Вольфганг Акунов белые рыцари

Вид материала

Документы

Содержание Добровольцы лаутербахера Вождь добровольцев и его отряд

Подобный материал:

• Конкурс смешных стихотворений о школе Лукомская, 38.65kb.
• 3. посвящение в рыцари, 212.49kb.
• І варакин А. С. – Розенкрейцеры рыцари Розы и Креста, 6666.38kb.
• Теннесси Уильямс, 937.01kb.
• Вторая Гражданская война в России, 1498.54kb.
• Ленобласть санаторий «Белые Ночи», 61.04kb.
• Представленное артистической труппой психиатрическои лечебницы в шарантоне под руководством, 1091.31kb.
• Исторические истоки танцев славян, 139.4kb.
• Иоганн Вольфганг Гете, 3320.34kb.
• Дилтс Р. Д 46 Стратегии гениев. Т. Аристотель, Шерлок Холмс, Уолт Дисней, Вольфганг, 6391.49kb.

ПРИЛОЖЕНИЕ 4

^ ДОБРОВОЛЬЦЫ ЛАУТЕРБАХЕРА

Анализируя причины катастрофы, приведшей к крушению Российской Империи в 1917 году и к установлению большевицкой диктатуры над Россией, всякий вдумчивый исследователь не сможет не обратить внимания на тот столь же парадоксальный, сколь и очевидный факт, что, невзирая на провозглашенный еще в правление Императора Николая I и особенно активно проводившийся в жизнь при его внуке, Императоре Александре III лозунг «Самодержавие, Православие и Народность», носителем патриотической идеи во Всероссийской империи (как официально именовалась Императорская Россия до февраля 1917 года), оставались исключительно ее Императорские Армия и Флот, что находило свое самое краткое и в то же время емкое выражение в словах известной солдатской песни «Взвейтесь, соколы, орлами»:


Слава матушке-России, слава батюшке-Царю!

Слава Вере Православной и солдату-молодцу!


Пока авторитет русских Императорских армии и флота, овеянный громкими победами XVIII и первой половины XIX вв., в народе был высок, положение еще нельзя было считать особенно тревожным. Когда же, после несчастной Крымской войны, впервые вошло в моду открытое (и безнаказанное, в условиях наступившей эпохи либеральных реформ) третирование отечественных Вооруженных сил, ситуация стала резко меняться к худшему. Как подчеркивал командующий Гренадерским корпусом 4-й армии Западного фронта генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин в своем письме начальнику штаба Верховного Главнокомандования генералу М.В. Алексееву от 22 ноября (5 декабря) 1915 года:

«Мы в России долго преследовали военных (с 1856 года), считали их дармоедами, боялись милитаризации деревни, отдались в руки западников, убивших русский патриотизм (курсив здесь и далее наш – В.А.).

Даже вполне определенное Высочайшее повеление – дать детям начальных школ военную выправку назначением учителями гимнастики запасных унтер-офицеров – не было выполнено.

Народная масса земледельческого населения России…оставалась без должного руководства и попечения. Фабричное же и…городское население развращалось нравственно (пьянство, сифилис) и…растлевалось революционной пропагандой».

Одним словом, общегосударственный патриотизм во Всероссийской Империи, к сожалению, развит не был. После незаконного, с точки зрения законодательства о Престолонаследии Российской Империи, отречения Государя Императора Николая II, падения Временного Правительства (столь же незаконно объявившего Россию республикой, не дожидаясь решения на этот счет Учредительного собрания), захвата власти большевиками в союзе с левыми эсерами (опять-таки незаконного) и разгона ими Учредительного собрания, противникам большевиков из Белого стана не пришло на ум никакого другого лозунга, кроме борьбы за «Единую, Великую и Неделимую Россию» - лозунга, подозрительно напоминавшего лозунг французских якобинцев – «Республика Единая, Великая, Неделимая – или смерть» - и не говорившего народным массам ничего – именно в силу неразвитости в населении России общегосударственного патриотизма. Естественно, русские люди сопротивлялись, в том числе и силой оружия (а как иначе?) большевицким грабежам и разбою, но только в местах своего проживания – в своем уезде, в своей волости, в своей губернии, в своем крае, но дальше этого не шли («не наше дело», «мы – скопские, калуцкие, тверские» и т.д.). Так говорили представители «необразованных классов общества». Но и с образованными дело, при ближайшем рассмотрении, обстояло не лучше. Русское студенчество на протяжении нескольких поколений поставляло едва ли не основные кадры для подрывной, антигосударственной и, по сути дела, антинациональной деятельности так называемых «революционеров». Одиозная фигура «скубента-бонбиста» стала в России притчей во языцех. Мало того! «Прогрессивная демократическая» российская общественность буквально «на руках носила», как «героя», студента Карповича, застрелившего министра народного просвещения Боголепова (прозванного левыми «Чертонелеповым»!) за то, что тот велел «сдать в солдаты» студентов-бездельников, проводивших время, вместо учебы, на политических митингах и сходках под лозунгом «Долой самодержавие»! И суд присяжных оправдал убийцу, как в свое время – Веру Засулич!

Как же обстояло дело с патриотизмом вообще и среди студентов, в частности, в другой великой Империи - недавней противнице России в войне - Германии, оказавшейся поздней осенью 1918 года, после падения монархии и отречения Императора Вильгельма II, в сходной ситуации?

Процитируем еще раз упомянутое выше письмо А.Н. Куропаткина М.В. Алексееву:

«Главное преимущество немцев в борьбе с нами было…до последнего времени в следующем: немцы воевали против нас, мобилизовав не только армию, но и весь народ, воевали «вооруженным народом», мы же мобилизовали лишь армию и ею только и воевали.

Перевес не только материальных, но и духовных сил оказался на стороне наших противников…

Немцы начали мобилизацию духовных сил с сороковых годов прошлого (XIX – В.А.) столетия. Школа и жизнь учили немца стать горячим патриотом, верить в великое будущее своей родины, учили упорному, точному труду, приучали к дисциплине, сообщали ему воинственность, развивали со школьной скамьи его физические силы, давали ему военные навыки».

Будущий главный военный священник белых Вооруженных Сил Юга России, а затем – Русской армии генерала барона П.Н. Врангеля, протопресвитер о. Г. Шавельский, вспоминал о своем участии в 1913 году, по повелению Государя Императора Николая Александровича, в юбилейных торжествах по поводу столетия Битвы народов под Лейпцигом, вместе с Синодальным хором в освящении русского православного храма-памятника в следующих выражениях:

«Рано утром 5/18 октября началось Лейпцигское торжество… Приехав в церковь незадолго до начала служб, я с высокой паперти… наблюдал бесконечно тянувшуюся мимо церкви к немецкому памятнику, пеструю, как разноцветный ковер, менявшуюся, как в кинематографе, ленту войск, процессий и разных организаций. Прошли войска: пехота, кавалерия, артиллерия. Пошли студенты. Они шли по корпорациям, со знаменами и значками, каждая корпорация – в своих костюмах, красивых, иногда вычурных. Студенты шли стройными рядами, как хорошо выученные полки. Порядок не нарушался нигде и ни в чем. Народ чинно следовал по бокам дороги, как бы окаймляя красивую, пышную ленту войск и студенческих корпораций.

У меня замерло сердце: вот она, Германия! Стройная, сплоченная, дисциплинированная, патриотическая! Когда национальный праздник, тут все – как солдаты; у всех одна идея, одна мысль, одна цель и всюду стройность и порядок. А у нас все говорят о борьбе с нею…Трудно нам, разрозненным, распропагандированным, тягаться с нею…Эта мысль все росла у меня по мере того, как я вглядывался в дальнейший ход торжества…(о. Г. Шавельский, Воспоминания, т. I, с. 111, Нью-Йорк, 1954).

В гогенцоллерновской Германии (как, впрочем, и в габсбургской Австрии), пользовавшейся в довоенном мире репутацией «главного оплота милитаризма» (репутацией, усиленно раздувавшейся ее недругами и не преодоленной в сознании многих людей и по сей день), в отличие от Всероссийской империи, не существовало обязательной к ношению школьной, студенческой и гимназической формы. Единственным отличительным знаком гимназистов и студентов (и предметом их гордости) являлись разноцветные форменные фуражки. Но по торжественным дням немецкие студенты - члены университетских корпораций – надевали свое праздничное облачение – расшитые по-гусарски шнурами венгерки, лосины, сапоги-ботфорты, белые перчатки с раструбами, шапочки и шарфы цветов своих корпораций, опоясывались шпагами, поднимали корпорантские знамена – и чувствовали себя сродни офицерам (а не бандитам с большой дороги, сиречь «борцам за народное счастье» - в отличие от – увы! – столь многих своих сверстников, обучавшихся в высших учебных заведений Всероссийской империи – или, вернее, числившихся студентами таковых!). Они никогда не забывали о своих предшественниках-патриотах – ведь именно немецкие студенты первыми записывались в добровольческие корпуса, поднявшиеся в 1813 году на борьбу с наполеоновской тиранией. От цветов униформы первого из них – добровольческого корпуса «черных егерей» барона фон Лютцова (перекрашенных в черный цвет студенческих сюртуков с красными воротниками и золотистыми латунными пуговицами) – пошел черно-красно-золотой флаг единой Германии. Именно в рядах «черных егерей» фон Лютцова погиб в бою с французскими захватчиками поэт-партизан Теодор Кернер, прозванный «немецким Денисом Давыдовым». А в 1817 году тысячи студентов собрались на грандиозный праздник, посвященный четырехлетию со дня «битвы народов» под Лейпцигом, в тюрингском замке Вартбург, открыто призвав к объединению Германии. На этой встрече студенты впервые публично сожгли сваленные в кучу книги авторов, чуждых немецкому народному духу, и впервые подняли черно-красно-золотой общегерманский флаг. Правда, флаг, поднятый студентами на той встрече, отличался от современного флага единой Германии. Он был сшит из трех горизонтальных полос (красной, черной и красной), с золотой дубовой ветвью на центральной, черной полосе. Тем не менее, именно благодаря энтузиазму студентов черно-красно-золотой флаг стал зримым символом стремления молодых немцев к свободе, единству и национальной независимости. И потому среди немецких корпорантов чувство чести было развито нее меньше, чем в германском офицерском корпусе. Закон давал им право и даже требовал восстанавливать свою честь в сабельном единоборстве. Не случайно лица столь многих бывших студентов-корпорантов украшали так называемые «шмиссы»⁴⁰⁰ или «мензурнарбен»⁴⁰¹ - шрамы от сабельных ударов. Левые интеллектуалы, вроде Максимилиана Гардена и Генриха Манна, издевались над всем этим (последний нарисовал наиболее одиозную карикатуру на немецкого патриота-националиста в своем романе-пасквиле «Верноподданный»⁴⁰², излив на него особенно много яда в главах, посвященных жизни студентов-корпорантов). Однако подавляющее большинство немцев – и в тылу, и на фронте мировой войны – действительно оказались верноподданными своего монарха, несмотря на злостную клевету, на целые ушаты грязи, выливаемые на кайзера Вильгельма II его явными и тайными врагами – как внешними, так и внутренними! А надо сказать, что этот монарх был глубоко верующим христианином. Вильгельм II даже распорядился изготовить в 2-х экземплярах копию «лабарума» (украшенного монограммой Христа знамени Императора Константина Великого); один экземпляр лабарума был им подарен папе римскому, а второй хранился в церкви прусского Королевского дворца в Берлине, откуда был похищен в первые дни революции, разразившейся в Германии 9 ноября 1918 года… Словом, когда разразилась мировая война, германское студенчество было в первых рядах защитников Отечества.. Особенно много бывших студентов сражалось на самых опасных участках фронта, в составе штурмовых и ударных батальонов. Как писал Эрнст Юнгер в своем военном дневнике «В стальных грозах»: «Наши чувства диктовались яростью, опьянением и жаждой крови. По мере нашего упорного, неуклонного продвижения к вражеским линиям, я весь кипел от ярости, непостижимым образом охватывавшей меня и всех нас. Непреодолимое желание убивать придавало мне силы. Ярость выжимала слезы из моих глаз. Оставался лишь первобытный инстинкт».

Но и после проигрыша Германией и Австрией войны едва ли не главную ударную силу белых немецких «добровольческих корпусов», в жестоких боях пресекших все попытки установления большевицкой диктатуры над опутанной цепями Версаля Германией, составляло как раз германское студенчество, прошедшее сперва школу корпораций и «буршеншафтов», а затем и горнило Великой войны. Одним из наиболее известных «академических» (студенческих) добровольческих корпусов была «Добровольческая ватага (Фрайшар) Лаутербахера», сформированная в апреле 1919 года в охваченной большевицкой революцией Баварии из студентов под командованием бывшего студента-правоведа, награжденного за выдающуюся храбрость Железными крестами II и I степени и дослужившегося до обер-лейтенанта пехоты Людвига Лаутербахера и в середине мая того же 1919 года включенная в состав 21-й Баварской стрелковой бригады в качестве 20-й маршевой роты. Столица Баварии Мюнхен была во власти революционного диктатора Курта Эйснера-Космановского, кумира левой мюнхенской богемы (без ложной скромности именовавшего себя «Куртом I»), правившего с помощью засланных из красной Москвы агентов мировой революции Левина, Левине и Аксельрода, а также писателя-анархиста Эриха Мюзама – издателя журнала с характерным названием «Каин» (видно, ему не давали покоя «лавры» российских большевиков, вознамерившихся летом 1918 года поставить в городе Свияжске на Волге памятник…Люциферу, затем – Каину, но, в коне концов, передумавших и «ограничившихся» установкой памятника «всего лишь» Иуде Искариоту; другой памятник Иуде был поставлен большевиками в городе Козлове в присутствии наркомвоенмора товарища Троцкого лично!)⁴⁰³. 21 февраля 1919 года Курт Эйснер был застрелен офицером-фронтовиком графом Антоном фон Арко цу Валей, в свою очередь, раненым на месте покушения охраной Эйснера и брошенным в тюрьму. В ответ на убийство Эйснера в баварский парламент-ландтаг ворвались мясники и кельнеры из мюнхенских пивных во главе с леваком Алоизом Линднером, и открыли дикую пальбу, тяжело ранив министра Ауэра и двух депутатов ландтага. В Баварии были объявлено чрезвычайное положение и распространен призыв к всеобщей забастовке. Когда мюнхенское студенчество выступило в поддержку графа фрн Арко цу Валлей, сочтя его поступок в высшей степени патриотичным, Мюнхенский университет был, по распоряжению красных властей закрыт, и начались многочисленные аресты. Баварские большевики брали заложников, в том числе из числа непокорных студентов. Была введена беспощадная цензура, начались конфискации, «буржуазия» была объявлена «пораженной в правах», банки и общественные здания были захвачены отрядами спешно сформированной баварской Красной армии, на улицах появились бронеавтомобили и грузовики с красными солдатами, грозившими через громкоговорители «отомстить буржуазии и ее наемникам за товарища Эйснера!». В течение месяца вся исполнительная власть оказалась сосредоточенной в руках самопровозглашенного революционного Центрального совета во главе с «национал-большевиком» Эрнстом Никишем, и лишь затем был сформирован кабинет министров, состоявший из представителей левых партий. Когда же в начале апреля из Венгрии пришло известие о захвате там власти большевиком Белой Куном и провозглашении «диктатуры пролетариата», что свидетельствовало о распространении советской системы уже и за пределы захваченной большевиками России, только что несколько стабилизировавшаяся ситуация в Баварии снова заколебалась. Под лозунгом: «Германия идет вслед (за Россией и Венгрией – к мировой революции – В.А.)!» парламентское меньшинство, состоявшее из леворадикальных утопистов, провозгласило в Баварии, вопреки очевидному волеизъявлению большинства баварцев, их традициям и чувствам, «Баварскую Советскую республику». Вскоре Мюзам и другой поэт-анархист – Эрнст Толлер – выгнали большинство министров из Мюнхена в Бамберг (Эрнст Никиш вышел из состава правительства), Бавария вообще осталась «без руля и без ветрил», оказавшись в руках группы беспощадных профессиональных революционеров – вождей советского эксперимента - во главе с Куртом Эгльгофером, Густавом Ландауэром и прибывшим из Совдепии Евгением Левине. Против их-то кровавого режима и повел своих вчерашних студентов, вновь надевших солдатские шинели добровольцев, обер-лейтенант Людвиг Лаутербахер. К 3 мая 1919 года Мюнхен был очищен от большевиков совместными усилиями северогерманских, вюртембергских и баварских белых добровольцев. В этом была и заслуга «Добровольческой ватаги Лаутербахера». После своего участия в «путче Каппа-фон Люттвица», направленного против республиканского правительства Эберта-Носке-Шейдемана, маршевая рота была распущена. Вскоре на ее базе был сформирован «Штурмовой батальон Лаутербахера» (800 штыков, в том числе пулеметный взвод с 6 пулеметами, 4 миномета, огнеметный взвод с 6 огнеметами и 1 батарея пехотных артиллерийских орудий 7,6 cm Infanteriegeschuetz L/16 Krupp, способных вести огонь фугасными снарядами с взрывателями как мгновенного, так и замедленного действия на дальность до 1600 м – 6 орудий, 3 офицера, 76 нижних чинов), принявший активное участие в боях против сформированной агентами Коминтерна в Рурской области так называемой «Красной армии Рура» и польских инсургентов в Восточной Силезии. После окончательного расформирования добровольческой части Лаутербахера в 1923 году ее бойцы перешли частью в Союз «Оберланд», частью – в «Стальной Шлем», частью – в СА (штурмовые отряды ДАП, или Германской Рабочей партии, позднее – НСДАП). Отличительным знаком чинов «Добровольческой ватаги (а затем – и штурмового батальона) Лаутербахера» служила черная нарукавная повязка из шерстяной ткани, окаймленная по верхнему и нижнему краю бело-голубой ленточкой (цветов ленты баварской военной медали «За храбрость»), с прописной латинской литерой «L» (Lauterbacher). Таких повязок было выдано всего 750 штук, по числу бойцов «ватаги». В 1920 году, по распоряжению обер-лейтенанта Лаутербахера, для его студенческой части было изготовлено черное знамя с белой прописной литерой «L» в голубом овале. После подавления «Капповского» путча эта литера на знамени была заменена изображением льва - геральдического символа Баварии. В 1923 году Людвиг Лаутербахер учредил для награждения своих бойцов особый корпусной знак «За заслуги» (Bewaehrungsabzeichen) в форме ромба, для ношения на булавке на правой стороне груди (по другим сведениям, мог носиться также на левой стороне головного убора). Знаком «За заслуги» было награждено 150 добровольцев «ватаги». Автору этих строк пришлось не только видеть, но и держать этот знак - скромное свидетельство доблести германской студенческой молодежи, мысленно воздавая при этом должное мужеству и той пробудившейся от исторического беспамятства части русской учащейся молодежи, что сражалась с большевицкими узурпаторами в дни декабрьских боев в Москве в 1917, обороняла Ростов и Новочеркасск зимой 1918 года, проделала Первый «Ледяной» Кубанский поход с генералом Л.Г. Корниловым и затем покрыла себя неувядаемой славой в рядах одной из самых доблестных частей Добровольческой армии, Вооруженных Сил Юга России генерала А.И. Деникина и Русской армии генерала барона П.Н. Врангеля - Алексеевского (первоначально «Партизанского») пехотного полка. Это о них поется:

От силы несметной

Сквозь лихолетье

Честь отстояли

Юнкера и кадеты.


Знак «За заслуги» добровольцев Лаутербахера представлял собой черный, с бело-голубой каймой, ромб со стилизованной белой прописной латинской литерой «L» (Lauterbacher) в центре ромба. Когда автор смотрел на него, держа его перед глазами на ладони, им овладело странное чувство. Он, конечно, знал, что бело-голубые цвета знака - геральдические цвета Баварии, где была сформирована отчаянная Ватага Лаутербахера. И, тем не менее, та же самая бело-голубая цветовая гамма, взятая от цветов российского академического значка, подтверждавшего факт окончания его обладателем высших учебных заведений Российской империи, и русских студенческих фуражек, была характерна и для Алексеевского пехотного полка (разросшегося в ходе Гражданской войны до размеров дивиии), свидетельствовуя о том, что первоначально Партизанский полк состоял главным образом из учащихся, в том числе из студентов. Так немецкая и русская учащаяся молодежь, поднявшая оружие для защиты своих стран от красной чумы, символически обменивается руковожатием через пространство и время - в том числе и на эмблематическом уровне!


ПРИЛОЖЕНИЕ 5

Гергард Россбах – последний фрайкоровец.

^ Вождь добровольцев и его отряд

Имя командира добровольческого корпуса Гергарда Россбаха, которого все подчиненные именовали неизменно и уважительно «шефом», в 1919 году прогремело на всю Германию, что помогло ему добиться необычайной популярности: в консервативных и национал-революционных кругах Веймарской республики Россбах имел большой авторитет до самого прихода к власти национал-социалистов. Причиной послужил поход его добровольческого корпуса силой в 1200 штыков (усиленного присоединившимся к нему, вопреки строжайшему запрету военного руководства, 3-м батальоном 21-го пехотного полка рейхсвера под командованием майора Курца из крепости Торн) в Прибалтику, пылавшую в огне гражданской войны. Россбах выступил в свой легендарный «поход на Восток» из городка Кульмзее, места дислокации его части, 23 октября 1919 года, спеша на помощь сражавшимся из последних сил в рижском пригороде Торенсберге частям белой русско-немецкой Западной Добровольческой армии князя Авалова.

Обстановка для подобного мероприятия была наименее подходящей со всех точек зрения. Правительство Эберта давно уже категорически требовало возврата всех германских добровольческих корпусов из Курляндии и перекрыло все каналы для получения «балтийскими бойцами» материальной помощи и подкреплений. Но Россбах все-таки решился на этот 550-километровый «марш-бросок» пешим порядком – и тем самым попал в категорию мятежников. Но население Восточной Пруссии, через которую шли ускоренным маршем бойцы фрейкора Россбаха, повсюду встречало их сочувственно и помогало, чем только могло. Расквартированные в городах, через которые проходили россбаховцы, части рейхсвера (в который фрейкор Россбаха входил в качестве 37-го егерского батальона), и не подумали выполнить отданный из Берлина приказ воспрепятствовать их маршу, поскольку также симпатизировали ему. После перехода Россбахом границы у Тауроггена (Таурог) литовские войска дважды пытались остановить его, но были оба раза сметены неудержимым порывом германских белых добровольцев.

Как мы уже знаем, Россбах достиг своей цели буквально в самый последний момент и сумел отчаянным ударом (в ходе которого пошло в ход «буквально все – от огнеметов до прикладов и штыков»), ценой немалых собственных потерь, прорвать кольцо окружения, в котором находился пойманный в ловушку в пылавшем Торенсберге добровольческий корпус «Железный отряд» Бертольда (Франконский отдельный крестьянский отряд особого назначения), дав тем самым всем удерживавшим Двинские позиции белым германским добровольческим частям возможность «отступить галопом» по единственному еще не перерезанному латышами и эстонцами шоссе на Митаву. Но и в ходе дальнейшего отступления фрейкор Россбаха героически сражался, прикрывая отход поспешно отступавших, до предела истощенных русских и германских белых добровольцев князя Авалова до самой германской границы, которую он пересек 26 декабря 1919 года, Смело контратакуя наседавшего противника, и отбрасывая его, фрейкоровцы добились того, что латыши, в конце концов, предпочли преследовать отступавших белых добровольцев, держась от них на почтительном расстоянии.

Что же за человек был этот Гергард Россбах?

Он родился 28 февраля 1893 года в г. Керберге (правительственный округ Штеттин в прусской провинции Померании) и, прожив долгую, богатую событиями жизнь, скончался 30 августа 1967 года в Гамбурге. Его отец абыл арендатором земельного угодья, принадлежавшего одному из членов Прусского королевского дома Гогенцоллернов; мать Россбаха была певицей и преподавательницей музыки. От матери он унаследовал любовь к музыке и умение превосходно играть на фортепиано. Закончив прусские кадетские корпуса в Кезлине и Лихтерфельде, Россбах в августе 1913 года в чине лейтенанта был зачислен в 175-й прусский королевский пехотный полк (2-й Западнопрусский), в рядах которого в августе 1914 года отправился на Великую войну (как тогда называли Первую мировую, не ведая, что за ней будет еще одна). Приняв участие в боях на Восточном фронте, он был переброшен на Западный и в 1916 году тяжело ранен под Сен-Кантеном (пуля пробила легкое). Россбаха наградили прусскими Железными крестами II, а затем и I степени, а 13 июля 1918 года он удостоился награждения редким орденом Королевского Дома Гогенцоллернов с мечами. Начиная с октября 1918 года, Россбах командовал пулеметной ротой, но в связи с резким ухудшением здоровья вследствие тяжелых ранений, был переведен с фронта в тыл, в г. Грауденц, где его заботам была поручена учебная команда из 1000 рекрутов в учебном лагере Группе. Образовавшийся там после Ноябрьской революции «совет рабочих и солдатских депутатов» поручил Россбаху сформировать на базе учебной команды добровольческий корпус, чтобы остановить начавшееся наступление поляков. Это был типичный случай формирования добровольческого корпуса не по приказу «реакционного офицерства», а по инициативе «снизу», вследствие волеизъявления самих «масс» (к тому же охваченных достаточно левыми настроениями), каких в тогдашней Германии было немало. Впрочем, самого Россбаха, хотя он и не был застрельщиком формирования собственного добровольческого корпуса, «рачьим и собачьим» депутатам особенно долго уговаривать не пришлось. На первых порах весь его «корпус» состоял из 46 нижних чинов и 4 офицеров (не считая его самого). С этими, прямо скажем, мизерными силами, он выступил в направлении границы и взял на себя охрану ее участка от Торна до Страсбурга. В конце декабря 1918 года его крохотный отряд был усилен до размеров отдельного отряда особого назначения⁴⁰⁴, состоявшего из нескольких родов войск, получившего название «Добровольческий штурмовой отряд Россбаха», под которым он и вошел в историю гражданских войн в России и Германии. Россбаховцы приняли активное участие в обороне гг. Бризена, Кульмзее и Данцига от белополяков. Именно в этот период отношение Россбаха к Веймарской республике, поначалу достаточно сочувственное, перешло в резко отрицательное. Его штурмовой отряд был включен в состав Временного (предварительного) рейхсвера в качестве 37-го егерского батальона, но самому Россбаху, несмотря на свое безупречное прошлое боевого офицера, пришлось долго дожидаться своего зачисления в офицерский корпус Веймарской Германии.

Летом 1919 года вся германская Восточная пограничная охрана с нетерпением ожидала приказа о начале наступления на Польшу, надеясь вернуть захваченные поляками прусские земли. Однако ничего не произошло. Лишь в Курляндии шли бои между расквартированными там германскими частями и большевицкими войсками. Когда уставшему ждать во всеоружии приказа о наступлении батальону Россбаха стало известно о планах министерства рейхсвера перебросить его в Померанию и там расформировать, Россбах решился на установление прямых контактов с офицерами русской Западной Добровольческой армии князя Авалова, после чего принял решение самостоятельно выступить в Прибалтику.

Курляндский поход превратил Россбаха в поистине легендарную фигуру. Но, невзирая на проявленные им и его бойцами в рядах Западной Добровольческой армии превосходные боевые качества, шансов быть зачисленным в республиканский рейхсвер у Россбаха стало еще меньше, чем до курляндской «авантюры». Военный министр Густав Носке и главнокомандующий рейхсвером генерал Ганс фон Сект нуждались только в людях, готовых к абсолютному послушанию. Добровольческий корпус Россбаха, по возвращении из Курляндии, был расформирован в г. Ратцебурге (Ратиборе) 28 января 1920 года – и это было только первым из многих расформирований данного подразделения! Однако фрайкоровцам удалось, при благожелательном бездействии втайне симпатизировавших им воинских начальников рейхсвера – найти себе прибежище в качестве сельскохозяйтвенных рабочих в целом ряде имений в Померании, где они, в свободное от работы время, могли продолжать военное обучение, в ожидании грядущих новых боев. Во всяком случае, штаб добровольческого корпуса продолжал существоваьть на полулегальном положении, размещаясь в небольшой вилле в берлинском пригороде Ваннзее.

С началом «путча Каппа-фон Люттвица» в марте 1920 года, которого многие бывшие фрайкоровцы ждали уже давно, восставшие незамедлительно призвали «Отдельный отряд особого назначения Россбаха» к оружию. В качестве места дислокации россбаховцам был указан военный аэродром Геррис. Первое боевое задание, полученное Россбахом от Каппа, заключалось в освобождении блокированного в г. Шверине частями верных правительству Эберта войск добровольческого корпуса присоединившегося к капповцам генерала-«африканца» фон Леттов-Форбека. Вслед за успешеым выполнением боевой задачи, отряд Россбаха принял участие в вооруженных столкновениях с красными в портовых городах Висмаре и Ростоке на Балтийском побережье Германии. За это время путч потерпел неудачу, Капп бежал в Швецию, мятежные войска покинули Берлин и началось новое вооруженное восстание против правительства Веймарской республики – на этот раз коммунистическое. В г. Бютцове отряд Россбаха был остановлен на марше приказом вернувшегося в Берлин министра рейхсвера Носке, объявлен подразделением верных правительству войск (что, надо думать, немало удивило как самого Россбаха, так и его людей!) и получил новую боевую задачу – двигаться на красный Рур. Россбаховцы, нарисовав себе на касках белую диагонально повернутую стрелу (что должно было символизировать их резкую «смену курса»), успешно выполнили боевую задачу, приняв участие в боях белых добровольцев с Рурской Красной Армией и особенно отличившись в боях за гг. Эссен и Мюльгейм-на-Руре. После подавления коммунистического мятежа, 20 мая 1920 года в г. Гюстров добровольческий корпус Россбаха был вновь расформирован.

И снова чины добровольческого корпуса, по испытанной схеме, были размещены в ряде имений в качестве сельскохозяйственных рабочих-членов «Трудового сообщества Россбаха»⁴⁰⁵. Рейхсвер не проявлял по этому поводу особых признаков беспокойства. Многие россбаховцы не были склонны безропотно переносить свое превращение в дешевую рабочую силу – особенно те из них, которым слишком полюбилась беззаботная, хотя и опасная, солдатская доля. Однако даже у тех, кто готов был начать новую жизнь «на гражданке» не было иных альтернатив. Дело в том, что германские профсоюзы (в которых традиционно задавали тон социал-демократы) объявили всегерманский бойкот бывших фрейкоровских бойцов, требуя, чтобы никто в стране не брал их на работу.

Россбах разделил свое «Трудовое сообщество» на три области (обозначив их древнегерманским словом «гау», которым впоследствии воспользовались и национал-социалисты) - Померанию, Силезию и Мекленбург. В каждой из этих областей насчитывалось от 1000 до 1500 членов «Трудового сообщества». Левые публицисты утверждали, что Россбах якобы постоянно держал в этих 3 традиционных аграрных областях в состоянии полной боевой готовности до 8000 вооруженных до зубов бойцов, день и ночь ожидавших от него сигнала к новому выступлению. С начала осени 1920 и до конца 1925 года для разбросанных как на территории 3 вышеназванных «гау», так и в других областях Германии россбаховцев выходил еженедельник «Соратник», или «Товарищ» («Камерад»), служивший для них как бы идейным связующим звеном. Издателем и главным редактором еженедельника бессменно являлся Курт Оскар Барк (по прозвищу «Куба») бывший офицер-ординарец штаба добровольческого корпуса Россбаха.

Тот факт, что официально запрещенные правительством Веймарской республики негосударственные вооруженные формирования по-прежнему находились в Пруссии (в отличие от, например, Баварии) на полулегальном положении, стал совершенно очевидным в ходе их боевого применения в ходе третьего польского восстания в Верхней Силезии, разразившегося в мае 1921 года. Начштаба Верхнесилезской самообороны⁴⁰⁶, полковник фон Шварцкоппен, сразу же поднял по тревоге корпус Россбаха. Однако Россбах, наученный горьким опытом, выступил спешным маршем на Крейцберг лишь после того, как получил официальные заверения от германских республиканских властей, что его действия не будут признаны незаконными и не будут приравнены к попытке вооруженного мятежа. Получив новое, причем достаточно «нейтральное» в политическом отношении, название «Силезский полк»⁴⁰⁷ , фрейкор Россбаха, включеный в состав Северной группы⁴⁰⁸, принял активное и успешное участие в боях с польскими инсургентами и поддерживавшими их частями польской регулярной армии, особенно отличившись в боях под Альт-Розенбергом, Вендрином, Питченом и Крейцбургом. «Силезский полк» был вторым по численности и боевой мощи германским добровольческим подразделением во всей Верхней Силезии, уступая в этом отношении только добровольческому корпусу «Оберланд». Одним из наиболее отличившихся в этой кампании против поляков чинов добровольческого корпуса Россбаха был лейтенант Эдмунд Хейнес⁴⁰⁹ (будущий обергруппенфюрер СА и командир берлинских штурмовиков, со временем, подобно упоминавшемуся выше Вальтеру Стеннесу⁴¹⁰, заподозренный в связях с немецкими национал-большевиками, с КПГ и с советской разведкой и убитый эсэсовцами в ходе подавления так называемого «ремовского путча» 30 июня 1934 года, вошедшего в историю под названием «ночи длинных ножей»).

После завершения боев в Силезии 24 ноября 1921 г. «Трудовое сообщество Россбаха» было, по приказу имперского правительства расформировано. Тем не менее, Россбах всеми силами пытался сохранить свое подразделение, окончательно перешедшее теперь на нелегальное положение. С целью маскировки он вынужден был несколько раз воссоздавать его, меняя, после очередного запрещения правительством, названия своей организации – вплоть до самых фантастических, как, например: «Союз немецких вело- и автотуристов»⁴¹¹, «Союз силезских сельских хозяев для обучения местных сельскохозяйственных рабочих»⁴¹², «Национальное страховое объединение Берлин-Ваннзее»⁴¹³, «Союз защиты интересов жителей немецкого Пограничья»⁴¹⁴ и т.д. На подобные ухищрения в те годы, кстати, приходилось идти не только россбаховцам, но и другим бывшим фрейкорам – так, например, запрещенный Веймарским правительством добровольческий Охранный полк Большого Берлина был вынужден продолжать свое существование под прикрытием вполне безобидного, на первый взгляд, названия «Спортивный союз «Олимпия». Тем не менее, несмотря на все попытки Россбаха придать своей организации легальный статус, его существование в Пруссии становилось все более сложным. Он несколько раз подвергался арестам, а в 1923 году даже провел 7 месяцев в камере предварительного заключения, хотя и был, в конце концов, освобожден за недоказанностью выдвинутых против него обвинений в создании незаконных вооруженных формирований и подготовке военного мятежа с целью насильственного свержения конституционного строя.

Освобожденный из-под стражи (хотя на этот счет существуют и иные версии, согласно которым приказ о его освобождении был подделан или же ему помогли бежать из КПЗ), Россбах покинул ставшую для него столь негостеприимной родную Пруссию и направился в Мюнхен – тогдашнее прибежище бывших военных и полувоенных формирований, находившихся под запретом в остальных частях Германии, где у власти стояли социал-демократы и коалиционные партнеры СДПГ. Вслед за Россбахом не замедлили всеми правдами и неправдами пробраться в Баварию и многие из его бывших добровольцев. 9 ноября 1923 года «шеф» принял участие в «пивном путче»⁴¹⁵ Гитлера-Людендорфа. При этом Россбаху удалось убедить курсантов Мюнхенского пехотного училища рейхсвера присоединиться к путчистам, лично возглавить их и привести к Людендорфу. Кстати, из россбаховцев, последовавших за своим «шефом» в Мюнхен, в составе Мюнхенского полка гитлеровских СА⁴¹⁶ был сформирован 2-й батальон, так и называвшийся «батальоном Россбаха»⁴¹⁷. Командовал батальоном вышеупомянутый отставной лейтенант Эдмунд Гейнес⁴¹⁸, будущий командир берлинских СА и, возможно, советский агент.

После провала «пивного путча» Россбах был вынужден искать спасения в бегстве и укрылся на территории Австрии. Кстати, до сих пор доподлинно не известно, состоял ли он сам в гитлеровской партии НСДАП. Сам Россбах это отрицал. Хорошо знавший своего «шефа» лично, бывший «россбаховец» Генрих Беннеке, член НСДАП с 1922 года, дослужившийся со временем до обергруппенфюрера СА, утверждал, что Россбах состоял в гитлеровской партии, но очень недолго, и вышел из нее после мюнхенского путча 1923 года. Кстати, членство в нацистской партии, как это ни покажется странным, не было обязательным ни для членов СА, ни даже для членов СС (хотя, по широко распространенному мнению, СС были задуманы как часть этой партии и даже как ее элита)⁴¹⁹. Сохранились фотографии самого Гергарда Россбаха и его людей с нарукавными повязками со знаком свастики. Правда, свастика на их повязках помещалась не в круге, как у нацистов, а в квадрате, как у дружинников РОНД князя Авалова), К тому же в то время свастику уже довольно активно использовали многие противники большевизма и вообще марксизма (в особенности ветераны боев в Прибалтике в 1918-1919 гг.) а не только нацисты. С другой стороны, сохранилась фотография Эдмунда Гейнеса и 2 других ветеранов фрейкора Россбаха – знаменосца добровольческого корпуса Риша и офицера штаба Шульца – на параде СА в Мюнхене 8 ноября 1933 года (то есть уже после прихода Гитлера к власти) в стальных солдатских касках, сапогах, бриджах и коричневых рубашках, но при этом не с нацистскими нарукавными повязками со свастикой, а со своими собственными «россбаховскими» нарукавными повязками (черными, с белой литерой «R», наложенной на 2 горизонтальные белые полоски) – хотя на том же фото рядом с ними стоят Эрнст Рем со своими штурмовиками под штандартами со свастикой! Кстати, ниже мы еще коснемся подробнее вопроса о коричневых рубашках, потому что вокруг истории их происхождения и превращения в униформу СА и вообще национал-социалистов, как и вокруг многих вопросов раннего периода нацизма существует немало легенд, при ближайшем рассмотрении оказывающихся несостоятельными.