Я не пишу с клавиатуры. Моё неумение быстро выстукивать буквы определённо тормозит вдохновение. Итем не менее сижу, печатаю

Вид материалаЛитература
Подобный материал:
ВОСПОМИНАНИЯ О СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ


Я не пишу с клавиатуры. Моё неумение быстро выстукивать буквы определённо тормозит вдохновение. И тем не менее – сижу, печатаю.

Современная литература представилась мне в мистических завываниях Маркеса, не менее мистических игрищах Фаулза. Мистицизм вливается в художественный образ мысли. Зачем? Почему? Не зная в совершенстве историю литературы, утверждаю всё-таки что это уже было, было и не раз ещё будет.

Чем плох мистицизм распиаренного донельзя Коэля, например? Не знаю. Только вот смутное предчувствие, что я не смогу ответить на привычный со времен школьных сочинений вопрос: «К чему призывает?» - настораживает меня. Потебня сказал когда-то, что слово пусто – изнутри поло. Не вся, но значительная часть современной литературы пуста не менее. Маркес играет с жизнью? – Нет. Маркес играет со смертью, перелагает историю о «плутовании» племени людского со времён сотворения мира Господня. Отражает и заключает мир между генетикой и христианской моралью, описывая страдания спаренных родственных кровей. Многие скажут – «такова жизнь», нет, подумается мне – «такова смерть». Не секрет, что всё гениальное – просто. Здесь же всё не только просто, но и примитивно. В примитивизме этом нельзя исключать природного естества, столь притягательного человеку. Рождение, половое созревание, становление детской сексуальности, смакование эротизма граничащего с кровосмешением, семейные тайны, лёгкое дуновение латиноамериканского фольклора – бесконечные призраки-символы, чьё-то наболевшее одиночество, магия и мистицизм столь привычные на стыке эпох, во времена духовной и идейной смуты и, наконец - цикл изъеденный червями древности (или муравьями, может прочей мерзостью, любимой Маркесом). Цикл жизни? Да, нет и опять сотни раз нет! Цикл смерти – вырождение. ВЫРОЖДЕНИЕ – вот, что закономерно описывает Маркес в «100 лет одиночества». Не каждый человек увидит уже в начале это вырождение, его привлечет интересная, но, пожалуй, слегка затянутая писательская манера. Любопытны будут читателю все типичные замыленно-сериальные перипетии. Под конец, замученный унылым пятилетним дождём, он придёт к пустыне вылизанной ветрами. «И падёт Вавилон город древний» - и всё идет по кругу, спирали, эллипсу – и всё старо как мир…

«Латиноамериканский постмодернизм» - великолепно. Чем же он хорош? Общий фон – депрессивен? Все умерли, однако это случается довольно часто. «100 лет» - это очередной карнавал, увлекающий только своими национальными особенностями. Не знаю, много ли найдется в мире почитателей латиноамериканского праздника мертвых. Огромные скелеты, длинная процессия в траурных нарядах, море красного цвета в отблесках факелов – эти признаки культурного своеобразия привлекают ваше внимание своей необычностью. Но стоит ли так упиваться смертью, когда на следующее утро ты выглянешь в окно и увидишь, как полыхает в полнеба новое страшное солнце. Мысли о смерти потеряют свою актуальность так внезапно, так остро, что во всеобщей ослепляюще-очевидной от своей неизбежности гибели ты станешь на короткий миг безумно исступлённо счастлив. И умрешь со смеху за секунду до конца света. И вряд ли над прахом почившего мира будут летать жёлтые бабочки, и скорее всего из пепла твоего не прорастут маленькие желтые цветочки. Ну как тебе это, Мелькиадес? Сдаётся мне, что ты разгадал лишь дыхание современного тебе времени, от старости своей не учуяв свежего запаха завтра.

Современная литература, несомненно, талантлива, но не гениальна. Я против нисхождения от золота к серебру, от серебра к железу и камням, и я построю город из стекла, и подарю его на счастье вам. Прорвав мозаичную дурманящую ирреальность мистицизма я выпью первым делом таблетку от головной боли, потом от тошноты. Улыбнусь и возлюблю жизнь снова, чего и вам желаю!

Ни «Волхва» Фаулза, ни «100 лет одиночества» Маркеса я до конца ещё не прочитал, Коэля и в глаза не видывал.


Я, уже другой и постаревший на 2 года, сие прочел и улыбнулся, начал было исправлять. Передумал.