Geum.ru

Историческое значение и уроки Февральской революции 1917 г в России

Вид материалаУрок
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14
Участники и очевидцы революции
о причинах поражения демократической альтернативы в 1917 г.

Возвращаясь к событиям революции, ее свидетели и непосредственные участники пытались не только понять их значение для судьбы страны, но и ответить на вопрос: был ли тот исторический путь, по которому пошла страна после февраля, единственно возможным? В исторических трудах, отдельных публикациях, а также в воспоминаниях, написанных представителями различных политических сил, анализ стоявших в 1917 г. путей развития страны занимал важное место.

Интересные сведения о борьбе за реализацию демократической (либеральной) альтернативы и причинах ее поражения содержатся в исторических трудах и воспоминаниях известных деятелей кадетской партии1. Главная задача, к достижению которой стремились либералы в начале революции, была наиболее точно сформулирована впоследствии П. Н. Милюковым: «Революцию нельзя было предотвратить, но взять революцию в руки было возможно в течение первого времени»2. Эту точку зрения, которую разделяли и другие члены партии, он неоднократно доказывал в своих исторических трудах. Как в «Истории второй русской революции», так и в «России на переломе» всю ответственность за большевистский переворот лидер кадетской партии возлагал на революционную демократию. Довольно часто в своих работах он писал о преступном бездействии лидеров умеренных социалистов, отсутствии у них политической ответственности, реализма и твердого курса на осуществление четко определенной цели. Резко негативная оценка деятельности возглавляемого А. Ф. Керенским правительства содержалась в «Истории второй русской революции». Нерешительность и пассивность, которая была проявлена А. Ф. Керенским, П. Н. Милюков рассматривал как одну из главных причин трагического исхода событий3. Описывая политические процессы, происходившие в стране летом 1917 г., он упрекал лидера умеренных социалистов в полной потере контроля за развитием событий, в затягивании с решением самых важных вопросов и принятием неотложных мер4.

Особый интерес представляет тот факт, что в этой работе впервые были описаны события, связанные с попыткой сохранения монархии в самом начале революции. Лидер кадетов подробно вспоминал о своей надежде убедить великого князя Михаила Александровича принять переданную ему верховную власть. Однако страх Михаила Александровича за свою судьбу и отсутствие единого мнения по этому вопросу среди членов нового правительства не позволили, как полагал П. Н. Милюков, направить дальнейшее развитие событий в рамки конституционной монархии5. Свою неудачу П. Н. Милюков называл первой капитуляцией революции, создавшую дефектное в своем источнике положение, из которого непременно вытекали все последующие ошибки.

О больших надеждах на спасение страны, которые возлагали либералы на нового монарха, свидетельствуют и мемуары одного из активных деятелей кадетской партии П. Д. Долгорукова6. Вспоминая о первых днях революции, он не исключал возможность того, что и при Михаиле Александровиче накатившую на Россию революционную волну нельзя было бы уже удержать. Тем не менее, как писал П. Д. Долгоруков, положительное решение вопроса о престолонаследии давало больше шансов сохранить государственность до Учредительного собрания, казавшегося тогда еще спасительным7.

Важные свидетельства на этот счет мы находим у В. Д. Набокова. Размышляя о событиях, связанных с попыткой передачи престола Михаилу Романову, он признает, что ее успешное осуществление оказалось бы благодетельным или, по крайней мере, дающим надежду на благополучный исход для страны. Соглашался В. Д. Набоков и с тем, что в случае принятия престола Михаилом была бы сохранена, прежде всего, преемственность аппарата власти и его механизмы. «Сохранена была бы основа государственного устройства России, и имелось бы все для того, чтобы обеспечить монархии конституционный характер»1. Однако при этом он менее оптимистично, чем его коллеги по партии, оценивал шансы на успех такого варианта. Вся совокупность условий, как следует из рассуждений автора, указывала на невозможность дальнейшей передачи престола и сохранения монархии. Для укрепления позиции нового царя, как писал В. Д. Набоков, необходимо было располагать реальными силами, на которые можно бы было опереться в случае неизбежно последовавших бы антимонархических выступлений2. А таких сил у правительства не было.

Среди различных точек зрения, которые высказывались в эмигрантской литературе о причинах поражения мирной демократической альтернативы в 1917 г., стоит особенно выделить мнение эсеровских авторов, сочинения которых отличала острая полемичность в анализе событий3. В 1917 г. эсеры представляли наиболее многочисленную и влиятельную политическую организацию в стране. Несмотря на идейное размежевание в партии, эсеры являлись той силой, которая могла бы оказать огромное влияние на выбор дальнейшего пути России в тот период. Проблема причин поражения эсеров в 1917 г. красной нитью проходит через все статьи и сочинения основателя, лидера, главного теоретика партии В. М. Чернова. В своих выступлениях и работах он критиковал политику собственной партии за то, что она не всегда отвечала партийным интересам. Создание коалиционного правительства, как доказывал В. М. Чернов, имело смысл лишь в самом начале революции, как временный тактический ход. Лидер эсеров считал необходимым своевременно признать коалиционную власть пережитым этапом революции и сформировать однородное правительство трудовой демократии, которое своей решительной политикой могло бы предупредить нарастание «левомаксималистской опасности». В отличие от своих партийных соратников и политических оппонентов, В. М. Чернов первым сумел признать ошибки собственной партии и отдать должное своим противникам. С одной стороны, В. М. Чернов упрекал социалистов за их нерешительность, паническую боязнь ответственности за судьбу страны, с другой — критически оценивал и буржуазный лагерь за недооценку всей трагичности положения, его неготовность возвыситься «и над партийными сомнениями и над обычным уровнем буржуазных предрассудков»4.

С критикой политики эсеров в 1917 г. выступал в эмиграции один из видных теоретиков левого крыла партии И. З. Штейнберг. Так же, как и В. М. Чернов, он писал, что правительственная коалиция, на которую пошли меньшевики и социалисты-­революционеры правого крыла, была бессильна осуществить радикальные социально-экономические преобразования в стране и вести активную внешнюю политику. Октябрь, приходил к заключению И. З. Штейнберг, был вызван ошибками марта и свершил то, чего не сумел свершить март5.

С этим мнением соглашался и известный правоэсеровский публицист В. М. Вишняк, который называл Октябрь результатом все тех же экономических и социальных противоречий, которые в феврале привели к гибели русскую монархию6. Практически все эсеровские авторы отмечали, что только своевременное окончание войны, решение аграрного вопроса и активная политика в сторону мира могли предотвратить полный развал России.

Тем не менее в эсеровской литературе высказывалась и другая точка зрения, согласно которой причины гибели демократической альтернативы лежали не в ошибках, допущенных Временным правительством, а в безответственных действиях его политических противников. На этом, в частности, настаивал в эмиграции А. Ф. Керенский. Бывший глава Временного правительства, министр юстиции, верховный главнокомандующий, а впоследствии один из наиболее активных политических деятелей русского зарубежья, оказал заметное влияние на ход событий в революции 1917 г. Его политическая и государственная деятельность всегда привлекала к себе пристальное внимание историков и публицистов. Чаще всего она получала крайне негативную оценку, и не только в советской России, но и в среде самой эмиграции.

Основное место в своих работах А. Ф. Керенский уделил освещению корниловского мятежа и деятельности большевиков7. Именно Корнилова и большевиков он всегда считал главными виновниками поражения демократической альтернативы в ходе революции. Вспоминая о деятельности заговорщиков, А. Ф. Керенский приходил к выводу, что истоки ее лежали в военных неудачах русской армии и июльском выступлении большевиков. Практически в каждой своей работе А. Ф. Керенский не упускал возможности обвинить Корнилова в срыве демократической альтернативы и доказать, что безответственные действия мятежного генерала открыли большевикам путь к власти. В отличие от В. М. Чернова и его сторонников, А. Ф. Керенский стремился всячески доказать позитивную роль коалиции в решении экономических и социальных проблем. Своим критикам он часто доказывал, что Временное правительство сделало все возможное для того, чтобы вывести страну из войны, провести обширную законодательную программу, заложив основы для превращения России в развитое демократическое государство, решить социально-экономические вопросы.

Далеко не все эмигранты соглашались признать Корнилова главным виновником поражения февральской революции. Более того, нередко в противоположность эсерам поражение генерала рассматривали как гибель последней надежды на спасение России в 1917 г. Подтверждают это воспоминания известных представителей русского генералитета — А. И. Деникина, П. Авилова, А. И. Верховского, П. Н. Краснова1. В основе их идейных и политических убеждений лежала приверженность традициям и политическим устоям старого строя. Вместе с тем было бы ошибочным причислять их к числу непримиримых противников всяких социальных преобразований. Еще до революции многие из них выступали за последовательное реформирование общества, с которым так же, как и либералы, связывали единственный шанс на спасение самодержавия2.

Наиболее ярким представителем консервативных взглядов в эмиграции являлся бывший генерал русской армии, один из главных руководителей антибольшевистского движения в стране во время Гражданской войны А. И. Деникин. Как человек военный, большую часть своих воспоминаний он посвятил теме войны и состоянию русской армии в 1917 г. В этих воспоминаниях остро ощущается боль и обида глубоко преданного своим убеждениям человека за все военные поражения России, развал армии, с которой А. И. Деникин связывал последнюю надежду на спасение страны. И все же бывший генерал был уверен, что армия имела достаточно сил, чтобы продолжить войну и одержать победу. Если бы не действия социалистов, и в первую очередь большевиков, умело игравших своей разрушительной пропагандой на растущем недовольстве правительством масс, не останавливавшихся перед угрозой военного разгрома и разорения страны, как следует из рассуждения А. И. Деникина, то развал армии и страны можно было избежать. Огромная усталость от войны и смуты; всеобщая неудовлетворенность существующим положением; инертность большинства и полная безграничного дерзания деятельность организованного, сильного волей и беспринципного меньшинства стали, по мнению автора, основными причинами непротивления воцарению большевизма3.

Та же мысль звучит в мемуарах одного из непосредственных участников корниловского выступления П. Н. Краснова. Автор подробно передает те настроения, которые царили в высших военных кругах. П. Н. Краснов особенно акцентировал внимание на недовольстве внутренней политикой правительства, моральном разложении армии, крайне негативном отношении в армейских кругах к А. Ф. Керенскому4. Оправдывая действия мятежного генерала, П. Н. Краснов соглашался, что спасти страну от полного развала в тот период могла только диктатура5. Для автора воспоминаний, как и для большинства представителей русского генералитета, не было никаких сомнений в патриотических устремлениях Корнилова. И что только успех Корнилова мог в конечном итоге предотвратить приход большевиков к власти. Тем не менее взгляд на корниловский мятеж как на реально существовавшую альтернативу большевикам не нашел широкой поддержки в трудах русской эмиграции.

Анализ взглядов представителей различных политических течений показывает, что если вывод о неизбежности падения царского режима и целесообразности установления демократической республики в 1917 г. признавался практически всеми, то в вопросе о причинах и виновниках поражения демократической альтернативы непосредственно в ходе самой революции их мнения заметно расходились. Все без исключения авторы соглашались с тем, что спасение страны заключалось в неотложном решении социальных, экономических и внешнеполитических задач. Однако возможности их решения непосредственно связывались с необходимостью создания сильной власти, пользующейся доверием в народе.


Р. А. Насибуллин

Февральская революция 1917 г. в России в исследовании Г. М. Каткова

В 2006 г. на русском языке было издано фундаментальное исследование русского историка, эмигранта, профессора Оксфордского университета Георгия Михайловича Каткова (1903 — 1985) «Февральская революция», которое было опубликовано в конце 1960 х годов1. Спустя почти 40 лет после выхода книги она остается непревзойденной по глубине исследования узловых проблем и актуальности научных результатов.

Г. М. Катков признавал, что нередко следовал концепции известного историка русской революции С. П. Мельгунова (1879 — 1956). По его оценке, «труды С. П. Мельгунова2, опубликованные на русском языке им самим или его вдовой, представляют собой первую попытку научного исследования периода, отображаемого в настоящей работе. Я нашел особенно полезной мельгуновскую оценку многотомных мемуаров, с которыми он познакомился. Атмосфера гетевского «Вымысла и Правды», превалирующая в большинстве мемуаров, редко способна выдержать серьезное испытание аналитическим умом Мельгунова»3. Будущие исследователи Февральской революции не могут не отталкиваться от работ С. П. Мельгунова, Г. М. Каткова.

Февральская революция 1917 г. в России «подвергалась неосознанному искажению и преднамеренной фальсификации больше, чем какое­либо другое событие новейшей истории», — справедливо отмечал Г. М. Катков4. Поэтому автор поставил своей задачей «предпринять тщательное изучение не исследованных до сих пор аспектов русской революции. Он надеется пролить немного света на ряд запутанных вопросов и показать, как осторожно следует относиться ко многим устоявшимся и документированным для правдоподобия мифам, которые, к сожалению, сопровождают «объективное» написание истории»5.

Работа делится на три части. В первой части рассматриваются некоторые особенности политической обстановки в годы Первой мировой войны накануне Февральской революции, как-то: деятельность либеральных партий и организаций, революционных и социалистических партий, состояние армии, еврейский вопрос, вмешательство Германии. Вторая часть посвящена определенным событиям из истории России в период Первой мировой войны, которые, по мнению автора, исключительно важны для понимания Февральской революции и отражают кризис российского образованного общества накануне революции, как-то: дело полковника Мясоедова, казненного якобы за измену, раскол в правительстве, клеветническая и заговорщическая деятельность либерально-­масонской интеллигенции. В третьей части излагаются события Февральской революции с 23 февраля до 3 марта 1917 г.

По оценке Г. М. Каткова, Февральская революция не была стихийным выступлением большинства населения, озлобленного тяготами войны. Она произошла в Петрограде (причем мятеж поднялся среди не более 7% населения Петрограда из 2,5 млн. чел. и 5% войск — 10 тыс. из 200 тыс. гарнизона), армия, провинция, крестьянство остались спокойны. Падение монархии было полной неожиданностью для всей России, крестьянское большинство которой (80%) не утратило монархических представлений, не было подготовлено к утрате царского строя, а было поставлено перед свершившимся необратимым фактом двойного отречения, но в то же время и защищать монархию не оказалось подготовленным. Политические партии — революционные — эсеры, меньшевики, большевики, а тем более либеральные не участвовали в непосредственной организации массовых беспорядков и мятежа части Петроградского гарнизона 23 — 27 февраля, в совершении революции ни одна из революционных партий не проявила себя.

В Петрограде не было не только голода, но и подлинного недостатка хлеба, были только очереди за хлебом, не было карточек, ограничений по количеству приобретаемого хлеба, был только слух, что хлеб скоро кончится, а решивший успех восстания гарнизон и вовсе не испытывал недостатка в хлебе. А. И. Солженицын писал, что «никакой голод не вызывает революции, если поддерживается национальный подъем или чекистский террор, или то и другое вместе. Но в феврале 1917 не было ни того, ни другого — и хлеб подай!»6. Голодные люди борются за выживание, а не за смену власти.

Г. М. Катков предполагал, что волнения в феврале 1917 г. в Петрограде подготовили немецкие агенты и немецкие деньги: «Возможно, мы еще не достигли уровня знаний, позволяющего дать правдивое объяснение событий. Но это вовсе не обязывает нас прикрывать свое незнание разговорами о «спонтанном стихийном движении» или рассуждениями о том, что «терпение рабочих достигло точки кипения…»… Массовое движение такого масштаба и такой силы не могло произойти без влияния какой­то руководящей силы»1. О лозунгах демонстрантов один из рабочих мрачно сказал: «То, чего они хотят, заключается в обеспечении хлеба, мира с немцами и равных прав для евреев». При этом он «не приписывал авторство этих лозунгов лично себе или ему подобным, но относил его к неким таинственным «они»2. 27 февраля произошел мятеж Петроградского гарнизона, большинство которого состояло из мобилизованных, необученных, недисциплинированных новобранцев, а 28 февраля произошло крушение царского правительства.

Народное восстание и мятеж Петроградского гарнизона привели к почти бескровному падению монархии лишь потому, что, как справедливо указывает вслед за Э. Карром Г. М. Катков, либеральные круги решили воспользоваться ими, чтобы достичь своей цели прихода к власти3. Не только слабость царской власти, но и нетерпение и безответственность образованного общества привели к конфликту власти, правительства с большинством интеллигенции. Большинство образованного общества утратило чувство национальной солидарности, руководствовалось в условиях мировой войны не национальными, а партийными интересами, ставя цель — отнять власть у императора.

Основной причиной изменения самодержавно-­бюрократического строя России в 1905 — 1907 гг. и падения самодержавно-­представительной монархии в 1917 г. явилось то, что монархия утратила легитимность, перестала соответствовать настроениям большинства русской интеллигенции, исповедовавшей либеральные или социалистические взгляды, а консервативно­национальная интеллигенция, которая выступала за самодержавие с законосовещательным народным представительством, была явно в меньшинстве. Эти слои перестали поддерживать монархию, ряды ее убежденных сторонников таяли, в конце концов даже командующие фронтами перестали выполнять ее приказы, хотя они и считали, что участвуют в спасении династии и монархии. Борьбу за власть ведет имущее и образованное меньшинство, а народные массы, занятые физическим трудом, не стремящиеся к власти и политической свободе, могут служить лишь орудием для этой борьбы.

Революции 1905 и 1917 гг., как справедливо отмечал консервативный мыслитель И. Л. Солоневич, сделала главным образом «второсортная русская интеллигенция». «Именно второсортная, — подчеркивал он. — Ни Ф. Достоевский, ни Д. Менделеев, ни И. Павлов, никто из русских первого сорта при всем их критическом отношении к отдельным частям русской жизни — революции не хотел и революции не делал. Революцию делали писатели второго сорта — вроде Горького, историки третьего сорта — вроде Милюкова, адвокаты четвертого сорта — вроде А. Керенского. Делала революцию почти безымянная масса русской гуманитарной профессуры, которая с университетских кафедр вдалбливала русскому сознанию мысль о том, что с научной точки зрения революция спасительна. Подпольная деятельность революционных партий опиралась на этот массив почти что безымянных профессоров. Жаль, что на Красной площади рядом с Мавзолеем Ильича не стоит памятник неизвестному профессору!»4.

Либеральная интеллигенция проповедовала, что самодержавие как форма правления исторически себя изжило и обречено в России на исчезновение (как это было в странах Запада). Либералы полагали, что по какому­то неумолимому закону истории российское общество после 1905 г. перейдет от самодержавия к конституционной монархии, где власть получат образованные представители имущих классов, а затем, в процессе постепенной демократизации, власть станет властью всего народа.

«Опыт советского режима за последние пятьдесят лет (1917 — 1967) показал, что нет никаких оснований ни для аналогий с западными монархиями, ни для веры в то, что самодержавие в России устарело, поскольку самодержавие сохранилось вопреки революции. Сам факт, что после 1917 года страной многие годы почти самовластно правили три человека, совершенно разные по характерам и биографиям (Ленин, Сталин, Хрущев. — Р. Н.), просто подтверждает мнение, что есть глубокие причины того, почему политический контроль одного человека легко устанавливается и сохраняется в России»5. Геополитические, природно­-климатические, этнические, психологические предпосылки предопределяют существование в России сильной авторитарной власти. Очевидно, что и современная Россия по объективным причинам фактически является самодержавным, авторитарным государством с сильной властью президента «всея Руси».

Российская интеллигенция не имела достаточного опыта социального зла. «Утопия гражданских и политических прав, будто бы возможных только без самодержавия, захватила умы, не имевшие достаточного опыта социального зла»6. Этот опыт она приобрела дорогой ценой в период революции, гражданской войны, большевистского тоталитаризма, эмиграции. В результате некоторые представители интеллигенции перешли на национально­консервативные позиции.

Свою борьбу за власть во время войны с монархией либералы прикрывали патриотическими утверждениями о том, что монархия ведет страну к военной катастрофе не только из-за своей неспособности к эффективному управлению, но и порочного нежелания или нерешительности добиваться победы. Либералы распространяли клевету о всесилии Распутина, об измене в высших сферах, о подготовке позорного сепаратного мира могущественной кликой прогерманских «темных сил» в окружении царя и царицы, об участии царицы — немки в предательских происках прогерманских сил1. Отсюда следовал патриотический вывод о необходимости смены царя для победы в войне. Дискредитация монархии либералами прокладывала путь успеху восстания и принятия страной падения монархии. Военный мятеж в Петрограде был в значительной степени обязан своим успехом колебаниям находившихся под влиянием антиправительственной агитации офицеров и их отсутствию в казармах в ответственный момент2.

Либералы, чьим политическим чаяниям способствовали одно время временные неудачи русской армии в войне, начали терять почву под ногами. Если бы победа в войне, с помощью союзников, была достигнута в 1917 г., все надежды либералов на приход к власти потерпели бы поражение3. Стратегическая победа над Германией к февралю 1917 г. была уже обеспечена, ибо Германия была истощена войной на два фронта и союзники без участия России добились победы над Германией в ноябре 1918 г., а с участием семимиллионной русской армии эта победа была бы достигнута ранее.

С. П. Мельгунов правильно пишет: «Успех революции, как показал весь исторический опыт, всегда зависит не столько от силы взрыва, сколько от слабости сопротивления»4. А. И. Солженицын, сравнив поражения 1914 — 1915 и 1941 — 1942 гг., отмечает: «Советское отступление 1941 — 42 года было тридцатикратным, утеряна была не Польша, но вся Белоруссия, Украина и Россия до Москвы и Волги, и потери убитыми и пленными — двадцатикратны, и несравненен голод повсюду и вместе с тем заводское и сельское напряжение, народная усталость, и еще более ничтожны министры, и уж конечно несравненно подавление свобод, — но именно потому, что власть не продрогла в безжалостности, что и в голову никому бы ни пришло заикнуться о недоверии правительству, — это катастрофическое отступление и вымирание не привело ни к какой революции»5. Он отмечает, что у Царя и царского правительства было два пути, совершенно исключавших революцию: сопротивляться или уступать: «Очевидно, у власти было два пути, совершенно исключавших революцию. Или — подавление, сколько-нибудь последовательное и жестокое (как мы его теперь узнали), — на это царская власть была не способна прежде всего морально, она не могла поставить себе такой задачи. Или — деятельное, неутомимое реформирование всего устаревшего и не соответственного. На это власть тоже была неспособна — по дремоте, по неосознанию, по боязни. И она потекла средним, самым губительным путем: при крайнем ненавистном ожесточении общества — и не давить, и не разрешать, но лежать поперек косным препятствием»6.

Более верным представляется мнение С. П. Мельгунова: «Ненормальные условия военного времени требовали «диктатуры», в форму которой выливалось управление в Западной Европе даже искони демократических стран. Но там диктатура появилась как бы с согласия общественности, в России таковая могла быть только диктатурой наперекор общественности. Так создался порядок, при котором условия военного времени, наперекор всем жизненным требованиям, создали «обстановку полного бессилия» власти. Это «бессилие власти» и было «причиной того, что умеренные элементы… пошли на революционный переворот», — признает историк (П. Н. Милюков. —