Эвфемия как прагмалингвистическая категория в дискурсивной практике непрямого речевого убеждения

Вид материала

Автореферат

Содержание Научный руководитель Гудков Дмитрий Борисович Общая характеристика работы Гипотеза исследования Новизна работы Теоретическая значимость Практическая значимость На защиту выносятся следующие положения Структура и объем Основное содержание работы Первая глава «Эвфемия в коммуникативном пространстве языка» Вторая глав В третьей главе «Эвфемия и дисфемия: дискурсивные стратегии смягчения и дискредитации» Да уж! У него не рыльце в пушку, а полноценное рыло!)

Подобный материал:

• Тренинговый экспресс-курс «Управленческий речевого убеждения.», 60.97kb.
• Формирование дискурсивной компетентности студента в образовательном процессе вуза 13., 375.34kb.
• Галины Игоревны «Задержка речевого развития.», 69.59kb.
• Лекции 05. 09. 11. Технологии речевого воздействия в современном мире. Эффективность, 44.73kb.
• А. Леонтьев. Деятельность. Сознание. Личность, 1822.64kb.
• И. Д. «Схема» и «символ»: на пути к не-дискурсивной концепции мышления введение, 452kb.
• Оглавление от авторов 3 Глава Страхование как экономическая категория, 83.63kb.
• Межбюджетные отношения как экономическая категория и как инструмент государственного, 289.49kb.
• Андеррайтинг как экономическая категория в отечественной научной и экономической литературе, 119.95kb.
• Конспект лекций ассистента каф. Тп бушуева В. А. 2011 г. Тема финансы и финансовая, 4506.04kb.

На правах рукописи

СААКЯН Левон Николаевич

Эвфемия как прагмалингвистическая категория

в дискурсивной практике непрямого речевого убеждения


Специальность 10.02.01 – русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Москва – 2010

Работа выполнена на кафедре теории и практики преподавания

русского языка как иностранного

Государственного института русского языка имени А.С. Пушкина


^ Научный руководитель: доктор педагогических наук,

профессор

Шляхов Владимир Иванович


Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор

^ Гудков Дмитрий Борисович


кандидат филологических наук,

старший научный сотрудник

Хруслов Георгий Владимирович

Ведущая организация: ГОУ ВПО Российский государственный

гуманитарный университет


Защита состоится «02» июня 2010 г. в «10-00» ч. в зале Учёного совета на заседании диссертационного совета Д 212.047.01 Государственного института русского языка им. А.С. Пушкина по адресу: 117485, Москва, ул. Академика Волгина, 6.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Гос. ИРЯ им. А.С. Пушкина.

Автореферат разослан «28» апреля 2010 г.


Учёный секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук,

доцент И.И. Бакланова


^ ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ


Диссертационное исследование посвящено изучению теоретических и практических аспектов эвфемии как коммуникативной практики. Эвфемия рассматривается в контексте когнитивно-дискурсивной парадигмы современного языкознания. В русле этой парадигмы лингвистика, психолингвистика, философия языка и лингводидактика изучают мышление и общение, различные способы воздействия на адресата в процессе общения, роль языка в интеллектуальном созидании и в переработке знаний о мире.

В работе различаются понятия эвфемизм, эвфемизация и эвфемия. Принципиальным для исследования является то, что эти три понятия объединены в триаду. Причем основным понятием в этой триаде является эвфемия, два же других занимают подчиненное ей положение. Под эвфемизмами понимаются слова и выражения, заменяющие грубые, резкие обозначения, которые представляются говорящему неуместными, не вполне вежливыми, и каузативной основой которых является стремление не обидеть, не задеть слушающего. Термин эвфемизация, в нашем понимании, имеет два омонимичных значения: это а) языковой инструмент создания эвфемизма и б) процесс насыщения эвфемизмами речи. Эвфемией мы называем адаптивную речевую стратегию особого типа. Суть ее кратко можно выразить так: эвфемия преобразует смысл в форму.

Эвфемия проявляется исключительно в речи – это дискурсивное явление (текст рассматривается нами как одна из реализаций дискурса). Эвфемизм – это явление, с одной стороны, языка (эвфемизм как заменное слово), с другой, – речи (речевой акт «эвфемизм», по М.Л. Ковшовой).

Эвфемия – это дискурсивно-когнитивный феномен, вид непрямой коммуникации, направленной на видоизменение представления адресата о мире с целью достижения того или иного перлокутивного эффекта. Эвфемия рассматривается также в сопоставлении с персуазивными речевыми практиками. Персуазивным воздействием на слушателя мы называем такое языковое убеждение, которое предусматривает изменение отношения адресата к предмету речи, и как результат – совершение адресатом действий в интересах адресанта [Баранов, Добровольский 2001].

В работе также обобщаются результаты исследований эвфемизмов в системе языка (А.А. Реформатского, Б.А. Ларина, Д.Н. Шмелева, Л.П. Крысина, A.M. Кацева, В.П. Москвина, Е.П. Сеничкиной и др.), т.е. реализуется принцип «от системы к дискурсу».

^ Гипотеза исследования: предполагается, что исследование эвфемии в русле когнитивно-дискурсивной парадигмы, где она рассматривается как средство непрямой коммуникации, позволит применить к «эвфемизму» как речевому действию и к «эвфемизации» как насыщению речи эвфемизмами приемы дискурсивного анализа и выявить те стороны элементов триады «эвфемизм–эвфемизация–эвфемия», которые оставались неизученными в традиционных системных изысканиях.

Говоря об актуальности исследования, необходимо отметить, что проблема эвфемизмов широко разрабатывалась в Европе и Америке на протяжении прошлого столетия, изданы многочисленные монографии и словари эвфемизмов в Англии, США, Польше. Поскольку эвфемия всегда соприкасалась с темой власти, в русистике в течение всего XX в. эвфемизмы являлись темой почти запретной, не популярной, лежащей вне основных направлений языкознания. Эвфемизмы рассматривались только в историческом аспекте в связи с древними табу и анализировались преимущественно на индоевропейском и славяно-балтийском материале (Л.А. Булаховский 1953; Б.А. Ларин 1961; А.А. Реформатский 2005).

Описанием средств и целей эвфемизации в русском языке за последнее десятилетие занимались ученые разных школ: московской, петербургской, волгоградской, казанской (Л.П. Крысин 1994; 1996; В.П. Москвин 1998; 1999; 2007; Т.Л. Павленко 1996; В.З. Санников 1999; Е.П. Сеничкина 2006, Н.И. Формановская 1989 и др.). Исследования сегодня ведутся в сферах личной (А.А. Андреева 1999; Е.Ю. Голованова 2005; А.С. Карпова 2001 и др.) и социальной (А.Д. Васильев 1999; Л.К. Граудина 1993; О.В. Обвинцева 2003; Е.И. Шейгал 1997; 2000 и др.) эвфемизации речи. Исследуются эвфемизмы художественных текстов (В.В. Андреев 2005; Л.Н. Вавилова 2004; Л.А. Горшкова 2005; Н.А. Давыдкина 2004; Е.П. Сеничкина 2003 и др.). Проблема эвфемизмов все активнее ставится в отечественной германистике (Ю.С. Баскова 2007; Т.С. Бушуева 2005; A.M. Кацев 1987; Е.И. Шейгал 2000 и др.). В российской лингвистике эвфемизмы изучались в их связи с комическим (A.M. Кацев 1988; В.З. Санников 1999). В последнее десятилетие эвфемизмы неоднократно рассматривались российскими учеными также в связи с актуальностью проблемы воздействия в политической коммуникации. Эффективность этого способа манипулирования в языке СМИ не вызывает сомнения (О.В Обвинцева 2003; Ю.С Баскова 2007; Н.В. Прядильникова 2007; М.Л. Ковшова 2007; 2009 и др.).

Однако, несмотря на изученность эвфемизмов в лексическом плане, мы не обнаружили более или менее основательных исследований явления эвфемии в дискурсивном аспекте. Нет общепризнанных ответов на вопросы: при каких условиях происходит обращение говорящего к эвфемии как способу воздействия на слушающего и каким образом слушающий интерпретирует эвфемизированный дискурс и реагирует на него. Интерпретация эвфемии – одна из важнейших проблем теории речевого взаимодействия (В.И. Шляхов). Этим, в частности, определяется актуальность исследования.

Актуальность исследования, таким образом, обусловливают следующие факторы: 1) неразработанность проблемы эвфемии как прагмалингвистической категории в дискурсивном аспекте; 2) особый потенциал эвфемии, позволяющий структурировать и концептуализировать действительность, что ставит эвфемию в один ряд с наиболее эффективными способами непрямого воздействия и привлекает все большее внимание лингвистов (а также – в соответствии с постулатом синкретичности научной парадигмы – психолингвистов, социологов, когнитологов и политтехнологов); 3) необходимость изучения эвфемии в русле современного когнитивно-дискурсивного направления в непрямой коммуникации.

^ Новизна работы заключается в том, что эвфемия рассматривается как речевая стратегия, которая строится из речевых тактик «эвфемизации» –насыщения речи эвфемизмами, в свою очередь, состоящих из речевых актов «эвфемизм», т.е. реализаций эвфемизмов в речи.

^ Теоретическая значимость диссертации заключается в разработке и введении в научный оборот понятия «принудительная эвфемизация», в дальнейшей разработке проблемы убеждающего воздействия эвфемии, а также в расширении и дополнении разысканий в области когнитивистики и прагматики, уточнении результатов уже предпринимавшихся попыток исследований эвфемии как дискурсивного феномена.

^ Практическая значимость работы заключается в том, что сделанные в результате исследования выводы детализируют методику интерпретации сценариев русского речевого взаимодействия в части использования эвфемии как адаптивной стратегии. Учебные материалы, предназначенные для формирования рефлекторных умений распознания эвфемистических тактик, могут найти применение как в процессе профессионального обучения филологов-русистов, так и при обучении русскому языку иностранных учащихся разных профилей.

Объектом исследования является непрямая коммуникация, а точнее – реализация авторской интенции убеждения, осуществляемой при помощи эвфемии, в текстах русской художественной литературы (классических и современных), в текстах газетной публицистики периода (2000 – 2009 гг.) и в разговорных дискурсах.

Предметом изучения явились эвфемия и средства ее выражения, ее лексико-грамматические, когнитивные и прагматические особенности, непрямые фигуры речи, эксплицитные и скрытые механизмы порождения и интерпретации эвфемии.

Цель исследования состоит в изучении и описании эвфемии как коммуникативной практики, т.е. дискурсивного феномена. Это значит, что анализ эвфемии нельзя сводить к характеристике заменных языковых единиц (слов, словосочетаний и т.д.). Нас интересует ответ на вопросы, при каких обстоятельствах эвфемия порождается, как она понимается и какое перлокутивное воздействие оказывает, другими словами, каким образом слушающий воспринимает этот вид словесного воздействия и реагирует на него.

В соответствии с вышеизложенной целью были поставлены следующие задачи:

1. Обобщить и систематизировать различные подходы отечественных и зарубежных ученых к проблеме эвфемизации.
   
2. Определить и категоризировать понятия «эвфемизм», «эвфемизация», «эвфемия», рассматривая их в совокупности как части трехуровневой триады.
   
3. Описать эвфемизмы как дискурсивные речевые произведения, цель которых – воздействие на адресата. Иными словами, определить роль эвфемизмов в индикации перлокутивного эффекта речевых актов.
   
4. Проанализировать иллокутивность эвфемии и показать, как с учетом иллокутивного воздействия строится эвфемистическое речевое выражение.
   
5. Выявить и представить способы опознания и интерпретации сценариев эвфемии как коммуникативной стратегии.
   
6. Проанализировать «принцип вежливости» как прагматическую составляющую эвфемизации.
   

Материалом исследования являются эвфемизмы различной структуры и разных языковых уровней (слова, словосочетания, предложения), а также тексты, в которых реализуется стратегия эвфемии. Материалом послужили произведения русской литературы XIX и XX вв., начала XXI в., как художественные, так и публицистического и официально-делового характера, а также разговорная речь. Современным материалом для исследования служат, в первую очередь, такие тексты, чье манипулятивное воздействие наиболее очевидно (рекламы и агитационные тексты политического дискурса, телевизионные политические передачи). Была составлена картотека, включающая более трех тысяч примеров, отражающих особенности употребления эвфемизмов, из них выделено и подробно описано более пятисот, отвечающих критериям отбора (актуализация прагмалингвистической категории «эвфемия», неповторяемость, яркость). Существенная часть примеров была обнаружена благодаря поиску в Национальном корпусе русского языка (ссылка скрытассылка скрытассылка скрытассылка скрытассылка скрыта) и поисковой системе Integrum. Также использовались лексикографические источники (14 наименований).

Применялись следующие методы исследования, определяемые его целью и задачами: метод системно-функционального анализа, словообразовательной характеристики, описательный и аналитический методы, метод дискурсивного анализа (дискурс-анализ), метод прагматической интерпретации, состоящий в выявлении различных типов коннотативных приращений.

В качестве целей дискурсивного анализа (в понимании Т.А. Ван Дейка, А.Н. Баранова) выступали: 1) идентификация аргументативных стратегий, используемых собеседниками; 2) анализ взаимодействия собеседников с учетом вертикального и горизонтального контекстов; 3) выделение аналитических единиц, конструирующих некий объект дискурса.

^ На защиту выносятся следующие положения:

1. Триада «эвфемизм–эвфемизация–эвфемия» должна рассматриваться в дискурсе с учетом человеческого фактора. Только так можно ответить на вопросы, с какой целью и как использует эвфемию говорящий и каким образом слушающий понимает ее смысл. Разделяя эвфемизм и эвфемию, мы, тем самым, подчеркиваем важное различие системности и дискурсивности: эвфемизм – это лексическая единица, реализующаяся при помощи вторичной лексической номинации, явление ономасиологического плана, имеющее свои особые, зависящие от потребностей общения и коммуникативной тактики, языковые способы выражения, в то время как эвфемия – это способ сокрытия «проблемных зон», воссоздания мира в иной конфигурации и обязательно с нейтральной или положительной коннотацией, т.е. явление прагмо-коммуникативной сферы. Эвфемию надо изучать как с позиции говорящего, так и с позиции слушающего. Метаязык системного описания недостаточен для решения проблемы эвфемии в когнитивно-дискурсивной парадигме. Поэтому необходимо использовать как метаязык, так и результаты исследований теории речевых актов (ТРА), теории речевой деятельности (ТРД) и дискурс-анализа.

2. В отличие от эвфемизмов, эвфемией мы называем дискурсивную стратегию адаптивного типа, искажающую смысл настолько глорифицированной формой, что она перенаправляет внимание адресата к близкому, но другому денотату, т.е. в этом случае речь идет, строго говоря, о подмене денотата вследствие крайней степени обобщенности и неопределенности его содержания, что приводит к неопределенности круга самих денотатов (эврисемии). Эвфемия рассматривается нами как частный случай непрямой коммуникации.

3. Применение эвфемии в непрямой коммуникации, как правило, имеет целью заставить адресата поверить в облагороженный обман. Изучение перлокутивного эффекта возможно только по результатам воздействия эвфемии и реакции слушающего на это словесное воздействие.

Апробация результатов исследования: материалы исследований и основные результаты работы обсуждались на заседаниях кафедры теории и практики преподавания РКИ факультета повышения квалификации Государственного института русского языка им. А.С. Пушкина, по теме исследования были представлены доклады на IV-м Международном конгрессе исследователей русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность» в МГУ, г. Москва, 2010 г., и международных конференциях: на Международной научной конференции «Ритуал в языке и коммуникации» в РГГУ, г. Москва, 2009; на VI Международной научно-практической конференции «Современная методика преподавания русского языка как иностранного: проблемы и их решения» в МПГУ, г. Москва, 2010 г.; на Международной конференции «Текст и подтекст: поэтика эксплицитного и имплицитного» в ИРЯ им. В.В.Виноградова РАН, г. Москва, 2010 г.

По теме диссертации опубликовано 7 работ общим объемом более 3.5 п.л., в том числе 3 из них – в журналах, рекомендованных ВАК.

^ Структура и объем диссертации определяются спецификой ее целей, задач и методов. Работа состоит из введения, трех глав, выводов к каждой главе, заключения, библиографии, включающей работы отечественных и зарубежных авторов на русском, немецком и английском языках, списка источников языкового материала, списка словарей, приложения.


^ ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ


Во Введении обосновывается актуальность темы, определяются цели и задачи, а также методы исследования, раскрывается научная новизна, теоретическая значимость и практическая ценность диссертации, формулируются положения, выносимые на защиту, описывается структурное строение работы.

^ Первая глава «Эвфемия в коммуникативном пространстве языка» посвящена обоснованию методологической модели, определению когнитивных, языковых и коммуникативных основаниий эвфемии. Дается краткий анализ механизма коммуникативно-речевого воздействия в непрямой коммуникации.

Методологию исследования, как уже было сказано, определяет когнитивно-дискурсивная научная парадигма (представленная, в частности, работами Е.С. Кубряковой), отличие которой от других проявляется, с одной стороны, в отказе от «узкого когнитивизма», с другой стороны - в преодолении известной ограниченности коммуникативного подхода с его теорией речевых актов (Дж. Остин, Д. Серль, Г.П. Грайс и др.) и анализом прагматических условий последних, в синтезе достижений лингвистики и в особенности теории номинации, психолингвистики, философии языка и других дисциплин. Кроме того, мы исходим из принятого в прагмалингвистике понимания языка как действия и используем положения теории речевой деятельности А.А. Леонтьева.

Когнитивность понимается нами как способность языка отражать (концептуализировать и категоризировать) действительность, определяя и способность участников коммуникации анализировать языковые факты и формировать свое/чужое знание о мире. В процессе коммуникации происходит онтологизация знания - в терминологии А.Н. Баранова, введение знания в модель мира¹ человека и его усвоение – согласование с уже имеющимися знаниями, при этом более эффективно усваивается, онтологизируется не эксплицированное, а имплицируемое знание, для получения и усвоения которого – приватизации – требуются значительные интерпретационные усилия. Механизмы приватизации знания задействуются всеми приемами речевого воздействия, связанными с неявными, скрытыми формами подачи информации. Поэтому можно заключить, что эвфемия, в силу своей способности навязывать определенное мировидение, является идеальным способом обеспечения онтологизации и приватизации знания. Языковой основой эвфемии как когнитивной и коммуникативной практики становится заложенная в системе языка множественность способов описания одной и той же ситуации с помощью различных языковых форм, по А.Н. Баранову, вариативной интерпретации действительности. Эти способы не сводятся к простым синонимическим преобразованиям и опираются на такие языковые и коммуникативные феномены, как конверсия (покупать vs. продавать), точка зрения (например, Наполеон может быть назван и победителем при Иене, и побежденным при Ватерлоо) и определяемые ею виды антонимии (ср. противопоставление полный vs. пустой в Бутылка наполовину полна/пуста), номинализация (ср. замену предложения Полиция жестоко расправилась с демонстрантами словосочетанием расправа с демонстрантами) и многие другие.

Коммуникативность для нас является синонимом диалогичности в платоновском смысле. Коммуникацию мы понимаем, вслед за В.В.Красных, как процесс воздействия двух и более языковых личностей друг на друга с целью передачи/получения информации или обмена ею, а также с целью побуждения к совершению/отказу от совершения каких-то действий. При этом мы исходим из того, что некоторые виды коммуникации реализуют установку на изменение образа мира или сознания собеседника, то есть на управление пониманием содержания речевого акта. В работе эвфемия описывается в параметрах трех принятых в лингвистике моделей коммуникации: интеракционной [Макаров 2003], представляющей коммуникацию не как трансляцию информации и манифестацию намерений, а как двустороннее взаимодействие, основанное на возможности интерпретации лингвистической и экстралингвистической, часто непроизвольной, демонстрации смыслов, - с этой точки зрения оцениваются общие усилия в производстве/интерпретации эвфемизма; кодовой, семиотической [Якобсон 1975], позволяющей описать способы кодирования смысла, пропозиционального содержания эвфемизма; инференционной [Грайс 1985], ставящей во главу принцип пропозициональной выводимости знания с опорой на правила вербальной/невербальной коммуникации, - эта модель позволяет определить способы манифестации модуса эвфемистического высказывания.

В работе принимается определение коммуникативной стратегии как общего направления («траектории» - в терминах В.И. Шляхова) речевых действий, подчиненных основной цели общения и осуществляемых говорящим в определенной последовательности, что предполагает и наличие определенных речевых тактик. Глобальных коммуникативных стратегий – три, это стратегии а) сотрудничества, б) словесного доминирования (мягкого или жесткого) или насилия и в) противостояния словесному воздействию. С этой точки зрения, эвфемия представляет собой стратегию, предполагающую словесное доминирование говорящего с опорой на принцип коммуникативного сотрудничества и в некоторых случаях имплицирующую противостояние слушающего оказываемому на него давлению. Используя принципы убеждения, внушения и манипуляции, эвфемия сближается со стратегиями персуазивного дискурса (в понимании Н.И. Клушиной).

Определяя эвфемию как дискурсивную стратегию, мы исходим из понимания дискурса, с одной стороны, как языковой/речевой деятельности в совокупности с условиями ее осуществления – по образному выражению Н.Д. Арутюновой, «речи, погруженной в жизнь», с другой – как особого использования языка для выражения определенной ментальности и особой идеологии, по определению Ю.С. Степанова и П. Серио. Речевые акты, соответствующие употреблению эвфемизмов, мы описываем с опорой на понятие импликатуры дискурса. В некоторых случаях стратегия эвфемии имплицируется, не будучи эксплицитно представлена ни одним эвфемизмом, как в оценке М. Плисецкой выступления А. Волочковой: «Да, станцевала. Но убивать ее за это не надо». Импликатура, умозаключение адресата этого высказывания, опирается на предположение о неслучайности употребления говорящим противительной конструкции и знание о том, что «убивают» обычно за плохо сделанную работу, в результате делается вывод о наличии у слова станцевала отрицательно-оценочного значения, коммуникативное намерение говорящего «дешифруется».

При распознавании стратегии эвфемии возникает вопрос о том, идет ли речь о прямой или о непрямой, косвенной коммуникации, как, например, в следующем случае: «Е.Г. Ясин: По свидетельству специалистов, в СССР в начале 30-х годов резко снизилось потребление калорий: …с 3100 до 2000 … - Журналист: Снизилось потребление калорий? Что это означает? – Ясин: Это значит, что многие недоедали, а попросту говоря – голодали» («Эхо Москвы», программа «Тектонический сдвиг»), - на первый взгляд, снижение потребления калорий предстает констатацией факта, и лишь потом интерпретируется как эвфемизм. Усложнение смысла, присущее непрямой коммуникации, возникает из-за того, что эксплицированная часть информации хотя и не фокусируется, не устраняется из сообщения полностью, а непрямые номинации увеличивают количество вводимых в коммуникацию интенсионалов. На прямую коммуникацию указывают маркеры в прямом/буквальном смысле/значении (слова), и некоторые другие, маркеры непрямой коммуникации практически отсутствуют. Что касается эвфемизмов, то они не перформативны (как замечает М.Л. Ковшова, говорящий не предупреждает: «Я эвфемизирую»), однако можно выделить маркеры эвфемизации, к которым относятся такие присущие устной речи экстралингвистические средства, как подмигивание, необычное интонирование, пожатие руки, наступание собеседнику на ногу, а в письменной речи – такие выражения, как скажу мягче, мягко говоря, так сказать, другими словами и т.п., и кавычки, которые указывают на метафоричность употребления, маскируют коммуникативное намерение говорящего, позволяют ему выдать свои слова за чужие, а тем самым – снять с себя ответственность и соблюсти видимость политеса. Все эти способы манифестации эвфемии подробно рассматриваются в следующей главе.

^ Вторая глава «Категориальный статус понятий эвфемизм, эвфемизация и эвфемия» посвящена уточнению понятий ключевой терминологической триады, определению структурно-семантических и функциональных особенностей эвфемизмов, рассмотрению эвфемии в кругу смежных явлений. На примере эвфемистического выражения места не столь отдаленные показывается механизм формирования эвфемизма как языковой единицы (от описательного выражения – к юридическому термину, обозначавшему ссылку на поселение в более близкие, нежели отдаленнейшие, места Сибири, далее – к эвфемизму со значением ‘места лишения свободы’ и к вторичной эвфемизации, при которой у выражения формируются значения ‘ближнее зарубежье’ и ‘отхожее место’) и выявляются обязательные его признаки. К ним относятся: 1) обозначение денотата, «отрицательное» восприятие которого обусловлено социальными стереотипами и правилами речевого этикета, либо интенцией говорящего; 2) редукция семантического объема соотносимого с денотатом понятия по сравнению с прямой его номинацией (уменьшение числа дифференциальных признаков объекта); 3) формальное улучшение характеристики денотата. Наряду с эвфемизмами в главе рассматриваются деэвфемизмы (девальвировавшиеся эвфемизмы, ср. туалет, WC) и дисфемизмы (грубые слова/выражения, инвективы, ср. шлюха vs. ночная бабочка); рассматриваются явления эвфемистической изосемии (термин Л.Н. Вавиловой) – семантической идентичности/близости выражений, различающихся по способам называния действительности (ср.: она в поиске ‘не замужем и имеет любовные связи’ и она без предрассудков ‘неразборчива в связях/готова к измене’). Приводятся также существующие классификации языковых эвфемизмов по степени эвфемизации (Е.П. Сеничкина), по тематическим классам (А.М. Кацев, Р. Холдер), по способу образования и по функции (В.П. Москвин). Отмечается полифункциональность эвфемизмов, обеспечивающих смягчение номинации за счет устранения отрицательных коннотаций, вуалирование референции, косвенное выражение оценки, а также имеющих контактоустанавливающую (за счет рекуррентности, с одной стороны, гонорификации, с другой) и экспрессивную функции.

Именно различие в функциях позволяет отделить эвфемизмы от тропов. По наблюдению Б.А. Ларина, по семантической структуре эвфемизмы - это метафоры (например, выражение золотая осень, метафорическое обозначение времени года, акцентирующее признак ‘цвет металла’, может стать эвфемизмом, номинацией преклонного возраста, при этом акцентируется признак ‘ценность металла’), метонимии (ср. обойтись посредством платка вместо высморкаться), синекдохи (на привокзальной площади памятник стоит, мягко говоря, спиной к гостям города вместо задом), мейозис (нетрезв вместо пьян), литоты (не без таланта вместо талантливый, слегка глуховат вместо глухой), хотя и не всегда эвфемизмы двуплановы (ср.: летальный исход вместо смерть). Однако если тропы служат для образного представления действительности и придания речи особой выразительности, то у эвфемизмов иная функция: скрыть «неприглядное» и неконвенциональное и тем самым не допустить коммуникативного конфликта и обеспечить говорящему достижение коммуникативной цели.

По функциям в коммуникации разводятся также эвфемизмы и эвфемия: если первые скрывают «проблемные зоны», смягчают выражения, оценивая их с точки зрения уместности/неуместности в конкретной коммуникативной ситуации, то эвфемия воссоздает образ мира в иной конфигурации – конфигурации легенды, мифа, политического мифа, мифологем и идеологем, поданных в красивой «упаковке». Можно сказать, что эвфемия подменяет содержание формой его выражения, при этом сама эта форма напрямую зависит от исторического и социокультурного контекста коммуникации. Это можно показать на примере, демонстрирующем «манеру выражаться, принятую китайскими хронистами»: «Когда в хронике сказано: «не имел успеха» (курсив наш – Л.С.), это почти всегда означает полный разгром китайской армии; слова «ограбил границу» означают либо длительный кавалерийский рейд противника, либо диверсию для поддержки какого-либо мятежника, причем о последнем нет ни слова, и сведения о нем приходится искать в других текстах…» (Л.Н.Гумилев, «Древние тюрки»), - непрозрачность, а подчас и лживость эвфемистичных выражений в данном случае вызвана необходимостью подбирать для описания поражений форму, не ранящую самолюбие правителей Китая. Превращение эвфемизма в идеологему свойственно и современной политической речи (ср. контртеррористическая операция вместо война). Другой пример демонстрирует мифологизирующий аспект эвфемии. На плакате, выпущенном ко Дню Победы в Великой Отечественной, в огне войны - бронепоезд, построенный, как следует из текста, на деньги работников московского метрополитена. Надпись на плакате гласит: 5–7 июля 1943 года бронепоезд «Московский метрополитен» вел тяжелые оборонительные бои на Курской дуге и выполнил одну из боевых задач, определивших исход сражения. Исход сражения на Курской дуге известен. Судьба бронепоезда была героически короткой: на третий день боев, нанеся существенный урон противнику, бронепоезд был разбомблен. Но эта информация не вербализуется. Плакатный текст несет исключительно положительно окрашенную информацию: вел оборонительные бои (т.е. противостоял агрессии), выполнил одну из боевых задач (несмотря на тяжесть боев, не дезертировал, не сдался) и тем самым определил исход сражения (внес существенный вклад в победу). Информация о полном разрушении поезда замалчивается. Умолчание как риторическая фигура смерти – древний принцип эвфемии. Здесь претворяется ритуальный принцип: «о мертвых или ничего, или хорошо». Этот плакат – образец «высокой» эвфемии (в древнегреческом смысле этого слова) – благоговейного молчания.

Эвфемия рассматривается в этой главе и в ряду других видов непрямой коммуникации, в частности, в ней сравниваются два приема сокрытия смысла: эвфемизм и намек. Непонимание последнего не приводит к коммуникативной неудаче, текст не теряет осмысленность и семантическую связность, для эвфемистического речевого акта такое непонимание оказывается фатальным. Задача интерпретации эвфемизмов не так проста: Помимо того, что эвфемизмы в стремлении смягчить передаваемый смысл сами тяготеют к неопределенности, размытости своего значения, еще и в самой природе языка заложено свойство (его можно назвать, вслед за М.Ю.Лотманом, «мерцанием смыслов»²), не всегда дающее возможность эксплицировать передаваемый в коммуникации смысл один к одному - в каждом случае мы либо что-то теряем, либо домысливаем за автора (поощряя тем самым возникновение так называемой «паразитарной» парасемии или двусмысленности); достаточно частотна и сукцессивная парасемия, при которой коммуниканты по-разному воспринимают и интерпретируют значения слов и выражений [Киклевич 2008]. Истинный смысл, или подоплека эвфемистического высказывания, коммуникативное намерение, интенция говорящего выявляются с помощью таких инструментов, как дискурсивный анализ и языковая рефлексия. В работе решается задача выявить механизм интерпретации такого высказывания, исходя из имеющейся у слушателя информации о говорящем, месте, времени, ситуации, уместности сказанного, достигнутого перлокутивного эффекта.

Сигналом, позволяющим опознать эвфемистическую стратегию, как было сказано выше, могут служить слова и выражения, выступающие в роли ее метамаркеров: я извиняюсь, как бы так сказать, чтобы не обидеть, как бы поизящнее выразиться и др. Например, в реплике Э.Радзинского: «Сейчас телевидение весьма, ну, скажем уклончиво, весьма демократично. Язык улицы и подворотен, сленг молодежной толпы, блатная лексика … давно перекочевали на экран ТВ, став частью экранной речи» метамаркер имплицирует наличие у выражения весьма демократично эвфемистичного значения, вуалирующего чрезмерную простоту, вульгарность, грубость или даже обсценность. В вопросе Г.Зюганова журналисту: «Вы это что же… меня, я извиняюсь, за демократа принимаете?» метамаркер показывает, что слово демократ вуалирует нечто отвратительное, грубое, неприличное; поскольку для того, чтобы слово превратилось в эвфемизм, требуется наличие «табуируемого» эквивалента, маркер имплицирует поиск такого соответствия – подразумеваемым выражением с отрицательной коннотацией в данном случае является бытовавшая в 1990-х годах оценочная номинация дерьмократ. Для обозначения интерпретационной тактики приписывания безоценочной номинации статуса эвфемизма в работе предлагается термин принудительная эвфемизация.

В следующем примере: «В Чечне деньги не были украдены. Было нецелевое использование средств. Это статьи разные и сроки разные» (Из выступления С.В.Ильясова, министра Российской Федерации по координации деятельности федеральных органов исполнительной власти в Чеченской Республике), эвфемистическое выражение нецелевое использование средств дает возможность интерпретировать события в гораздо более мягкой форме, что особенно важно, когда дело касается судебного расследования и грозящего серьезного наказания за расхищение бюджетных средств, выделенных на восстановление республики. Похожим эвфемизмом – перераспределение средств – чиновники обычно обозначают ситуацию, когда деньги, выделенные на благоустройство детских дошкольных учреждений, идут на покупку представительских автомобилей, мебели и плазменных телевизоров в чиновничьи кабинеты, при этом детские сады закрываются с формулировкой «из-за отсутствия средств финансирования». Здесь проявляется адаптивный эффект эвфемии: когда невозможно изменить ситуацию, говорящий (пытаясь избежать наказания) приспосабливает с помощью эвфемии наше представление о ситуации к нужной ему (говорящему) модели.

Особый интерес представляют те языковые механизмы, которые, создавая скрытые смыслы, имплицитно воздействуя на сознание, зачастую определяют наше поведение. К примеру, в романе Достоевского «Идиот» одному из персонажей дается следующая характеристика: «Афанасий Иванович никогда не скрывал, что он был несколько трусоват или, лучше сказать, в высшей степени консервативен». Если на первой стадии смягчения (несколько трусоват является эвфемизмом «трусости», что достигается дублированием приуменьшения качества с помощью слова несколько (вместо достаточно) и суффикса неполноты свойства –оват-) все еще эксплицирована трусость, то на последней ее заменяет респектабельный консерватизм (общая сема – ‘боязнь риска’)³. С помощью такой тактики осуществляется навязывание ценностей и стоящей за ними аксиологической шкалы (а если прослеживать всю цепочку продуцирования смыслов, то – и опирающихся на определенную аксиологическую шкалу идеологем и оперирующих этими идеологемами идеологий).

В заключение делается вывод: целью эвфемии как речевой стратегии, использующей размывание семантического контура денотата или его «облагораживание» вплоть до подмены последнего, является такое языковое воздействие, которое изменяет (хотя бы отчасти) образ мира адресата, влияет на изменение адресатом оценки модели мира, т.е. совокупности представлений об устройстве действительности.

^ В третьей главе «Эвфемия и дисфемия: дискурсивные стратегии смягчения и дискредитации» выявляются механизмы формирования скрытых смыслов в речи, что позволяет описывать эвфемию и дисфемию как явления дискурсивной практики, анализируются иллокуция и перлокуция эвфемистического речевого акта.

Иллокуцию принято определять как целевую направленность высказывания, как воплощение намерений говорящего средствами языка. Иллокутивная сила высказывания, по Дж.Остину, степень его убедительности, успешности (а по замыслу говорящего, иллокутивная цель речевого акта должна быть однозначно идентифицирована), определяется многими лингвистическими и экстралингвистическими факторами, в том числе эмоциональный зарядом⁴, адресуемым слушающему (читающему). Одно дело предупредить адресата о возможных негативных последствиях, и совсем другое – угрожать физической расправой. При этом даже такого рода угроза может выражаться как эвфемизмом, так и дисфемизмом. К примеру, фраза «делового партнера»: «Моё дело предупредить: при Вашей несговорчивости с Вами может внезапно случиться... непоправимая неприятность», интеллигентно модулируемая, даже без насыщения ее иллокутивной силой, свойственной обычно акту угрозы, тем не менее понимается не как предупреждение, что может служить примером реализации говорящим стратегии эвфемии: эвфемизм «непоправимая неприятность» может выступать субститутом не просто физической расправы, но и насильственной смерти (за счет акцентуации семы ‘конечность’ в слове непоправимость и представления о том, что можно все поправить, только пока все живы, непоправим только уход в мир иной). И другой пример: широко известная всей стране по фильму «Джентльмены удачи» угроза–дисфемизм: «Пасть порву, моргала выколю!» в устах добрейшего директора детского сада в исполнении Е. Леонова эксплицируется в одном случае как интенция с иллокутивной силой угрозы, в другом просительно, с запинкой, что должно соответствовать просьбе, а в третьем – «журительно», с интонацией легкого укора. Как видим, в первом примере, при внешнем несоответствии иллокуции семантике высказывания, угроза «партнера по бизнесу» проступает даже через флёр эвфемизма и нарочито спокойную интонацию. Во втором примере при однозначно негативной семантике и экспрессивной дисфемии имеет место разная иллокуция – угрозы, просьбы и укора, с помощью которых говорящий пытается воплотить своё намерение воздействовать на собеседника, чтобы добиться поставленной цели: напугать бандитов в камере, призвать к работе, заставить чистить зубы и заниматься зарядкой по утрам. Лексическим материалом речевого акта дисфемизации обычно являются нарочито грубые, бранные (часто – обсценные) слова и выражения, грубо-просторечные фразеологизмы (распускать сопли ‘плакать’, откинуть копыта ‘умереть’ и др.).

К показателям иллокутивной силы относятся интонация, слова, выдающие эмоциональное состояние говорящего (в этой роли часто выступают дисфемизмы – вздор, ерунда, враньё, или прямые инвективы осёл, олух, кляча и т.п.), оценочные языковые средства (аффиксы субъективной оценки и пр.), диминутивы (Посиди еще часочек!), вводные конструкции (как мне кажется...), литота и т.п. С.С. Тахтарова указывает на определенные ситуации, когда говорящий старается защитить себя от «различных видов интерактивных рисков». Таковы, например, ситуации отказа в просьбе и, наоборот, просьбы самого говорящего, вербализация позитивных и негативных оценок говорящего самому себе, критика адресата или связанных с ним объектов [Тахтарова, 2009]. В этих ситуациях особенно велик риск конфликта или коммуникативного сбоя.

Как способ противодействия такому сбою выступает иллокутивное смягчение или митигация, оптимизирующая речевой контакт и позволяющая не переводить вербальную фазу коммуникации в брутальную.

В реферируемой главе показывается, что дискредитация может достигаться как путем дисфемизации (^ Да уж! У него не рыльце в пушку, а полноценное рыло!), так и путем эвфемизации того, кто/что оценивается (ср. уродик вместо имени князя Мышкина: Только неужели ж Аглая прельстилась на такого уродика! - Достоевский, «Идиот»).

Доказывается на примерах идея о том, что в определенных речевых ситуациях эвфемия и дисфемия функционально изосемичны, т.е. могут выполнять одни и те же функции, а именно: а) создавать у собеседника коммуникативный комфорт, б) уменьшать риск коммуникативной неудачи, в) оптимизировать воздействие на адресата для достижения цели общения.

В Заключении формулируются основные выводы и освещаются перспективы исследования и дается определении эвфемии с учетом всех полученных результатов.


Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Саакян Л.Н. Места не столь отдаленные (из опыта интерпретации эвфемизмов) // Русский язык за рубежом, 2010. № 1(218). С. 65 – 72.
   
2. Саакян Л.Н. Эвфемия и дисфемия: языковые стратегии смягчения и дискредитации высказывания // Русский язык в школе, 2010. №4. С. 57–62
   
3. Саакян Л.Н. Эвфемия и дисфемия: языковые стратегии смягчения и дискредитации высказывания (окончание)// Русский язык в школе, 2010. № 5. С. 82 – 85.
   
4. Саакян Л.Н. Эвфемизм–эвфемизация–эвфемия // Вестник МАПРЯЛ, 2009. №61. С. 24–34.
   
5. Саакян Л.Н. Эвфемия и энантиосемия // Современная методика преподавания русского языка как иностранного: проблемы и их решение. Часть вторая. Сборник научно-методических статей. М., Издательство «Правда-Пресс», 2010. – 204 с.– С. 87–92.
   
6. Саакян Л.Н. Языковые стратегии смягчения и дискредитации: эвфемия и дисфемия. // Русский язык: исторические судьбы и современность: IV Международный конгресс исследователей русского языка (Москва, МГУ им. М.В.Ломоносова, филологический факультет, 20-23 марта 2010 г.): Труды и материалы / Составители М.Л.Ремнева, А.А.Поликарпов. – М.: Изд-во Моск. ун-та. – 894 с. – С. 139 –140.
   
7. Саакян Л.Н. Метамаркеры эвфемии //Актуальные проблемы изучения и преподавания русского языка как иностранного в высшей школе. Сборник научных трудов преподавателей и стажеров кафедры РКИ МПГУ. М.: МПГУ, 2010. С. 66–72.