Пропп В. Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о Несмеяне)

Вид материала

Документы

Содержание Глава 9. Человек в обличье животного

Подобный материал:

• Пропп В. Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки, 5554.93kb.
• Укажите неверное утверждение, 267.55kb.
• Пропп В. Исторические корни Волшебной Сказки, 8900.3kb.
• Фольклорные истоки «Сказки о Медведихе», 75.73kb.
• В. Я. Пропп Морфология сказки 2-е изд 1969, 5663.69kb.
• Пропп В. Морфология "волшебной" сказки, 82.24kb.
• Откуда пошли сказки у монголов, 11.62kb.
• В. Я. Пропп. Исторические корни волшебной сказки, 6119.67kb.
• Урок Русские народные сказки Вступительное слово учителя о фольклоре устном творчестве, 127.44kb.
• Тесты Сообщения по этногр. Коллоквиум, 76.55kb.

^

Глава 9. Человек в обличье животного

До сих пор мы рассматривали такие случаи, когда комизм возникал при сопоставлении некоторых внутренних, духов ных или душевных качеств человека с внешними формами проявления их, причем сопоставление это было таково, что вскрывало отрицательные качества изображаемого или на блюдаемого человека. Сопоставлению подвергались некото рые внутренние и внешние данные, свойственные одному и тому же человеку. Но возможно сопоставление и иного порядка: предмет для сопоставления берется из окружающего мира. Чаше всего в юмористической и сатирической лите ратуре, а 'также в изобразительном искусстве человек сопос тавляется либо с животными, либо с предметами, и такое сопоставление вызывает смех. Легко заметить, что сближе ние человека с животным или сопоставление с ним вызыва ет смех далеко не всегда, а только при известных условиях. Есть животные, наружность которых, внешний вид напоминают нам о некоторых отрицательных качествах людей. Поэтому изображение человека в виде свиньи, обезьяны, воро ны, медведя указывает на соответствующие отрицательные

58

качества человека. Уподобление животным, которым не приписываются отрицательные качества (орел, сокол, ле бедь, соловей) смеха не вызывает. Отсюда вывод, что для юмористических и сатирических сопоставлений пригодны только такие животные, которым приписываются некото рые отрицательные качества, напоминающие такие же ка чества людей. Назвать человека каким-нибудь животным — самая распространенная форма комических ругательств как в жизни, так и в литературных произведениях. Свинья, осел, верблюд, сорока, змея и т. д. — обычные ругательства, вызывающие у зрителей смех. Здесь возможны самые раз нообразные и неожиданные ассоциации. «Усердный врач подобен Пеликану», «Любой факт подобен трясогузке» — таковы некоторые из афоризмов Козьмы Пруткова. «Для детей только и держу этого тритона», — говорит у Чехова помещик о гувернантке-англичанке («Дочь Альбиона»), «Настоящих женщин нынче нет, а все какие-то, прости господи, трясогузки да кильки», — говорится в рассказе Че хова «В пансионе». Сопоставление с животным комично только тогда, когда оно должно вскрыть какие-то недостат ки. Там, где этого нет, такое сопоставление не только не обидно, но может далее служить выражением похвалы или ласки. В народной поэзии ясный сокол — символ доброго молодца, кукушка — тоскующей девушки. Молодая женщина, несчастная в своем замужестве, хочет обернуться пташкой и в таком обличье лететь домой и т. д. В быту та кие обращения, как «кошечка», «канарейка», «зайчик» и другие, служат выражением ласкового отношения.

Как и в других случаях, особенно богатый и разнообраз ный материал мы находим у Гоголя. Особенность гоголев ского стиля в этом случае состоит в том, что люди у него никогда не изображаются в образе животных (как это делается, например, в басне), а только в'разнообразных формах напоминают их, уподобляются им.

Наиболее последовательно прием изображения человека так, что сквозь его человеческий облик вырисовывается об раз животного, применен в описании Собакевича, который

59

уподобляется медведю: «Когда Чичиков взглянул искоса на
Собакевича, он ему... показался весьма похожим на средней
величины медведя». Он неуклюж, ходит ступнями внутрь,
на нем коричневый фрак, и зовут его Михаилом Семенови
чем.

Но не только он сам, но и вся обстановка, окружающая его, имеет в себе что-то медвежье: «Все... имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома», «В углу стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах — со вершенный медведь».

«В Иване Федоровиче Шпоньке» Василиса Кашпаровна хочет женить своего племянника. Он во сне видит себя уже женатым, и этот сон принимает формы кошмара: «Ему странно: он не знает, как подойти к ней, что говорить с нею, и замечает, что у нее гусиное лице». Дальше он «видит другую жену, тоже с гусиным лицом». Чаше сближение с животным производится как бы мимоходом, отчего комизм не снижается, а, наоборот, усиливается. В «Ревизоре» Хле стаков рисует себе картину, как он в столичном наряде явится домой к неотесанным соседям и через своего лакея спросит: «Прикажете принять?» «Они, пентюхи, и не знают, что такое значит "прикажете принять". К ним, если приедет какой-нибудь гусь-помещик, так и валит, медведь, прямо в гостиную». В сцене хвастовства Хлестаков говорит: «А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером толь ко — тр-тр... пошел писать». С другой стороны, городничий отзывается о Хлестакове так: «Как наденет фрачишку — ну точно муха с подрезанными крильями». В письме Хлестако ва Тряпичкину читаем: «Надзиратель за богоугодным заве дением Земляника — совершенная свинья в ермолке»; «Городничий глуп, как сивый мерин».

Во всех этих случаях человек низводится до степени жи вотного. Но у Гоголя встречается и обратный случай: жи вотное очеловечивается. Псы у Коробочки заливаются всеми возможными голосами, и Гоголь описывает это как концерт, в котором особенно выделяются тенора. Собаки Ноздрева держат себя с людьми фамильярно: «Все они тут же, пус-

6О

тивши вверх хвосты, называемые у собачеев правилами, полетели прямо навстречу гостям и стали с ними здороваться». Приветствие это состоит в том, что «штук десять из них положили свои лапы Ноздреву на плечи». Одна из них, Обру гай, вместо поцелуя лижет Чичикова в самые губы. Очеловечивание животных доведено иногда до абсурда, и эта неле пость усиливает впечатление комического. В «Записках су масшедшего» невероятность оправдывается тем, что мир показан сквозь призму восприятия умалишенного: «Я читал также в газетах о двух коровах, которые пришли в лавку и спросили себе фунт чаю». Переписка двух собачек, Меджи и Фидель, показана как совершенно реальная и имевшая ме сто в действительности. Переписка эта представляет собой сатиру на представителей высших сословий и круг их инте ресов. В их среду Поприщин не может попасть, хотя и страстно желает этого. Высмеяны не только социальные не достатки, но и совершенно человеческие чувства, как, на пример, любовь: «Ах милая, как ощутимо приближение весны! Сердце мое бьется, как будто все кого-то ожидает». Слова эти имеют поэтический смысл, но в собачьей интер претации приобретают совершенно другой оттенок. То, что Гоголь перемежает сатиру общественную с сатирой индиви дуально-психологической, не снижает сатирического смысла его творчества, а как раз наоборот: последовательная соци альная сатира, без прослоек просто комического, создавала бы однообразие и дидактическую тенденциозность и вызы вала бы у читателя скуку.

В советской сатире и юмористике уподобление животным встречается сравнительно редко. Чаще оно применяется в изобразительном искусстве. Многие сатирические журналы носят или носили заглавия, взятые из мира животных. Та ковы названия «Бегемот», «Носорог», «Крокодил», «Еж», «Ерш», «Жук», «Комар>, «Оса» «Скорпион», «Шмель», «Москит», «Крысодав» и многие другие. В каждом отдель ном случае можно объяснить, почему выбрано то или иное название.

61

 


Особую роль животное играет в баснях и в народных сказках. Обращаясь к басням Крылова, можно видеть, что животное в них иногда вызывает смех, иногда нет. В таких баснях, как «Волк и ягненок», «Лев и мышь», «Волк на псарне», и в целом ряде других басен животные не смешны. Специфическое свойство басни — аллегоризм. Под животными понимаются люди. Следовательно, аллегоризм как таковой еще не обеспечивает смеха. Но вот возьмем басни «Мартышка и очки», «Лягушка и вол», «Квартет» и многие другие — и нам уже делается весело. В образе вертлявой обезьяны, надутой от спесивости лягушки, бестолковых мар тышки, осла, козла и медведя мы легко узнаем людей со всяческими их недостатками. Правда, и в баснях «Волк и ягненок», «Лев и мышь» и других тоже выведены недостат ки. Но в первом случае выведены недостатки ужасающие, во втором — мелкие. Волк, пожирающий невинного ягненка, не смешон, а отвратителен.

Иное соотношение между людьми и животными в сказке. Широко распространено мнение, будто в сказках под животными понимаются люди, как это имеет место в басне 2 . Такое мнение, несомненно, ошибочно. В -отличие от басни сказке совершенно чужд аллегоризм. В сказках повадки зве рей, различие их характеров напоминают людей и тем вызывают улыбку, но образы животных не представляют обра зы людей в целом, как это встречается в басне. Сказки о животных как жанр не преследует сатирических целей, не служит целям насмешки. Действующие лица не воплощают человеческих недостатков. Отношение к животным в сказке может быть ласковым. Они названы ласкательно и умень шительно: «зайчишка», «петушок», «ежик», «козлик» и т. д. Даже хитрая лиса названа «лисичка-сестричка». Отрица тельный персонаж сказки волк может вызвать, насмешку, но в этом случае она вызвана не образом животного (образ волка не комичен), а сюжетом. Если, например, в сказке о волке и лисе глупый волк,- следуя коварным советам лисы,


опускает хвост в прорубь, так что хвост примерзает, а когда на него нападают, отрывает свой хвост и убегает без хвоста, то комичен здесь не образ волка, комично действие, коми чен сюжет. О комизме действия речь еще впереди.

Народные сказки о животных не преследуют сатириче ских целей. В тех случаях, когда это все же имеет место, сказка оказывается не народной, а имеет литературное про исхождение. Таких сказок в русском фольклоре только две. Это сказка о Ерше Ершовиче и сказка о лисе-исповеднице. Обе эти сказки не фольклорного происхождения. Сказка о Ерше — повесть XVII в., представляющая собой острую са тиру на тогдашнее московское судопроизводство, а сказка о лисе-исповеднице — сатира на духовенство. Обе они пере шли в фольклор из литературы 3 .

В тех случаях, когда народ в сказках стремится изобразить мир сатирически, он не прибегает к образам животных. Са тирические сказки — это сказки о попах, о помещиках, но не сказки о животных.

Не преследует сатирических целей и ряженье. На святках, частично и на масленицу, рядились зверями, надевали на себя маски и шкуры зверей — медведя, журавля, изображали козу. Люди в обличье зверей дурачились, и невзыскательные зрители хохотали до упаду. Длинная шея журавля, неуклю жие повадки медведя, блеяние козы — все это вызывало у" присутствующих веселый смех. Это другой вид смеха, изучение которого еще впереди. Если здесь и есть насмешка, то вполне безобидная, добродушная.

В этих случаях животное изображается человеком. Но с таким же эффектом возможно обратное: на этом основан комизм дрессированных животных. Слоны размазывают мыльную пену на лице хозяина, чтобы его побрить, медведи ездят на велосипеде, собачки пляшут на двух ногах или под вывают под игру на мандолине, как это делает чеховская Каштанка. Комическое восприятие животных имело место уже в Древней Греции. Аристофан некоторые из своих ко-

2 См ., например: В. П. Аникин. Русские народные сказки. М., Учпедгиз, 1959, с. 67.

62

3 См.: В. П. Адрианова-Перетц. Очерки по истории сатирической литературы XVII в., м,—Л., Изд-во АН СССР, 1937, с. 124—224.

63

медий обозначил наименованиями животных: «Птицы», «Осы», «Лягушки». В них вместо людей действуют животные, и это по сегодняшний день веселит зрителей. Насколь ко живучи использованные Аристофаном принципы, видно по сказке Салтыкова-Щедрина «Орел-меценат». Здесь орел устраивает себе помещичий рай, заставляя служить всех птиц: «Из коростелей и гагар духовой оркестр собрали, по пугаев скоморохами нарядили, сороке-белобоке, благо, воровка она, ключи от казны препоручили, сычей да филинов заставили по ночам дозором летать». Из птиц учреждается даже академия наук, но из всей этой затеи ничего не полу чается, так как в конечном итоге все друг против друга ополчаются, и все разваливается. Салтыков-Щедрин в своих сказках неоднократно пользовался образами животных (премудрый пескарь, самоотверженный заяц, вяленая вобла и др.) Все это сказки-аллегории и сатиры, и в этом отличие от сказок фольклорных. Сближение некоторых сторон творчества Салтыкова-Щедрина с фольклором ошибочно. Зато у него есть общее с сатирическими сказками-повестями XVII в. В «Современной идиллии» есть сцена, озаглавленная «Злополучный пескарь, или Драма в кашинском народном суде» (гл. XXIV ), которая во многом напоминает «Повесть о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове» (или «Судное дело Леша с Ершом»).

Приведенные материалы в достаточной степени показы вают, в чем состоит комизм сближения человека с животным.