В. С. Библер москва "Мысль" 1991 введение для начала скажу немного о смысле и замысле этого Введения. Перед читателем философская книга
| Вид материала | Книга |
- Структура сочинения-рассуждения егэ имеет следующий вид, 13.03kb.
- Этот рассказ родился как-то майским днем 2003 года. Мысль создать его, меня немного, 645.52kb.
- Нераспечатанные тайны толтеков, 2407.5kb.
- Статья И. С. Нарского. М.: «Мысль», 6790.38kb.
- Начала библейского богословия, 858.06kb.
- Орден Ассасинов (Order Assasinov), 4250.79kb.
- П. А. Водолазное дело России. М., Мысль, 2005 Кчитателю. Перед вами, пожалуй, лучшая, 2935.52kb.
- Николае Константиновиче Михайловском Перед тем как рассмотреть работу о «Героях и толпе», 351.92kb.
- Рождественская феерия, 217.37kb.
- Курс философии и философии Науки ХХI века для студентов физического факультета мгу, 241.09kb.
Глава шестая
ИЗОБРЕТЕНИЕ НАЧАЛ. МОНСТРЫ ПОНИМАНИЯ
Сейчас я перейду к внимательному и последовательному воспроизведению того логического (или, скажем, пред-логического) процесса, в котором мысль Галилея формировала творческие начала мышления Нового времени — мышления, в котором бытие актуализируется как предмет познания. Изобретала некие "монады понимания" (или, если определить менее красиво, "монстры понимания"), "споры разума"91.
Правда, повторяю, это было как бы второе рождение этих начал. Первое рождение осуществилось — если персонифицировать некий объективный анонимный процесс — в трактатах и диалогах Николая Кузанского.
Тогда (в XV в.) новые начала формировались в итоге доведения до логического предела и целостной трансдукции (логического преобразования) коренной идеи средневековой логики — идеи всеобщего и всепорождающего субъекта. В таком формировании эти начала осмысливались как некие основания... средневекового мышления и деятельности, выводящие за границы этого мышления, разрушающие абсолютное теологическое тождество бытия и мышления ("тождество в Боге").
В трудах Галилея новые начала формировались (переосмысливались) как основания действительно нового, только еще предположенного мышления, новой (XVII — XIX вв.) логики. Но в этом своем значении логические начала определялись двояко: как исходные принципы самообоснования (то есть по отношению к самим себе) и как принципы обоснования последующих логических заключений (то есть по отношению к иным суждениям и понятиям). Или сформулирую иначе: для логики Нового времени (уже для Галилея) эти логические начала имеют смысл только в антиномическом (!) отношении "философия — наука", а не "теология — философия".
Но разберемся детальнее, пункт за пунктом.
^
1. Постановка проблемы
В тексте, приведенном в конце предыдущей главы, Галилей обнаруживает коренной историологический парадокс тех идеализации, которые были сформированы в челноке "реальное — идеальное — реальное". Идеальные объекты, возникшие в результате "предельного перехода" вещей аристотелевского мира в вещи мира галилеевского
^
2. Основное подразделение мысленных экспериментов Галилея, формирующих новую логику
Галилей обсуждает в "Беседах..." бесчисленное множество "примеров", говорящих о всеобщем значении этого парадокса92 (экстраполяция вещей аристотелевского мира в потенциальную бесконечность; понимание этой бесконечности как новой вещи — особенной и замкнутой).
Соответственно сути этого парадокса "примеры" Галилея четко подразделяются на две группы.
Первая группа состоит из разветвлений одного эксперимента — сквозного эксперимента "Диалога..." — "Бесед...". Вторая группа — это, казалось бы, частные курьезы, головоломки, развитые в тексте "Бесед...", точнее — в отступлениях от основного текста.
^
3. Сквозной эксперимент, превращающий мир Аристотеля в мир Коперника
В сквозном эксперименте Галилея93 логика и мир Аристотеля погружаются в своеобразный анабиоз и — неким предельным переходом — превращаются в логику и мир Коперника — Галилея. Движение тел мысленно ставится Сальвиати в такие условия, чтобы аристотелевские причины "изменения места" существовали, но... не могли действовать, чтобы предельная идеализация Аристотеля оказалась средним звеном, обнаружила за собой (до себя) иную, новую идеализацию.
В сквозном эксперименте вводятся пустота (отсутствие сопротивления среды), идеально гладкая поверхность скольжения тел, идеально гладкое шаровое тело, бесконечная плоскость его движения. В этих условиях движение "к естественным местам" Аристотеля оказывается инерционным или ускоренным движением Галилея, движением в никуда. Для ускоренного движения "тяготение к своему месту" перерастает в иную причину — дифференциальное воздействие внешних сил. Естественным местом становится каждое место, проходимое телом и рассчитанное в векторе его бесконечного движения.
Затем движение по наклонной плоскости вверх и движение вниз (замедление — ускорение) взаимно гасятся; на поверхности, параллельной поверхности Земли, но бесконечной (?), движение не может ни замедлиться, ни ускориться, и, после многих сомнений и контрпримеров, бедный Симпличио встает перед неожиданным решением...
"Сальвиати... Скажите мне, что произошло бы с тем же движущимся телом на поверхности, которая не поднимается и не опускается?
Симпличио... Мне кажется... что оно, естественно, должно оставаться неподвижным...
Сальвиати. Так, думаю я, было бы, если бы шар положить неподвижно; но если придать ему импульс движения в каком-нибудь направлении... сколь долго, полагаете вы, продолжалось бы движение этого тела?"
После мучительных попыток "рассуждать по Аристотелю" и убедившись, что в таких условиях рассуждение по Аристотелю и есть "рассуждение по Галилею", Симпличио отвечает: "Столь долго, сколь велика длина такой поверхности, без спуска и подъема.
Сальвиати. Следовательно, если бы такое пространство было беспредельно, движение по нему равным образом не имело бы пределов, т.е. было бы постоянным?
Симпличио. Мне кажется, что так..." (/ 246).
Аристотелевская "причина бытия движения" стала тождественной отсутствию причин, изменяющих движение. Отсутствие "причин — сил" становится единственной "причиной" (это уже логически иное понятие причины) бесконечного инерционного движения.
Это новое понятие равняется "беспричинности" в логике Аристотеля. Величайший подвиг Галилея состоит в обнаружении тех предельных условий, в которых принцип Аристотеля (движение по кругу с источником движения типа "рычаг") тождествен принципу Галилея (бесконечное прямолинейное инерционное движение "идеального снаряда"). Соответственно логика "идеальных форм" превращается в логику "дифференциальной детерминации".
Но превращение "образов движения" (круг — прямая линия) как образов бесконечности и превращение идеи "начала движения" — это не два различных превращения. Преобразование "движений рычага" (как основы всевозможных перемещений) в движение "снаряда" задает — для абсолютно пустого пространства — траекторию бесконечного прямолинейного инерционного движения. Замкнутый круг Аристотеля, распрямился в бесконечную окружность движения по... прямой линии, потому что в природе вещей исключаются силы, имманентно (без вмешательства извне) искривляющие движение во времени и пространстве.
Новая геометрия, в основе которой заложен "фигурный синтез" бесконечно большой окружности, и новая логика причинности, в основе которой заложено отщепление "причин движения" от причин, "изменяющих движение", возникают вместе, одно через другое. Но этот первый момент, связанный со "сквозным экспериментом", — лишь начало "фигурного синтеза" и порождения "рассудочных форм". Основной сдвиг — впереди.
Пока отметим, что сквозной эксперимент Галилея логически осмысливается как тождество аналитических суждений (по отношению к миру Аристотеля) и синтетических априорных суждений (по отношению к миру Коперника — Галилея).
Итак, в "сквозном эксперименте" Галилея средоточием противоречивости является "экстраполяция на бесконечность" конечных определений аристотелевского мира и аристотелевской логики.