Роман Белоусов Из родословной героев книг

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   18

Источник, из которого он черпал свое собрание, расходуя на это все свои деньги, — переплетчик дядюшка Фаж, большой мечтатель, как и все люди со страстями. Он не глуп, начитан, обладает редкой памятью. Про него говорят, что это сам себя образовавший деревенский парень.

Однажды он имел счастье познакомиться с Астье-Рею. С тех пор он зачастил к нему в гости. Приходил обычно не с пустыми руками. Каждый раз удовлетворял страсть академика-коллекционера — приносил редчайшие документы, получая за них немалые суммы. Так за два года в его карман перешло 160 тысяч франков наличными. Не ему одному, конечно. Он только посредник между покупателем и владелицей кладезя автографов Мениль-Каз, престарелой девицей, вынужденной для поддержания своей жизни по частям распродавать богатую коллекцию — достояние ее родственников еще со времен Людовика XIV.

Страстный собиратель Астье-Рею верил всему, что под строжайшим секретом рассказывал ему переплетчик. Верил в неисчерпаемый клад рукописных документов минувших веков, разнообразных и любопытных, являвших прошлое в новом свете, часто ниспровергавших сложившиеся представления об исторических фактах и деятелях. Верил в то, что все это валяется в пыли на чердаке старого особняка. Сколько непредвиденных сенсационных открытий сулило изучение этих бумаг! Поистине Астье-Рею мог бы стать знаменитым и прославиться на весь мир. И он достиг бы этой славы, не будь одного обстоятельства. Из-за него мечта академика рухнула, словно карточный домик.

Это случилось в тот день, когда специалисты установили, что все редчайшие и ценнейшие письменные документы, приобретенные им у прикидывавшегося простачком переплетчика, написаны на бумаге Ангулемской фабрики 1836 года. Явная подложность этих «реликвий» бросилась в глаза всем. Только теперь заметили грамматические несоответствия, ошибки, неправильные обороты. Подделка! Грубая подделка!

Академик Астье-Рею вынужден официально сообщить коллегам эту чрезвычайно неприятную новость. Экспертизой Национальной библиотеки установлено, что 15 тысяч автографов, составлявших коллекцию, все до одного оказались подложными. Он стал жертвой чудовищного обмана, был одурачен, в сущности, неучем. Но мало того, что он сам проявил непростительную для историка наивность, попал в глупейшее положение — он поставил в него и Академию.

История эта, рассказанная Альфонсом Доде в романе «Бессмертный», кончается трагически...

Образ маститого ученого, а, по существу, дутой фигуры, труды которого жена в момент ссоры называет благоглупостями, не выдуман писателем. В романе Доде рассказал о событии, имевшем место в действительности.

Это было так называемое «дело Врэн-Люка». Ныне имя его украшает списки фальсификаторов всех времен, прославленных обманщиков и непревзойденных мастеров фальшивок, чье «почетное жульничество», как писал Анатоль Франс, обогатило литературу столькими увлекательными книгами. Поистине надо было обладать талантом фальсификатора, чтобы в течение нескольких лет водить за нос целую Академию, не говоря уже об одном из ее членов — самом «императоре геометрии» Мишеле Шале. Ему-то и сбывал свою продукцию в 60-х годах прошлого столетия сын поденщика Врэн-Люка, «сам себя образовавший» (слова эти, фигурировавшие в деле, А. Доде доподлинно ввел в свой роман).

Окончательно все разъяснилось лишь после того, как ловкий пройдоха оказался за решеткой. Но он успел сфабриковать и всучить доверчивому Шалю 27 тысяч поддельных автографов, за что тот уплатил ему 150 тысяч франков.

Ситуация сложилась поистине трагикомическая. Как выяснилось на суде, подробности дела были таковы.

Коллеги академика Шаля с некоторых пор узнали, что он готовит важное исследование, которым опровергнет всем известную истину. Оказывается, честь и слава открытия закона всемирного тяготения принадлежит не англичанину Ньютону, а французу Паскалю. Не раз Шаль зачитывал на заседаниях академии неизвестные письма Паскаля и Ньютона.

По мере того как становилось известно о сокровищах, собранных Шалем, росло удивление и возмущение этим неутомимым коллекционером. Шутка сказать — собрать 27 тысяч автографов! Одних только писем Рабле — до 2 тысяч. А неизвестные сонеты и письма Шекспира! И это в то время, когда известен всего-навсего один-единственный документ, написанный рукой великого драматурга, — расписка, хранящаяся в Британском музее. Да что там Рабле и Шекспир! В собрании Шаля имелись документы и подревнее. Подумать только — автографы Овидия и Апулея, Сафо и Данте, Ариосто и Петрарки. Щедро были представлены записки, письма, научные трактаты великих ученых, философов и художников: Платона, Сократа, Пифагора, Спинозы, Коперника, Декарта, Леонардо да Винчи, Рафаэля, Микеланджело, Рубенса.

Огромное число писем императоров всех эпох, в том числе Александра Македонского, Нерона, Юлия Цезаря, Августа, Клеопатры, нескольких Карлов и Людовиков, Петра Великого и Екатерины II. Можно представить себе волнение доверчивого Шаля, когда его пальцы касались листков посланий Аттилы к военачальнику галлов, Магомета — к французскому королю, Жанны д'Арк и Ричарда Львиное Сердце, Лютера и Лайолы, Колумба и Эразма Роттердамского. И совсем уж не правдоподобными, а скорее забавными, выглядели письма проповедников к Иисусу Христу, царя Ирода к Лазарю, воскресшему из мертвых, Иуды Искариота к Марии Магдалине.

Словом, не было в истории сколько-нибудь известной фигуры, которую бы обошел своим вниманием Врэн-Люка. Поистине он в одном лице представлял целый комбинат по производству фальшивок. Все присутствовавшие на суде от души смеялись, когда зачитали этот нескончаемый список, поразились энергии и работоспособности, которыми обладал этот невзрачный 52-летиий человек. За день, по его собственному признанию, удавалось иногда сфабриковать до тридцати автографов. На это надо было не только время, упорство и напряжение физических сил, но и большие знания. Врэн-Люка немало часов проводил в библиотеках, изучая материалы, в которых черпал необходимые сведения для того, чтобы придавать своим творениям видимость подлинных.

При аресте у него были найдены факсимиле старинных документов и подписей, он пользовался ими как образцами, обнаружили чистую бумагу, на которой без труда можно было разглядеть водяные знаки Ангулемской фабрики, и особые, изобретенные им чернила, с помощью которых Врэн-Люка придавал подделкам вид старинных манускриптов.

Но хотя Врэн-Люка пользовался особыми чернилами, а бумагу держал над огнем, чтобы она потрескалась и приобрела вид старинной, Мишель Шаль не мог не знать, что древние документы писались на пергаменте. Академик-коллекционер не обращал внимания и на другое, казалось, более существенное несоответствие.

Как объяснить, что все автографы, приобретенные им через Врэн-Люка, были написаны на старофранцузском языке, в то время как многие из них должны были звучать по-латыни. Видимо, и автор подделок, не знавший латыни, сознавал возможность такого вопроса. На этот случай им был пущен в ход рассказ о весьма романтической истории. Некий граф Буажурдэн, владелец богатой коллекции рукописей, спасаясь от французской революции, бежал в 1791 году в Америку. Корабль, на котором он плыл, затонул. Граф погиб. Коллекцию удалось чудом спасти. По словам Врэн-Люка, она попала в руки одного из потомков графа, который по частям и сбывал ее с помощью переплетчика. К тому же коллекция графа Буажурдэна состояла не из подлинников. Это были копии с античных документов и более поздних эпох. Подлинники же, хранившиеся в IX веке в Турском аббатстве, погибли.

Только тем, что Шаль был ослеплен страстью собирательства, можно объяснить его невнимание и доверчивость.

Суд по делу Врэн-Люка вынес ему сравнительно легкое наказание: два года тюрьмы. Считают, что на решение суда повлияло страстное выступление адвоката. В своей речи он старался доказать, что его подопечный действовал из патриотических побуждений, ведь в большинстве сфабрикованных автографов превозносились древние галлы, восхвалялись их деяния, говорилось о приоритете французов. Подсудимым, по словам адвоката, руководила благородная идея — вернуть Франции ее былую славу. В те годы шовинистического угара этот довод мог оказаться полезным.

Среди присутствовавших в зале суда было немало журналистов и писателей. О сенсационном разбирательстве писали все газеты, называя процесс делом о великом подлоге. Не прошло это событие и мимо внимания Альфонса Доде. В интервью, данном им по поводу выхода в свет в 1888 году его романа «Бессмертный», он говорил: «История с автографами восходит к нашумевшему делу, происшедшему с Мишелем Шалем в 1868 году, и воспроизводит его до такой степени точно, что даже упомянутое в «Бессмертном» подложное письмо Ротру — это то самое письмо, которое Мишель Шаль пожертвовал академии и оригинал которого до сих пор хранится в ее архивах».

Бальзак и Стендаль, Коллинз и Стивенсон, Дюма и Гюго, Толстой и Драйзер — все они нередко обращались к уголовной хронике, черпая здесь сюжеты. Конечно, они не ограничивались пересказом перипетий уголовного дела, ибо, как говорил Толстой, он стыдился бы печататься, ежели бы весь его труд состоял в том, чтобы списать портрет, разузнать, запомнить. Из-под пера писателей выходили романы, где преступление служило лишь пружиной сюжета и давало возможность глубже вскрыть социальную подоплеку событий. Таким был и роман Альфонса Доде «Бессмертный».