Первая. Появление богини среди людей глава вторая

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   22


вовнутрь памятника. Потом хочу вылезти назад, но в темноте не нахожу отверстия.


Я стал ломать каменья, и блеснул свет. Проломав отверстие больше, я вышел и


очутился в прекрасном саду. На одной из аллей вдруг навстречу Веселов.


- Николай Семенович, какими судьбами? - воскликнул я.


- Я умер, и вот видишь... - отвечал он.


Лицо его сияло, глаза блестели, грудь и шея были обнажены. Я бросился к нему,


чтобы поцеловать его, но он отскочил назад и, отстраняя меня руками, сказал:


- Я умер, не приближайся.


Я как будто поверил, что он на том свете, и испугался. Я взглянул на него и


заметил, что лицо его было весело. Страх мой пропал. Веселов прошел мимо меня, я


пошел с ним рядом, не дотрагиваясь до него.


- Я жив, хотя и умер, умер и жив - все равно, - сказал он.


Слова его показались мне так логичны, что я ничего не мог возразить на них.


Когда мы приблизились к памятнику, он сказал:


- Прощай, ты пойдешь домой. - И указал мне на отверстие. Я полез и тут же


проснулся" (Приложение к Херсонским епархиальным ведомостям. 1891. № 11).


В одном старинном городе произошла в наши дни поразительная история, герой


которой просил не называть его имени. Представьте себе влюбленных парня и


девушку. Он симпатичный, немного застенчивый, сосредоточенный, внимательный. Она


очень обаятельная, наблюдательная, сметливая. Ему пора идти в армию. Служба


нелегкая, в солдатской бане по углам лед, не хватает угля, не работают котлы;


старослужащие, "деды", как их окрестили, стягивают со слабых одеяла (иные спят


под шинелью), берут себе масло из солдатских пайков; оружия не дают, приходится


работать на кухне, на офицерских участках, на лесоповале, на строящемся шоссе.


Парень, приуныв сначала, находит силы противостоять невзгодам.


Зимой - простуда, лазарет, по ночам душит кашель. И как раз в это время он


перестал получать письма от девушки.


Поправляется, является в часть, ждет писем - их нет. Может, нашла другого,


штатского? Отправляет очередное солдатское письмо - снова молчание. Ладно. Ждет.


Надеется. Потом пишет родителям. Спрашивает о ней. Через три недели - от них


письмо. О ней ни слова. Забыли его вопрос?.. Или...


Служба идет своим чередом. Наконец и с техникой довелось ознакомиться. Привык


солдат и к будням, и к лишениям - и вот словно невидимая кисея прикрыла от него


прошлое. Будь что будет. Как поется в давнишней песне, если к другому уходит


невеста, то неизвестно, кому повезло. Подружился с сибиряком. При луне, даже


после отбоя, успевают сыграть партию в шахматы.


Читает старенькую книжку Чехова - там все-все о любви, и об измене, и о надежде,


даже о дуэли. Молодому дуэлянту Лаевскому его избранница изменяет с полицейским


приставом Кириллиным, а он этого не замечает, стреляется из-за какого-то пустяка


с зоологом фон Кореном, из немцев, изучающим фауну Черного моря, - оба, впрочем,


остаются живы и здоровы.


Солдат узнал, как это бывало раньше, лет сто назад:


"Она уже два раза, в отсутствие Лаевского, принимала у себя Кириллина,


полицейского пристава: раз утром, когда Лаевский уходил купаться, и в другой раз


в полночь, когда он играл в карты. Вспомнив об этом, Надежда Федоровна вся


вспыхнула и оглянулась на кухарку, как бы боясь, чтобы та не подслушала ее


мыслей".


Солдата поражало, как просто думала обо всем этом сама Надежда Федоровна,


молодая дама из прошлого века. "Она с радостью соображала, что в ее измене нет


ничего страшного. В ее измене душа не участвовала; она продолжает любить


Лаевского, и это видно из того, что она ревнует его, жалеет и скучает, когда он


не бывает дома. Кириллин же оказался так себе, грубоватым, хотя и красивым, с


ним все уже порвано и больше ничего не будет. Что было, то прошло, никому до


этого нет дела, а если Лаевский узнает, то не поверит".


Все прошло, она как бы и не изменяла, тем более что любимый даже и не поверит,


если узнает. Солдат перечитал рассказ и всю книжку. На сон грядущий возникли


ретрообразы. Дама с завитками волос, самая красивая и молодая в городе - так она


думала о себе. Дельфины выпуклых ног в ярко-фиолетовом, серебристо-анилиновые


подвязки, тускло-искристое свечение полукорсета с хлесткими, растягивающимися,


как тонкая проволока, шнурками. Даже она понимала в то утро, что это тайна с ее


приглушенными звуками, которые могут рождаться, когда ломают ветки, рвут цветы и


косят густую траву. А он не видел и не слышал, разрушая привычно-неуклюжими


словами и движениями начинавшуюся музыку особого мира, который она создала


вокруг себя силой женской фантазии. И еще поразило солдата вот что: когда она


решила, что все, конец, он снова появился и потребовал свое, и она уступила.


Выходит, любовник - явление пожизненное. Этого солдат не знал до Чехова.


Надя... так звали и его девушку. Совпадение. Солдат стал немного философом,


подумал, что это на пользу. Просто философия - роскошь, а вот когда такие


обстоятельства - как раз впору о ней вспомнить.


...Ему снится странный сон. Будто бы идет Надя в очень светлом платье, и волосы


ее, плечи, руки сияют от солнечных лучей. Он ее окликает. Она молчит, улыбается


ему таинственно, удаляется - и ни слова, ни единого словечка. А там склон с


высоченной травой. И она почти бежит туда. Он не успевает за ней. Она скрылась в


волнах травы. Он ищет и зовет - нет ответа. Он замирает. Идет ее мать в черном


платке. Она прикладывает палец к губам: молчи, мол. Он зовет в последний раз и


просыпается. Дружок его тоже просыпается, спрашивает:


- Ты кого-то звал?


- Так... прошлое.


- Не горюй!


- Обещаю.


Миновала зима, последние метели были уже в марте, потом - солнце, теплая вода,


синие разводья на реке, теплые после полудня золотистые стволы сосен, Теплей и


светлей солдату. Летом обещали отпуск. Нет, не надеется, но вспоминает и


держится. И друг рядом. Пожал руку на платформе, пожелал счастья. Поезд идет на


запад. Думает солдат: что же с ним происходит? Свободное время - мать философии.


Утро. Еще одно. Вот он, родной город. Выходит из вагона. Глазам не верит.


Она. Надя. Идет к нему. На ней длинное белое платье. Улыбается. Она уже рядом, в


ее улыбке - грусть. В левой руке букет папоротников и невзрачных лесных цветов.


Солдат растерян, спрашивает, почему не писала, что случилось, хотя не хотелось с


этого начинать, и вообще - он был готов ко всему. Если захочет сама расскажет. А


Надя говорит с ним негромко, в глазах - потаенный свет, ласка. Прошлое совсем


как бы растворилось, остаются они, он и она.


- Зайдем в кафе? - спрашивает она. - Не здесь же объясняться - люди.


- Зайдем, - отвечает он, - я и сам об этом подумал. Здесь, у вокзала, есть то,


что нужно, помнишь?


Еще бы!.. Она помнила. Они сюда зашли, когда она его, стриженого, провожала в


армию в прошлом году.


Сели за столик. Такие же холщовые скатерти, бумажные цветы на салфетке. Она


говорит:


- О себе расскажу, а ты как? Меня помнил там, в краю гор, тайги и бурых


медведей?


Подошел официант, поздоровался, принял заказ. В зале свободно, он вернулся через


минуту-другую с подносом в руке, принес красное вино, хлеб, наполнил бокалы.


- Кофе заказать? - спросил он громко. Солдат полуобернулся к Наде, да слишком


резко. Опрокинул бокал с вином - и прямо ей на колени. Забыл о кофе, даже


покраснел от досады. Вслед за официантом Надя быстро пошла к туалету, бросив на


ходу:


- Не переживай. Пойду замою.


Прошло десять минут. Официант подошел с кофе. Нади нет. Насчет кофе она так и не


успела дать ответ. Может, лучше сок или чай? Солдат озадачен, поднялся и пошел к


дамской комнате. Под темным женским профилем на табличке курила у двери девочка


в сиреневом платье.


- Ты знаешь... - обратился к ней солдат и попросил посмотреть, что за дверью


происходит.


Она кивнула, улыбнулась, вошла туда и вернулась, оглаживая влажной рукой лоб, -


видно, освежилась под краном.


- Никого там нет, - сказала она. - Хочешь, сам зайди. Говорю же никого! Значит,


потерял ее, - снова улыбнулась девочка.


Солдат приоткрыл дверь туалета. В сердцах захлопнул ее, выбежал на улицу, обежал


вокруг кафе, вернулся, расплатился с официантом, хлебнул два глотка красного


терпкого вина... Что делать? Пора домой, решил он.


Дома мать рада-радешенька. А сын невесел. Она звонит отцу на службу. А сын ее


перебивает и о Наде...


- Надя? - воскликнула она. - Да ведь она умерла несколько месяцев назад. Мы и


сами узнали с опозданием. Думали, ты знаешь, или расстраивать тебя отец не


хотел, уже не помню... Белокровие у нее было, в два-три месяца ее свалило.


- Как умерла? Что ты говоришь? - Брови солдата сошлись на переносице. Да я с ней


только что был в кафе. Она меня на вокзале встретила, мать! Одумайся! Вот с этим


букетом встречала. Мать... что с тобой?


А та - в слезы. Пришел отец, нашел фото в альбоме, вместе с сыном направился в


кафе - и к официанту с фоткой улыбающейся Нади.


- Она самая, - кивнул официант. - Только что сидела с вашим сыном вон за тем


столиком. Кофе они не стали, видно, спешили. Она даже раньше вышла, платье


замыть, красное вино на него попало.


Отец молчит. Даже слегка в лице изменился. Через полчаса солдат звонит матери


Нади, слышит в ответ то же - белокровие... и все. Стало не по себе, потревожил


пожилую женщину, которая ему снилась и просила заранее как будто не говорить с


ней о дочери. Нелегко ей, поди.


В тот же день пришли в милицию, где у отца хорошие знакомые. Прокурор дал по их


просьбе разрешение на эксгумацию. Сначала - как водится возражения, сомнения,


потом - понимание, сочувствие, недоумение и, пожалуй, любопытство - случай


исключительный. Такого не бывает.


Перед гробом солдат стоял белый как мел, глаза дикие, руки дрожат. Открыли


крышку. Она в том же, знакомом ему, белом платье, в котором ее хоронили.


Свидетелей охватил ужас... У отца вырвался вскрик. На подоле ее белого платья


алело большое винное пятно.


ЛЕТЧИКИ-ПРИЗРАКИ


В семидесятых годах лайнеры Л-1011 считались лучшими пассажирскими самолетами


США. Скорость, экономичность, поразительно низкий уровень шума вот их главные


преимущества. С одним из этих лайнеров и его экипажем произошла невероятная


история. Вместе с тем это трагедия. Двадцать девятого декабря 1972 года около


полуночи самолет этого типа, вылетевший рейсом 401 из аэропорта им. Кеннеди в


Майами (на полуострове Флорида), врезался в заросшее осокой громадное болото. К


этому привели, казалось бы, мелкие неполадки в системе управления самолетом.


Огромные Эверглейдские болота буквально растерзали самолет. Носовой отсек


оторвался от остальной части фюзеляжа, искореженный металл разлетелся на треть


мили от точки, где конец левого крыла попал в тину и начал, точно гигантский


плуг, вести свою жуткую борозду. Первая половина среднего салона оказалась в без


малого четырехстах метрах от места удара о землю. На борту было 176 пассажиров и


членов экипажа - большая часть из них погибла.


Командир Боб Лофт и бортинженер Дон Репо получили смертельные ранения и вскоре


скончались. Оба они являются образцовыми летчиками и настоящими специалистами


своего дела. Я говорю это в настоящем времени потому, что после своей смерти они


неоднократно появлялись среди членов экипажа и пассажиров других самолетов.


Более того, они помогали избегать катастроф и неполадок...


В 1973 году на лайнере того же типа с бортовым номером 318 на той же воздушной


трассе Нью-Йорк - Майами произошло событие, о котором очевидцы рассказали


американскому эксперту и журналисту Джону Фуллеру, собравшему уникальные


свидетельства. Итак - первое свидетельство:


"В салоне первого класса старшая стюардесса Сис Паттерсон, как обычно,


пересчитала пассажиров. Обнаружив одного лишнего, она вернулась, чтобы повторить


подсчет. Вскоре она поняла причину расхождения: в одном из кресел сидел мужчина


в форме компании "Истерн". Вероятно, он возвращался обратно в Майами после


полета в Нью-Арк (пригород Нью-Йорка. - В. Щ.). Это было в порядке вещей, и


порой такие пассажиры, проведя первую часть полета в салоне, перебирались затем


на откидное кресло в кабину. Однако необходимо было окончательно удостовериться,


и Сис подошла к летчику со списком.


- Простите, командир, - извинилась она. - Вы совершаете обратный рейс? Вас нет в


моем списке.


Летчик не отозвался. Он смотрел прямо перед собой.


- Прошу прощения, командир, - повторила она. - Я должна записать вас как


дополнительного пассажира или как пассажира первого класса? Не могли бы вы


помочь мне?


Летчик по-прежнему не отвечал. Он продолжал сидеть прямо, ни голосом, ни жестом


не показывая, что слышит стюардессу.


Сис растерялась. К ней подошла инспектор полетов Диана Боус. Она тоже была


удивлена. С виду вполне нормальный мужчина, но все же как будто не в себе. Сис


направилась в кабину. Может быть, командиру удастся добиться ответа от странного


летчика?


Командир пошел в салон вслед за Сис. Упрямого летчика уже окружили несколько


любопытных пассажиров, пытавшихся выяснить, что происходит. Командир рейса


подошел к креслу, стремясь быстрее покончить с возникшей неприятностью и поднять


самолет в воздух. Его удивило, что коллега не значился в списке, а стало быть, у


него не было пропуска на самолет. Подойдя к стюардессам, командир наклонился,


чтобы заговорить с коллегой. Но застыл от изумления.


- Боже, да ведь это Боб Лофт! - пробормотал он.


В салоне воцарилась тишина. Затем произошло нечто, чего впоследствии никто из


стоявших рядом не смог объяснить. Летчика больше не было в кресле. Секунду назад


он сидел в нем - и вот его не стало.


Командир связался со службой управления аэропортом. Вылет отложили. Самолет


тщательно обыскали, но пропавшего летчика не нашли. Наконец 318-й направился к


взлетной полосе. Число его пассажиров теперь полностью совпадало со списком, но


ошеломленный экипаж никак не мог прийти в себя".


В марте 1973 года Фуллер знакомится с Эмили Палмер, стюардессой лайнера того,


401-го рейса. Она показывает ему свои бесхитростные - "для себя" записи:


"Международный аэропорт им. Кеннеди в Нью-Йорке. Л-1011, круговой рейс из


Майами. Самолет прошел проверку и заправку. Прежде чем были приглашены остальные


пассажиры, на борт поднялся вице-президент компании "Истерн". Он прошел в салон


первого класса, где не было никого, кроме летчика, одетого в форму компании.


Вице-президент подошел к нему и поздоровался. Внезапно он понял, что говорит с


Бобом Лофтом, погибшим командиром. Лофт тут же попросту растворился, исчез...


Вице-президент немедленно направился к дежурному. Самолет и площадка вокруг него


были тщательно обысканы. Никаких следов командира обнаружено не было, и в списке


пассажиров не значилось ни одного летчика. Рассказано мне служащим аэропорта им.


Кеннеди, фамилии вице-президента он не назвал.


...Боба Лофта снова видели в салоне первого класса в аэропорту им. Кеннеди -


командир экипажа и две стюардессы. Они заговорили с ним, и он исчез. Рейс был


задержан. Это рассказано мне командиром экипажа, и он просил сохранить его имя в


тайне.


...Стюардесса рейса Нью-Йорк - Майами не хочет, чтобы ее имя упоминалось. Во


время предполетной проверки открыла дверку ящика в верхнем отделении. Она хорошо


знает командира Лофта, много раз летала с ним до его гибели... Вдруг обнаружила,


что прямо перед ней - лицо командира Лофта.


Подобные случаи связаны не только с одним этим самолетом, есть рассказы о бортах


317-м, 308-м и других.


Стюардесса рейса Майами открыла дверцу плиты в нижней кухне, потом ясно увидела


лицо погибшего бортинженера Дона Репо.


Дениза В. наблюдала, как грузчики фирмы "Мариотт" доставляли контейнеры с едой


на борт № 318. Вместе с другой стюардессой она заметила, что возникла внезапная


суматоха.


Бригада грузчиков покинула самолет и не хотела возвращаться; они объяснили, что


видели в кухне погибшего бортинженера Дона Репо, который исчез у них на глазах.


Их долго не могли заставить продолжить погрузку, они были очень взволнованны.


...Борт 318-й, рейс из Нью-Йорка в Майами; в зоне ожидания международного


аэропорта Майами над Эверглейдскими болотами мужской голос по радио просит, как


обычно, пассажиров и команду пристегнуть ремни и прекратить курить. Но никто из


экипажа это объявление не делал, и радио никто в это время не пользовался.


...Рейс лайнера Л-1011, борт 318, из Атланты в Майами. Бортинженер экипажа за


панелью, управляя полетом, услышал громкий стук в отсеке под кабиной, в


"чертовой дыре". Подошел к люку, включил свет, осмотрел помещение... Ничего


необычного. Отсек был пуст; посмотрел снова на панель у кресла... говорит, что


отчетливо видел лицо Дона Репо, которого хорошо знал. Он записал этот случай в


бортовой журнал; попросил меня сохранить его имя в тайне.


...Снова рейс Л-1011; бортинженер экипажа зашел в кабину перед предполетной


проверкой, увидел мужчину в форме бортинженера компании "Истерн Эйрлайнз",


сидевшего в его кресле за панелью управления, узнал в нем Дона Репо. Призрак


произнес что-то вроде "можешь не беспокоиться насчет проверки, я уже все


сделал". Почти в ту же секунду изображение Репо растаяло, пропало...


Стюардесса в нижней кухне Л-1011 разогревала еду во время полета, обнаружила у


крайней правой плиты горящий сигнал перегрузки в цепи. Почти тут же появился


мужчина в форме бортинженера, устранил повреждение, ушел. Вскоре появился другой


бортинженер и спросил, что случилось с плитой. Вновь пришедший утверждал, что он


единственный бортинженер в этом рейсе. Увидев впоследствии фотографию Репо,


стюардесса узнала в нем первого инженера, исправившего плиту.


Служащий аэропорта в Нью-Йорке сообщил по секрету, что командир одного из рейсов


в Сан-Хуан лицом к лицу столкнулся с Репо. Тот как будто сказал ему: "На Л-1011


больше никогда не будет аварий; мы этого не допустим".


В марте 1974 года борт № 318 вылетел из Нью-Йорка в Мехико (для этого экипажа


рейс был нерегулярным, он получил на него назначение в аэропорту им. Кеннеди).


Фуллер сообщает:


"События на борту лайнера № 318 развивались стремительно. Стюардесса взглянула


на окошко одной из плит и ясно увидела смотрящее на нее лицо Дона Репо. Она тут


же вскочила в подъемник, поднялась в салон и схватила за руку первую попавшуюся


стюардессу. Вдвоем они спустились к кухне и подошли к плите. Вторая стюардесса