Сословные учреждения в россии в первой половине XIX века (по материалам дворянских и городских обществ средневолжских губерний)

Вид материала

Документы

Содержание Основное содержание работы В первой главе Вторая глава Третья глава Четвертая глава

Подобный материал:

• Россия в первой половине XIX века, 110.98kb.
• План урока: I. Проверка домашнего задания. II. Система образования в первой половине, 135.76kb.
• Г. Дербент Политика России на Северо-Восточном Кавказе в первой половине XIX в.: спорные, 40.22kb.
• 1. Социально-экономическое развитие России в первой половине XIX, 1703.8kb.
• Культура России начала XIX века, 43.8kb.
• Положение сословий в Российской империи в первой половине ХIX века. Развитие культуры,, 76.3kb.
• Тема урока «Русская живопись первой половины XIX века», 489.42kb.
• С. М. Кирова Кафедра истории России Миграция сельского населения России XVIII iпол., 598.08kb.
• Тест по теме Рабство в США в первой половине XIX века I. Когда было отменено рабство, 25.33kb.
• Социально-экономическое развитие России в первой половине XIX века, 351.68kb.

^ ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность исследования, определяются его объект и предмет, хронологические и территориальные рамки, анализируется степень научной разработанности проблемы, формулируются цель и задачи работы, представляется обзор источниковой базы, формулируются методологические подходы, дается характеристика научной новизны и практической значимости проведенного исследования.

^ В первой главе исследуется процесс формирования дворянских обществ и традиций сословного самоуправления на территории средневолжского региона.

Оживлению деятельности сословных учреждений в России способствовало усложнение международной обстановки в начале XIX в. Обращение к общественности манифестами 30 ноября 1806 г., 6 и 18 июля 1812 г., расчет императора на гражданскую сознательность – вполне закономерное продолжение либерального внутриполитического курса, характерного начальному этапу правления Александра I. Подтвердив всю полноту прав дворянства, российский император полагал возможным мобилизовать для войны с Наполеоном частновладельческих крестьян и получить часть средств, которыми располагали дворяне, используя восстановленные незадолго до этого сословные структуры.

В июле-августе 1812 г. в 17 российских губерниях начали создаваться временные внутренние ополчения. Казанская, Пензенская и Симбирская губернии были отнесены к III округу ополчения. Как выяснено, наиболее организованно мобилизация прошла в губерниях, в которых подготовка необходимых денежных средств, людских и материальных ресурсов происходила не без участия местной администрации.

Так, например, в Пензенской, в отличии от других исследуемых губерний, председателем занимавшегося обеспечением внутреннего ополчения комитета по настоянию царского наместника не был утвержден губернский предводитель. Съехавшиеся к концу июля в Пензу дворяне оперативно выработали положение о внутреннем ополчении, в соответствии с которым каждому записанному в родословную книгу дворянину следовало поставить определенное количество воинов, в короткие сроки избрали командный состав ополчения. Пензенское дворянское общество совместно с губернской администрацией своевременно и в наиболее полном объеме собирало с местного потомственного дворянства пожертвования на военные нужды.

Единогласно поддержав инициативы монарха, одобрив постановление о сборе необходимых для защиты Отечества сил и средств, симбирское и казанское губернские общества, тем не менее, не забывали о необходимости защиты собственных имущественных интересов от посягательств чиновников коронной администрации.

В возглавляемый губернским предводителем комитет продовольствия симбирского ополчения, состоящий из депутатов от дворянства, купечества и духовенства, благородное общество дополнительно делегировало 5 своих «почтеннейших» членов. Помимо обеспечения воинского контингента обмундированием и провиантом, данному органу было вменено в обязанность вместе с уездными предводителями своевременно доводить до сведения всех помещиков Симбирской губернии распоряжения правительства, а также министерств и ведомств.

Реализация утвержденных средневолжскими дворянскими обществами постановлений в целом оказалась менее успешной, нежели чем в расположенных ближе к центру страны губерниях. Предводители не проявляли должного рвения при выполнении поставленных перед ними задач, саботировали призывы губернских властей оказать давление на дворян. Попытки симбирского губернатора обязать потомственных дворян ускорить поставку ополченцев в соответствии с утвержденными положениями, организовать закупку продовольствия и лошадей по фиксированным ценам вызывали в благородном обществе открытый протест (наиболее его действенными формами являлись жалобы в высшие инстанции). Губернатору А. А. Долгорукову приходилось напрямую обращаться к помещикам, лично заниматься решением проблем, по закону входившим в круг обязанностей дворянских выборных.

Несмотря на все предпринимаемые усилия, реализовать спущенный сверху план дворянству средневолжских губерний в намеченный срок так и не удалось. К началу октября 1812 г., когда возглавляемые графом Толстым части III округа двинулись на Малороссию, заявленное число воинов не было подготовлено ни в одной из исследуемых нами губерний: пензенским дворянством было поставлено 79 % ополченцев, симбирским – 56 %, казанским и вятским – 31 %. Опыт привлечения сословных учреждений к решению общегосударственных задач, который был далеко не всегда и везде успешным, продемонстрировал правительству важность поиска альтернативных форм взаимодействия органов власти с дворянством.

В целом же, война 1812 г., ставшая серьезным испытанием для страны, оказала существенное воздействие на уклад общественной жизни российской глубинки. Объединенные патриотическим порывом, проживавшие в своих поместьях и городских домах представители привилегированного сословия, пожалуй, впервые со времени образования губернских дворянских обществ действительно ощутили себя таковыми. Более активное участие дворянства в первых послевоенных съездах, на наш взгляд, имеет непосредственную связь с осознанием привилегированной частью населения возросшей роли сословных институтов в социально-политическом развитии страны. Проведение через выборные органы довольно внушительных сумм, предназначенных для содержания ополчения и армии, заставило правительство обратить более пристальное внимание на организацию документооборота (выработка стандартных форм сношений, образцов печатей и проч.) выборных органов.

В начале XIX в. было возобновлено формирование губернских дворянских обществ. Анализ основных показателей деятельности учреждений, ответственных за пополнение благородного сословия – депутатских собраний – позволил установить, что в исследуемых губерниях количество рассмотренных дел имело тенденцию к сокращению. Спад этот особенно заметен по сравнению с периодом правления Екатерины II, когда начавшие составлять губернские книги выборные внесли в них рекордное число фамилий. Переписка депутатских собраний с Герольдией свидетельствует о преобладании в верхах мнения относительно необходимости ограничения процесса пополнения потомственного дворянства с целью сохранения «чистоты» привилегированного сословия и сдерживания сокращения численности податного населения.

В это время наибольшее количество сложностей в депутатских собраниях средневолжского региона возникало при рассмотрении прав на дворянство потомства местного служилого населения из-за отсутствия у большинства претендентов на причисление к благородному сословию документальных свидетельств знатности происхождения, соответствовавших всем требованиям Герольдии. С определенными сложностями госучреждения сталкивались в связи с тем, что не были выработаны инструкции, следуя которым можно было распорядиться угодьями (казенными, приобретенными у лиц недворянского происхождения и т. д.), используемыми положенными в подушный оклад потомками служилого населения.

Судя по имеющимся в нашем распоряжении сведениям, даже доказавшие благородство собственного происхождения потомки нерусского служилого населения далеко не всегда приобретали возможность полноправного участия в жизни губернских дворянских обществ – интеграцию в провинциальное дворянство татарских князей и мурз в первой четверти XIX в. усложняли их экономическое положение, традиционный быт, а также социокультурный облик.

^ Вторая глава «Организация и деятельность дворянских корпораций в 1830-е – 50-е гг.» состоит из четырех параграфов: «Дворянские собрания и выборы», «Институт дворянских предводителей», «Функционирование дворянских депутатских собраний», «Дворянские опеки».

В первом параграфе исследуются собрания и выборы губернских дворянских обществ.

Начавшая создаваться уже в первые годы правления Николая I система всесторонней государственной опеки не замедлила сказаться на деятельности сословных учреждений. Перед Министерством Юстиции и Правительствующим Сенатом новым императором была поставлена задача добиться исполнения на местах законов и беспрекословного повиновения властям. В 1826–27 гг. симбирцы и пензенцы тщетно пытались оказать сопротивление усилению прокурорского надзора.

6 декабря 1831 г. императором был подписан манифест, признававший необходимым в связи с жалобами дворянства вернуть прежнее, утвержденное Жалованной грамотой значение выборам. Для этого в первую очередь обобщались и корректировались постановления, опубликованные с 1785 г. Кроме того, «не касаясь сущности права избирателей», самодержец определил новый порядок выборов, наиболее соответствующий современному состоянию благородного сословия. В качестве знака «особого благоволения» дворянству представлялось право избирать председателей судебных палат с последующим утверждением в верхах. Деятельность представителей привилегированного сословия Николай I счел нужным уравнять с государственной службой.

Манифестом от 6 декабря 1831 г. утверждалось «Положение о порядке дворянских собраний, выборов и службы по оным». Вступавшее в силу положение существенно ограничивало избирательные права мелкопоместного дворянства (владевших менее чем 100 душами). В то же самое время правительство, постоянно получавшее сведения о нежелании значительной части провинциального дворянства участвовать в баллотировках, снизило возрастной ценз, а также требования к лицам, избираемым дворянством на исполнительские должности.

Пойдя на определенные уступки состоятельному потомственному дворянству, с недоверием относившийся к любым формам самодеятельности подданных Николай I вместе с тем усилил контроль над дворянскими обществами. Положением манифеста от 6 декабря 1831 г. устанавливалась процедура утверждения самодержцем губернских предводителей. В дальнейшем, неугодные власти дворяне отстранялись от руководства дворянскими собраниями.

Нельзя не отметить то, что административный нажим порождал в рядах поволжских дворян социальную инертность, абсентеизм, преобладание чисто формального подхода к решению дворянскими собраниями текущих вопросов. Количество прибывших на губернские съезды сокращалось: в три первые десятилетия XIX в. – из за осознания основной массой малообеспеченных дворян того, что даже само посещение подобного рода мероприятий наносит урон их и без того скромным доходам (практически не предоставляя им никаких взамен дивидендов); в 1830-1850-е гг. – в связи с повышением имущественного ценза, дававшего право избираться на должности сословного самоуправления.

Возможность участия в делах привилегированного сословия зависела от возраста, имущественного положения и чина внесенных в губернскую родословную книгу дворян, желание же – от более широкого спектра факторов социально-экономического и психологического плана. Внесенные в губернскую родословную книгу богатые помещики (в собственности которых находилось 500 крепостных и более), в свои имения из столичных и крупных городов приезжали редко, к событиям провинциальной жизни относились чаще всего совершенно индифферентно. «Лучшие» из проживавших в Среднем Поволжье дворян, сохраняли интерес лишь к тем выборным должностям, которые соответствовали высокому социальному статусу, поддерживали их авторитет среди землевладельцев. Состоятельные и родовитые дворяне, баллотируясь на должности предводителей, председателей судебных палат, реже – судей, занимали ключевое положение в дворянской корпорации и местном управлении. Мелкопоместные и беспоместные дворяне рассматривали выборные должности в качестве источника средств существования. Выходцы из семей бедного дворянства нередко начинали службу в канцеляриях депутатских собраниях, вносились в списки претендентов на наименее престижные должности в государственных заведениях (заседателей, попечителей и проч.).

Обладая минимальными возможностями реализации собственных интересов в рамках сословных организаций, дворяне воспринимали решения губернских съездов о сборе средств на образовательные и благотворительные заведения как дополнительную обременительную повинность. К середине XIX в. налицо уже были признаки того, что средневолжские дворянские общества, заявлявшие о выделении средств на образовательные и благотворительные заведения, не справлялись со всеми взятыми на себя обязательствами. Декларации о готовности жертвовать на общественные нужды и принятые в торжественных залах дворянских собраний положения в обыденной обстановке далеко не всегда подкреплялись своевременными денежными отчислениями.

Во втором параграфе второй главы устанавливаются закономерности функционирования института дворянских предводителей.

Предводители являлись основными действующими лицами в дворянских обществах дореформенного периода. Губернский предводитель занимался организацией выборов, курировал депутатские собрания и опеки; официально признанный вторым (после царского наместника) лицом в губернии, он представлял интересы дворян во властных структурах. На уездного предводителя было возложено решение всех текущих вопросов, наблюдение за образом жизни представителей привилегированного сословия, проживавших на вверенной ему территории.

Анализ сведений о лидерах средневолжского дворянства позволил установить зависимость социального статуса от имущественного положения: уездные предводители в основном принадлежали к крупнопоместным дворянам, уступая по количеству находившихся в их собственности крепостных при этом губернским предводителям. При выборе богатого, ищущего почестей и чина землевладельца общественность исходила из сугубо практических соображений: в отличии от бедного, но способного к службе дворянина, состоятельный помещик не только не требовал средств на собственное содержание, но и сам мог выступить в качестве благотворителя и мецената. Успешно баллотированный однажды губернским предводителем дворянин, отличавшийся степенным характером и способностью ладить с начальством, без труда переизбирался на новые сроки по нескольку раз. Гораздо менее продолжительной в 30 – 50-е гг. была служба на благо сословия тех из дворян, которые при отстаивании корпоративных интересов открыто занимали непримиримую по отношению к администрации позицию.

Судя по материалам депутатских собраний средневолжских губерний, предводители, являвшиеся лидерами противоборствующих группировок, нередко задавали «тон» взаимоотношений в дворянских обществах. «Жалованная грамота» не определила подчиненность выборных от привилегированного сословия, поэтому губернские, обладавшие более высоким статусом и широкими полномочиями, выступавшие обычно от основной части «благородного» общества, пытались взять вверх над уездными.

Независимость последних весьма настойчиво (о чем свидетельствуют опубликованные в 1808, 1809, 1821, 1824, 1827, 1836 гг. указы) поддерживалась верховной властью: при увольнении в отпуск уездные, так же как и губернские, должны были докладывать напрямую царскому наместнику; губернским предводителям было запрещено принимать на уездных жалобы от рядовых дворян, обращаться к ним с приказами и проч. Покровительство равенства всех представителей привилегированного сословия, на наш взгляд, нередко использовалось самодержавием в качестве прикрытия собственных намерений не допустить излишней консолидации губернских обществ. В условиях усиления «вертикали власти» любые попытки дворян сплотиться вокруг одного лидера, объединиться с целью выражения и защиты узкосоциальных интересов воспринимались как потенциальная угроза власти монарха. Самостоятельность уездных предводителей создавала возможности для реализации интересов дворян, оппозиционно настроенных по отношению к большинству, формированию на выборах «партий» – то есть была частью нередко реализуемой во внутриполитическом курсе классической схемы «Разделяй и властвуй».

Должности, изначально созданные для решения внутрисословных проблем и управления делами благородных обществ, почти всю первую половину XIX столетия «обрастали» функциями, напрямую не связанными с интересами дворянских корпораций. Помимо МВД, курировавшего при Николае I общественные организации, свои поручения действовавшим на безвозмездной основе выборным не преминули дать самые разные министерства и ведомства. Возлагая часть обязанностей (а, значит, и ответственности!) на лидеров благородных обществ, сановники поясняли свои решения чаще всего тем, что никто другой лучше предводителей не осведомлен относительно положения дел на местах. В 1850 г. руководство Министерства Внутренних дел было вынуждено признать: некоторые из выполняемых предводителями поручений не соответствуют, а другие «даже вовсе неприличны их званию». Из выявленных неприемлемых занятий 37 относилось к уездным и лишь 2 – к губернским предводителям. Стремление российских бюрократов использовать в своих целях органы сословного самоуправления явно не добавляло популярности (престижа) должности уездного предводителя. В разное время к обязанностям уездного предводителя были отнесены: «Продажа ветхих провиантских кулей», «Освидетельствование пожарных инструментов», «Наблюдение, чтобы при покупке крестьянами хлеба не был допускаем обвес» и проч.

За десятилетия, прошедшие со времени избраний первых предводителей, круг их обязанностей расширился настолько существенно, что эти должности сословного управления уже нередко даже воспринимались жителями провинции как административные. Отвлечение предводителей от исполнения своих прямых обязанностей негативно сказывалось на развитии дворянских корпораций. В то же самое время, нельзя не признать то, что включение дворянских выборных во всевозможные комитеты и комиссии предоставляло возможность отстаивать интересы привилегированного сословия.

В третьем параграфе второй главы исследуется деятельность дворянских депутатских собраний.

Необходимость повышения эффективности депутатских собраний, совершенно очевидная для проживавших в провинции представителей привилегированного сословия и претендентов на дворянское звание, к концу 20-х гг. уже не могла не замечаться в верхах в связи с хронической неспособностью депутатов оперативно реагировать на запросы министерств и ведомств. Сановники, объясняя наносимый общегосударственным интересам ущерб в основном нерасторопностью выборных, на главных причинах подобного положения дел – несовершенстве нормативно-правовой базы и непрофессионализме исполнителей – предпочитали внимания не заострять.

Указом от 20 апреля 1834 г. провозглашалось начало первой в истории страны полномасштабной проверки сословных учреждений, систематизировались многочисленные узаконения, касавшиеся деятельности депутатских собраний, опубликованные в XVIII – первой трети XIX в. Создаваемые в губерниях ревизские комиссии должны были проанализировать законность выдачи дворянских свидетельств депутатскими собраниями со времени их основания до 1829 г. При рассмотрении дел о дворянстве в собраниях и Герольдии чаще всего возникали вопросы относительно: 1) перечня документов, необходимых для подтверждения благородства, в том числе, доказательства благородства на основании похвальных грамот, указов о пожаловании земельными угодьями, метрик, ревизских сказок, личных свидетельств дворян; 2) возможности внесения в родословную книгу помещиков только на том основании, что их благородство не вызывает у собрания дворян каких-либо сомнений; 3) сословных прав вышедших в отставку обер-офицеров; 4) статуса детей лиц податного состояния, заслуживших потомственное дворянство.

Проверка материалов депутатских собраний средневолжских губерний позволила выявить ошибки, допущенные выборными вследствие, мягко говоря, далекой от совершенства нормативно-правовой базы, а также отсутствия должного контроля Герольдии, губернских администраций и органов прокурорского надзора над депутатскими собраниями. Ревизорами при повторном рассмотрении дел признавались недействительными даже те решения собраний, основанные на не вполне четких толкованиях отдельных положений «Жалованной грамоты», разъяснение по которым было дано много позже самих актов нобилизации, в результате чего численность и персональный состав привилегированного сословия претерпели существенные изменения.

Руководствовавшиеся в своей деятельности общими положениями Жалованной грамоты 1785 г. депутатские собрания нередко позволяли себе ее вполне вольные толкования. Более того, выборные иногда даже при подтверждении благородства явно нарушали законы. Вполне вероятно, возможности причислиться к российскому дворянству у некоторых местных жителей появлялись благодаря родственным связям, клановости, взяткам. Однако, вскрыть факты злоупотреблений в результате проведенных проверок в средневолжских губерниях, насколько нам известно, не удалось. Последнее, впрочем, неудивительно, так как созданные в соответствии с указом от 20 апреля 1834 г. ревизионные комиссии представляли собой, по сути, органы самоаттестации дворянства: проверка проводилась выборными от тех же самых дворянских обществ; прописанный в узаконении прокурорский надзор оказался, как и прежде, простой формальностью.

Несмотря на очевидные недостатки реализуемой компании, нельзя, тем не менее, не признать, что подготовка к проверке, а также проведение самой ревизии депутатских собраний способствовали упорядочению их делопроизводства. Усовершенствование правовой базы сказалось на объемах документооборота – по сравнению с предшествующим периодом количество исходящих бумаг многократно сократилось. Оказавшись впервые под столь пристальным вниманием властей, депутатские собрания были вынуждены работать активней, более внимательно относиться к исполнению своих обязанностей.

Деятельность депутатских собраний в 1840–50-е гг. была еще достаточно плодотворной, но уже несамостоятельной: утратившие право выносить решение о причислении к привилегированному сословию, депутаты в большей степени походили на чиновников присутственных мест (занимавшихся подготовкой документов для Герольдии, внесением в губернские родословные книги сведений о новорожденных и переселившихся, выдачей справок и т. д.), чем на блюстителей чистоты рядов благородного российского дворянства. Вполне соответствовало данной тенденции некоторое расширение к середине XIX столетия перечня функциональных обязанностей депутатов – они привлекаются к организации выборов, наложению опек, раскладке и отчетам по земским повинностям.

В четвертом параграфе второй главы исследуются дворянские опеки.

Преобразование органов попечительства, представленного в уездах координирующими и контролирующими учреждениями – дворянскими опеками, а также назначаемыми из числа местных дворян опекунами, на протяжении изучаемого периода производилось в основном в государственных, а не в узко-сословных интересах.

Функции дворянской опеки были значительно расширены еще при Александре I. Вначале права распоряжаться собственными поместьями было решено лишать дворян, страдающих психическими заболеваниями, затем под опеку начали передаваться имения злоупотреблявших помещичьей властью, не выплативших казенные подати и долги, а также собственность, из-за которой у наследников возникли споры. При Николае Павловиче в сферу деятельности органов опеки попали имения: расточительных; лишенных прав благородного состояния; отступивших от православия; глухонемых; «безвестно» отсутствующих; не вернувшихся в установленный срок из-за границы; переданные в наследство лицам, не имевшим права владеть крепостными. Таким образом, изначально задуманная как средство поддержки попавших в сложную жизненную ситуацию дворян, в первой половине XIX в. опека должна была уже выступать в качестве инструмента социально-политического и экономического контроля над представителями привилегированного сословия.

Однако, несмотря на законодательные инициативы, даже в последние предреформенные десятилетия, когда контроль государства над дворянством усилился, причины передачи поместий в опеку оставались на территории Среднего Поволжья традиционными: опекунства в основном устанавливались над имениями малолетних сирот, вступившими в наследство после смерти родителей; под опеки часто поместья передавались также вследствие имущественных споров дворян. Представители общественности вмешивались во внутренние дела поместий и выявляли компрометирующие дворян поступки гораздо реже, чем этого требовалось в действительности. Даже в самых крайних случаях выборные стремились воздействовать на преступивших границы дозволенного путем убеждений. И дело тут, как нам представляется, не только в простом стремлении «не выносить сор из избы», попытке сберечь репутацию общества. Во многих случаях предводители опасались того, что обращение в высшие инстанции и последовавшее за ним наказание дворянина спровоцируют доносы и жалобы, которые вскроют недостатки в их работе. Этими же соображениями руководствовалось нередко и губернское начальство.

Уменьшение абсолютной и относительной численности опекаемых поместий в предшествующие отмене крепостного права годы, как нам представляется, было связано с нежеланием проживавших в провинции дворян обременять себя какими-либо дополнительными обязанностями в условиях постепенно ухудшавшегося экономического состояния основанных на принудительном труде частновладельческих хозяйств, а также повышения социально-политической активности крепостного крестьянства. Далеко не последнюю роль в сокращении и без того малой доли участия опеки в делах разорившихся дворян сыграло то, что установленный еще в последней четверти XVIII в. размер выплат опекунам уже давно не соответствовал запросам и потребностям даже провинциального дворянства. В отличие от близких родственников, заботившихся о сохранности поместий и старавшихся увеличить их доходность, посторонние лица нередко соглашались с назначением опекунами с целью наживы.

Несмотря на все вышеупомянутое, следует признать то, что дворянская опека сыграла немаловажную роль в сохранении контроля над дореформенной деревней, оставаясь одним из немногих (в некоторых случаях, последних) инструментов мирного урегулирования конфликтов между правящим классом и крепостными. Судя по материалам средневолжских губерний, уже в середине 1840-х гг. вмешательство государственных структур в финансовые дела провинциального дворянства полностью прекратилось.

^ Третья глава «Структурно-функциональная характеристика городских сословных учреждений» состоит из трех параграфов: «Представительство сословий в органах городского управления», «Неформальные практики выборов в органы городского самоуправления», «Реформирование городского устройства».

В первом параграфе третьей главы анализируется представительство сословий в органах городского управления.

По положению 1785 г. городовым обывателям дозволялось на своих собраниях с разрешения, либо по приказу царского наместника выбирать представителей в общую городскую думу. Общая городская дума с целью решения насущных проблем должна была выдвинуть по одному делегату от каждого из шести упомянутых в екатерининском законодательстве сословий (гильдий, цехов, именитых граждан, посадских, иногородних и иностранных гостей) в постоянно действующий орган – шестигласную думу.

Однако, в силу объективных причин в полной мере реализовать задуманное в большинстве даже относительно крупных городов Среднего Поволжья не удалось: собрание горожан и общая дума раздельно не существовали, фактически слившись в собрание выборщиков; представительный орган именовался просто городской думой, так как количество гласных редко когда и где достигало установленного Екатериной II значения (даже в некоторых губернских центрах просто не откуда было взяться, к примеру, иностранным гостям); в думе чаще всего заседали купцы и мещане, иногда – цехи и гласные от других слоев городского общества. В небольших поволжских городах управление и судопроизводство осуществлялись одним учреждением – ратушей. Процесс упрощения (минимизации) управленческих структур зашел еще дальше в посадах и заштатных городах, в которых иногда даже избирался единственный представитель общественности – староста.

Должности головы в думе и бургомистра в ратуше были прерогативой гильдейского купечества. О том, что эта должность считалась значимой и почетной, на наш взгляд, свидетельствует конкуренция в ходе избирательных кампаний, повторные баллотировки горожан, а также назначения нескольких представителей уважаемых и состоятельных семейств на этот пост в последующие сроки. По два раза городским головой избирались в Казани Ф. И. Хворов, С. Е. Александров, А. К. Месетников; в Пензе – П. П. Кадомцев, А. Ф. Очкин, И. И. Калашников, Н. Д. Казицын. Трижды был успешно баллотирован на пост пензенского головы П. В. Сергеев, установивший рекорд продолжительности руководства губернским центром.

Среди множества функций, делегированных органам самоуправления, практически реализуемы были чаще всего лишь те, что касались денежных сборов, натуральных повинностей и содержания городской инфраструктуры. Гласные и голова на периодически проводимых заседаниях думы обсуждали вопросы сдачи в аренду угодий и имущества, обложения жителей, благоустройства населенного пункта. Сборами средств на городские нужды ведали податные старосты и их помощники, отслеживать сохранность городской собственности были призваны комиссары и смотрители, исполнение воинской повинности – рекрутские старосты. В помощь к думцам, «для розыска по казенным и общественным делам», общественность прикрепляла десятских. Первичный (низовой) уровень сословного управления образовывался купеческими и мещанскими старостами, цеховыми старшинами, ремесленными головами.

Наблюдение за правильным производством торговли и промыслов поручалось торговым смотрителям (торговым гласным), торговым и рядским старостам. В крупных городах во второй четверти XIX в. начали создаваться торговые депутации. Коллегиальность принятия решений депутатами, наделение их широкими полномочиями (возможность регистрировать коммерческие заведения, контролировать сбор податей и проч.) оказались большим соблазном для выборных в Казани – депутация в этом губернском центре в 1825-26 гг. попыталась действовать обособленно и независимо от городской думы.

Несмотря на мелочную административную опеку над органами городского управления многочисленных предписаний и инструкций, ставившую своей целью упорядочить социально-экономическое развитие населенных пунктов, следует признать, что реальное состояние дел существенно отличалось от написанного в верхах сценария. Городские депутатские собрания – пример «адаптации» установлений верховной власти к местным условиям. Ввиду отсутствия у горожан необходимости в ведении обывательских книг, а у губернского начальства – возможности и желания контролировать этот процесс, в рассмотренный нами период депутатские собрания, предусмотренные Городовым положением, существовали в основном только на бумаге и в финансовой отчетности (ведомостях расходов) дум и ратуш.

Абсентеизм значительной части горожан и медлительность органов сословного самоуправления, возникновение между чиновниками и местными сообществами расхождений по поводу перспектив населенных пунктов – причины того, что уже в 1810-е гг. для решения важных вопросов создаются комитеты и комиссии, в которые наряду с городскими выборными были включены представители коронной администрации. Думы оплачивали сметы, составленные органами, курировавшими городское строительство, состояние дорог, исполнение квартирной повинности и проч., не имея при этом права требовать с них отчета.

В условиях усложняющейся нормативно-правовой базы лучше всего в текущих делах сословных учреждений разбирались профессиональные чиновники, обычно нанимавшиеся горожанами (в основной своей массе малограмотными и безграмотными) для ведения делопроизводства. К середине XIX столетия некоторыми городами Среднего Поволжья фактически руководили секретари. Бюрократизации дум и ратуш, на наш взгляд, содействовало само правительство, сделав их канцелярских служителей, оплачиваемых из городских средств, подконтрольными коронной администрации. Канцелярия дореформенного города зависела не от думы, которая лишь ее содержала, а от распоряжений губернского правления.

Во втором параграфе третьей главы исследуются особенности избирательного процесса и выдвижение на должности городского самоуправления.

В своих усредненных значениях уровень социально-политической активности жителей городов Среднего Поволжья был невысоким. При назначении на должности, требующие наибольшего приложения сил и затрат времени, отсутствие на собрании кандидата не было для горожан препятствием – избрание могло пройти даже в заочной форме («по приговору»). Выдвигая на ставшие вакантными места сограждан, по какой-либо причине не посетивших выборы, купцы, мещане и цеховые тем самым стремились освободить себя от исполнения обременительных обязанностей. Ограничивали привлечение малоимущих к ответственным постам губернские власти и авторитетные горожане, заинтересованные в стабильности социально-экономического развития населенных пунктов, а, значит – и в прогнозируемости действий органов управления.

Непреднамеренные нарушения выборного законодательства были связаны с низкой правовой культурой горожан: отсутствием сведений о порядке выдвижения, баллотировке кандидатур, приблизительном представлении об обязанностях выборных и проч. Постоянно сталкиваясь с фактами злоупотреблений чиновников присудственных мест (пренебрежительное отношение к обратившемуся, мздоимство, волокита и проч.), горожане, избранные на какой-либо ответственный пост, нередко действовали по аналогии с государственными структурами, используя в качестве примера при формировании собственного стиля руководства привычные образцы поведения.

Исход и успешность проведения каждой избирательной компании определялись расстановкой сил и важностью решаемых горожанами задач в каждый конкретный отрезок времени. Как показало проведенное исследование, реализовать собственные интересы в ходе избирательных компаний, а также отстоять свои сословные права удавалось наиболее влиятельным общественным группам, возглавляемым самыми настойчивыми купцами и мещанами. В случае возникновения спорных, либо конфликтных ситуаций, в которых оказывалось замешано губернское руководство, городские общества, в отличие от дворянских собраний, вступать в открытую конфронтацию с властями чаще всего не осмеливались. Несколько вполне успешных попыток горожан отстоять свои права относятся к периодам общественного подъема и ослабления позиций самодержавия. В это время горожане могли позволить себе саботировать постановления вышестоящего начальства, шедшие в разрез с мнением большинства членов собраний.

От представителей городских сословий зависели сбор податей и исполнение повинностей в городских населенных пунктах, в этой связи коронная администрация и органы прокурорского надзора были призваны контролировать порядок проведения избирательных компаний. Отсутствие у большинства купцов и мещан желания участвовать в общественно полезной деятельности способствовало формированию у губернского начальства вполне терпимого отношения к принуждению горожан к занятию вакансий в органах городского управления. Во многих рассмотренных нами случаях отклонения жалоб на нарушения в процедуре выборов объяснялись губернским правлением невозможностью отменить собственное решение и необходимостью обратиться по этому вопросу в вышестоящие инстанции. Администрация была заинтересована в первую очередь в переложении ответственности за деятельность городского самоуправления на плечи новых избранников, не желая вникать и вмешиваться в происходящее. Отказы занимать выборные должности рассматривались руководством куда внимательнее, так как абсентеизм в дальнейшем мог принять массовый характер и поставить под угрозу реализацию городским самоуправлением ряда важных функций (финансирование полиции и проч.).

Между тем, в обществе, в котором господствовали сословные ограничения, к полноте избирательных прав относились более внимательно, чем может показаться на первый взгляд. В крупных населенных пунктах, расположенных в восточной части исследуемого региона, ко второй четверти XIX в. существенно возросла численность старообрядцев, сектантов разного толка, в связи с чем назрел вопрос их участия в городском управлении. Царское правительство, поддерживавшее главенствующее вероисповедание и Русскую Православную церковь, не могло санкционировать (допустить) представительства старообрядцев в городских управленческих и судебных структурах. Для центральной власти сдерживание проявления опасного инакомыслия, каким на протяжении всего исследуемого периода считалось раскольничество, было гораздо важнее, чем наведение порядка во внутреннем устройстве отдельно взятого населенного пункта, такого, к примеру, как Казань. Руководство сословных органов и рядовые горожане относились к участию раскольников в городском самоуправлении иначе: не видя большой разницы в положении представителей различных направлений христианства, они желали за их счет облегчения собственной участи. Нельзя не обратить внимание на то, что борьба за свои гражданские права жителей наиболее развитых в социальном и экономическом плане городов Среднего Поволжья совпала по времени с ростом либерально-оппозиционных настроений среди дворянства.

Всеми крупными городами исследуемого региона на протяжении первой половины XIX в. управляли русские православные купцы; иноверцы-мусульмане, составляя значительную часть населения многих средневолжских городов, допускались в основном лишь в судебные органы, деятельность которых без исповедовавших ислам горожан было просто невозможно организовать. Лишенные центральной властью права выбираться на значимые должности местного самоуправления, также как раскольники и сектанты, татары игнорировали общественные службы. С несколько большим интересом казанские мусульмане шли на выборы в Татарскую ратушу, закрытую по Высочайше утвержденному 27 октября 1854 г. постановлению Государственного Совета и не раскрывшую до конца заложенный в ней потенциал.

В третьем параграфе третьей главы исследуется процесс реформирования органов городского управления.

Действовавших в Среднем Поволжье управленческих и судебных органов было явно недостаточно для удовлетворения элементарных потребностей купцов и мещан, что подтверждается многочисленными обращениями представителей коронной администрации и горожан (санкция первой и желание последних – важнейшие условия проявления инициативы, направленной на преобразование местного самоуправления) в вышестоящие инстанции с ходатайством об открытии в их населенных пунктах присудственных мест.

Попытки горожан поддержать порядок в своем поселении сочетались со стремлением расходовать на содержание и обслуживание выборных как можно меньшие силы и средства. Значительная часть городских сообществ исследуемого региона в качестве оптимальной, наиболее приемлемой формы местного самоуправления на первой стадии его становления признавало ратуши, в которые избирались минимальное число ратманов и бургомистр.

Еще в более упрощенном виде сословное управление создавалось в городах, основным занятием большинства жителей которых продолжало оставаться земледелие. Здесь развитие выборных структур сдерживалось малочисленностью населения, отсутствием у «горожан» свободного времени, а также низким уровнем грамотности местных жителей. В таких населенных пунктах бразды правления передавались старостам, занимавшимся в основном только вопросами внутреннего благоустройства.

Структурно-институциональные характеристики крупных городов соответствовали Городовому положению 1785 г. в гораздо большей степени – здесь наряду с магистратами функционировали думы, сиротские и словесные суды.

В связи с опережающими темпами социально-экономического развития, умножением численности, а также возрастающими потребностями купцов и мещан уже в первой трети XIX в. начала совершенствоваться структура выборных учреждений нескольких наиболее успешных населенных пунктов. В 1829 г. было дозволено в Казани избирать 50 депутатов для постановления общественных приговоров. Вопрос о внесении изменений в порядок городских собраний назрел к концу 1850-х гг. в Самаре.

На протяжении исследуемого периода жители многих уездных городов средневолжского края, в которых в соответствии с прописанными в узаконениях критериями в конце XVIII – начале XIX в. был сформирован полный комплект сословных учреждений, высказывали озабоченность относительно несоответствия затрат общественности на органы управления их эффективности. Сложность подбора необходимого количества кандидатов в ходе баллотировок и рост земских сборов способствовали тому, что в 1830-е гг. представители нескольких городов Казанской губернии выступили с инициативой замены дум и магистратов полифункциональными ратушами. Руководство Минюста высказалось против увеличения нагрузки на подчиненные им суды за счет передачи дел из подотчетных МВД органов, изыскивало всевозможные поводы для отказа, в том числе, – ссылалось на отсутствие гарантий финансирования со стороны горожан. Проработка вопроса о внутреннем устройстве городов Козьмодемьянск, Ядрин, Свияжск, Цивильск и Царевококшайск продолжалась до конца 50-х гг. XIX в. и в итоге оказалась безрезультатной.

В целом же, анализ источниковой базы позволил установить, что трансформация структуры сословных учреждений в рассматриваемый период была возможна в основном лишь в направлении ее усложнения. Горожане, заявившие о возможности содержать новые присудственные места, как выяснено, в вышестоящих инстанциях серьезных препятствий не встречали. В 1832 г. в Буинске Симбирской губернии вместо ратуши был открыт городовой магистрат; в 1859 г. – в Мокшане и Городищах Пензенской губернии начали действовать думы (до того времени – словесные суды).

^ Четвертая глава «Сословные учреждения в провинциальном социуме» состоит из двух параграфов: «Взаимоотношения дворянских и городских учреждений с коронной администрацией», «Органы привилегированных сословий и трансформация социальной структуры крестьянства».

Анализ разноплановых источников позволил выявить на исследуемой территории в относительно сложившемся виде две крайние формы взаимоотношений губернских правлений и дворянских сословных учреждений.

Первый формат, с некоторой долей условности определенный как «партнерский», характеризуется вынужденным учетом представителями коронной администрации при определении на значимые должности и решении текущих вопросов интересов губернского дворянского общества. Подобного рода связи на протяжении почти всей первой трети XIX в. имели место в Симбирской губернии. Более благоприятные условия для становления здесь традиций сословного самоуправления были созданы благодаря семейно-родственным связям, авторитету помещиков, их поддержке (в том числе – финансовой) социально-значимых инициатив общественности, то есть напрямую зависели от развития на данной территории дворянского землевладения.

Либерализм, характерный начальному этапу внутренней политике Александра I, создавал в целом весьма неплохие перспективы для возрожденных губернских организаций привилегированного сословия. Уже в начале 1810-х гг. симбирские губернаторы, вмешивавшиеся в дела дворянской корпорации, начали ощущать последствия негативного к себе отношения со стороны представителей привилегированного сословия. Желая отстоять собственные позиции по ключевым вопросам, симбирское дворянство противодействовало администрации, используя все доступные средства.

Показательно то, что на протяжении почти всей первой трети XIX в. симбирскую корпорацию возглавляли два предводителя – А. Ф. Ермолов и М. П. Баратаев, за это же время гражданских губернаторов сменился целый десяток (причем, в устранении многих из них далеко не последнюю роль сыграла дворянская общественность). Предводителям, поддерживаемым большинством местных землевладельцев, за столь продолжительное время удалось сформировать традиции независимых от администрации действий благородного общества. Ощутившие силу собственного конформизма симбирцы не позволяли губернскому начальству определять дворян по собственному усмотрению даже на самые незначительные должности.

В Казанской губернии дворяне также были настроены решительно в отношении защиты сословных прав и привилегий. С самого начала XIX в. успех деятельности местной администрации во многом зависел от отношений, сложившихся у чиновников с потомственным дворянством: неприятие нового начальника могло обернуться для последнего многочисленными доносами и обращениями в высшие инстанции. Сенатская проверка жалобы на казанского губернатора Кацарева в 1804 г. подтвердила факты получения им взяток за назначение на должности судей и исправников. В результате обращения в Сенат предводителя дворянства Г. Н. Киселева, 5 августа 1815 г. вице-губернатору Ф. П. Гурьеву было сделано строе замечание «за нанесение губернскому предводителю неудовольствия по выборам»; позже Гурьев обвиняется одним из местных помещиков в вымогательстве и увольняется со службы. Список начальников Казанской губернии, лишившихся должностей из-за отсутствия консенсуса с дворянским обществом в дальнейшем пополняют И. А. Толстой и П. А. Нилов.

Однако, несмотря на ряд убедительных побед казанских дворян в борьбе с неугодными представителями коронной администрации, в полной мере реализоваться им в сословных учреждениях так и не удалось. В первые десятилетия XIX в. потенциала казанцев хватило лишь на протест, но не на созидательную деятельность. Обладавшие лидерскими качествами дворяне могли проявить себя в полной мере на общественной работе лишь в губерниях с развитым крупным помещичьим землевладением и высоким процентом крепостного населения. На наш взгляд, формирование устойчивых традиций сословного самоуправления в Казанской губернии не произошло вследствие отсутствия основного необходимого условия успешной деятельности любой общественной организации – финансовой независимости.

Вторая крайность в отношениях дворянства и местной власти – подчинение сословных учреждений воле губернского начальства. В Пензенской губернии коронная администрация начала вмешиваться в ход дворянской баллотировки, судя по некоторым мемуарам, еще в конце XVIII в., когда губернаторы назначали по своему усмотрению на выборные должности. В рассматриваемый период распоряжение руководством губернии дворянскими должностями стало уже делом обыденным. В Пензе с уважением и почтительностью дворяне относились к членам губернского правления и, конечно же, в первую очередь – к губернатору.

Гражданскому губернатору А. А. Панчулидзеву, руководившему вверенной ему императором территорией больше четверти века (1831-1859 гг.) удалось в полной мере воспользоваться отдельными характерными чертами менталитета местного дворянства. Опытный политик, служивший до этого саратовским губернским предводителем, умело использовал для усиления собственной власти в среде пензенского дворянства метод «кнута и пряника»: часть собственных денег тратил на проведение увеселительных мероприятий; посредством интриг и доносов устранял нежелательных оппонентов; с мелкопоместными дворянами особо не церемонился, добиваясь от них неукоснительного исполнения всех своих распоряжений.

Влияние администрации на формально независимые дворянские собрания при Панчулидзеве достигло наивысших пределов. Не обладавшие протекцией влиятельных лиц дворяне в это время могли искать защиты лишь в вышестоящих инстанциях, минуя губернские учреждения. Показателем того, что власти удалось достичь консенсуса в отношениях с местными представителями «благородного» сословия, на наш взгляд, является исполнение обязанностей губернского предводителя несколько сроков подряд (с 1831 по 1847 гг.) надворным советником Ф. И. Никифоровым.

В контролируемых коронной администрацией губерниях, где выборная служба являлась лишь обременительной повинностью, но не позволяла лицам дворянского происхождения отстаивать собственные интересы, к рассматриваемому периоду руководство уже сталкивалось с проблемой отсутствия у потомственных дворян желания занимать по закону закрепленные за благородными собраниями места. Демотивирующее воздействие на дворян оказывало то, что на выборных местах нельзя было приобретать чины, как на должностях в государственных структурах.

В 1830 – 50-е гг. в связи с усилением вертикали власти и новыми законодательными установками с одной стороны, автономия дворянских сословных учреждений становиться еще более условной, с другой – отмечается уменьшение количества нарушений представителями министерств и ведомств прав общественных объединений. После публикации манифеста «О порядке дворянских собраний, выборов и службы по оным» в 1831 г. с губернатором согласовывался уже весь список уездных предводителей, а губернского из двух предложенных кандидатур выбирал сам император (до того по закону лишь губернский предводитель утверждался начальником губернии). Отклонений предложенных дворянскими съездами кандидатур, аналогичных не одобрению казанским губернатором в 1815 г. половины избранных, в период правления Николая I нами не обнаружено. Наиболее пристальное внимание на персональный состав руководства дворянских обществ царское правительство обратило накануне Великих реформ.

По закону городские сословные учреждения были подотчетны и поднадзорны государственным структурам: наблюдение за «благоустройством» городского управления вверялось в обязанность начальника губернии, жалобы на деятельность органов городского управления были призваны рассматривать губернские правления, финансовая документация учреждений должна была проверяться казенными палатами. Зависимость городских учреждений от губернского начальства усиливалась тем, что решение о принятии или увольнении на службу канцелярских служителей городские власти были призваны согласовывать с правлениями.

Однако, анализ делопроизводства дум и ратуш свидетельствует о том, что контролирующие органы редко когда имели представление о реальном положении дел на местах. В ходе сенатских ревизий средневолжских городов были выявлены многочисленные нарушения порядка делопроизводства, условий сдачи оброчных статей в аренду, исполнения повинностей и проч. В связи с неопределенностью компетенций дум и управ благочиния, также наблюдавших за порядком в населенных пунктах, но напрямую подчинявшихся губернским правлениям, к середине XIX в. в небольших городах городничие постепенно присваивают право отдавать распоряжения выборным.

Во втором параграфе четвертой главы анализируется влияние, оказываемое городскими и дворянскими сословными учреждениями на социальное развитие крестьянства.

Еще в начале XIX в. круговая порука была признана наиболее действенным способом сбора недоимок и исполнения повинностей крестьянами, переселявшимися в города. Желавшая причислиться в мещанское общество семья должна была получить два приговора: увольнительный – от сельских обществ, приемный – от городских учреждений. Как показало проведенное нами исследование, жители крупных населенных пунктов иногда отказывали крестьянам в приеме, используя при этом какой-либо формальный повод.

Осознавая сложность согласования переселения с городскими общинами, верховная власть попыталась облегчить данную процедуру для отдельных категорий населения, уже наделенных некоторыми льготами. К примеру, с 1841 г. причислявшиеся в городские общества «без согласия оных» вольноотпущенники были обязаны согласовать условия их принятия со старожилами в течение 5 лет. С 1849 г. получение будущим мещанином приемного приговора от городского общества было признано необязательным в том случае, если проситель заранее внесет годовую подать; также освобождались от необходимости одобрения городскими общинами собственных действий перечислявшиеся в купечество крестьяне, равно как и переходящие в городское сословие женщины.

Показателем того, что, отслеживая каждый факт переселения, выборные действовали в первую очередь в государственных, а лишь во вторую – в собственных городских интересах, на наш взгляд служит отсутствие с их стороны должного внимания к порядку заполнения обывательских книг. В то же время, сам вступительный взнос в пользу городской казны за внесение в обывательскую книгу, как нам представляется, вряд ли игнорировался сословными функционерами, создавая тем самым дополнительные сложности для переселенцев.

Исследуя характер и направленность миграции населения российской провинции дореформенного периода следует учесть то, что в наиболее динамично развивавшихся (следовательно, привлекательных для выходцев из сел и деревень) городах ко второй четверти XIX в. на деятельность ремесленников весьма ощутимое воздействие начали оказывать цеховые организации.

Крупнейшим производственным и торговым центром Среднего Поволжья являлась Казань. Сбор средств в пользу городской и ремесленной казны со всех мастеров, занимавшихся в этом городе портным, столярным, сапожным, кузнечным и серебряным ремеслами активизировался в 1827 г. 13 декабря 1827 г. было принято решение об образовании хлебной, а 9 июня 1836 г. – печной управы. Круг лиц, с которых следовало взимать деньги в пользу городской и ремесленной казны расширялся постепенно и не без помощи городской полиции. С наибольшим трудом новые порядки внедрялись среди работавших в Казани иногородних.

Между тем, ремесленниками в крупных городах становились в основном выходцы из сельской местности. По данным на 1857 г. в Казани крестьяне доминировали как среди работников (75 %), так и среди учеников (69 %) ремесленников; немногим меньше половины (44 %) крестьян было среди хозяев мастерских.

В населенных пунктах, именуемых городами, а фактически мало чем отличавшихся от крупных сел, ратуши и думы вмешивались в процесс пополнения их жителей в гораздо меньшей степени.

Придание многим поселениям Среднего Поволжья в конце XVIII – начале XIX в. статуса уездного города не повлияло на характер их экономики: основная масса записанных в мещане жителей продолжала заниматься земледелием, ремесла сохраняли подсобный характер. Новоявленные города, не ставшие в одночасье местом средоточия торговцев и промышленников, а выполнявшие в основном административные функции были мало привлекательны для крестьян, так как рынок сельскохозяйственной продукции здесь еще не сложился, а возможности для традиционных занятий уже сокращались. Более того, сами «старожилы» этих мест проявляли заинтересованность в увеличении численности их населения, так как рост общины облегчал выполнение повинностей (дорожной, постойной, рекрутской и проч.).

В результате правовых ограничений торговая и производственная функции большинства малых городов средневолжского края серьезно пострадали: доля обладавшего преимуществами в торгово-промышленной деятельности гильдейского купечества (на деле являвшихся весьма условными) к середине XIX столетия по сравнению с его началом даже сократилась.

Развитие товарно-денежных отношений в условиях сохранения сословного строя способствовало изменению структуры занятости населения, формированию новых моделей производственно-отраслевой организации хозяйства. В дореформенный период часть сельских жителей отошла от земледельческих занятий и начала торговать. Увеличив капитал, торгующие крестьяне со временем распространяли свою деятельность не только на сельские базары и ярмарки, но и на городской рынок. Большинство из них, накопив необходимые средства, тем не менее, не переходили в городские сословия (в том числе, из-за требований, предъявляемых городским самоуправлением).

Органы привилегированного сословия в региональной социально-политической системе изначально были призваны играть весьма существенную роль. Выборные представлялись законодателям лучшими посредниками между властью и благородным обществом при решении самого острого и, в то же самое время, весьма деликатного вопроса – отношений дворян со своими крепостными. Практика регионального управления первой четверти XIX в. позволила руководству страны удостовериться в том, что вмешательство представителей коронной администрации в повседневную жизнь поместий далеко не всегда способствовало воцарению в провинции спокойствия и порядка.

Николаем I уже на первом этапе его правления в качестве эффективного средства воздействия на провинциальный социум использовались формальные структуры самого привилегированного сословия. Наблюдение за обращением помещиков со своими крестьянами было отнесено к обязанностям предводителей дворянства Высочайшими рескриптами на имя Министра Внутренних дел от 19 июня 1826 г. и от 6 сентября 1826 г. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы свидетельствуют о том, что предводители чаще всего не испытывали желания вмешиваться во внутренние дела дворянских вотчин, докладывать начальству о положении крепостных и происшествиях в помещичьих имениях, т. к. во-первых, это противоречило дворянской морали, во-вторых, могло вызвать недовольство благородного общества и, как следствие, спровоцировать доносы на самих выборных чиновников.

Рост крестьянских выступлений подвигнул царское правительство в начале 1840-х гг. скорректировать применяемые меры. Персональная ответственность лидеров поместного дворянства за проступки членов благородного общества усиливалась, в то же самое время их роль в урегулировании конфликтов в дореформенной деревне явно сокращалась: следствия вместе с губернскими предводителями поручалось вести жандармским офицерам; за правильностью применения помещиками «домашних средств исправления» были призваны наблюдать вместе с предводителями полицейские чиновники.

По большому счету, провальным оказался также опыт привлечения сословных функционеров к решению других насущных проблем дореформенной деревни. Задумав поддержать продовольствием сельское население в неурожайные годы, правительство неоднократно обращалось за помощью к предводителям, знавшим нужды крепостных и имевшим определенное влияние на помещиков. В 1812 г. предводителям было поручено заниматься закупкой хлеба для крестьян. Однако, как только возникла нужда в запасных магазинах, оказалось, что они почти повсеместно пусты. Полномочий общественников было явно недостаточно для самостоятельного решения ими каких-либо серьезных задач. В 1818 г. предводителям было поручено лишь наблюдать за исполнением помещиками своих обязанностей.

В заключении подводятся итоги диссертационного исследования.

Исходя из того, что именно в первой трети XIX в. представителями коронной администрации и населением средневолжского региона решались вопросы организационно-правового обеспечения деятельности дворянских и городских выборных органов, создавалась их материальная база, мы полагаем возможным определение этого времени в качестве периода становления (de facto, в отличие от de jure – 1785-1796 гг.) сословного самоуправления на исследуемой территории.

На наш взгляд, именно тогда освобожденные от обязательной службы и проживавшие в своих поместьях дворяне впервые столкнулись с необходимостью осознания местных нужд, касавшихся не только благородных обществ, но и всех жителей своей губернии. Дворянские учреждения стали важным фактором стабилизации социально-политической ситуации в российской провинции начала XIX столетия: сдерживали произвол губернских властей и чиновников по отношению к проживавшим в провинции дворянам; занимались опекой малолетних представителей привилегированного сословия и вдов дворянского происхождения, поддерживали мелкопоместных и беспоместных дворян; принимали участие в наведении порядка в крепостной деревне.

Отсутствие у центральной власти возможности привести городские сословные структуры в соответствие с действующим законодательством привносило в развитие локальных сообществ определенный элемент самоорганизации, позволяло при формировании органов управления каждым конкретным населенным пунктом учесть местные условия. Практика судебных прецедентов позволила в первые десятилетия XIX в. создавать относительно приемлемые для каждого конкретного населенного пункта органы власти и механизмы управления.

Опыт сословного самоуправления был использован в дальнейшем – неслучайно, бывшие предводители дворянства, городские головы и гласные заняли ведущие позиции во вновь созданных в результате Великих реформ управленческих и судебных структурах.

Во второй трети XIX века усиление вертикали власти оказало существенное воздействие на сословные учреждения, проявлявшееся, во-первых, в постепенном внедрении более четких норм и правил, регламентирующих их деятельность, во-вторых, в сокращении их полномочий. Расширение административно-полицейских и податных функций выборных органов, усиление над ними контроля свидетельствует о постепенной трансформации относительно автономных сословных учреждений в своеобразный придаток государственных структур.