Геваре Издательство «Хосе Марти»

Вид материала

Документы

Содержание Николай Кудин Человек двадцать первого века Товарищ че

Подобный материал:

• Европейская Бригада «Хосе Марти», 161.17kb.
• Европейская Бригада «Хосе Марти», 85.88kb.
• Посольство Республики Куба в Республике Казахстан и Общество казахстанско-кубинской, 54.54kb.
• Экскурсионная программа в мире животных коста рики сан Хосе заповедник Карара национальный, 107.63kb.
• Реферат по философии на тему «Хосе Ортега-и-Гассет», 186.12kb.
• Габриэль Гарсия Маркес Вдова Монтьель рассказ, 80.27kb.
• Рисунки М. Лисогорского матвеев П. В. М 33 Советы старшего друга, 4555.13kb.
• 15. 09. 2011 в 19-00, 27.42kb.
• Фрагмент из книги В. В. Малявина "Искусство управления" М.: "Издательство Астрель":, 59.41kb.
• Испании Валляс Фермин Коломер, Пуит Марья Серрат, Хосе Пастор, Фало Консенсьон Висьедо,, 200.78kb.

^

Николай Кудин

ВСТРЕЧИ С ЧЕ ГЕВАРОЙ

К пятилетию со дня гибели

Есть люди и есть страны, встречи с которыми - подарок судьбы. Об этих встречах не стирается воспоминание. Но дело, конечно, не в воспоминаниях, которые сами по себе составляют лишь орнамент прожитой жизни. Дело в ду­ховном, нравственном и эмоциональном воздействии. И чем больше таких встреч, тем ты становишься богаче, сильнее.

Когда из жизни уходит такой человек, это трагедия. Иногда - трагедия целых народов, ставших богаче и силь­нее благодаря его жизни.

...Февраль. Яркое, теплое солнце. Зелень пальм на фоне синего неба. С любопытством прильнули мы к окнам самолета, приземлившегося в Гаване. Ярким ковром из одежд и лиц огромная толпа скрыла полоску бетона между только что заглушившим двигатель ИЛ-18 и зданием аэропорта. Среди радуги цветов повторяется оливково-зеленый мотив формы вооруженных бородачей. Но нет и в помине порядка, протокола, пограничных или таможен­ных условностей.

Подкатывают трап какой-то американской авиакомпа­нии. Вдруг в толпе, без того бурлящей и темпераментной, начинается словно водоворот. В центре его - появившийся только что высокий бородач в той же оливково-зеленой форме. Рядом - невысокий человек, спокойный, а точнее - ухитряющийся оставаться спокойным в этом вулкане страстей, в смешении гомона толпы со звуками румбы национального трио музыкантов, которые по традиции встречают всех прилетающих.

Первый - Фидель Кастро Рус. Второй - Эрнесто Гевара де ла Серна. Об одном ухе слышали в Москве. Другого узнаем только здесь. Это он год назад первым вошел во главе колонны повстанцев в ликующую Гавану...

В вилле, куда привозят советскую правительственную делегацию, - как в муравейнике. Здесь тоже нет ничего хотя бы отдаленно напоминающего протокол. Оливково-зеленые солдаты расхаживают по дому, разговаривают по телефону, дают распоряжения - по-моему, друг другу. Вокруг Фиделя все время группа людей - подходящих, уходящих и просто стоящих. Гевара на площадке возле дома, в саду. Весело смеется с одним-единственным собе­седником - скорее всего, над каким-то анекдотом. Успе­ваем заметить, что кубинцы очень любят потешаться над тем, что вроде бы должно их кусать.

Постепенно людей становится меньше. Теперь можно разглядеть и нескольких женщин. Среди них - красивая, с неожиданными здесь русыми волосами. «Старожил» Са­ша Алексеев объясняет: «Жена Гевары». Все вместе -человек 20-25 - фотографируемся в саду.

Начинаются удивительные, незабываемые девять дней одного, тысяча девятьсот шестидесятого, года.

Открытие советской выставки. Речи с трибуны. Вы­стрелы контрреволюционеров за углом - возле памятника Хосе Марти. Темп жизни здесь сумасшедший. Сначала он изумляет, а потом увлекает за собой и покоряет. Хочется жить именно так, в буре, неразберихе и движении. Когда через десяток дней мы окажемся на игрушечных улицах безмятежного Осло с его псевдострастями на афишах ки­нотеатров, мы с удивлением, даже с легким презрением будем озираться вокруг. Хотя бедный Осло, конечно, не виноват, что застрял на севере старой, музейной Европы.

Он приехал тогда на I конференцию ЮНКТАД, кото­рая уже начала работу. Его появления ждали с нетерпени­ем. Чуть странно было увидеть Гевару в прилизанной Женеве. Зато видели бы вы, как встретил его большой зал Дворца наций! Не знаю, на каком основании, по какому праву, но я тоже испытал гордость за Кубу, когда гремела овация в честь взошедшего на трибуну Че. Не видно было, чтобы кто-то остался сидеть при этом общем порыве, охватившем делегатов и всех присутствовавших. Уж не знаю, что делал Джордж Болл, возглавляющий делегацию США...

В перерыве Че направился не в привилегированное лобби для делегатов, а в курительный холл с дешевым буфетом, где-то внизу, возле гардероба. Здесь он себя чувствовал уютнее, стоял с сигарой в зубах, со своей покоряющей улыбкой. Его обступили журналисты - с хваткой, напористостью, свойственными только запад­ным репортерам. Но не тут-то было. Он и бровью не повел, оставаясь даже как бы флегматичным, неторопливо беседуя с ними, на глазах «сбивая темп» с этих асов пере­крестного допроса.

В один из дней мы гуляли по набережной с южной стороны озера, напротив Дворца наций. Эрнесто Гевара, Н. С. Патоличев, мы с журналистом Николаем Чигирем, помощник министра внешней торговли Л. К. Савинов. Че и Николай Семенович обсуждали работу конференции, те серьезные проблемы, по которым развивающиеся страны ждали решений. Друг другу понравились, хотя и во мно­гом были несхожи. Сразу нашли общий язык и выработа­ли общую точку зрения на узловые вопросы работы конференции.

...В холле роскошного отеля «Интерконтинентал», в глубоком кресле одиноко сидел китаец. Когда мы выходили, чтобы пройтись, Че кивнул на кресло и усмехнулся:

«Кое-кто считает меня прокитайцем. Но не они! Сидят, бедняги, регистрируют все мои передвижения и встречи». Действительно, непроницаемо озабоченный китаец сидел там и часа через три, когда мы, уже нагулявшись и поря­дочно поговорив в номере, расстались, оставив Гевару за кипой бумаг.

Разговоры наши втроем - Гевара, Чигирь и я - были откровенные, прямые, тем более, что Чигиря, долго жив­шего на Кубе, Че хорошо знал, а тот в свою очередь прекрасно разбирался в кубинских делах. Говорили о многом. Об общих друзьях и знакомых в Москве и на Кубе. Рассказывали ему то, что узнавали о положении на конференции.

Сейчас вспоминается не столько содержание этих раз­говоров, сколько манера его общения, его облик. Спокой­ная убежденность - и вместе с тем ни малейшего признака фанатизма. Дружеский разговор с теми единомышленни­ками, кто с чем-то спорит, в чем-то не согласен.

Так, долго обсуждали отношение человека к труду и к вознаграждению за труд при социализме, формирование нового человека на разных этапах строительства социа­лизма и коммунизма.

И тут одна его фраза врезалась мне в память, в мое сознание - врезалась упорно и навсегда. Хотя тогда я еще не знал всего ее значения. Узнал много позже, через три года...

Чигирь отстаивал точку зрения о том, что принцип материальной заинтересованности необходим не только для широкой массы народа, но и для коммунистов. (А до этого Че уже согласился с нами, что для миллионов людей и в расчете на долгие годы этот принцип необходим). В качестве примера он сказал: «Послушай, Че, вот, предпо ложим, я, коммунист, принимаю решение о своей даль­нейшей работе, выбираю свой путь. Я не могу не думать о семье, которую надо содержать. Это оказывает влияние на мой выбор. Ведь так?»

Че внимательно посмотрел, словно вдруг, только сей­час поняв нас.

- На мой выбор это не оказывает никакого влияния. Я решаю делать то, что нужно делать.

Ответил спокойно, без нажима. Но что-то было такое в его словах, нет - в его голосе, тоне, в его убежденности в сказанном как в чем-то абсолютно ему очевидном и давно известном, что мне вдруг стало ясно: этот человек выходит из обычных мерок, к нему просто неприложимы так называемые человеческие стандарты, согласно кото­рым принято многое прощать, делать скидки. Для него не приходится делать скидки, а нормы, мерки летят куда-то ко всем чертям, лишь приближаясь к нему.

Ясно стало то, что иногда с опозданием осознаешь о современнике, если он к тому же друг, такой простой, близкий, сидящий рядом и говорящий тебе «ты».

Наступает вдруг «момент истины», когда осознаешь наконец то, что исподволь подготовлялось в твоем созна­нии незаметно для тебя. Думал: море обаяния, сила, решительность. Какой хороший человек. Как хорошо быть его другом, быть с ним. Понял: это Человек. Именно так – с большой буквы.

Не уверен, что излагаю достаточно убедительно, поче­му такой «момент истины» наступил для меня именно тогда. Но это и неважно. Каждый открывает для себя истины по-своему. Если, конечно, открывает. Если пове­зет. Мне повезло вдвойне: встретил его и понял, что он такое...

С годами, отделяющими нас от событий, мы становим­ся обычно мудрее в их оценке. Отходит временное, одно­дневное, остается подлинное, постоянное. С годами облик Эрнесто Че Гевары все более возвышается над теряющи­ми прежнее значение или совсем отходящими в небытие спорами и суждениями - тех людей, кому не повезло. Остается то, что бесспорно и ясно, как день. Что народы, делающие революции, всегда выдвигали выдающихся ге­роев, которым поручали великую миссию: вести массы на бой. Не приходить в уныние от поражений. Не удовлетво­ряться частичными победами. Показывать пример абсо­лютной преданности делу, пример полного, безусловного самопожертвования. Будить совесть, сознание и реши­мость людей своей жизнью и даже самой своей смертью.

Таким и был наш Че Гевара. Революционер, Комму­нист, Человек.

Серго Микоян


^ ЧЕЛОВЕК ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА

В начале 1961 года мне неожиданно позвонили из Ми­нистерства высшего образования (в то время я ухе рабо­тал преподавателем Московского университета) и предложили оформить документы для поездки на Кубу в качестве переводчика. Повидать Кубу, работать там было заветной мечтой многих советских людей. Все жадно чи­тали известия с далекой Кубы о победе революции, о ее героях Фиделе Кастро, Камило Сьенфуэгосе, Че Геваре. А после показа в нашей стране великолепного фильма Романа Кармена Куба стала для нас еще роднее, еще ближе. И посмотрев этот фильм, я и представить себе не мог, что через несколько недель я окажусь на этом пре­красном острове.

Через некоторое время меня снова пригласили в Ми­нистерство высшего образования, и там я узнал, что поеду на Кубу для работы в качестве переводчика Че Гевары и в то же время для обучения его русскому языку. И я улетел в Гавану. После трехдневной акклиматизации, после краткой беседы с советским послом наш торговый пред­ставитель Николай Кудин, очень компетентный специа­лист и человек искренний и сердечный, отвез меня в Министерство промышленности и представил Че Геваре. Я подарил ему экземпляр его книги «Партизанская вой­на», только что вышедшей на русском языке, но, к сожа­лению, позже узнал, что ему ее уже подарили раньше.

Я увидел Че точно таким же, как на страницах журна­лов и в описаниях журналистов: худощавый мужчина среднего роста, приятной внешности. Чрезвычайно при­влекло мое внимание его лицо, с тонкими чертами и жи­выми добрыми глазами. Он был в зеленой военной форме (в военной форме оливкового цвета), с пистолетом на поясе, в форменных ботинках, с распахнутым воротом гимнастерки и с дымящейся сигарой во рту.

Прежде всего меня удивила его манера вести себя, очень простая и скромная. Не было никакой дистанции между ним и его собеседниками. И в этом не было позы, это было естественным отражением его духовных качеств, его характера. Его манера разговаривать отличалась от кубинской. Говорил он тихо, медленно, с несомненным аргентинским акцентом. Его фразы были короткими и заканчивались улыбкой.

Понемногу я входил в круг своих обязанностей пере­водчика.

Через несколько дней в министерство прибыла доста­точно многочисленная группа советских специалистов, металлургов или электриков, не помню точно.

Они прибыли со своим переводчиком, и поэтому я мог наблюдать за ходом переговоров и за самим Че. Перего­воры шли довольно долго. Че внимательно слушал членов делегации, время от времени перебивая их находчивыми замечаниями, чтобы уточнить кое-что или выяснить ка­кую-либо деталь. Я помню, что в конце переговоров Че задал один существенный и неожиданный вопрос, кото­рый вплотную касался их темы. Ни один из членов деле­гации не смог ответить убедительно. В конце концов его попросили дать им возможность подумать над этим воп­росом и собраться снова через несколько дней. Это было удивительно, поскольку хоть специалисты, по-видимому, были неплохие, однако Че поставил их в тупик. Его упор­ный интеллект позволил ему понять суть проблемы, выя­вить самое главное и увидеть слабую сторону в аргументах своих собеседников.

Как я понял позже, Че всегда руководствовался в своих действиях и решениях соображениями выгодности того или иного дела для Кубы, степенью его жизненности и целесообразности.

На заседаниях министерства промышленности Че так­же удивлял всех своей способностью чувствовать главное среди множества технических проблем и обращать на это внимание присутствующих. На этих заседаниях Че высту­пал очень ясно и конкретно, выслушивал своих сотрудни­ков очень внимательно, спрашивал их советов и, подведя итог собрания, принимал решение. Меня поразил дух де­мократизма этих заседаний. Че вел себя очень естествен­но, присутствующие могли задать любой вопрос, не боясь вызвать его недовольства. И одна чрезвычайная деталь: он сам просил делать ему замечания.

Че старался воспитать в работниках министерства дух самоотверженности, стойкость в борьбе против алчности и эгоизма. В значительной мере ему удалось достичь сво­их целей. Поражала атмосфера братства, царившая в ми­нистерстве, ответственность сотрудников за порученные дела, их готовность работать, не считаясь со временем.

Спустя некоторое время Че поручил мне проверить кучу брошюр «Книжного обозрения», скопившуюся в министерстве, с целью выбрать наиболее важные книги в различных отраслях науки и промышленности, с тем чтобы перевести их впоследствии на испанский язык. В связи с этим поручением я должен был войти в контакт с русскими специалистами различных направлений промышленности, работавшими на Кубе, и, проконсультировавшись, представить Че список книг с соответствующими примечаниями.

Мне показалось невозможным перевести на испанский то невероятное количество книг, и я осмелился сказать ему об этом. Но Че остался тверд в своем решении. Он планировал надолго вперед.

Моим вторым поручением было давать Че уроки рус­ского языка. Обычно наши занятия проходили дважды в неделю в его кабинете. Никто не мешал нам в течение уроков, вероятно, по собственному распоряжению Че.

Мне бы хотелось подчеркнуть чрезвычайную пункту­альность Че. Занятия всегда начинались в назначенное время.

Так как не было учебника для испаноговорящих, мы для начала взяли учебник Пуповой для французов, пото­му что Че знал французский.

Случайно у меня сохранился диалог, которым мы на­чали наши занятия. Вот он:

Я - Добрый день!

Че - Добрый день!

Я - Как вас зовут?

Че - Меня зовут Эрнесто Че Гевара.

Я - Как дела?

Че - Спасибо, очень хорошо. А как вы живете?

Я - Хорошо. Кто вы? Где вы работаете?

Че - Я работаю в Министерстве промышленности. Я -министр промышленности.

Я - Откуда вы приехали?

Че - Я приехал с Кубы.

Я - До свидания.

Че - До свидания.

Че показал исключительные способности к изучению русского языка. Мы быстро продвигались. Как известно, занятия языком требуют много времени. Однажды, жалу­ясь на нехватку времени, Че спросил меня, нельзя ли проводить уроки таким образом, чтобы он не терял времени на их подготовку, и мы ограничились бы совместны­ми занятиями.

Я ответил ему, что это, разумеется, возможно, но было бы менее эффективно, так как необходимо тратить опре­деленное время на усвоение знаний.

Больше мы не возвращались к этой теме, и я бы хотел подчеркнуть, что до сих пор мне не ясно, как, несмотря на чрезвычайную загруженность делами по работе, Че нахо­дил время для подготовки к занятиям. Это свидетельству­ет об одной из черт его характера: Че старался быть аккуратным в любом деле. Со временем я узнал, что он также брал уроки по математике, по экономике, не говоря уже о том, что после напряженного рабочего дня, когда все уходили домой отдыхать, он оставался в министерстве, занимаясь самообразованием по истории, философии, и свет в его кабинете горел почти до утра. Меня поразила эта черта его характера - ненасытная жажда знаний. Кро­ме занятий самообразованием, Че постоянно настаивал на повышении уровня подготовки работников министерства. Он учился сам и заставлял учиться других.

Я тщательно готовился к занятиям с Че и старался, чтобы не было потеряно ни одной минуты. Разумеется, мне часто хотелось о многом поговорить с Че; зная, что ему нравились шахматы, хотелось сыграть с ним одну партию, но я сознавал, что у меня не было морального права отнимать у него драгоценное время. И все же иног­да, используя короткие паузы во время отдыха, мы бесе­довали на различные темы. Особенно памятным для меня явился один разговор. Как известно, Че был инициатором движения добровольного труда на Кубе, которому он при­давал большое значение. Че всегда лично участвовал в долгих и утомительных добровольных работах: на строй­ке, где он таскал блоки для домов рабочих, на рубке сахарного тростника, на разгрузке кораблей, на фабри­ках, - везде и всегда он был простым рабочим, а не руко­водил остальными.

Я настойчиво пытался убедить его, что руководитель его масштаба не имел права терять время, что он мог бы использовать его гораздо более рационально. В этой не­большой дискуссии Че разбил меня в пух и прах. Он сказал, что руководитель должен всегда находиться в кон­такте с массами, руководить ими своим примером, что добровольный труд позволяет руководителю ближе уз­нать проблемы повседневной жизни с точки зрения рабо­чего. Мне навсегда запомнились его слова о том, что пример, как хороший, так и плохой, очень заразителен, и мы, руководители, должны заражать массы хорошими примерами, работать над сознанием людей, показывать, на что мы способны. В своих рассуждениях он обращался к словам Ленина, который говорил, что добровольный труд имеет неоценимое значение. Ленин первым почувст­вовал это и отразил в своей статье «Великий почин». В конце концов под давлением всех этих аргументов я вы­нужден был признать, что он прав, что личный пример значит больше любого теоретического положения. Этот эпизод выявил отличительную черту его характера: Че всегда и во всем убеждал своим примером.

В связи с русским языком мне вспоминается другой случай. Алейда Марч, жена Че, решила также изучать русский язык и обратилась к Че с просьбой брать у меня уроки. Че отказал ей, сказав, что я находился в официаль­ной командировке и что у меня, к тому же, было достаточ­но работы. Тогда Алейда обратилась прямо ко мне, и после работы я давал уроки русского языка ей и ее подруге Лупе Велис, жене Нуньеса Хименеса. Время от времени Че заходил на минутку в комнату, чтобы взглянуть на нас.

Должен сказать, что Че всегда был в хорошем настро­ении и ему нравилось шутить. Иногда, приходя на уроки русского языка, он шутливо здоровался со мной пародией на военное приветствие. У нас были хорошие отношения. Че вел себя очень просто, и я забывал, что со мной -кубинский руководитель. Однажды со мной произошел интересный случай. Известно, что Че никогда не бросал слов на ветер, и если уж что-то обещал, обязательно вы­полнял свое слово. Однажды, не помню, по какому слу­чаю, не зная еще тогда значения выражения, я сказал ему: «Вы меня подвели». Он ничего не сказал мне, но его лицо посуровело, и я понял, что вляпался.

Кстати, я никогда не слышал, чтобы Че повышал голос, критикуя ошибки и просчеты своих подчиненных. Он был строг с ними, но прежде всего он был строг с самим собой. Возможно, кому-либо из его сотрудников требования Че казались чрезмерными, но Че спрашивал с других, прежде всего спрашивая с себя самого. Работоспособность Че была экстраординарной. В самом деле, он никогда не от­дыхал, подрывая этим свое здоровье.. И надо иметь в виду, что он постоянно страдал от жестоких приступов астмы. Но как бы плохо ни чувствовал себя Че, никто никогда не слышал, чтобы он жаловался. Он жил в доме у моря, но однажды он сказал мне, что не ходил купаться из-за не­хватки времени. Он позволял себе развлечения очень ре­дко. Однажды в Гавану приехали футболисты команды «Динамо» из Тбилиси (Грузия). Я видел, как Че на стади­оне горячо подбадривал кубинских игроков, крича: «Впе­ред, ребята»!

Мое внимание привлекла еще одна черта его характе­ра: его врожденная, естественная скромность. В своей частной жизни он не позволял никаких излишеств. Я помню одного кубинца, уже в возрасте (вылетело из памяти его имя), работника министерства промышленности. В его обязанности входило получать зарплату Че. Однаж­ды он сказал мне доверительным голосом, что Че часто не хватало зарплаты.

Как известно, Че был очень внимателен и отзывчив по отношению к людям. Мне самому представилась возмож­ность испытать это.

В выходные дни работники министерства иногда участвовали в добровольных работах, в особенности на рубке сахарного тростника. Однажды я решил попробовать, что такое сафра, но не смог поехать. Оказывается, Че, зная, что я плохо переношу кубинскую жару, вычеркнул мое имя из списка. Еще один случай. Неоднократно он гово­рил мне, что я должен поближе узнать всю страну, а не только Гавану... Скоро мне представилась такая возмож­ность: в первом конгрессе кубинских артистов и писателей принимали участие наши известные писатели Гранин и Стельмах. По окончании конгресса мы вместе совершили незабываемое путешествие по Кубе, объехали весь ост­ров.

У меня было много встреч с интересными людьми. Расскажу об одном случае. Однажды в министерстве поя­вилась группа веселых молодых людей, кубинцев и не­мцев, пришедших на встречу с Че. Я обратил внимание на привлекательную девушку, в совершенстве владевшую немецким и испанским. Я разговорился с Тамарой (так звали девушку) и узнал, что она родилась в Аргентине, через несколько лет ее родители, немецкие антифашисты, вместе с ней переехали в Германскую Демократическую Республику. И лишь несколько лет спустя я узнал, что эта девушка Тамара и есть та незабываемая Таня, партизанка, бывшая связной Че в Боливии и погибшая там, попав в засаду.

Кубинская жара в конце концов меня доконала. Я заболел, попал в больницу и позже по рекомендации вра­чей должен был вернуться на родину.

Незадолго до моего отъезда секретарь Че, Хосе Манреса, человек энергичный и сведущий, если я не ошиба­юсь, сообщил мне, что Че намеревался посетить меня, но, к сожалению, что-то помешало ему, и я больше не видел Че. Позже, уже в Москве, я получил от него короткое письмо, в котором он писал мне:

«Уважаемый Юрий: извините за задержку с ответом на Ваше письмо. Дело в том, что книжка («Ход революцион­ной войны» - Ю. Певцов) пока не издана, и я ждал, чтобы отправить Вам ее с запиской. Как только она выйдет, я Вам ее пошлю, хотя это лишь малейшая часть моих воспоми­наний, которые, в свою очередь, являются лишь малей­шей частью освободительной войны.

Примите революционный привет от худшего из Ваших учеников, команданте Эрнесто Че Гевары».

Я никогда не забуду Че, не забуду власть обаяния, которое излучал этот человек...

Тот, кто хоть раз встречался с Че, не мог не почувст­вовать его притяжения. Навсегда остался в моей памяти Че - настоящий коммунист, человек двадцатого века.

Юрий Певцов


ЧЕЛОВЕК-ЛЕГЕНДА

Сподвижником Фиделя Кастро, этого выдающегося деятеля международного масштаба, являлся гражданин революционной Кубы, славный сын Латинской Америки Че Гевара. Если бы существовал всемирный пантеон, в котором хоронили бы людей, оставивших наиболее глу­бокий след в борьбе за свободу, во имя социальной спра­ведливости, то в нем по праву надо было бы поместить и прах Че Гевары. Хотя в действительности такого пантеона нет, но есть другой, сооруженный памятью людей, и в нем имя этого человека уже записано золотыми буквами.

Однажды Че Гевара рассказал мне о том, как он стал в 1959 году президентом Национального банка Кубы, как на его долю выпали обязанности заниматься на Кубе воп­росами экономики.

- После того как диктатура Батисты была свергнута и власть перешла в руки народа, - говорил Че, - лидер революции Фидель на одном из совещаний руководящих деятелей поставил вопрос о необходимости распределе­ния между ними обязанностей. Когда подошли к вопросу о том, кому следует заниматься экономикой, Фидель спросил: «Скажите, друзья, кто из вас экономист?»

Тут Че Гевара сделал паузу, улыбнулся и продолжил свой рассказ:

- Мне послышалось, что Фидель спрашивает о том, кто из присутствующих коммунист, и я не задумываясь отве­тил: «Я». На это Фидель сказал: «Вот тебе и заниматься экономикой».

Я засмеялся, случившееся действительно выглядело забавным, а Че продолжал:

- Недоразумение затем выяснилось, но было уже поз­дно, так как распределение обязанностей завершилось. Вот так «экономист» Че Гевара, - он ткнул себя пальцем в грудь, - стал заниматься вопросами национальной эко­номики Кубы.

В дальнейшем Че Гевару назначили министром наци­ональной промышленности, и он активно работал на этом посту в 1961-1965 годах.

Че Гевара приезжал в Москву для переговоров по воп­росам экономического сотрудничества. Беседы, в кото­рых довелось участвовать и мне, показали, что деятель, представлявший Кубу, основательно знал ее нужды и во­обще вел переговоры как партнер компетентный. Он про­являл и настойчивость в отстаивании взглядов, которые он считал справедливыми, и необходимый такт, на что все советские товарищи - участники переговоров обратили внимание.

Принимал участие Че Гевара в работе такого важного форума, как Генеральная Ассамблея ООН. Глава делега­ции своей страны, он выступил 11 декабря 1964 года с изложением позиции Кубы по вопросам международной политики и обстановки в мире. Представители США и их партнеры по военным блокам чувствовали себя неуютно, когда с трибуны летели в зал гневные слова, обличавшие империализм. Че Гевара защищал право кубинского на­рода на самостоятельное развитие, решительно осуждал политику вмешательства США во внутренние дела Кубы, политику блокады этой страны, которую Вашингтон, по существу, проводит и поныне. Речь Че делегаты встретили аплодисментами. В тот день зал заседаний Генеральной Ассамблеи ООН оказался заполненным до отказа.

Ненависть кубинских контрреволюционеров к Че Ге­варе была настолько велика, что они, пользуясь потворством американских властей, произвели во время выступ­ления Че выстрел из «базуки» в направлении здания ООН. К счастью, исполнители преступной акции оказались пло­хими стрелками, снаряд упал в реку. Около здания ООН охрана арестовала также некую Перес. Выяснилось, что эта кубинская контрреволюционерка имела при себе нож, которым намеревалась, по ее словам, убить Че Гевару. Чем не Шарлотта Корде?¹

Перед отъездом Че Гевары из Нью-Йорка советская делегация устроила в его честь обед, на который мы при­гласили также глав делегаций других социалистических стран. Советскую сторону представляли руководители всех трех делегаций: СССР, УССР и БССР. Сердечно­стью и теплотой в кругу друзей запомнился тот день. Все поздравляли нашего кубинского друга с успешным вы­ступлением в ООН.

После обеда мы беседовали с Че Геварой один на один. Он сказал:

- Прямо из Нью-Йорка я направляюсь в далекие стра­ны помогать людям в борьбе за достойную человека жизнь, за свободу.

Из этих слов мне все стало ясно.

Смотрел я на Че Гевару и про себя думал, что этот человек создан для борьбы, для подвигов. Иначе он не может. Его выковали из стали.

Че Гевара считал, что везде, где имеет место неспра­ведливость, где попирается человеческое достоинство, где эксплуататоры живут за счет чужого труда, где царит расовый гнет и бесправие миллионов людей, нужно вести освободительную борьбу, именно там его место.

Так поступали герои-одиночки из русских, сражавши­еся на стороне парижских коммунаров в 1871 году или участвовавшие в борьбе кубинского народа за свою наци­ональную независимость. Так поступали поляки, югосла­вы и многие другие иностранцы, которые шли в бой на стороне пролетариата России в рядах Красной Армии, отражавшей натиск белогвардейцев и интервентов после Великого Октября. Так поступали бойцы интернацио­нальных бригад, вступивших в схватку с франкизмом в Испании.

Я старался уловить настроение своего гостя. Держался он спокойно, говорил немногословно, но высказывал мысли ясно, как будто отбивал их молотком. Мне показа­лось, что ему свойственна какая-то мужская застенчи­вость. Она придавала особое очарование этому человеку. Все-таки при всем этом на лице его лежал и оттенок грусти. Разумеется, как-то неудобно было спрашивать такого человека: отчего это?

В 1967 году мир облетела как молния весть о том, что сердце Че Гевары перестало биться. Его зверски умертви­ли в джунглях Боливии враги ее народа, враги свободы.

Андрей Громыко.

¹. Шарлотта Корде - дворянка, во время французской буржуазной революции подпавшая под влияние жирондистов. Проникла в дом к лидеру якобинцев Жану-Полю Марату и убила его кинжалом. - Прим. пер.


^ ТОВАРИЩ ЧЕ

Он был одним из самых интересных людей, с какими только мне доводилось встречаться, беседовать и спорить за всю мою довольно уже длинную журналистскую жизнь. Познакомился я с Эрнесто Че Геварой на Кубе, куда прилетел, чтобы участвовать во вручении Ленинской пре­мии за мир между народами другому интереснейшему человеку Латинской Америки - Фиделю Кастро. И позна­комили нас на правительственном приеме, в обстановке, мало подходящей для откровенных бесед и дружеских разговоров.

Прием происходил на открытом воздухе, в уголке тро­пического парка. В ночной полутьме отчаянно благоухали какие-то цветущие кусты. Сочные кубинские звезды про­свечивали сквозь узорчатые листья великолепных пальм. В кустах, несмотря на многолюдно и темноту, стрекотали и щебетали цикады. Но прием был, как почти все приемы, в общем-то скучноват, и, хотя вечерние туалеты дам и смокинги дипломатов очень мило контрастировали с во­енными комбинезонами, бутсами и беретами, в которые были одеты новые руководители Кубы (а это вносило в прием какую-то новую, необычную краску), я невольно посматривал на часы. Ведь вокруг на этом зеленом остро­ве, лежащем в ультрамариново-синем море, происходило столько интересного.

И тут на выручку мне пришел Николаc Гильен, мой старый друг со времен его эмиграции.

- Хочешь, я познакомлю тебя с одним из интересней­ших людей?

- С Фиделем?

- Нет, это сейчас не удастся, видишь, как его осаждают со всех сторон.

- С Раулем Кастро?

- Тоже нет. Видишь, его взяли в плен военные. Я познакомлю тебя с нашим Че. Он, правда, не кубинец, а аргентинец, но это один из ближайших соратников Фиде­ля и один из ярчайших, деятелей нашей революции. Ум­ница. Отличный человек.

Он провел меня к невысокому, коренастому мужчине, стоящему несколько в стороне от кипения приема и от­кровенно скучавшему. Тот дружески обнял Николаса, а мне довольно официально протянул руку и отрекомендо­вался:

- Эрнесто Гевара де ла Серна.

- И наш Че, - улыбаясь, добавил Николаc.

- Ну что же, так действительно короче.

Мне повезло. Как оказалось, он читал мои книги «По­весть о настоящем человеке» и «Мы - советские люди», выпущенные на Кубе большими, даже по нашим поняти­ям, тиражами. Вероятно, поэтому новый знакомый, кажу­щийся несколько замкнутым, сосредоточенным в себе, разговорился. Официанты, обслуживающие прием, со­хранили свои фраки и жестко накрахмаленные пластроны еще от старой батистовской Кубы, но разносили они толь­ко напиток, именуемый «Кубалибре»: производимая на Кубе кока-кола, небольшое количество рома «Бакарди», ломтик лимона и несколько кусочков льда. Взяв бокалы, мы отошли в сторону под сень какого-то пышного расте­ния. Я принялся расспрашивать Че о нем самом.

- По профессии я врач, - сказал он, - а сейчас вот, в порядке революционного долга, - министр промышленно­сти. Вам, может быть, кажется это странным? А впрочем, думаю, что вас это не удивит, ведь Владимир Ленин по профессии был адвокат, а среди его министров были и врачи, и юристы, и знаменитые инженеры... Ведь так?.. Революция есть революция, и революционная необходи­мость по-своему расставляет людей. - Он улыбнулся. -Если бы мне, когда я был в отряде Фиделя, давней друж­бой с которым я горжусь, когда мы садились на яхту «Гранма» (а я был в этом отряде как раз в качестве врача), кто-нибудь сказал бы, что мне предстоит стать одним из организаторов экономики, я бы только рассмеялся.

Я беззастенчиво рассматривал нового знакомого. У него было удивительное лицо: с крупными чертами, очень красивое. Мягкая, клочковатая курчавая борода, обрамлявшая его, темные усы и, как у нас на Руси говорили, соболиные брови лишь подчеркивали белизну этого лица, которое, видно, не брал загар. На первый взгляд это лицо казалось суровым, даже фанатичным, но, когда он улы­бался, как-то сразу проглядывался истинный, молодой возраст этого министра, и он становился совсем юношей. Военный комбинезон цвета хаки, свободные штаны, за­правленные в шнурованные бутсы, и черный берет со звездочкой как бы дополняли его характеристику.

Договорились, что на следующий день под вечер я приду к нему в учреждение. Разумеется, перед этим визи­том по репортерской привычке я выспросил у моего друга Александра Алексеева, хорошо знакомого с Кубой, все, что тот знал об этом человеке.

Мы встретились у него в кабинете в большом, краси­вом, только что построенном здании. Среди многочислен­ных служащих уже редко кто был в костюмах военного времени. Но команданте был все в том же защитного цвета френче с огромными карманами, с широким ремнем, в походных бутсах с подошвой толщиной в палец: аскет, партизанский вожак, как бы еще живущий днями, прове­денными в горах Сьерры-Маэстра. Но в беседе его уже чувствовался государственный деятель, державший в ру­ках рычаги управления очень в ту пору сложной и запу­танной экономики Кубы.

Говорил о том, как лишенные своих богатств и приви­легий кубинские промышленники и латифундисты поста­рались запутать все дела. Говорил о прямом вредительстве «гусанос» - «гусениц», как именовались ставленники и агенты американского империализма. И в то же время спокойно, деловито рассказывал об экономических до­стижениях новой Кубы. «Никогда не строилось так много жилищ... Никогда в море, кишащем рыбой, не велся такой механизированный, научно организованный лов». И не просто говорил, а как настоящий экономист, достав из необъятного нагрудного кармана толстую записную книжку, подтверждал слова цифрами. Он радовался успе­хам Кубы. Он жил ими. Он верил, что кубинский экспе­римент - организующий и революционизирующий пример для всей Латинской Америки.

- Пока что мы остров Свободы, - говорил он. - Но эта свобода раньше или позже овладеет континентом. Во вся­ком случае, мы уже не робинзоны, с нами такой далекий и такой близкий Советский Союз, с нами уже весь социа­листический мир.

Несмотря на работу установок кондиционирования воздуха, в кабинете было жарко. Собеседник предложил пройтись по Гаване и закончить разговор на ходу. Пошли. Но разговора не получилось. Он был слишком известен в своем городе, где еще кипели страсти революции. Люди из толпы бросались к нему и жали ему руки, какая-то девушка расцеловала его, а мальчишки толпой следовали за нами, и то и дело слышалось: «Че, Че, Че».

Потом мы встретились с ним в Москве осенью 1964 года. Он был все такой же, в том же боевом комбинезоне, с той же клочковатой бородкой, которая как бы навсегда приросла к его лицу. Кубинская делегация была уже одета в штатские костюмы, а он не хотел переодеваться, а мо­жет, и не мог.

Выступая в Москве на праздновании 47-й годовщины Великого Октября, он сказал:

- Это такая великая дата, отмечавшаяся к тому же сорок семь раз, поэтому о ней сказано уже почти все. Единственное, что я хочу пожелать друзьям, чтобы насту­пил тот день, когда трибуны Мавзолея не смогут вместить руководителей социалистических стран, которые будут присутствовать на этом будущем параде.

На следующий день я посетил его в гостинице. И задал ему недипломатичный журналистский вопрос:

- Ваше выступление - это экспромт?

- Нет, это моя мечта. Мечта, чтобы на трибунах ленин­ского Мавзолея как можно скорее встало как можно боль­ше руководителей новых социалистических стран Латинской Америки. Я говорю это серьезно. Я вижу в этом смысл моего существования.

Это была последняя встреча и последний разговор. Я не могу скрыть своего восхищения перед этим удивитель­ным человеком, героически погибшим. Восхищение - мое и многих, многих других - останется навсегда.