Николай Гаврилович Чернышевский. Что делать?

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   50   51   52   53   54   55   56   57   ...   86

XXVI




Через две недели, когда Лопухов сидел в своей заводской конторе, Вера

Павловна провела все утро в чрезвычайном волнении. Она бросалась в постель,

закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по комнате,

падала в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и

опять бросалась в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к

письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала

несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала,

сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла,

и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе

времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним в комнату мужа,

бросила его да стол, и бросилась в свою комнату, упала в кресла, сидела

неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок - это

он, она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь - где ж оно? его

нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно? Но Маша уж

отворяет дверь, и Лопухов видел от порога, как Вера Павловна промелькнула из

его кабинета в свою комнату, расстроенная, бледная.

Он не пошел за ней, а прямо в кабинет; холодно, медленно осмотрел стол,

место подле стола; да, уж он несколько дней ждал чего-нибудь подобного,

разговора или письма, ну, вот оно, письмо, без адреса, но ее печать; ну,

конечно, ведь она или искала его, чтоб уничтожить, или только что бросила,

нет, искала: бумаги в беспорядке, но где ж ей било найти его, когда она, еще

бросая его, была в такой судорожной тревоге, что оно, порывисто брошенное,

как уголь, жегший руку, проскользнуло через весь стол и упало на окно за

столом. Читать почти нет надобности: содержание известно; однако все нельзя

не прочитать.

"Мой милый, никогда не была я так сильно привязана к тебе, как теперь.

Если б я могла умереть за тебя! О, как бы я была рада умереть, если бы ты от

этого стал счастливее! Но я не могу жить без него. Я обижаю тебя, мой милый,

я убиваю тебя, мой друг, я не хочу этого. Я делаю против своей воли. Прости

меня, прости меня".

С четверть часа, а, может быть, и побольше, Лопухов стоял перед столом,

рассматривая там, внизу, ручку кресел. Оно, хоть удар был и предвиденный, а

все-таки больно; хоть и обдумано, и решено вперед все, что и как надобно

сделать после такого письма или восклицания, а все-таки не вдруг соберешься

с мыслями. Но собрался же наконец. Пошел в кухню объясняться с Машею;

- Маша, вы, пожалуйста, погодите подавать на стол, пока я опять скажу.

Мне что-то Нездоровится, надобно принять лекарство перед обедом. А вы не

ждите, обедайте себе, да не торопясь: успеете, пока мне будет можно. Я тогда

скажу.

Из кухни он пошел к жене. Она лежала, спрятавши лицо в подушки, при его

входе встрепенулась:

- Ты нашел его, прочитал его! Боже мой, какая я сумасшедшая! Это

неправда, что я написала, это горячка!

- Конечно, мой друг, этих слов не надобно принимать серьезно, потому

что ты была слишком взволнована. Эти вещи так не решаются. Мы с тобой успеем

много раз подумать и поговорить об этом спокойно, как о деле важном для нас.

А я, мой друг, хочу покуда рассказать тебе о своих делах. Я успел сделать в

них довольно много перемен, - все, какие было нужно, и очень доволен. Да ты

слушаешь? - Разумеется, она и сама не знала, слушает она, или не слушает:

она могла бы только сказать, что как бы там ни было, слушает или не слушает,

но что-то слышит, только не до того ей, чтобы понимать, что это ей слышно;

однако же, все-таки слышно, и все-таки расслушивается, что дело идет о

чем-то другом, не имеющем никакой связи с письмом, и постепенно она стала

слушать, потому что тянет к этому: нервы хотят заняться чем-нибудь, не

письмом, и хоть долго ничего не могла понять, но все-таки успокоивалась

холодным и довольным тоном голоса мужа; а потом стала даже и понимать. - Да

ты слушай, потому что для меня это важные вещи. - Безостановочно продолжает

муж после вопроса "слушаешь ли", - да, очень приятные для меня перемены, - и

он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает,

нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он

все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему в каком семействе

или с какими учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему не

надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он

кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как

учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что

работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого

пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как

он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях,

- и мало ли что такое. А главное в том, что он порядком установился у фирмы,

как человек дельный и оборотливый, и постепенно забрал дела в свои руки, так

что заключение рассказа и главная вкусность в нем для Лопухова вышло вот

что: он получает место помощника управляющего заводом, управляющий будет

только почетное лицо, из товарищей фирмы, с почетным жалованьем; а управлять

будет он; товарищ фирмы только на этом условии и взял место управляющего,

"я, говорит, не могу, куда мне", - да вы только место занимайте, чтобы сидел

на нем честный человек, а в дело нечего вам мешаться, я буду делать", - "а

если так, то можно, возьму место", но ведь и не в этом важность, что власть,

а в том, что он получает 3500 руб. жалованья, почти на 1000 руб. больше, чем

прежде получал всего и от случайной черной литературной работы, и от уроков,

и от прежнего места на заводе, стало быть, теперь можно бросить все, кроме

завода, - и превосходно. И рассказывается это больше полчаса, и при конце

рассказывания Вера Павловна уж может сказать, что, действительно, это

хорошо, и уж может привести в порядок волосы и идти обедать.

А после обеда Маше дается 8О кол. сер. на извозчика, потому что она

отправляется в целых четыре места, везде показать записку от Лопухова, что,

дескать, свободен я, господа, и рад вас видеть; и через несколько времени

является ужасный Рахметов, а за ним постепенно набирается целая ватага

молодежи, и начинается ожесточенная ученая беседа с непомерными

изобличениями каждого чуть не всеми остальными во всех возможных

неконсеквентностях, а некоторые изменники возвышенному прению помогают Вере

Павловне кое-как убить вечер, и в половине вечера она догадывается, куда

пропадала Маша, какой он добрый! Да, в этот раз Вера Павловна была

безусловно рада своим молодым друзьям, хоть и не дурачилась с ними, а сидела

смирно и готова была расцеловать даже самого Рахметова.

Гости разошлись в 3 часа ночи и прекрасно сделали, что так поздно. Вера

Павловна, утомленная волнением дня, только что улеглась, как вошел муж.

- Рассказывая про завод, друг мой Верочка, я забыл сказать тебе одну

вещь о новом своем месте, это, впрочем, неважно и говорить об этом не

стоило, а на случай скажу; но только у меня просьба: мне хочется спать, тебе

тоже; так если чего не договорю о заводе, поговорим завтра, а теперь скажу в

двух словах. Видишь, когда я принимал место помощника управляющего, я

выговорил сербе вот какое условие: что я могу вступить в должность когда

хочу, хоть через месяц, хоть через два. А теперь я хочу воспользоваться этим

временем: пять лет не видал своих стариков в Рязани, - съезжу к мим. До

свиданья, Верочка. Не вставай. Завтра успеешь. Спи.