова что? Мусор. Словами человек отгораживается от
жизни, ищет себе оправдание. И всегда находит. А в молчании человек
беззащитен. Он и Бог. И никого между. У вас бывает бессонница?
- Бывает.
- Тогда вы меня поймете. Молчание, одиночество. Страшный суд! Не
отвечайте. Я сразу понял, что вы тот человек, с которым можно молчать. Не
спрашиваю, что у вас на душе. Зачем? Каждый человек имеет право на свои
тайны...
Алихан не понимал, зачем он говорит то, что говорит, но в том
разнеженном состоянии души, в котором Алихан находился, имел значение не
смысл слов, а их доверительность. Этот сильно помятый жизнью человек с
больными глазами нес в себе такую бездну страданий, что невозможно было не
посочувствовать ему, а достоинство, с которым он скрывал боль в себе,
вызывало уважение. Алихан уважал сильных людей, он сам часто страдал от
невозможности выговориться или помолчать с человеком, который понимает тебя
без слов.
Евгений (так назвался незнакомец) предложил пропустить по-маленькой,
причем сразу сказал, что платит сам. Алихан согласился. За следующую выпивку
платил Алихан. Денег у него не было, пришлось искать банкомат. Почему-то он
снял с карточки много, тысяч пятьдесят, рассовал по карманам. Все кафешки,
по которым Евгений его водил, располагались в подземной части Комсомольской
площади, в переходах, превращенных в торговые ряды. Здесь Евгения знали,
официантки без слов выставляли бутылки. Алихан пил немного, но неожиданно
впал в сонливость, Евгений потащил его на свежий воздух. Но почему-то
переходы не кончались, они стали безлюдными, тускло освещенными
люминесцентными лампами, гулкими.
- Где мы? - попытался понять Алихан.
- Все в порядке, уже пришли, - заверил Евгений, суетливо оглядываясь.
Сзади подоспели какие-то двое, от сильного удара по затылку Алихан
ненадолго потерял сознание. Он почувствовал, как торопливые руки снимают с
него часы, рвут из кармана бумажник. Рванулся, заработал кулаками, ногами,
во что-то попал, раздался приглушенный вопль: "Добей, блядь!" Вдруг возня
над ним прекратилась. "Менты! Валим!" Из темноты перехода выскочили три
омоновца, брякая автоматами и грохоча ботинками по бетону, один наклонился
над Алиханом: "Живой? Жди!" Быстро удалились с криками: "Стоять! Стреляем!"
Грохнул выстрел, ударил по ушам, раскатился по переходу гулким эхом.
Алихан из последних сил поднялся. Затылок был мокрый от крови. Держась
за стену, начал передвигаться в ту сторону, откуда прибежали менты. Но
хватило его всего на полсотни шагов, так и сполз по кафелю на пол. Сознание
то включалось, то отключалось. Он помнил, что откуда-то появились двое
бомжей. Один маленький, живчик, в бородище до глаз, другой высокий -
никакой, поддакивающий. Постояли над ним, потом подтащили его к железной
двери, какие обычно ведут из тоннелей в электрощитовые и другие подсобные
помещения. Все время оглядываясь, бородач быстро отпер дверь. Внутри было
темно, шумела вода. Пристроив Алихана на сухом месте, бомжи сели на корточки
у двери и стали прислушиваться к тому, что происходит в переходе. Через
полчаса забухали голоса ментов. Судя по всему, грабителей они не догнали. Не
обнаружив и потерпевшего, вконец разозлились. Наконец, ушли. Бомжи подняли
Алихана и бесконечно долго куда-то тащили, пока не оказались то ли в старой
слесарке, то ли в бойлерной с копошением темных фигур...
Между тем бородач разверстал содержимое четвертинки по стаканам, поднес
стакан Алихану, бережно поддерживая снизу, как поят больных. Алихан выпил,
не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Только после этого бородач раздвинул густые
заросли, отыскал рот и вылил в него водку. Глаза сразу замаслились,
подобрели, он отвалился к стене и замер в ожидании, когда водка омоет мозги
и вернет им состояние блаженной бесчувственности.
Неделя, значит. Алихан помнил эту неделю урывками. Вероятно, какие-то
деньги у него остались, бомжи суетились вокруг него, взявший над ним
покровительство бородач командовал, посылал за бутылками. Сначала наливали
ему, он пил, чтобы заглушить пульсирующую боль в затылке, отключался. Кровь
в волосах запеклась, наросла коростой. Алихан чувствовал, что он весь
покрывается коростой грязи, но воспринимал это равнодушно, тупо, сквозь
постоянный умиротворяющий шум в голове. Потом исчезли туфли, новые,
итальянские, за триста долларов. За ними пиджак от Хуго Босса. Превратились
в водку. Бомжи уже не кучковались возле него, но почему-то делились
выпивкой. По утрам расползались кто куда: убрать мусор, разгрузить машину с
продуктами. Собрав на бутылку, возвращались в слесарку, домой, в теплую вонь
помойки.
Ни у кого из них не было прошлого. Бородач был когда-то
инженером-конструктором, кто-то токарем, кто-то учителем. Но прошлое
осталось в прошлом, если о нем вспоминали, то так, к слову. И что больше
всего поражало Алихана в редкие минуты просветления, так это то, что ни тени
сожаления не мелькало в их разговорах, никаких планов, никаких надежд на
будущее. У них не было будущего, и они в нем не нуждались. Все они были
упокоены, как вода, которая долилась до дна. Все, дальше некуда. Они были
свободными.
Свободными... они... были... Они... были...
Снова из забытья Алихан вынырнул утром. Утро угадывалось по шевелению
теней в слесарке. Бородач обувался, натягивал на ноги обрывки носков. На
вопросительный взгляд Алихана объяснил:
- Пойти промыслить, что Бог даст. Не пошевелишься, так и не даст.
- Телефон, - сказал Алихан. - Достань телефон.
- Да где ж я его возьму? - обиделся было бородач, но внимательно
посмотрел на Алихана и отвернулся, полез в сидор, закопошился в нем. Через
минуту извлек трубку мобильника, завернутую в тряпицу.
Это был "Сименс", последняя модель, телефон Алихана.
- Ты только не думай, что я скрысятничал, - заверил бородач. - Просто
прибрал, а то потеряешь...
Алихан вызвал приемную.
- ООО "Дорохово", - пропела секретарша. - Чем можем быть полезными?
- Это Хаджаев.
- Алихан Аланович, вы?! Правда, вы? Вас тут все обыскались! Все морги
обзвонили!
- Кто там рядом?
- Все рядом. Дать Гольдберга? Илья Аронович, шеф!
- Алихан, вы даже не представляете, какое событие для всех нас ваш
звонок! - пророкотал в трубке голос коммерческого директора. - Откуда вы
звоните?
- Слушайте меня внимательно, - перебил Алихан. - Возьмите на складе два
ящика водки и отправьте с шофером в Москву...
- Не понял. Водки? С вами все в порядке?
- Да, водки, - повторил Алихан. - Два ящика. Срочно. Вам сейчас скажут
куда.
Он дал трубку бородачу:
- Объясняй.
- Вы меня слушаете? - заторопился бородач. - Большой дом возле
Ярославского вокзала знаете? Но той же стороне, сразу за вокзалом. Во второй
арке вас встретят. Во второй, не спутайте.
- Вы все поняли? Жду! - бросил Алихан и отключил связь.
- Неужели привезут? - недоверчиво переспросил бородач.
- Пусть попробуют не привезти!
- Два ящика... Господи, бывают же чудеса!..