Роман Белоусов Из родословной героев книг

Вид материала

Документы

Содержание Поиски и открытия профессора штейнера «филадельфийцы» -выдумка шарля нодье Дело о великом подлоге

Подобный материал:

• Роман Роман принадлежит к эпическим жанрам литературы. Эпос, 87.36kb.
• Рассказ о событиях, судьбе героев, их поступках и приключениях, изображение внешней, 31.63kb.
• Р. белоусов рассказы старых переплетов москва «книга» 1985 Белоусов, 3214.21kb.
•  физико-математические науки, 1931.12kb.
• А. В. Белоусов основы спортивного туризма, 1947.56kb.
• Литературное путешествие «В мир гоголевских книг и героев». (200 – летию Гоголя, 35.27kb.
• В гости к любимым героям сказок (праздник), 28.73kb.
• В гости к любимым героям сказок (праздник), 28.87kb.
• Роман белоусов о чем умолчали книги издательство «советская россия», 3596.19kb.
• Список книг для чтения по курсу «История французской литературы», 60.56kb.

^ ПОИСКИ И ОТКРЫТИЯ ПРОФЕССОРА ШТЕЙНЕРА


Полтораста лет назад на полках берлинских книжных магазинов появился роман в письмах под названием «Виржиния, или Колония Кентукки». Автором его была некто Джерта. В подзаголовке к книге указывалось, что это «скорее правда, чем вымысел». Тем самым как бы заранее предупреждалось, что при всей необычности жизненного пути героини судьба ее тесно связана с событиями эпохи, в которую развертывается повествование.

Героиня романа француженка Виржиния, родившаяся в день взятия Бастилии и воспитанная в духе идей буржуазной революции, сторонница демократии и республиканского строя, покидает Европу, расстается со своей родиной, где вновь господствуют Бурбоны. Она обретает счастье в Америке. Здесь в Огайо Виржиния примыкает к небольшой колонии. Это общество без эксплуататоров и эксплуатируемых, здесь нет частной собственности, граждане колонии воплощают в жизнь принципы свободы, равенства, братства. Обитателям колонии чужд расизм, они живут в братском единении с туземцами. «Эти коренные американцы, которых называют дикарями, чрезвычайно добродушные люди, а их обычаи могут посрамить европейцев», — пишет Виржиния своей подруге, кому и адресованы ее послания. Дети туземцев и белых воспитываются в колонии вместе, плоды совместного труда так же, как и все имущество, являются общим достоянием. В письмах к подруге Виржиния рассказывает о многих других подробностях своей новой жизни, раскрывает историю любви, описывает события французской революции. Она надеется, что наступит время и ее народ завершит то, что начали французские патриоты. Автор романа рисует жизнь государства, построенного на социально-утопических принципах.

Кто же был создателем этого смелого произведения? Ведь книга появилась в период жесточайшей реакции, в 1820 году. Кто такая Джерта?

Ответ дает новое издание романа «Виржиния, или Колония Кентукки», выпущенное в наши дни в свет берлинским издательством «Ауфбау-ферлаг». На этот раз автором книги названа Генриетта Фрелих, а Джерта, оказывается, всего лишь ее псевдоним.

В таком случае — кто же такая Генриетта Фрелих?

Имя это до сих пор отсутствовало в немецких справочниках, даже в таком исчерпывающем, как новый словарь Мейера. Не было его и ни в одном литературном словаре. Чем можно оправдать такую непростительную оплошность составителей словарей? Дело объясняется просто: роман Генриетты Фрелих был забыт. Полтора столетия книга и ее автор пребывали в забвении. Честь воскрешения из мертвых произведения немецкой утопистки и установление авторства принадлежит профессору Герхарду Штейнеру (ГДР), известному своими исследованиями, посвященными немецкому утопическому социализму XVIII века.

Возвращению в жизнь романа Генриетты Фрелих предшествовало еще одно открытие, которое сделал Г. Штейнер. Занимаясь розысками забытых немецких социалистов-утопистов конца XVIII века и их трудов, Г. Штейнер натолкнулся на книгу с примечательным названием, изданную в 1792 году в Берлине: «О человеке и условиях его существования». В своем труде автор пытался дать ответ на вопрос: каким образом общество может оказать максимальное содействие наиболее полному развитию способностей человека, дать ему возможность самого широкого образования. И приходит к выводу, что наука о воспитании, теория педагогики не могут принести человечеству подлинное счастье до тех пор, пока государства ставят во главу угла не потребности народа, а интересы монархов, до тех пор, пока сохраняется частная собственность. Поэтому, восклицает автор, «мои мечты растворяются в голубых далях будущего».

Какова же позитивная программа автора труда «О человеке и условиях его существования»? Ей отведена заключительная часть книги, где изложены социально-утопические принципы построения общества. Ликвидация частной собственности, говорит автор, не только уничтожит почву, питающую скверные черты характера, но и устранит источник всех недостатков общества, откроет путь осмысленной деятельности, подлинной культуры, настоящему патриотизму и человеческому счастью. Автором этой революционной книги был немецкий юрист Карл Вильгельм Фрелих, муж Генриетты Фрелих.

Профессор Г. Штейнер задался целью узнать о жизни К. В. Фрелиха, выяснить, на основе какого жизненного опыта и в какой среде могли возникнуть его благородные взгляды.

Небезынтересен весь ход его поисков, потому приведем слова самого Штейнера.

— Прежде всего я отправился в Люкенвальде. В церковных книгах Шарфенбрюке обнаружил записи о рождении двоих детей четы Фрелих; там указывалась и фамилия его жены; никаких других данных в них не содержалось. После длительных поисков были извлечены из старого шкафа еще две толстые старые книги, открывшие мне некоторые другие сведения о жизни семьи Фрелих. Но, главное, удалось напасть на путеводный след: фамилии двух крестных детей супругов Фрелих — служащего металлургического завода Зибера (свою книгу Фрелих посвятил Зиберу и Вольмеру) и некоего профессора Фишера из Берлина. То обстоятельство, что Фрелих всегда именовался в церковных книгах тайным советником, окутывало всю эту историю еще более непроницаемой завесой тайны. Однако многое можно узнать не только из документов. Необходимо также расспрашивать людей, занимающихся историей нашей родины, они нередко бывают настоящими живыми хрониками. Именно так отзывались о г-не Койтце, бывшем учителе, а ныне пенсионере, ведающем в окружном совете Люкенвальде вопросами охраны природы. Он многое знал о Шарфенбрюке и встречал упоминания о Фрелихе.

Рабочий кабинет г-на Койтца имел для меня особую притягательную силу: на самой верхней полке большого стеллажа лежали толстенные кипы запыленных документов. Это оказалась старая школьная документация округа Люкенвальде.

В порыве слепого усердия я вскарабкался на стул и... провалился сквозь сиденье. Тем не менее через час в моих руках оказались документы, касающиеся Шарфенбрюке, а среди них — два собственноручных письма моего Фрелиха; из них я узнал об его стараниях улучшись положение в шарфенбрюкских школах.

В Берлине я сначала занялся поисками сведений о Фишере. Некий Эрнст Готтлиб Фишер был профессором гимназии. Осведомившись о месте хранения архива этой старой берлинской гимназии, я нашел его и обнаружил в рукописных списках учеников имена четверых детей супругов Фрелих, а также имя ученика Зибера, отец которого был служащим металлургического завода в Готтове, близ Люкенвальде. Итак, я не только выяснил, что Фрелих был связан с просветителями, не только узнал несколько более поздних адресов четы Фрелих, но и получил новую путеводную нить.

Если я выясню, где раньше жил Зибер, то, наверное, познакомлюсь ближе с жизнью четы Фрелих.

Изучая церковные книги Готтова, чтобы установить родственные связи Зибера, я выяснил, что Зибер происходил из пасторской семьи, многие поколения которой учились в университете города Галле. Отправившись туда, я разыскал матрикул Зибера, Вольмера — впоследствии он стал генералом русской армии, — а также запись о зачислении Фрелиха в число студентов, изучающих правоведение. Указывалось и место рождения Фрелиха — город Ландсберг, ныне — Горцув Велькопольский. Но все церковные книги этого города сгорели. Что касается хроник Ландсберга, то они не содержат никаких сведений о К. В. Фрелихе и его отце, именуемом в матрикуле Яном Каспаром Фрелихом. Там же было указано не вполне понятное мне название должности, которую он занимал. Позже удалось выяснить, что отец Фрелиха был священником Геттерического драгунского полка.

В архивах, материалами которых я пользовался, мне удалось обнаружить сорок писем супругов Фрелих и ряд неопубликованных рукописей. Я установил, что, когда К. В. Фрелих писал свою книгу, он был тайным секретарем Главного управления почты в Берлине, то есть служащим прусского государственного аппарата, имеющим высокий чин. Живя в Берлине, наиболее густо населенном городе Германии, с самым многочисленным пролетариатом, он находился под сильным влиянием французских утопистов и произведений немецких просветителей.

Словом, у Г. Штейнера ушло немало времени на поиски. В результате и появилось исследование о забытом немецком утописте и его жене писательнице Генриетте Фрелих, дочери придворного чиновника, пышно именовавшегося «комиссариусом и казначеем королевской дворцовой осветительной камеры».

И тогда стало понятно, что послужило толчком к созданию ее книги, что питало фантазию автора романа «Виржиния, или Колония Кентукки».

После выхода в свет в 1792 году «крамольной» книги К. В. Фрелиха он был вынужден оставить службу. Семья поселилась в имении Шарфенбрюке, с трудом выплачивая арендную плату. Некоторое время спустя К. В. Фрелих предлагает разделить имение между батраками и крестьянами. В ответ правительство приказало описать имущество семьи бывшего юриста. Каково же было удивление судебного исполнителя, явившегося описывать имущество, когда в доме оказался лишь стол, две скамьи, несколько табуреток и старая одежда — это было жилище бедняка.

Интересна и дальнейшая жизнь супругов Фрелих после того, как они переехали в Берлин. Здесь они создают первую в столице библиотеку с читальным залом. Она располагала немалым по тому времени числом книг, особенно французских изданий. Однако начинание это успеха не имело. Супругов снова постигла неудача. В 1828 году библиотека была распродана с торгов. Вскоре К. В. Фрелих умер. Жена пережила его всего на пять лет.

Генриетта Фрелих, как и ее муж, была образованным человеком. В их доме часто собирались писатели и художники. Хозяйка сама писала стихи. Они публиковались в берлинском журнале «Музенальманах». Мы знаем, что ее перу принадлежат также несколько рассказов, драма и роман, о котором идет речь. Эти произведения свидетельствуют, как подчеркивает Г. Штейнер, о незаурядном писательском даре их автора. Тем не менее история литературы несправедливо обошла молчанием имя выдающейся немецкой утопистки, «этой дальновидной и гуманной женщины, все симпатии которой были отданы обездоленному народу».

Благодаря разысканиям Герхарда Штейнера имя писательницы Генриетты Фрелих возвращено литературе. А вместе с ним восстановлено в правах одно из интереснейших произведений прошлого века, социально-утопический роман «Виржиния, или Колония Кентукки», произведение, как отметил писатель Вернер Ильберг, которое «принадлежит к числу «гениальных утопий», оплодотворивших марксизм. Это вклад Германии в творчество социалистов-утопистов, вклад, к которому мы должны относиться с вниманием и радостной гордостью».


^ «ФИЛАДЕЛЬФИЙЦЫ» -ВЫДУМКА ШАРЛЯ НОДЬЕ


Современники не без основания считали его самым «неуловимым из полиграфов», Стендаль называл «туманным», про него говорили, что ему известны все способы подделок классиков. И действительно, Шарль Нодье — известный писатель, блестящий рассказчик, знаток и тонкий ценитель литературы был одним из самых талантливых мистификаторов своего времени. Он обладал даром подражателя, поразительным чувством стиля. Из-под его насмешливого пера вышло немало неожиданных подделок и ловких мистификаций. Самой известной и, пожалуй, самой лучшей из них, не вызвавшей поначалу никаких сомнений, считается знаменитая его «История тайных обществ в армии и военных заговоров, направленных на свержение правительства Бонапарта». Довольно толстый том под таким названием появился в Париже в конце 1815 года вскоре после падения Наполеона. Имя автора этого сочинения на титульном листе отсутствовало.

«Если бы факты, о которых я буду говорить в этой книге, были бы описаны пером Саллюста или Макиавелли, — скромно заявлял в предисловии анонимный автор, — то книга эта была бы признана во всех странах и во все эпохи, как один из самых ценных исторических трудов».

Читатели книги находили в ней описание самых невероятных приключений. Заговоры, убийства, погони и преследования, секретные агенты, сражения.

А в общем, это был рассказ о деятельности во времена правления Наполеона тайного союза, носившего название «Филадельфийцы». Возникла эта организация, если верить автору, в последние годы республики и объединяла главным образом офицеров, поставивших своей целью свержение Наполеона.

Шарлю Нодье было присуще одно особое качество: как никто, умел он подлинную историю приукрасить узором своей собственной фантазии. И в случае с филадельфийцами Шарль Нодье исходил из подлинного факта. Организация с таким названием в самом деле существовала. Но это был весьма незначительный кружок молодых людей, недовольных политикой Наполеона. Под пером Нодье кружок этот, о котором в общем-то мало кто знал, превратился в огромную тайную организацию, активно действовавшую па протяжении 14 лет. Заговор охватывал офицеров всех чинов, выходцев из различных слоев общества. Читатель узнавал самые невероятные подробности многолетней борьбы. В этой отчаянной и жестокой схватке «один за другим погибали самые талантливые руководители общества, самые предприимчивые из его членов. Но общество продолжало существовать, оставаясь мощным среди своих развалин». Да, это была война, восклицал автор, являвшийся, по его словам, одним из руководителей этого тайного союза, война не на жизнь, а на смерть, война, окончившаяся свержением деспотизма, в чем была немалая заслуга и заговорщиков.

Словом, речь шла о действиях, и весьма активных, широкого роялистского подполья во времена правления Наполеона. Здесь было чему удивляться. Никто из современников и не подозревал о таком мощном подпольном движении в стране. Сторонники Наполеона, а таких, несмотря на белый террор эпохи Реставрации, было еще немало, возмущались и негодовали, усматривая в подлых действиях филадельфийцев одну из причин краха их кумира. Напротив, противники «корсиканского чудовища», главным образом роялисты, также с готовностью уверовавшие в реальность подпольной организации, не переставали восхищаться ею, столь отважно и успешно боровшейся с тиранией Бонапарта.

Только теперь, благодаря автору сенсационной книжки, тайное стало явным, были обнародованы невероятные подробности деятельности заговорщиков. Маска конспирации была, наконец, сброшена. И перед удивленной публикой предстала целая толпа героев — офицеров-дворян. Впрочем, слово толпа абсолютно не подходит к хорошо организованному и прекрасно законспирированному подполью. В ряды заговорщиков принимали лишь самых достойных и отважных. Во главе организации находилось несколько высокопоставленных лиц, хотя ее члены вербовались из всех слоев общества. Существовало три степени посвящения. Каждому члену тайного общества после клятвы, данной им, присваивалась вместо собственного имени кличка. Для этого выбирали античные имена.

Выбор имен определялся основными чертами характера или поручением, которое давалось принимаемому во время его клятвы свято выполнять устав общества. Члены общества имели свой пароль, у них были условные жесты, по которым они узнавали друг друга, и тайная эмблема.

Что за герои были эти филадельфийцы! Какие благородные и смелые, какие честные!

Самым отважным из них был глава общества. Вот как рисует портрет этого рыцаря без страха и упрека автор книжки: «Природа, создавая его, предопределила его для всего доброго и прекрасного. Он мог бы стать по своему желанию поэтом, доктором, магистром; целая армия превозносила его смелость; никто не мог равняться с ним в красноречии; только душа ангела могла бы дать представление о его доброте, если бы эта доброта не была так широко известна... Он был рожден Вертером, свет сделал из него Ловеласа. Именно таким Шиллер нарисовал Фиеску».

Поистине байроническим героем представлял читателям автор книжки главу общества полковника Жака-Жозефа Удэ, известного в среде заговорщиков под именем Филопомена. В числе его ближайших сподвижников в книге названы многие видные деятели той эпохи, скрывавшиеся под кличками Фабиус, Кассий, Фемистокл, Спартак.

Чем же занимались члены тайного общества, какие деяния совершали? Или, может быть, бравые офицеры ограничивались лишь громкими: фразами и предпочитали активным действиям салонные разглагольствования. Отнюдь нет. Это были люди дела. Автор восхищается их подвигами. Достаточно назвать хотя бы один из них. В истории тайного союза он известен под названием «Заговор Альянса».

Цель заговора, организованного филадельфийцами, — покушение на Наполеона. План был разработан самым тщательным образом. Император намеревался ехать в Милан. Маршрут, по которому должна была проследовать его карета, стал известен заговорщикам. «Сто восемьдесят избранных под предводительством офицера по имени Бюге устроили засаду между деревнями Тассеньер и Коленн». Они должны были обезоружить охрану Наполеона, а его самого доставить в назначенное место. «Все было подготовлено настолько тщательно, что не могло быть ни малейшего сомнения в успехе». И если заговор не удался, то исключительно из-за случайности. В последнюю минуту Наполеон решил ехать другой дорогой...

Выдумка и воображение не покидают автора «Истории тайных обществ...» ни на минуту. Самым серьезным тоном он рассказывает об аресте Удэ, его побеге из ссылки, о том, как он руководил операцией по освобождению одного из главарей общества генерала Моро. Вооруженные филадельфийцы окружили дворец правосудия. Они ждали лишь сигнала, чтобы похитить арестованного. Но неожиданно суд вынес «подлое решение» — осудил Моро на небольшой срок тюремного заключения. Приготовления к вооруженному нападению оказались напрасными.

Рассказывает автор и о гибели бесстрашного руководителя филадельфийцев. Это случилось в битве под Ваграмом, где Удэ командовал полком. «По особому приказу императора, — патетически восклицает автор, — его послали получить титул барона, генеральские эполеты и семнадцать ран. Он выполнил до конца свою миссию и умер на другой день». Впрочем, дело обстояло не так просто, как было представлено в официальной версии.

Гибель Удэ, оказывается, была спровоцирована Наполеоном, которому стало известно о заговоре филадельфийцев. Император решил избавиться от заговорщиков одним ударом. Сделать это было не так трудно, ибо в полку Удэ почти все офицерские должности занимали сообщники. В этом и заключалась роковая ошибка главы филадельфийцев. Оплошностью этой воспользовался Наполеон. Во время битвы под Ваграмом Удэ неожиданно получил приказ явиться вместе со своими офицерами в главный штаб армии.

Ничего не подозревающий Удэ поспешил исполнить приказ. В штабе он и все его офицеры — члены тайного общества — попали в засаду и были перебиты.

Во время похорон Удэ не обошлось без эксцессов. Один офицер бросился на острие своей сабли в нескольких шагах от могилы. Другой, служивший под начальством Удэ, застрелился.

Покончив столь удачно с тайным обществом — ни один из его членов не остался в живых, Шарль Нодье, казалось, мог быть спокоен.

Время шло. Легенда все больше обрастала плотью. В нее уверовали, публике были по душе нагроможденные одна на другую таинственные истории. О филадельфийцах стали писать другие авторы, как о подлинно существовавшем союзе борцов против тирании Наполеона.

Однако менее легковерные обрушили на автора град опровержений.

С фактами в руках они доказывали недостоверность «Истории тайных обществ...» Приводили слова генерала, сменившего Удэ на посту командира полка. Он был свидетелем последних минут жизни полковника. «Раненный под Ваграмом, — рассказывал он, — Удэ был перенесен в дом в пригороде Вены. Он умер от ран через несколько дней и похоронен на кладбище того же пригорода». Офицеры его полка положили на могилу каменную плиту. Никто не кончил у могилы жизнь самоубийством.

Выходило, что автор книги насмеялся над доверчивыми читателями. «Ничуть не бывало, — отважно заявил Шарль Нодье, когда его авторство было установлено и отказываться не имело смысла. — Я всего лишь скомпоновал имевшиеся в моем распоряжении документы». Он даже называл имена тех, от кого якобы получал необходимые сведения о деятельности тайного общества. Правда, оба эти филадельфийца давно уже покоились в могиле. Мертвые же, как известно, молчат.

Тем не менее для многих становилось все яснее, что «История тайных обществ...» — талантливая мистификация. Последний удар творению Нодье нанес Проспер Мериме в речи при вступлении в Академию в 1844 г. Да и сам Шарль Нодье перед смертью признался в подделке. Его дочь рассказывала, что отец «смеялся над своей выдумкой филадельфийцев, которая ему самому представлялась более смешной, чем серьезной историей».


^ ДЕЛО О ВЕЛИКОМ ПОДЛОГЕ


Астье-Рею, один из сорока «бессмертных» пожизненных членов Французской академии, готовил к печати монографию «Новое о Галилее». Его исследование было написано на основе весьма любопытных и ранее не опубликованных документов. Перед этим он только что выпустил три тома фундаментального исторического труда. Это должна быть не простая книга. Дело в том, что академик обладал тайной, с помощью которой разгадывал загадки прошлых веков. Вот и теперь он собирался поразить своим открытием. Он перевернет все представления о Галилее — жертве инквизиции. Ждать осталось недолго — исследование почти завершено.

Какой же тайной владеет академик? Источник его необыкновенных познаний — сокровища, хранящиеся в высоком бюро его кабинета. Здесь собраны драгоценные реликвии: почти пятнадцать тысяч редчайших документов. Его коллекция — автографы, не имеющие себе равных. Чего только тут не было: письма за подписью Ришелье, Кольбера, Ньютона, Галилея, Паскаля!.. Редкости, стоившие ему целого состояния. Вот из этого-то источника и черпает он столь поражающие ученый мир сведения и познания.

Но Астье-Рею не только скупой собиратель, но еще и великодушный даритель! Время от времени он решает расстаться с какой-нибудь из своих реликвий и преподносит ее в дар академии, например письма поэта Ротру к кардиналу Ришелье. Или собственноручное послание Екатерины II к ее французскому корреспонденту Дидро. За каждый его щедрый дар газеты в обычной для них погоне за шумихой прославляют его имя, его труды, его коллекцию. Что ж, это приятно.

Но откуда у него эти бесценные листки, которым позавидовал бы любой музей и библиотека? Например, автографы Карла Пятого и Франсуа Рабле? Письма знаменитого императора и великого писателя? Правда, кое-кто оспаривает их подлинность. Но это просто завистники.