Забастовки в угольной промышленности

Вид материала

Содержание

3. Шахтерская забастовка в Кузбассе: 1989 год

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 17

продолжительность забастовки;
характер выдвинутых требований;
к кому обращены эти требования;
были ли они сформулированы до или в ходе забастовки;
обращались ли за поддержкой к работникам других предприятий, в том числе, предприятий других отраслей;
каково отношение СМИ и общественного мнения к забастовке;
предпринимались ли забастовщиками попытки остановки работ на других угольных предприятиях? На предприятиях других отраслей?
информационная составляющая забастовки (информационный вакуум или широкое освещение забастовки в СМИ; как использовались (если вообще использовались) участниками забастовки информационные каналы: для оповещений, борьбы с дезинформацией и слухами и т.д.);
результаты забастовки (когда возможно, дать оценки участников конфликта);
является ли предприятие, на котором произошла забастовка, градо- или поселкообразующим или оно одно из многих (недоминирующее);
официальная – неофициальная забастовка;
конституционная – неконституционная (по двум основаниям – законны или незаконны а) процедура, б) требования забастовщиков);
кто возглавлял забастовку (появились ли руководящие органы во время забастовки или существовали до ее начала);
какие каналы использовали работники а) до забастовки и б) в процессе забастовки, для того чтобы разрешить конфликт (другими словами, что было сделано, чтобы их жалобы были услышаны и приняты к рассмотрению официальными структурами);
как до забастовки и в ходе ее происходили взаимодействия работников и представлявших (или не представлявших) их интересы профсоюзов с работодателями и представителями местных властей (а в случае всероссийской акции – с правительством и отраслевым руководством).

В российской литературе по проблемам промышленной социологии ощущается недостаток публикаций, детально описывающих анатомию забастовок, а также проводящих сравнительный анализ различных забастовок, хотя это является упущением для страны, где революционные потрясения становятся нормой жизни, а забастовки уже никто не воспринимает как крайнее средство воздействия на работодателей. Данная книга помогает лучше понять забастовки как формы институционализации конфликтов, раскрывающие механизм функционирования системы производственных отношений в России.

Для анализа были использованы:

печатные материалы, документы, принятые в ходе первой шахтерской забастовки 1989 г. в Кузбассе, а также магнитофонные записи, сделанные кемеровскими социологами во время митингов на площадях различных городов Кузбасса;
материалы включенного наблюдения за забастовкой в Донбассе (июнь 1993 г.) и публикации в местных газетах («Новости и События», «Жизнь», «Донбасс»);
материалы включенного наблюдения за забастовкой на шахте «Южная» в объединении «Воркутауголь» (апрель 1994г.);
материалы исследования промышленного конфликта на шахте «Судженская» (г. Анжеро-Судженск, Кузбасс, июль-ноябрь 1994 г.);
материалы исследования подземной забастовки на шахте «Киселевская» (г. Киселевск, Кузбасс, январь 1995 г.)
полевые записки о Всероссийской забастовке угольщиков (февраль 1995 г.);
материалы исследования на шахтах «Северная» (г. Кемерово), «Центральная» (г. Прокопьевск), «Физкультурник» (Анжеро-Судженск) – апрель 1997;
материалы исследования на шахте «Бирюлинская» (г. Березовский, Кемеровская область, июль 1997);
материалы исследования на шахтах Ростовской области «Обуховская» (г. Зверево) и «Октябрьская-Южная» (г. Шахты, февраль 1999);
подшивки газет «На-гора», «Наша газета», «Кузнецкий край», «Заполярье». «Воркута: час пик» с 1991 по 1999 гг., публикации о забастовках угольщиков в центральной прессе;
материалы исследований, проведенных сотрудниками Института сравнительных исследований трудовых отношений (ИСИТО), в том числе и автором, в рамках российско-британских исследовательских проектов «Restructuring within Russian Enterprises» (Реструктуризация на российских предприятиях), «Restructuring of Coal Industry in Russia» (Реструктуризация угольной отрасли в России), мониторинг трудовых конфликтов на предприятиях угольной промышленности Кузнецкого, Печорского и Донецкого угольных бассейнов.

Кроме того, с 1994 по 1997 гг. автор работал помощником председателя Российского профсоюза угольщиков и имел возможность наблюдать многие процессы изнутри. Поэтому в тексте будет использоваться информация, полученная в ходе личных наблюдений, и записи выступлений работников, профсоюзных лидеров, представителей правительства и директорского корпуса, прозвучавшие в ходе как официальных, так и неофициальных встреч.

_____________________________________________________________________________

[1] Подробный перечень забастовок, начиная с 1987 г., с указанием предприятия, категории работников и их требований приводится в брошюре «Рабочее движение: документальные и аналитические материалы». М., 1992. 152 с.

[2] Rutland, 1990, 353. Soviet Labour Review, 1, 7, June 1989, источник не указан. В отчете также указывается, что министр угольной промышленности Щадов и секретарь обкома партии признали справедливость требований шахтеров и пообещали, что виновные будут наказаны – традиционный, но обычно менее публичный ответ на общественное беспокойство. В равной степени традиционной была тихая замена лидеров беспорядков после их завершения.

[3] Этот и два последующих примера взяты из резолюции кемеровского бюро обкома партии «О фактах отказа от работы работников на различных предприятиях области», 5 апреля 1989 г. Приводится в книге Лопатина (Лопатин, 1993: 39).

[4] Голодовка лидеров профсоюзных комитетов шахт г. Воркуты (март 1995 г.) заставила российское правительство провести в Воркуте выездное заседание Межведомственной комиссии (МВК) по вопросам социально-экономического развития угольных регионов, ранее планировавшееся в Москве.

[5] Наиболее ярким примером такой политической направленности является текст телеграммы, направленной в адрес правительства СССР: «27 января 1990 г. состоялось собрание участка № 5 шахты «Октябрьская» объединения «Воркутауголь». Собрание решило поставить перед правительством следующие вопросы: 1. Отменить закон о налогообложении фонда заработной платы предприятия. 2. Повысить цену 1 тонны угля для продажи потребителю с учетом повышения цен на материалы и другую продукцию…Берестовой (председатель совета бригады) Шалашов (председатель профкома шахты «Октябрьской») Копасов (сопредседатель ВГРСК)» (Ильин, 1998: 152).

[6]Пожалуй, чуть ли не единственным исключением является Институт сравнительных исследований трудовых отношений (ИСИТО), сотрудники которого тесно работают с британскими коллегами из Warwick University и имеют возможность проводить исследования на промышленных предприятиях России, опираясь на опыт западной качественной социологии.

[7] Забастовочная активность Федерации профсоюзов авиадиспетчеров привела к тому, что они были внесены в «Список № 1», предполагающий ряд льгот, в том числе повышающий уровень заработной платы в связи с вредностью работы. Раньше из представителей авиационной отрасли в «Списке» были только пилоты. Нарушение традиционной иерархии было воспринято летным составом как подрыв их позиций. Это привело к тому, что, угрожая национальной забастовкой, представители профсоюза летного состава заставили правительство сесть за стол переговоров и принять новую тарифную сетку, восстанавливавшую традиционное соотношения оплаты труда работников авиационной промышленности. Тарифная сетка включала в себя 22 ранга, был введен специальный коэффициент начисления заработной платы. Характерно, что тарифная сетка и коэффициенты для всей отрасли были разработаны представителями летного состава, и оплата летчика была взята за точку отсчета k=1. Остальным начислялся коэффициент, отталкиваясь от зарплаты пилотов (в основном в сторону понижения: 0,8, 0,6 и т.п.).

^ 3. Шахтерская забастовка в Кузбассе: 1989 год

Шахтерская забастовка в июле 1989 г. ознаменовала новый этап промышленного конфликта в России не только из-за своих масштабов, но и в связи с требованиями забастовщиков, выходившими за рамки отдельного предприятия[1]. В этом отношении она была предвосхищена волной массовых забастовок, поднятой национальными движениями Кавказа и Прибалтики в 1988 г. Однако шахтерские забастовки вскрыли основные разногласия по экономическим вопросам, и вскоре уперлись в функционирование деятельности командно-административной экономики, предельно обострив вопросы о формах собственности и политической власти. И хотя вначале волна шахтерских забастовок рассматривалась как направленная на поддержку перестройки[2] и многие лидеры еще оставались членами КПСС, шахтерские требования вскоре стали радикальными и шахтерские лидеры выступили за демократизацию и быстрый переход к рыночной экономике.

Советские шахтеры всегда страдали из-за вредных и опасных условий труда, т.к. угольные месторождения располагались в суровых регионах с условиями, мало подходящими для человеческой жизни. Это порождало проблемы, связанные со здоровьем рабочих, которые правительство решало путем широко распространенного использования труда заключенных[3], а позднее – выплачивая относительно высокую зарплату и устанавливая низкий пенсионный возраст, 25-процентную региональную надбавку к зарплате для Кузбасса. Хотя падение относительного размера заработной платы создало проблемы снабжения работников в середине 1980-х гг. Использование принудительного труда с 1950-х гг. значительно снизилось, однако на шахтах сохранялась авторитарная форма правления, формы трудовой дисциплины, присущие лагерной системе; культура шахтеров также сохранила множество черт тюремной субкультуры.

Начавшаяся с конца 1960-х гг. тенденция к увеличению добычи угля, сопровождавшаяся сокращением отпусков и заработной платы, отставанием социальных инвестиций, привела к тому, что уже за 10 лет до забастовки производительность начала падать. Хотя шахтеры получали достаточно высокую зарплату, это не могло компенсировать ужасающие условия труда и техники безопасности. Региональные надбавки не компенсировали постоянно растущую стоимость жизни, и деньги мало что решали, так как снабжение основными продуктами питания ухудшалось.

Многочисленные свидетельства ухудшения трудовых отношений в угольной отрасли существуют во всех регионах. В результате упадка экономики снизились премии, ухудшилось продовольственное и непродовольственное снабжение, «невыгодным» предприятиям грозило закрытие. В январе 1989 г. шахты, постоянно несущие убытки, были обязаны начать переход на самофинансирование, что должно было снизить напряжение.

В начале 1989 г. прошло не меньше десятка коротких забастовок на различных угольных разрезах (Труд. 1989. Май), о некоторых из них упоминается в предыдущей главе, но все они пока следовали классическому образцу непродолжительных остановок работы в рамках отдельной шахты. Приостановки производства и «местные бунты» случались и на предприятиях других отраслей[4]. К примеру, все три громадные металлургические предприятия в Новокузнецке участвовали в забастовках весной 1989 г., что подрывает версию Кроули о контрасте между пассивностью сталелитейщиков и активностью шахтеров (Crowley, 1997). В 1989-90 гг. нехватка сигарет привела к волне «табачных бунтов» по всей стране. Довольно часто недовольство выплескивалось перед пустыми прилавки магазинов, но еще чаще оно выражалось в спонтанных остановках работы и выдвижении требований директорам и секретарям парткомов на предприятиях. Чтобы успокоить бастующих рабочих, им бесплатно раздавались сигареты, полученные из спецфондов.[5] Все эти забастовки довольно быстро подавлялись директорами предприятий и партийными органами.

Кемеровский обком КПСС издал резолюцию, в которой осудил забастовки, объявил участие коммунистов в забастовках несовместимым с пребыванием в рядах КПСС и обязал членов партии не допускать забастовок, но в то же время дал инструкции парткомам всех уровней совместно с руководителями срочно решать проблемы удовлетворения повседневных нужд рабочих; первым секретарям парткомов Новокузнецка, Междуреченска и Осинников было указано на низкий уровень политико-воспитательной работы в трудовых коллективах, парткому Осинников было рекомендовано отчитаться о событиях на шахте имени 60-летия СССР. Кроме того, обком постановил руководству шахты, секретарю Осинниковского горкома партии и председателю профкома отчитаться по партийной линии, а производственному объединению «Южкузбассуголь» было предписано организовать комиссию для решения проблем, поднятых трудящимися шахт (Лопатин, 1993: 40).

На основе этой резолюции обком также обнародовал заявление, предостерегающее против беспорядков: «Как показывают события последнего времени, лозунгами демократизации, гласности, расширения прав и свобод человека все чаще пользуются те, кто хотел бы превратить демократию в распущенность, беззаконие, вседозволенность. Об этом, в частности, говорят факты групповых отказов трудящихся от работы, имевшие место на предприятиях Кемерово, Новокузнецка, Междуреченска, Осинников, Киселевска…» (Костюковский, 1990: 8-9), обком пригрозил коммунистам исключением из партии в случае, если они примут участие в забастовках. Это заявление вызвало широкие дискуссии на Кузбассе.

3.1. Забастовочное движение и противоречия перестройки

Правительство, руководство КПСС и промышленные руководители достаточно хорошо осознавали серьезность ситуации, складывающейся в Кузбассе[6]. В октябре 1988 г. Кемеровский обком КПСС направил в адрес Генерального секретаря КПСС Михаила Горбачева заявление о ситуации в Кузбассе. Однако это заявление было проигнорировано (Лопатин, 1993: 101). Показателем надвигающегося кризиса было поражение большинства партийных кандидатов на мартовских выборах в народные депутаты СССР. В то же время растущая социальная напряженность, выражавшаяся в несанкционированных забастовках и результатах выборов, могла использоваться местными и региональными властями для более эффективного отстаивания своих требований в Москве. Стихийные забастовки в целом не противоречили интересам местных властей, поскольку они не приобретали широкого размаха и оставались под жестким контролем местных органов управления.

Сразу же после получения информации о провальных для партии результатах выборов премьер-министр Николай Рыжков посетил Кузбасс, где буквально прослезился по поводу условий жизни шахтеров Прокопьевска и Киселевска и пообещал принять срочные меры по улучшению ситуации. Однако после его отъезда ничего не изменилось. В конце апреля секретарь обкома партии Александр Мельников поставил пленум ЦК КПСС в известность о критической ситуации в Кузбассе (Костюковский, 1990: 23).

Эти местные процессы происходили на фоне важных политических событий национального уровня. Первый Съезд народных депутатов собрался в Москве 26 мая, чтобы избрать новый Верховный Совет. Хотя он и контролировался старым аппаратом, его заседания транслировались по телевидению, трибуна предоставлялась «реформаторам» и критикам, которые привлекали всеобщее внимание населения. 7 июня Верховный Совет собрался на посвященное шахтерской забастовке заседание, обеспечив широкую телевизионную аудиторию группе представителей, поддерживающей забастовщиков. Шахтерские лидеры почувствовали, что факт этого заседания сыграл решающую роль в стимуляции Правительства вести с ними переговоры и исключении использования силы при подавлении забастовок[7].

Всего за 4 дня до начала забастовки на совместном заседании Верховного Совета и Совета по делам национальностей было подтверждено переизбрание Михаила Щадова на должность министра угольной промышленности. В своей речи Щадов сделал акцент на проблемах промышленности, «наиболее важной из которых является вопрос о социальных условиях шахтеров» (Костюковский, 1990: 14), особо выделив проблемы Кузбасса. Щадов дал следующую картину положения работников угольной отрасли в СССР: 365 тысяч шахтеров ждут квартиры, 67 тысяч детей не имеют возможности ходить в детские сады. Все это дополняется дефицитом медицинского оборудования, низким качеством питьевой воды, экологическими проблемами, высоким уровнем травматизма и проблемами утилизации отходов и снабжения. Министр говорил о необходимости предоставления большей независимости шахтам. Последнее положение позднее стало главным требованием Кузбасского совета рабочих комитетов и фигурировало в речах депутатов из Донбасса и Кузбасса. Назначение Щадова было поддержано при одном проголосовавшем против и шести воздержавшихся. Тот факт, что необходимость предоставления большей независимости шахтам была выражена главным руководителем отрасли, явился доказательством того, что такая точка зрения была широко распространена среди директорского состава.

Однако публичные рассуждения Щадова о независимости шахт и его озабоченность состоянием угольных регионов вовсе не означали, что он собирался отказаться от каких-либо своих полномочий. Костюковский сообщает о встрече в Прокопьевске Щадова с ключевыми фигурами в угольной промышленности Кузбасса, во время которой они говорили о катастрофической ситуации в социальной и бытовой сфере. Глава «Кузбассугля», министерского аппарата в Кузбассе, Владлен Ялевский предложил временно приостановить все виды промышленного строительства и бросить ресурсы на социальные мероприятия. Министр нахмурился и бросил: «Я бы еще понял, если бы это говорил простой шахтер, работяга. Но ты-то, ты же крупный руководитель, как же ты можешь не понимать!» (Костюковский, 1990: 12-13).

Начало забастовки означало, что наступил предел терпению не только у рабочих, но также и у региональных руководителей угольной промышленности и других отраслей, боровшихся за сохранение стабильности в тяжелых экономических условиях. Более того, перестройка выявила растущую напряженность в местной и региональной администрации.

Угледобывающая отрасль управлялась традиционно по-советски, с контролем ресурсов и планированием из Москвы. Шахты входили в угольные объединения и, таким образом, не имели статуса независимых предприятий, а были всего лишь подразделениями объединения. В других угольных регионах России одно объединение обычно покрывало весь регион, но Кузбасс имел объединения в Новокузнецке («Южкузбассуголь», объединение Южного Кузбасса, позднее – «Кузнецкуголь»), Прокопьевске, Киселевске, Белово, Березовском, Ленинск-Кузнецком и Кемерово («Северокузбассуголь» – угольное объединение Северного Кузбасса), а также отдельное объединение угольных разрезов, находящееся в Кемерово. Помимо всесоюзного министерства до 1989 г. функционировали отдельные республиканские министерства, а также региональное представительство министерства в Кемерово – «Кузбассуголь», которое должно было осуществлять контроль над объединениями; после забастовки 1989 г. оно было упразднено.

Угольные объединения ежегодно согласовывали свои планы и финансирование с министерством, увязывали ежегодные планы с пятилетними, довольно часто подвергались спецпроверкам со стороны центра. Цена на уголь определялась советской политикой дешевой энергии и предполагала серьезные государственные дотации. Это определяло работу объединений в рамках жестких финансовых ограничений. Финансирование из Москвы включало в себя три основных элемента: а) производственные субсидии, основанные на соотношении между реальными затратами и фиксированной ценой угля; б) финансирование инвестиций и развития новых шахт, которое определялось переговорами в министерстве, где решающую роль играли личные контакты; в) финансирование социального развития.

Ситуация усложнилась в результате перестроечных реформ, которые выявили противоречия в ранее монолитной иерархии отрасли. Горбачев упразднил республиканские угольные министерства в начале 1989 г. Теоретически эта реформа была направлена на децентрализацию, шахтам должна была предоставляться региональная автономия по системе «регионального подсчета затрат». На практике эта система так и не была введена, а предпринятые меры просто увеличили власть всесоюзного министерства, поскольку дали ему возможность уклоняться от ответственности, поскольку эта ответственность якобы передана шахтам и объединениям.

Шахты же, не получив реальных прав на самостоятельное принятие решений, так и не стали независимыми.. Это означало, что они не подпадали под закон 1987 г. о государственных предприятиях (ассоциациях), который был краеугольным камнем перестройки и который (по крайней мере номинально) давал предприятиям широкие возможности распоряжаться своими ресурсами, исключая их из системы принудительного планирования, направленного на государственные заказы, и предоставляя право продавать сверхплановую продукцию для получения прибыли. В угледобывающей отрасли под этот закон подпадали не шахты, а угольные объединения, так что всеми правами собственности, определенными законом, пользовались только они.

Большинство директоров шахт не были удручены этой ситуацией. Они выросли в жестко централизованной структуре угольной отрасли и почти все были в прошлом не экономистами, а угольными инженерами. Поэтому они не жалели о том, что решение экономических вопросов оставалось за объединениями, а им оставалось лоббировать получение средств в объединениях и министерствах, добывать уголь и надеяться на карьерное продвижение. В большей степени они были обеспокоены падением дисциплины и разрушением авторитета руководителей в результате перестроечных процессов. Однако на некоторых эффективно работающих шахтах, где были большие прибыли и молодые управленцы[8], относились к перспективам перестройки положительно, видя в независимости шахт путь к освобождению от оков экономических ограничений и централизованного контроля.

Угольные объединения, в отличие от шахт, получили формальные права государственных предприятий, но система субсидий и государственных заказов делала невозможным получение значительных доходов от этих прав. Так, чтобы получать реальную отдачу от независимости, им нужно было добывать угля выше уровня, определенного государственным заказом, и они должны были продавать этот уголь по более высоким ценам. Это означало, во-первых, сокращение государственных заказов и замену их прямыми поставками угля потребителям; во-вторых, рост внутренних цен на уголь и, соответственно, сокращение субсидий и, в-третьих, независимый доступ на внешний рынок и право удерживать хотя бы часть валютного дохода, получаемого от экспорта. Эти пункты были названы в качестве основных требований рабочего движения Кузбасса.

Blog

Забастовки в угольной промышленности

Содержание