Собрание сочинений в четырех томах. Том М., Правда, 1981 г. Ocr бычков М. Н

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 38

Какие разговоры возбудило

Его явленье странное в гареме,

Держался ль он по-прежнему уныло,

И как он познакомился со всеми, -

И главное - она желала знать,

Где, как и с кем он соизволил спать.

100

Баба ей отвечал, слегка робея,

Стараясь очень много говорить;

Услужливой болтливостью своею

Он думал госпожу перехитрить.

Но догадалась умная Гюльбея,

Что он стремится что - то утаить;

Баба держался несколько несмело,

Почесывая ухо то и дело.

101

Гюльбея не привыкла ожидать;

Не зная добродетели терпенья,

Она любила сразу получать

Ответы и простые объясненья.

Несчастный негр, не смея продолжать,

Остановился в страхе и смущенье,

Когда растущей ярости гроза

Зажгла Гюльбее щеки и глаза.

102

Предвидя, что такие проявленья

Сулят неотвратимую беду,

Баба повергся ниц, прося прощенья,

И рассказал правдиво, что Дуду

Достался Дон-Жуан на попеченье;

Он в этом обвинял свою звезду,

Клянясь Кораном и святым верблюдом,

Что это все случилось просто чудом.

103

Он проводил Жуана до дверей,

А дальше власть его не простиралась.

Мамаша этих сотен дочерей

Самодержавно всем распоряжалась;

Вся дисциплина держится на ней,

И негру ничего не оставалось...

Любая необдуманная речь

Могла опасность новую навлечь.

104

Баба надежду выразил к тому же,

Что Дон Жуан умел себя держать:

Неосторожность каждая ему же

Могла бы поминутно угрожать

Мешком и даже чем-нибудь похуже...

Во всем признался негр, но рассказать

О сне Дуду он как - то не решался

И ловко обойти его пытался.

105

Он говорил бы, верно, до сих пор,

Но, сдвинув брови, грозная Гюльбея

Смотрела на рассказчика в упор.

Она с трудом дышала. Пламенея,

Сверкал ее нахмурившийся взор,

И, как роса на трепетной лилее,

От дурноты, волненья и тоски

Холодный пот покрыл ее виски.

106

Она была не слабого десятка

И к обморокам вовсе не склонна,

Но в то мгновенье нервного припадка

Выказывала признаки она;

Так ужаса мучительная схватка,

Агонии холодная волна

Сжимают наше сердце на мгновенье

В минуты рокового потрясенья.

107

Как Пифия в пророческом бреду

На миг она застыла, вся во власти

Агонии отчаянья, в чаду

Смятения, неистовства и страсти.

Как будто кони, потеряв узду,

Ей сердце рвали яростно на части.

И, задыхаясь, мертвенно - бледна,

Вдруг опустила голову она.

108

Она поникла, странно молчалива,

Как будто ослабевшая от ран;

Ее власы, как тень плакучей ивы,

Рассыпались на шелковый диван,

Вздымалась грудь тревожно и тоскливо,

Как возмущенный бурей океан;

Натешившись, швыряет он устало

Одни обломки на песок и скалы.

109

Как я сказал, лицо ее закрыли

Распущенные волосы; рука

Упала на диван в немом бессилье,

Безжизненна, прозрачна и тонка...

Эх, трудно мне писать в подобном стиле;

Поэт, а не художник я пока;

Слова не то что краски: эти строки

Лишь контуры да слабые намеки!

110

Баба отлично знал, когда болтать,

Когда держать язык свой за зубами.

Надеялся он бурю переждать,

Не соревнуясь с грозными волнами.

Гюльбея встала и прошлась опять

По комнате. Следя за ней глазами,

Заметил он: гроза проходит, но

Утихомирить море мудрено.

111

Она остановилась, помолчала,

Прошлась опять; тревожный нервный шаг

Ускорила и снова задержала.

Известно, что походка - верный знак;

Не раз она людей изобличала.

Саллюстий нам о Катилине так

Писал: у темных демонов во власти

И в поступи являл он бури страсти.

112

Гюльбея к негру обратилась: "Раб!

Вели их привести, да поскорее!"

Султанши голос был немного слаб,

Но понял бедный евнух, цепенея,

Что никакая сила не могла б

Спасти виновных. Он спросил Гюльбею,

Кого к ее величеству тащить,

Дабы ошибки вновь не совершить.

113

"Ты должен знать! - Гюльбея отвечала. -

Грузинку и любовника ее!

Чтоб лодка у калитки ожидала...

Ты понял приказание мое?"

Но тут она невольно замолчала -

Слова застряли в горле у нее;

А он молился бороде пророка,

Чтоб тот остановил десницу рока!

114

"Молчу и повинуюсь, - он сказал, -

Я, госпожа, не возражал ни разу,

Всегда я неуклонно выполнял

Твои - порой жестокие - приказы;

Но не спеши; я часто наблюдал,

Что, повинуясь гневу, можно сразу

Себе же принести великий вред.

Не об огласке говорю я, нет, -

115

О том, что ты себя не пожалела!

Губительна морская глубина,

Уж не одно безжизненное тело

Укрыла в темной пропасти она,

Но извини, что я замечу смело:

Ты в этого красавца влюблена...

Его убить - нетрудное искусство,

Но, извини, убьешь ли этим чувство?"

116

"Как смеешь ты о чувствах рассуждать, -

Гюльбея закричала. - Прочь, несчастный!"

Красавицу не смея раздражать,

Баба смекнул, что было бы опасно

Ее приказу долго возражать;

Оно еще к тому же и напрасно.

Притом он был отнюдь не из таких,

Что жертвуют собою для других.

117

И он пошел исполнить приказанье,

Проклятья по-турецки бормоча,

На женские причуды и желанья

И на султаншу гневную ропща.

Упрямые, капризные созданья!

Как страстность их нелепо горяча!

Благословлял он, видя беды эти,

Что пребывает сам в нейтралитете.

118

Баба велел немедля передать

Двум согрешившим, чтоб они явились,

Чтоб не забыли кудри расчесать

И в лучшие шелка принарядились, -

Султанша, мол, желает их принять

И расспросить, где жили, где родились.

Встревожилась Дуду. Жуан притих,

Но возражать не смел никто из них.

119

Не буду я мешать приготовленью

К приему высочайшему; возможно,

Окажет им Гюльбея снисхожденье;

Возможно, и казнит; неосторожно

Решать: неуловимое движенье

Порой решает все, и очень сложно

Предугадать, каким пойдет путем

Каприза гневной женщины излом.

120

Главу седьмую нашего романа

Пора писать; пускаюсь в новый путь.

Известно - на банкетах постоянно

Порядок блюд варьируют чуть - чуть;

Так пожелаем милому Жуану

Спастись от рыбьей пасти как-нибудь,

А мы с моею музой в то время

Досуги посвятим военной теме.

^ ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ

1

О вы, любовь и слава! С давних пор

Вы радостно витаете над нами.

Так пламенно-блестящий метеор

Слепит и жжет волшебными лучами

Угрюмый путь среди ледовых гор,

А мы глядим на вас, но знаем сами,

Что все равно в ночной последний час

В морозной мгле покинете вы нас...

2

Вот и мое капризное созданье,

Игривое и странное на вид,

Как яркое полярное сиянье

В холодном нашем климате горит.

Конечно, все достойно порицанья,

И не шутить, а плакать надлежит,

Но и смеяться допустимо тоже -

Все в нашей жизни на спектакль похоже!

3

Подумайте, они меня винят -

Меня, вот эти пишущего строки,

Как будто я смеюсь над всем подряд,

Хуля добро, превознося пороки!

Мне очень злые вещи говорят

(Вы знаете, как ближние жестоки), -

А я сказал лишь то, я убежден, -

Что Дант, Сервантес или Соломон,

4

Что Свифт, Ларошфуко, Макиавелли,

Что Лютер, Фенелон или Платон, -

Ведь цену жизни все уразумели, -

И Уэсли, и Руссо, и Тиллотсон;

Гроша она не стоит, в самом деле,

Но я не Диоген и не Катон;

Я знаю: мы живем и умираем,

А что умней - ни вы, ни я не знаем.

5

Сократ сказал: "Я знаю лишь одно -

Что ничего не знаю!" Сколь приятно

Такое знанье! Делает оно

И мудрецов ослами, вероятно.

А Ньютон заявил уже давно:

"Вселенная для знаний - необъятна!

Лишь камешки сбираем мы, друзья,

На бреге океана Бытия!"

6

"Все суета!" - Екклесиаст твердит,

А с ним и все новейшие пророки.

Святой, мудрец, наставник и пиит

Изобличают страсти и пороки;

Любой найти примеры норовит

Того, что все мы низки и жестоки;

Зачем же мне велите вы молчать?

И низости людской не замечать?

7

О, люди-псы! Но вам напрасно льщу я:

И псами вас не стоит называть;

Ваш гнусный род вам честно покажу я,

Но музу вам мою не испугать!

Напрасно волки воют, негодуя

На ясную луну; ее прогнать

Визгливым лаем хищники не в силах:

Спокойно блещет вечное светило.

8

И я пою могущество страстей,

"Любви жестокой и войны бесчестной"

(Так выразился, кажется, о ней

Один поэт, достаточно известный);

Осада будет темою моей.

Глава, пожалуй, будет интересной:

Ее герой любил кровавый бой,

Как олдермены - ростбиф кровяной.

9

На левом берегу реки Дуная,

От моря в ста верстах, построен был,

Великий водный путь оберегая,

Восточный город - крепость Измаил.

Цела ли эта крепость - я не знаю,

Или ее указом упразднил

Завоеватель; город был не новый,

Но крепостью считался образцовой.

10

На возвышенье с левой стороны

Предместье к бастионам подходило,

Чего, по новым правилам войны,

Стратегия б никак не допустила.

А палисад у крепостной стены

При штурме облегчал осаду с тыла

Сей палисад возвел какой-то грек, -

Глупец иль очень умный человек.

11

Таланты хитроумного Вобана

Строитель в этом деле показал, -

Хоть ров был вряд ли мельче океана

И высился над ним огромный вал,

Зато подходы выглядели странно:

Прикрытий, верков инженер не знал

(Читатель мне простит из снисхожденья

Саперского жаргона выраженья).

12

Там был отменно крепкий бастион,

Как плотный череп старого солдата:

Как добрый наш Сент-Джордж вооружен,

Имел барбетты он и казематы.

Дуная берег сильно защищен

Был этою громадой сероватой,

И двадцать пушек с правой стороны

Топорщились над выступом стены.

13

Но в город был открыт свободный вход

Со стороны Дуная, из расчета,

Что в реку флот российский не войдет -

Ни смелости не станет, ни охоты;

А потому и войско и народ

При виде неожиданного флота

В испуге закричали: "Бисмилла!",

Предчувствуя, что гибель подошла.

14

Но русские готовились к атаке.

Увы, богиня Слава! Как мне быть?

Достойны восхваления казаки,

Но как их имена произносить?

Сам доблестный Ахилл в бессмертной драке

Не мог бы пылкой смелостью затмить

Сих воинов великого народа,

Чьи имена не выговорить сроду!

15

Но нескольких я все-таки готов

Назвать - хотя бы ради упражненья:

Чокенофф, Львофф, Арссеньефф, Чичакофф -

Взгляните, каково нагроможденье

Согласных? Строкнофф, Стронгенофф, Чичшкофф!

Туга на ухо слава, без сомненья!

А впрочем, подобает, может быть,

Ей эту какофонию любить.

16

Не в силах я ввести в мои октавы

Московские фамилии. Так что ж,

Я признаю - они достойны славы,

Как похвалы достойна молодежь!

Министры наши льстивы и лукавы,

Произнося фамилии вельмож

На "ишкин", "ушкин", "ашкин", "ивский", "овский",

Но мне годится только Разумовский.

17

Куракин, Мускин-Пускин, Коклобской,

Коклотский, Шерематов и Хремахов -

Взгляните: что ни имя, то герой!

Ни перед чем не знающие страха,

Такие молодцы бросались в бой

На муфтиев и самого аллаха

И кожей правоверных мусульман

Свой полковой чинили барабан.

18

Тут были развращенные наградами

Солдаты чужеземные; война

Прельщала их мундирами, парадами

И щедро им дарила ордена.

Сраженьями, победами, осадами

Всегда пленяет юношей она.

Там было, признаюсь, немало бриттов:

Пятнадцать Томсонов и двадцать Смитов!

19

Там были Томсон Джек и Томсон Билл,

Тринадцать остальных носили имя

Певца, который англичанам мил,

А нам известен под названьем Джимми.

Трех Смитов звали Питер; Смитом был

И тот, кто с гренадерами своими

Врага под Галифаксом отразил;

На этот раз татарам он служил.

20

Там были Джеки, Билли, Вилли, Джили,

Но старший Джек - конечно, тоже Смит -

Родился в Камберленде, где и жили

Его родные. Был он знаменит

Участием в бою, как сообщили.

Он пал героем у села Шмаксмит

В Молдавии; британские газеты

Ему бессмертье выдали за это.

21

Всегда я Марса богом почитал,

Но все-таки раздумывал, признаться,

О тех, кто в списки доблести попал:

Приятно ль им сей славой наслаждаться,

Имея пулю в сердце? Я слыхал

В одной из пьес, которыми гордятся

Любители шекспировских цитат,

Такую ж мысль, чему я очень рад!

22

Там были и веселые французы,

Но я - неукротимый патриот:

В столь славный день моя британка-муза

Зазорных их имен не назовет!

Я мира с ними враг и враг союза;

По-моему, изменник даже тот,

Кто говорить о них дерзает честно.

В подобном деле правда неуместна!

23

Две батареи русских с двух сторон

Грозили Измаилу в день осады

Амфитеатром был построен он,

Чему артиллеристы были рады.

Одна должна разрушить бастион,

Другая - зданья, улицы и склады

С живым инвентарем: в подобный день

И он являл отличную мишень!

24

Второю целью было - не зевать,

Воспользоваться общим замешательством

И в гавани врасплох атаковать

Турецкий флот; подобным обстоятельством

Цель достигалась третья - страх нагнать,

Который служит лучшим доказательством,

Что время сдаться; воин ведь - и тот,

В отличье от бульдога, устает!

25

Есть у иных наклонность предурная

Презрения к противнику порой.

И губит зря заносчивость такая

Всех, кто отмечен прозвищем "герой".

Так именно погибли, я считаю,

И некий Чичичков и Смит - второй

Из двадцати, - но их ведь очень много:

Адам и тот был Смитом, ей-же-богу!

26

Все батареи русских впопыхах

Сооружались - спешка, вероятно,

Частенько портит дело и в стихах

(Ведь Лонгмену и Мерри неприятно,

Когда их книжки новые никак

Не продаются) и, вполне понятно,

Вредит тому, что ныне бард иной

То "славой" именует, то "резней".

27

Строителя ль то было неумение,

Подрядчик ли смошенничал слегка,

Чтоб, смертоносное сооружение

Испортив, на душу не взять греха, -

Но так или иначе, без сомнения,

Постройка батарей была плоха:

Они обычно невпопад стреляли,

Зато мишень собою представляли.

28

Дистанции печальное незнание

Им тоже причинило много зла:

Закончили свое существование

Три русских брандера, сгорев дотла.

Их подожгли случайно много ранее,

Чем вражеская сила подошла.

Они на рейде на заре взорвались,

Когда враги еще не просыпались.

29

Но вот проснулись турки - и вдали

Вдруг русскую эскадру увидали,

А ровно в девять эти корабли

Неустрашимо продвигаться стали

В виду у Измаила; подошли,

И канонада началась. Едва ли,

Читатель, перечислю я тебе

Все виды ядер при такой пальбе!

30

Так шесть часов подряд они сносили

Огонь турецкий. Не жалея сил,

Ему в ответ береговые били,

Но, видя, что не сдастся Измаил,

В час пополудни дружно отступили.

Один корабль при этом взорван был,

Другой (маневр был, видно, неудачен!)

Уткнулся в мель и сразу был захвачен.

31

И мусульмане тоже потеряли

Немало кораблей, но, увидав,

Что отступает враг, возликовали,

И делибаши бросились стремглав

На русских. Эта вылазка едва ли

Дала плоды желаемые: граф

Дама их искрошил и сбросил в воду -

Газетным сообщениям в угоду.

32

"Когда бы нам (историк говорит)

Деянья русских описать досталось бы,

Тома б наполнить мог любой пиит -

И многое несказанным осталось бы!"

А посему о русских он молчит

И воздает хвалы (смешно, казалось бы!)

Десятку чужеземцев: Ланжерон,

Дама, де Линь - вот русской славы звон!

33

И это подтверждает нам, сколь слава

Существенна и сколь она нужна'

Не будь ее - читатели бы, право,

Не слышали про эти имена.

Все лотерея, рассуждая здраво, -

И почести, и слава, и война!

Но, впрочем, вот де Линя без усилий

Его же мемуары воскресили!

31

Хоть были там, конечно, и герои

Бесстрашные средь мертвых и живых,

Но в толкотне и суматохе боя

Никто не видит и не ищет их.

У бранной славы свойство есть плохое -

Легко тускнеть. Когда считать своих

Прославленных в боях героев станем,

Имен десятка даже не натянем.

35

Ну, словом, как ни славен этот бой,

Но было что-то, где-то, почему-то

Неладно: де Рибас, морской герой,

Настаивал на штурме, но ему-то

Все возражали; спор кипел большой.

Но тут уж я помедлю на минуту -

Речей припоминать я не хочу:

Читателям они не по плечу!

36

Потемкин был в то время знаменит.

Геракла он имел телосложенье,

Но, несмотря на знатный аппетит,

Всю жизнь страдал от злого несваренья

Желудка; был он желчен и сердит

И умер он один в своем именье,

В унынье мрачном дни свои влача,

Кик проклятая всеми саранча.

37

Потемкин был чудовищно богат

Поместьями, деньгами и чинами

В те дни, когда убийство и разврат

Мужчин дородных делало богами.

Он был высок, имел надменный взгляд

И щедро был украшен орденами

(В глазах царицы за один уж рост

Blog

Собрание сочинений в четырех томах. Том М., Правда, 1981 г. Ocr бычков М. Н

Содержание