Артур Таболов. Водяра

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Екатерина Ткачева, 265.04kb.
• Артур Конан Дойл. Собака Баскервилей, 2272.32kb.
• Прощай, Артур – гроза Востока! Драма Предисловие, 529.53kb.
• Авалон Артур – Змеиная сила Перевод А. Ригина, 3086.89kb.
• Джером Клапка Джером. Трое на четырех колесах Артур Конан Дойл. Собака Баскервилей, 1265.76kb.
•      Вконце XIX века Артур Уэйт писал, что все, что касается происхождения "Магии Арбателя",, 423.89kb.
• Артур Шопенгауэр. Размышления о государстве, политике и праве (фрагменты Сочинений), 509.28kb.
• Оганесян Артур Мартунович Новочерк 904-508-7668 18. 01. 61 Пушилов Алексей Юрьевич, 70.13kb.
• Де Гобино, Жозеф Артур, 4751.19kb.
• Артур Шопенгауэр. Афоризмы житейской мудрости, 2893.06kb.

III

В 80-е годы Владикавказ был таким же южным городом, как Грозный,

Ставрополь или Краснодар, с зеленым благоустроенным центром, с частными

домами в пышных садах на окраинах, с празднично-суматошным базаром.

Величественный православный храм мирно соседствовал с Суннитской мечетью

затейливой азиатской архитектуры и Армянской церковью, а суровое здание

обкома партии в центре города как бы олицетворяло собой главенство

коммунистической идеологии над всеми конфессиями - и над православными

осетинами, и над мусульманами, к которым относились часть осетин, ингуши и

представители других северокавказских национальностей. В трехсоттысячном

городе их было больше ста, что составляло предмет официальной гордости:

многонациональный Владикавказ символизировал нерушимую дружбу советских

народов. Половина населения были русские, они как бы разбавляли собой

национальные общины, разводили их, как большая вода в пору весеннего

половодья на Енисее разводит льдины, не давая им сталкиваться.

Постоянная напряженность присутствовала лишь в отношениях осетин и

ингушей. Истоки ее были в глубокой древности, когда богатые осетинские

селения подвергались разорительным набегам намного отставших в своем

развитии соседей-горцев, народным героем которых всегда был разбойник-абрек,

в отличие от осетин с их традиционным уважением к земледельцу, ремесленнику

и купцу. Сталинская депортация глубоко уязвила национальное достоинство

ингушей, они требовали возвращения Пригородного района Осетии и Правобережья

Владикавказа, где жили до насильственного выселения. За годы изгнания в

ингушских семьях подросло целое поколение молодежи, зараженной всеобщим

российским разгильдяйством, не приученной уважать старших, не желающей

понимать, что есть традиционные, выработанные веками нормы кавказского

общежития, позволяющие разным народам более-менее мирно сосуществовать друг

с другом. Молодые ингуши курили анашу, пили, устраивали драки на дискотеках,

не гнушались воровством и разбоями, что однажды и привело к взрыву,

свидетелем которого стал Тимур.

Нельзя сказать, что власти бездействовали. Учитывая очень низкий

уровень преподавания в ингушских школах, особенно сельских, их выпускников

принимали в институты Владикавказа без экзаменов, дотягивали до дипломов и

устраивали на заводы с расчетом на то, что интеграция в жизнь республики

ослабит межнациональные противоречия. Инженеры из ингушей получались

никакие, но оборотистости им было не занимать. Так и получалось, что

директорами и главными инженерами предприятий становились осетины и русские,

а заведующими складами, базами и начальниками отделов снабжения ингуши.

Должности эти, прибыльные во всем СССР, они умело использовали с выгодой для

себя - получали квартиры, строили дома в Пригородном районе и Правобережье

Владикавказа, перевозили к себе многочисленную родню из нищей, сравнительно

с Осетией, Ингушетии, осуществляя таким образом ползучее восстановление

исторической справедливости. Многим в Осетии это не нравилось, вызывало

смутное беспокойство, но внешне это не проявлялось. Владикавказ жил обычной

жизнью южного города - шумной, суматошной, немного безалаберной и вполне

беззаботной, как казалось со стороны. В городе было много молодежи -

студентов университета, технических и гуманитарных вузов. На десятках

современных заводах, преимущественно военных, работали тысячи инженеров,

техников, рабочих высокой квалификации. Этим Владикавказ напоминал Тимуру

Норильск, где тон задавала техническая интеллигенция.

Но были и отличия. Сначала они казались Тимуру следствием климата,

сообщающего жителям южных городов что-то вроде курортной беспечности. Ни в

студенческих аудиториях, ни в дружеских застольях никогда не спорили о

политике. Вообще не говорили о ней. При этом дисциплинированно ходили на

демонстрации, митинги, субботники и воскресники, терпеливо высиживали на

всех собраниях, старательно конспектировали нудные лекции по научному

коммунизму, даже не пытаясь вникнуть в их смысл и встречая иронические

комментарии Тимура не просто с недоумением, но даже с легким осуждением, как

нетактичность.

Единственным человеком, с которым Тимур мог говорить о политике, был

его друг, студент исторического факультета Северо-Осетинского университета

Алихан Хаджаев, сын начальника строительства крупного норильского рудника.

Как и Тимур, он родился в Норильске и прожил там до поступления в

университет. Учились они в разных школах, были знакомы лишь по праздничным

застольям осетинской общины, а во Владикавказе сначала сблизились,

потянувшись друг к другу, как земляки на чужбине, а потом подружились.

Алихан был полной противоположностью Тимуру, замкнутому отчасти по

складу характера, а больше от юношеской застенчивости: высокий стройный

красавец с длинными черными волосами до плеч, с ослепительной улыбкой,

балагур, заводила, центр любой компании. Он всегда был хорошо, по молодежной

моде тех лет, одет: джинсы, замшевые и кожаные куртки. За то, что Алихан

сам, без блата и взяток, поступил в университет, отец подарил ему новую

белую "Волгу", купленную по лимиту Министерства цветной металлургии, это

было премией за досрочный пуск первой очереди рудника. Алихан украсил

"Волгу" трафаретом "Киносъемочная", раскатывал с Тимуром по городу, кадрили

девчонок, возили их на шашлыки в местечко Фиагдон, расположенное в

пятидесяти километрах от Владикавказа в ущелье такой величественной красоты,

что здесь все время хотелось молчать. Целебный, хрустальной чистоты горный

воздух, синие вечера, неяркий костер. Это сближало.

В отличие от большинства знакомых с их бараньим, как иногда раздраженно

говорил Тимур, безразличием к политике, Алихан политикой живо интересовался,

но раздражения Тимура не разделял. Однажды посоветовал:

- Ты кончай эти разговоры. Не по делу выступаешь. Ты не в Норильске.

- При чем тут Норильск? - не понял Тимур.

- При том. Сам подумай.

Совет Алихана и особенно его хмурый, без намека на шутку, тон озадачили

Тимура. Постепенно он начал понимать, что равнодушие осетин к политике и

равнодушно-почтительное отношение к советской власти есть не беспечность

отпускника в курортном городе, а проявление национального менталитета,

сформированного под неявным влиянием ислама. Есть дождь, есть снег. О чем

тут спорить? Есть власть, такая же данность. Есть установления этой власти и

ее ритуалы, которые должно соблюдать, как правоверный мусульманин должен

совершать намаз. Как всякие формальные ритуалы, никакого отношения к жизни

они не имеют, но иронизировать над ними - глупость, мальчишество, Алихан

прав.

Но было и нечто большее, чем мусульманская смиренность перед данным

свыше и незыблемым, как казалось, миропорядком. В отличие от Чечни, которую

русские воевали пятьдесят лет, и других северокавказских республик,

присоединившихся к России скорее вынужденно, чем добровольно, вхождение

Северной Осетии в состав Российской империи в 1774 году было желанным актом

воссоединения с братьями по вере и происхождению. Приняв республику под свое

крыло, державный царский орел защитил ее от иноземных нашествий со стороны

Турции и Крымского ханства и от набегов немирных кавказских соседей. Память

об этом глубоко укоренилась в сознании осетин, традиционное уважение к

Российской империи перенеслось на СССР и на советскую власть со всеми ее

институтами. В то время как в самой России только ленивый не издевался над

кремлевскими старперами и не поносил советскую власть, виня ее во всех своих

неудачах, в Осетии на эти темы было наложено табу. Из этого наблюдения

никаких практических выводов Тимур не сделал, о чем горько пожалел после

окончания института.

Распределили его на крупный авторемонтный завод помощником сменного

мастера. Через полгода, оценив знания, дисциплинированность и

исполнительность молодого специалиста, перевели в сменные мастера. И тут

Тимур, успевший осмотреться, понял, что на этом карьера его надолго

затормозилась. В Норильске грамотные инженеры, если не очень пьющие, через

пять лет становились начальниками крупных цехов, а через десять - главными

металлургами и главными инженерами заводов независимо от того, беспартийные

они или члены КПСС. Во Владикавказе потолком для беспартийного была

должность начальника цеха лет через десять безупречной работы. Главным

инженером без партбилета стать было вообще невозможно, будь ты семи пядей во

лбу, а директорами заводов назначались лишь секретари райкомов и заведующие

отделами или инструкторы обкома партии.

Тимур растерялся. Не то чтобы он был честолюбив, совсем не честолюбив.

В институте довольствовался положением на вторых ролях. Без него не

обходились ни турпоход в горы, ни шефская помощь колхозникам, он заботился о

транспорте и ночлеге, доставал спальники, реквизит для команды КВН, но

предпочитал оставаться в тени. В факультетском бюро отвечал за культмассовый

сектор и решительно отказался, когда на четвертом курсе ему предложили стать

освобожденным секретарем институтского комитета комсомола, что подразумевало

обязательное вступление в партию. Узнав об этом, Алихан неодобрительно

покачал головой:

- Не въезжаешь. Никак не хочешь понять, что живешь в Осетии, а не в

России. Здесь играют по своим правилам. Ты что, диссидент? У тебя

принципиальные разногласия с советской властью?

Никаким диссидентом Тимур не был, а отказ возглавить комитет комсомола

объяснял нежеланием взваливать на себя кучу обязанностей, которые не оставят

времени для учебы.

- Ты делаешь ошибку, - предупредил Алихан.

Тимур беспечно отмахнулся, и лишь теперь понял, какого свалял дурака.

Дело было не в должностях, угнетала перспектива неизвестно сколько жить от

аванса до получки на жалкую инженерскую зарплату плюс копеечные премии раз в

квартал, на которые одному-то не разгуляться, а про семью и говорить нечего.

Никаких конкретных планов насчет женитьбы у него не было, только какой же ты

мужчина, если не можешь содержать семью? Но поезд ушел. Вступить в партию на

заводе было делом таким же бесперспективным, как стоять в общей очереди на

"Жигули": на десять рабочих принимали только одного инженера.

Помог случай. Из военкомата пришла повестка: лейтенанта запаса

Русланова призывали на двухгодичную военную службу. Можно было попытаться

отмазаться, но Тимур понял: это шанс, уж в армии-то он в партию вступит. Для

верности подал рапорт с просьбой направить его в Афганистан, где

ограниченный контингент Советской Армии выполнял интернациональный долг. В

кадрах удивились, но патриотическую просьбу молодого офицера уважили.

Служил Тимур под Кабулом в автобате, занимался капитальным ремонтом

дизелей армейских "Камазов". В скоротечном бою, когда автоколонна

подверглась нападению моджахедов, был ранен осколком, скользнувшим по

подбородку и навсегда оставившем шрам, придавший его неприлично молодому,

как самому Тимуру казалось, лицу некую мужественность и выражение постоянной

легкой насмешливости. За этот бой, в котором он не растерялся и грамотно

организовал оборону, его наградили медалью "За отвагу" и досрочно, до

истечения кандидатского стажа, приняли в партию. Через два года он вернулся

во Владикавказ - похудевший, возмужавший, прокаленный злым афганским солнцем

и словно бы припыленный едкой афганской пылью.

- Теперь ты понял цену ошибки? - после горячих дружеских объятий

спросил Алихан. Сам он успел окончить аспирантуру, защитил кандидатскую

диссертацию, вступил в партию и работал в правительстве республики

советником по культуре. Женился на студентке филфака, красавице Мадине,

родил сына, которого назвали Аланом в честь деда, продолжавшего строить

рудники в Норильске. Ушли в прошлое джинсы и кожаные куртки, их сменили

костюмы темных тонов, белоснежные рубашки и неяркие галстуки. Не стало и

волос до плеч, на висках поблескивала ранняя седина. - Два года жизни - вот

цена.

- Наверстаю, какие наши годы! - отшутился Тимур.

Он вернулся на тот же авторемонтный завод и сразу стал начальником

отдела технического контроля, что подтвердило правильность принятого два

года назад решения. Зарплата начальника ОТК была не ахти какой, но Тимур

нашел выход. В Афгане приходилось ремонтировать не только армейские машины,

но и грузовики афганцев. От этих левых дел начальство имело свое, а в

столовой батальона не переводилась баранина. В Осетии спрос на капитальный

ремонт двигателей был огромный, начальники строительных трестов и

председатели колхозов готовы были платить любые деньги, чтобы не ждать по

полгода в очереди. Тимур организовал в цехе хозрасчетный участок. Поршневые

гильзы, выпрессованные из двигателей, поступавших на плановый ремонт,

растачивали, хонинговали, подбирали ремонтные кольца и пускали в дело.

Поиском заказчиков и расчетами с ними занимался Иса Мальсагов, молодой

толстый ингуш с маленькими хитрыми глазками, инженер отдела снабжения.

Целыми днями он околачивался у проходной, безошибочно - по удрученному виду

- определяя потенциальных клиентов, которым только что сообщили, что принять

их технику в ремонт невозможно, так как нет запчастей, производственных

мощностей и вообще ничего. Половину денег, остававшихся после расчетов с

рабочими, платы заводу за электроэнергию, амортизацию станков и отстежки

начальству, Иса отдавал Тимуру, жульничал безбожно, но и при этом деньги

были большие, несоизмеримые даже с зарплатой директора завода. Они были

очень кстати. К тому времени отец перевез семью из Норильска, нужно было

помогать родителям, нужно было помогать сестрам. Всякий раз, отдавая деньги

матери, которая вела хозяйство, Тимур испытывал ни с чем не сравнимое

чувство гордости. Он был старшим, кормильцем.

Он стал мужчиной.


Но все же занять прочное, достойное положение в жизни можно было только

продвигаясь по партийной линии. Тимур сделался своим в отделе промышленности

и транспорта райкома партии, с готовностью выполнял партийные поручения -

ездил по заводам, составлял справки, готовил материалы к бюро и пленумам

райкома, понимая полную бессмысленность этой бумажной работы, имеющей к

реальной жизни лишь то отношение, что она помогала ему укорениться в

партноменклатуре, в недрах которой, как в питомнике, взращивались

руководящие кадры для всей республики.

Активность молодого коммуниста была замечена, на одном из

партхозактивов его представили первому секретарю Северо-Осетинского обкома

КПСС Александру Сергеевичу Дзасохову, крупному партийному деятелю союзного

уровня, сделавшего такую же карьеру, какая открывалась и перед Тимуром и от

какой он по молодой дурости отказался. Пусть даже не совсем такую, но

похожую крутой траекторией взлета. После окончания Северо-Кавказского

горнометаллургического института Дзасохов стал первым секретарем

Орджоникидзевского горкома комсомола, оттуда его взяли в Москву, в аппарат

ЦК ВЛКСМ. По линии Комитета молодежных организаций СССР дорос до первого

заместителя председателя КМО, два года был послом в Сирии и после прихода к

власти Горбачева был направлен на укрепление партийного руководства Осетии.

После трехминутного благожелательного разговора с молодым коммунистом

он, как передали потом Тимуру, сказал: "Вот какую молодежь нужно выдвигать.

Образованный, инициативный, скромный. Такие молодые люди - наш резерв, с

ними нам вершить перестройку". В райкоме эти слова восприняли как

руководство к действию. Появилась реальная возможность стать штатным

инструктором райкома, получить направление на учебу в Академию общественных

наук при ЦК КПСС. Это открывало новые перспективы. Какие - об этом Тимур не

думал, он чувствовал себя, как человек, в парус которого ударил попутный

ветер.

За тем, что в эти годы происходило в стране, Тимур следил внимательно и

несколько отстраненно, как на Кавказе всегда следили за событиями в Москве,

пытаясь предугадать, в каком виде они докатятся до южных окраин. Так жители

тихоокеанских островов наблюдают за возникновением циклонов, которые могут

пройти стороной, а могут принести неисчислимые бедствия.

Пока ничего угрожающего не происходило. Разрешили кооперативы. Тимур

преобразовал хозрасчетный участок в кооператив по ремонту двигателей,

расширил производство, открыл счет в банке. Иса Мальсагов стал коммерческим

директором кооператива, обзавелся белой "Волгой", которая издавна почиталась

на Кавказе машиной солидной, начальственной, в отличие от несерьезных,

каких-то легкомысленных "Жигулей". Он уже не слонялся у заводской проходной,

а восседал в собственном кабинете, важный, как турецкий султан, в шикарном

белом костюме и красном галстуке, драл с заказчиков по три шкуры. Новой

техники поступало все меньше, старая при возросшей нагрузке часто ломалась,

а каждая неделя простоя выливалась в многотысячные убытки. Заказчики,

руководители государственных трестов и расплодившихся частных строительных

кооперативов, кряхтели, но послушно платили. Проблемой стало не заработать

деньги, а разумно ими распорядиться, чтобы не стать жертвой набирающей

скорость инфляции.

Когда-то, еще в студенческие годы, во время очередной поездки с

девчонками на пикник в Фиагдон Тимур поделился с Алиханом мыслью, которая

иногда возникала у него при виде завораживающих взгляд горных красот:

- Построить бы здесь дом. И никаких курортов не надо.

- Гостиницу, - уточнил Алихан. - Частную. С номерами "люкс". С

осетинской кухней. И обязательно с конюшней. Конные маршруты по горам, а?

Отбоя от туристов не будет!

- Тогда уж и с вертолетной площадкой, - развил тему Тимур. - А что?

Воздушные прогулки - очень неслабо!

- Отель "Мечта идиота", - подвел итог Алихан.

Посмеялись, забыли. В то время ни одному здравомыслящему человеку и в

голову не могло придти, что можно вот так просто взять и построить частную

гостиницу. Нельзя потому что нельзя. Запрещено все, что не разрешено. И

вдруг выяснилось, что можно, были бы деньги. Разрешено все, что не

запрещено. Открытие было обескураживающим. Многие так и не поняли, что нет

уже никаких пут, и продолжали жить так, будто они все еще есть, только стали

невидимыми. Так коза, привыкшая пастись на пятачке, ограниченном длиной

веревки, которой она привязана к колышку, там и пасется, хотя веревку

убрали.

Тимур и сам не сразу поверил в реальность затеи. Но почему не

попробовать? И был изумлен легкостью, с какой все стало получаться. Он давно

присмотрел двухэтажное здание на окраине Фиагдона. Лет десять назад в нем

размещался профсоюзный профилакторий Минздрава, потом произошла авария в

котельной, отдыхающих и обслугу выселили, но ремонтировать почему-то не

стали. Так и стоял профилакторий бесхозным, здание разрушалось, сад дичал,

территория зарастала бурьяном. Тимур встретился с председателем профкома,

они быстро нашли общий язык. Профсоюзный деятель получил новенькие "Жигули"

и подписал с Тимуром договор о долгосрочной аренде профилактория и всей

прилегающей территории с последующим правом выкупа.

А дальше все начало цепляться одно за другое с неудержимостью

камнепада, порожденного одним-единственным камешком, стронутым со склона в

нужное время в нужном месте. Тимур нанял бригаду опытных

строителей-чеченцев, достал транспорт, всеми правдами и неправдами наладил

бесперебойную поставку стройматериалов. И всего через полгода состоялось

открытие первой в Осетии частной гостиницы. Среди приглашенных были самые

влиятельные люди - и по положению во власти, и по реальному влиянию в жизни

республики. Алихан, с одобрительным интересом следивший за бурной

деятельностью друга, уговорил приехать на торжество своего научного

руководителя, ректора Северо-Осетинского университета, члена бюро обкома

партии Ахсарбека Хаджимурзаевича Галазова.

Это был очень важный момент. Активность частных предпринимателей

застала партийное руководство врасплох. Она была вроде бы в русле

горбачевской политики перестройки, но одновременно вызывала большие сомнения

в своей, как бы это сказать, идеологической стерильности. От того, как будет

воспринято беспрецедентное появление частной гостиницы, зависела и судьба

предприятия Тимура, и отношение к другим частникам. Уничтожить все ростки

самодеятельности было проще простого, достаточно дать указания прокуратуре,

а уж к чему прицепиться, следователи найдут. И было к чему прицепиться. Все

расчеты в Осетии шли наличными, из рук в руки, никаких договоров не

составлялось, а те, что составлялись для формы, были не в состоянии

выдержать даже самой поверхностной прокурорской проверки.

Но все получилось как нельзя лучше. Окунувшись в атмосферу праздника,

поддавшись очарованию здешних красот, восхищенный отделкой холлов,

ресторана, номеров-люкс с новомодными джакузи и особенно конюшней с десятком

ухоженных ахалтекинцев, почетный гость, подняв тост, сказал:

- На примере этой гостиницы мы видим, как успешно реализуется политика

партии и лично Михаила Сергеевича Горбачева в поддержке творческой

инициативы, направленной на улучшение условий жизни и отдыха трудящихся и их

семей. Примечательно, что во главе нового дела, как это было всегда, стоят

коммунисты, такие как наш молодой товарищ Тимур Русланов. Мы, конечно, не

могли дать ему такого партийного поручения. Но если бы мы ему такое

партийное поручение дали, я сказал бы сейчас, что он его успешно выполнил.

Он сдал нелегкий экзамен на предприимчивость и упорство в достижении цели.

Давайте зачетку, Тимур, я ставлю вам "отлично".

Праздник удался. Поздно вечером гостей развезли по домам, а на другой

день приехала съемочная группа владикавказского телевидения и корреспонденты

местных газет. Реклама сделала свое дело. Номера в "Фиагдоне", как назвали

гостиницу, заказывали за месяц. Правда, не трудящиеся, которым это было не

по карману, а состоятельные люди, которых, как оказалось, было великое

множество. Приезжали на выходные, чаще всего с любовницами, оттягивались по

полной программе и преисполнялись к Тимуру самыми теплыми чувствами. Бывали

и крупные чины из правительства, Генеральной прокуратуры и Министерства

внутренних дел, тоже с любовницами. Счета, чисто символические, они, как

правило, забывали оплачивать, а Тимур не напоминал. За короткое время он

расширил свои связи с влиятельными людьми до таких приделов, о каких и

мечтать не мог.

Но даже не на новоявленных нуворишей, швыряющих деньги без счета, делал

он основную ставку. Самыми выгодными клиентами были иностранцы, зачастившие

в Осетию, по большей части почему-то немцы из ФРГ - и туристы, и серьезные

бизнесмены, присматривающиеся к российскому рынку, который только-только

начал приоткрываться для Запада. Они платили не деревянными рублями, а

твердой, свободно конвертируемой валютой, как тогда называли доллары и

немецкие марки.

Тимур наладил связи с руководством республиканского "Интуриста", отдых

в элитном отеле-клубе "Фиагдон" был включен в программу всех экскурсионных

маршрутов, стало традицией устраивать в горном отеле прощальный ужин. Гостей

встречал фольклорный ансамбль, одетые в национальные костюмы девушки

обносили всех кукурузной самогонкой - осетинской текилой, как она называлась

в буклетах. Сопровождавшие группы гиды "Интуриста", проинструктированные

Тимуром, залпом выпивали самогонку и бросали на подносы доллары и марки, как

бы демонстрируя местный обычай. Гости послушно следовали их примеру. Этот

фокус придумал сам Тимур и очень веселился, подсчитывая халявную прибыль. Но

основной доход, конечно, давало обслуживание туристов.

Это были серьезные деньги, гораздо более серьезные, чем те, что

приносила работа на заводе и в кооперативе. И самое странное, что они

доставались не тяжким трудом, а будто между прочим, играючи, в деле,

затеянном для собственного удовольствия. Иногда Тимур испытывал даже

угрызения совести, как путник, который вместо того, чтобы следовать

намеченным маршрутом, принялся беспечно разгуливать по окрестностям.


Отмена запрета на частнопредпринимательскую деятельность

была единственным безусловно положительным результатом перестройки. Все

остальное вызывало настороженность. В Кремлевском дворце съездов народные

депутаты яростно атаковали шестую статью Конституции о руководящей роли

КПСС. Тимур недоуменно пожимал плечами. Зачем? Ну, отменят статью, и что? У

партноменклатуры отберут власть? Да никогда. Слишком глубоко проникли ее

корни во все области жизни. И даже если вдруг такое произойдет, еще не

известно, чем это обернется. Власть, какая бы она ни была, всегда лучше

безвластия. Особенно для Северного Кавказа с его непрочным миром.

- Поздравляю. Наконец ты стал думать, как осетин, - заметил Алихан,

когда Тимур поделился с ним своими сомнениями. Его тоже тревожило то, что

происходило в Москве. И чем дальше, тем меньше нравился Горбачев.

- Болтает, - с раздражением говорил он и предрекал: - Доболтается.

К тому времени Дзасохов стал членом Политбюро и секретарем ЦК КПСС,

вместо себя оставил Галазова, совместившего должности Председателя

Верховного Совета республики и первого секретаря Северо-Осетинского обкома

партии. Алихан состоял при нем референтом и, как понял Тимур, транслировал

настроения, царившие в высших начальственных сферах.

Мрачный прогноз Алихана подтвердился неожиданно быстро. Однажды рано

утром он приехал к Тимуру, поднял его с постели и включил телевизор:

- Смотри!

По всем каналам шла трансляция "Лебединого озера". Потом передали

обращение ГКЧП.

- Понял? - закричал Алихан. - Ты понял? А что я говорил? Доболтался!

Требовательно и, как показалось Тимуру, тревожно загремел телефон.

Звонил первый секретарь райкома партии, сам. Директива обкома: срочно

выехать на заводы, провести митинги в поддержку.

- В поддержку кого? - спросил Тимур.

- Нашел время шутить! Кого! - гаркнул первый секретарь и бросил трубку.

Алихан расхохотался, будто и в самом деле услышал хорошую шутку. Тимур

с недоумением на него посмотрел.

- Не понимаешь? - удивился Алихан.

- Я еще не проснулся, - буркнул Тимур.

- Объясняю. Галазов - человек Дзасохова. Это понятно?

- Ну?

- А кто двигал Дзасохова?

- Кто?

- Не спеши, подумай. Дзасохов был первым заместителем председателя

Комитета молодежных организаций. А кто был председателем? Янаев. Кто сейчас

Янаев?

- Вице-президент СССР.

- И председатель ГКЧП. Ну, проснулся?

В этот день Тимур провел митинги на трех заводах - на своем и на двух

военных. Собирались, как всегда, дисциплинированно, молча слушали заранее

заготовленные выступления, которые по бумажкам читали представители трудовых

коллективов, вопросов не задавали, единодушно проголосовали за

подготовленную обкомом резолюцию в поддержку ГКЧП и решительных мер по

наведению порядка в стране. Тимур внимательно следил за участниками

митингов, пытаясь понять, что же они на самом деле думают о происходящем и

одновременно спрашивая себя: а сам-то я что об этом думаю?

Не нравились ему все эти дела. Не нравился усиливающийся бардак,

который несла с собой горбачевская перестройка. Не нравился сам Горбачев с

его безразмерными путаными речами, из которых совершенно невозможно было

понять, что он хочет сказать. Чем дальше, тем больше он производил

впечатление вконец растерянного человека, не понимающего, что происходит, и

никак не контролирующего ситуацию. Но и этот странный, возникший, как

аллергическая опухоль, ГКЧП во главе с безвольным даже с виду Янаевым с его

бегающим взглядом и трясущимися руками Тимуру тоже не нравился. Все это было

похоже на зловещий фарс, рождающий смутную нарастающую тревогу.

Тревога - вот что чувствовал Тимур. Тревога - вот что читал он на лицах

участников митингов, дисциплинированно голосовавших за резолюцию в поддержку

ГКЧП.

Перед землетрясением змеи выползают из нор, а дикие звери спускаются с

гор на равнину. Человеку некуда уходить. Люди остаются в своих домах,

надеясь, что все обойдется, что зародившийся в далекой Москве циклон

ослабнет по пути на юг, растеряет свою разрушительную силу, изольется мирным

дождем.