Geum.ru

Петра Георгиевича Щедровицкого в Высшей Школе Экономики 2000 г расшифровка

Вид материалаРасшифровка

Содержание


Параграф №4
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11
^

Параграф №4



Надо поставить две звездочки потому, что этот параграф не относится ни к предметным, ни к методологической, а есть заметка на полях. Хотя и важная.

Нам придется обсудить два момента.

Первое. Почему Ломоносов при переводе слова «Wissenschaft» придумал слово «наука», а не какое-то другое? А второе – почему в сфере социально-гуманитарного знания невозможно обобщение?

Два довольно сложных вопроса. Но один более простой, потому что он имеет отношение к той самой псевдоистории. А второй – более сложный, требующий эпистемологического анализа. «Эпистемология» – это теория знания.

По поводу первого, почему он так перевел, с одной стороны, потому, что в России не было ни «Wissenschaft», ни «science». А все то, чему учили, заимствовалось на Западе. В эту эпоху был такой западнизм со стороны Петра 1, приведший к тому, что возникло желание заимствовать знание, наработанное в сложившихся в Европейской культуре и в Европейском мышлении, в традиционных институтах. Но Ломоносов был человек неглупый, поэтому-то, что он использовал это слово, от слова «научать». «Наука» – это то, чему научают. Был более глубокий смысл. И его целесообразно выявить. В чем он состоит? В том, что философская традиция исследования и более узко, в частности, исследование познания, исходило из следующих предпосылок:
  1. Мир имеет разумное устройство, являющееся результатом творения Бога. А поэтому он познаваем, во всех смыслах этого слова. То есть, есть смысл познавать, потому что заложенное в него устройство – разумно. А во-вторых, он может быть познан, потому, что человек сопричастен разуму, то, есть обладает такими характеристиками, способностями, в широком смысле слова, которые позволяют ему открывать разумное устройство мира.
  2. Вот этот мир, который имеет разумное устройство, открывается не сразу, а постепенно и знание всё более и более углубляется. Сначала узнали одно, потом наши дети, внуки, правнуки, последующие поколения будут знать все больше и больше. Знание накапливается, усложняется, детализируется. И если раньше мы чего-то не знали, то на следующем этапе мы это уже знаем.
  3. А раз так, то есть смысл учить, чтобы следующее поколение шло по пути знания. «Знание» равно «познание». Нужно передать то, что мы познали, и на этой основе они узнают дальше. Вот, есть такой прогресс знания, или поступательное движение знания по пути все большего углубления, детализации и т. д. и т. п.

На полях можно сказать, что, в принципе, вот эти области «незнания», они, как бы, «плавают» в мире знания. Мы все, как бы, знаем в общих чертах, но некоторые вещи знаем плохо. Поэтому в них надо углубляться и продвигаться вперед. Поэтому возникает институт обучения, передачи знания, который обслуживает этот процесс.

Понятно или нет?

Понятно!

Так вот, все это бред!!

Что есть «наука» есть имя для институциональной связки, исследовательской деятельности и, в частности, познания, и обучения. Почему есть смысл переводить западное слово «наукой», потому, что без обучения, без постоянной передачи знаний, не будет накопления. Зря исследуем тогда.

И, наоборот, без постоянного движения вперед, без этого исследовательского процесса не будет, чему учить. Поэтому на вопрос: Чему мы учим? Отвечаем: знаниям. Ну, как же, известно же, чему учить – результатам познавательной деятельности предыдущих поколений. Что мы передаем в процессе обучения? – знания. Что должен усвоить учащийся и записать обязательно, потом прочитать и сдать на экзамене? – знания. А зачем ему это знание нужно? Ну, как же? Он же должен знать, что открыли его предки, чтобы открывать дальше. Вот вам «наука». «Наука» как связка исследования и обучения, связка неразрывная, потому что она опирается на одну онтологию.

Как я отношусь к науке? Сдержанно. Потому, что думаю, что вся эта картина в целом была хороша и органична, тогда, для мировоззрения того времени. Но сейчас она просто не работает.

Вопрос:………

П. Г. Щедровицкий:

Нет, потому что, в этом смысле, нужно очень точно понимать, что требует категория опыта? Для того, чтобы на основе опыта возникло знание, должна быть переработка. То есть не категория опыта, а опыт должен быть переработан, поскольку он сам по себе знанием не является. А как это получилось? – не знаю.

Вопрос:………

П. Г. Щедровицкий:

Я говорил о трех онтологических картинах. В них разные языки, хотя иногда общие термины. Но языки разные и логики разные. Поэтому в том мире, где есть Бог, где мы познаем разумное устройство мира, заложенное изначально, где есть накопление знаний, где для этого учат, там опыт передан быть не может. А он может быть передан только опосредованно, через знания. Сначала надо проанализировать этот опыт, перевести его в знания, потом передать в форме знания.

Кстати, в отличие от подмастерья, в какой-нибудь мастерской скульптора, когда он говорит: «Делай так, смотри и делай», он не передает знания. Он заставляет копировать. И если двадцать лет ты копируешь, то, может, через двадцать лет тебе свезет, и ты станешь великим художником. Ну, а не станешь, в конце концов, народу много, а великих художников мало.

Теперь второй момент. Одна из важнейших характеристик того знания, заключается в том, что оно есть обобщение. Все тела падают с равным ускорением в вакууме. Появление знания предполагает, что нам удалось произвести обобщение. Отнесение характеристики к объекту. Леонардо да Винчи, бросал тела, и они все падали с разным ускорением. И он говорил: «Этот падает быстро, потому, что тяжелый, а этот медленно, потому, что легкий». И, с точки зрения опыта, он был прав – все падают с разным ускорением. А Галилео Галилей говорил: «Нет, все падают с равным ускорением». И вот так, где с одинаковым, это – знание и наука. А то, что все падают эмпирически и с разным, это – не знание. Это опыт, а не наука.

Дальше возникает следующая проблема, которую фиксирует в развитой форме Вильгельм Виндельбанд и Генрих Риккерт, два крупных немецких неокантианца. Существуют две разных группы знаний и два способа построения знания. Первый номотетический («номос» - закон), а второй идеографический («графия» - описание). И дальше Виндельбанд пишет, что существует две группы наук: «науки о природе» и «науки о культуре». Это значит следующее. То, что в 1410 году произошла Грюндвальская битва, и в том же 1410 году Николай Кузанский написал работу «Об ученом незнании», никакого обобщения по этому поводу вы не построите. Вы не можете сказать, что «каждый раз, когда проводится Грюндвальская, битва Николай Кузанский пишет работу».

Итак, есть сфера действия метода и способа, в котором строится обобщение, и есть сфера, где возможны только уникальные знания об уникальных объектах, а обобщение невозможно.

Теперь. Если невозможно обобщение, то, что передавать? Чему учить-то будем? (Не вооще, чему будем учить?), а чему будем учить, чтобы дальше прогрессировало знание? Если все думающие объекты так же уникальны и эксклюзивны, а все то, что мы раньше про них узнали, перенесено быть не может.

Вопрос понятен?

Так вот, с тех пор сто лет. Бедные вот эти дисциплины: экономика, социология, психология, которые заявили себя как «-логии», то есть науки описания, претендующие на обобщение! Они мыкаются, представляя из себя на сегодняшний день несистематизированные агломерации разных конкретных знаний об уникальных и, по все видимости, неповторимых объектах.