И. Латышев Как Япония похитила российское золото
| Вид материала | Документы |
- Латышев В. А., Латышев К. В. Три в одном: психографология, физиогномика, типология, 1198.65kb.
- Е. К. Карпенко. Спор о природе металлических субстанций: Бернар Палисси против алхимиков, 372.64kb.
- Золото издавна известно человеку. Украшения из желтого металла появились в III-II тысячелетиях, 123.12kb.
- Золото подготовила: Парицкая Кристина, 137.04kb.
- Пояснительная записка к бухгалтерской отчетности ОАО «Золото Селигдара» Общие сведения, 276.49kb.
- На данный момент по уровню развития атомной энергетики Япония опережает Коею. Поэтому, 261.31kb.
- Реферат «Судьба золотого запаса царской России», 321.33kb.
- Сценарий интеллектуального коллажа «у нас в гостях япония», 31.23kb.
- Японское искусство, 435.79kb.
- Золото, золото чище раскаянья, 9.11kb.
^ Генерал С.Н. Розанов в Токио. 20.02.1920 г.
Что же касается упоминания в прессе о Шанхае, то речь шла скорее всего не о каком-либо китайском банке, а о шанхайском отделении “Ёкохама Сёкин Гинко”, который судя по всему обеспечил Розанову как своему клиенту возможность получить деньги не в Японии, а в Китае — в Шанхае. Масштабность выручки, которую Розанов получил от продажи золота и серебра нашла свое отражение и в статистике Управления монетного двора Министерства финансов Японии за 1920 год. Как свидетельствует эта статистика, японское государство закупило в названном году золота на сумму 25552154 иены, в то время как совокупные покупки золота в государственную казну на протяжении предшествовавших 10 лет не превышали 5-6 миллионов иен. Точно так же статистика зафиксировала в том же году уникальную по объему покупку в государственный резервный фонд страны серебра.
Никогда в последующие десятилетия размеры серебряных поступлений в этот фонд не достигали уровня 1920 года. [ 47 ]
Примечательно, что за короткий срок со времени прибытия в Японию и до таинственного исчезновения в январе 1921 года С. Розанов не использовал даже сотую долю числившихся в его владении средств. Причем все эти средства, похищенные генералом из казны России, остались в Японии на его счетах и были в дальнейшем незаконно присвоены японской стороной.
^ 6. ПРИСВОЕНИЕ ЯПОНСКИМИ ИНТЕРВЕНТАМИ ЦАРСКОГО ЗОЛОТА, ОТДАННОГО ИМ НА ХРАНЕНИЕ ГЕНЕРАЛОМ П. ПЕТРОВЫМ
Некоторые эпизоды печальной хроники расхищения “царского” золота японскими интервентами были похожи на кадры остросюжетных приключенческих или детективных фильмов. Одним из главных действующих лиц в этой хронике стал волею случая генерал Павел Петров, назначенный в дни штурма Красной Армией Омска начальником тыла колчаковской армии. Эта должность обязала его в дни отступления колчаковцев в сторону Иркутска взять на себя заботу о вывозе из Омска 63 ящиков с золотыми слитками. В подчинении генерала Петрова находилась тогда лишь небольшая группа офицеров и солдат, многие из которых пали духом и думали больше о своем спасении, чем о сохранности упомянутых ящиков с драгоценным грузом. Под неусыпным надзором генерала Петрова, продолжавшего ревностно выполнять свой воинский долг, вагон с остатками “царского” золота проследовал по транссибирской магистрали через Иркутск в сторону Читы. На одном из перегонов между Иркутском и Читой поезд с вагоном Петрова был остановлен казачьим отрядом, находившимся в подчинении атамана Семенова. Обнаружив ящики с золотом, семеновцы силой заставили Петрова и сопровождавших его колчаковцев уступить им половину этого груза. Тогда же колчаковскому начальнику тыла пришлось поступиться еще частью охранявшихся им драгоценностей: 11 ящиков были отданы им местным властям в обмен на продовольствие и паровозное топливо. А далее в течение нескольких месяцев брошенный головными отрядами колчаковской армии состав генерала Петрова с вагоном, в котором все еще находились 22 ящика с “царским” золотом, либо торчал без движения на глухих полустанках, либо медленно переползал с одного перегона на другой. Только к осени 1920 года этот злополучный состав прибыл на железнодорожный узел Маньчжурия, находившийся у границы, отделявшей российское Забайкалье от Северо-Восточного Китая. Именно через станцию Маньчжурия уходили в те дни за рубеж некоторые из разбитых отрядов колчаковской армии, включая каппелевцев, которыми в то время командовал генерал Вербицкий. Помыслы большинства колчаковских офицеров и солдат сводились к тому, чтобы скорее выбраться из сибирского водоворота гражданской войны и перебраться в Китай, чтобы затем либо переправиться на другие фронты в Центральной России, либо вообще далее не воевать и остаться в эмиграции. Вот на этом-то пограничном рубеже, именуемом станцией Маньчжурия и встретился генерал Петров лицом к лицу с японской военной администрацией.
Первые же переговоры с японскими интервентами, достаточно осведомленными о том, что за груз хранился в одном из вагонов бывшего начальника тыла колчаковской армии, показали Петрову со всей очевидностью несбыточность его надежд на сохранение остатков “царского” золота под своим контролем. Японская военная администрация оказалась непреклонной в своем требовании безоговорочной сдачи им при пересечении границы как подвижного состава и оружия, так и ценностей. Попытки генерала Петрова вступить с ними в спор и препирательства не дали результатов, и переговоры закончились в конечном счете вынужденным согласием Петрова получить от японской стороны в обмен на ящики с золотом нечто вроде расписки, свидетельствовавшей о том, что японская администрация “приняла на временное хранение” отданный ей драгоценный груз. Ссылаясь на рассказы своего отца, сын колчаковского генерала Сергей Павлович Петров описал полученный его отцом документ следующим образом:
“Это был листок бумаги 25 на 15 сантиметров. Текст написан по-русски, а внизу стоял оттиск печати на японском языке. Смысл расписки был таков: “Я принял от генерала Петрова на хранение золотые слитки в количестве 22 ящиков. Верну их тогда, когда поступит соответствующая просьба от отдавшего на хранение”. Далее перечислялась маркировка и номера ящиков, в которых находились слитки. Внизу подпись (по-русски) принявшего ценности представителя японских военных властей — “Изомэ”. [ 48 ]
Так в “добровольно-принудительном” порядке “царское” золото было фактически отобрано японской военной администрацией у генерала Петрова на границе России с северо-восточным Китаем. Передача П. Петровым 22 ящиков с “царским” золотом японской администрации в лице незнакомого ему офицера в чине полковника состоялась, как это теперь известно, 22 ноября 1920 года. С тех пор это золото навсегда кануло в неизвестность. И хотя японцы получили упомянутые выше ящики “на временное хранение” и обязались вернуть их обратно “в любое время” по просьбе Петрова, тем не менее далее никто из граждан России, ни “белых”, ни “красных” никогда уже больше не видел ни этих ящиков, ни тех золотых слитков, которые в них находились. Японская сторона, пообещавшая тогда колчаковскому генералу хранить русское золото, в действительности похитила его.
Сегодня вполне точно известна и личность того японского полковника, который назвал себя “Изомэ” и вручил Петрову расписку со скрытым намерением никогда не возвращать России впредь ни в натуре, ни деньгами полученные им драгоценности. Было бы полбеды, если бы “Изомэ” оказался просто жуликом и совершил похищение “царского” золота во имя собственной корысти. Может быть в таком случае его удалось бы выследить с помощью японских властей и заставить вернуть похищенное. Но дело, к сожалению, обстояло иначе: в лице полковника “Изомэ” колчаковский генерал Петров имел дело в действительности с одним из наиболее искушенных в российских делах офицеров японской разведки — подлинное имя которого звучало чуть-чуть иначе: Рокуро Исомэ. А это означало, что “царское” золото было похищено в данном случае не каким-то жуликом-одиночкой, а служащими военного министерства Японии, что заранее обрекало на неудачу любые попытки генерала Петрова, его доверенных лиц поймать за руку обманщика и вернуть похищенные им ценности.
В подтверждении такому выводу сопоставим некоторые факты и приведем некоторые сведения об офицере японской разведки Рокуро Исомэ. Родился он в префектуре Ямагата 7 марта 1878 года.
^ Генерал Павел Петров, передавший японцам 22 ящика с золотом
В 1909 году по окончании Военно-сухопутной Академии проходил службу в российском отделе Генштаба Японии. Именно в этот период с 1913 по 1915 годы он находился в Петербурге, работая в аппарате японского военного атташе. Дальше, в декабре 1918 года, он занял пост руководителя русского отдела Генштаба. В мае 1919 года выехал в оккупированные районы России в качестве начальника разведслужбы японского экспедиционного корпуса в Сибири и на Дальнем Востоке. С этого момента, судя по всему, к “царскому” золоту, находившемуся во владении Колчака, полковник Исомэ стал проявлять особый интерес. Об этом говорит целый ряд фактов. Ведь никто иной, как Исомэ организовал в январе 1920 года побег в Японию колчаковского генерала С. Розанова и вывоз с его помощью в японские банки той части золотого запаса России, которая хранилась во Владивостоке. Умело выследил Исомэ и эшелон генерала П. Петрова и не только выследил, но и оказался в нужном месте и в нужный час, а именно: на станции Маньчжурия в тот момент, когда генерал Петров прибыл туда со своим драгоценным золотым грузом. Таким образом оба колчаковских генерала С. Розанов и П. Петров, вольно или невольно попали в сети, расставленные им японской военной разведкой, способствуя так или иначе вывозу немалой части золотого запаса России в Японию. А как показал дальнейший ход событий, все то, что попадало в Японии в руки японской военщины с ее грабительскими нравами уже никогда не возвращалось назад. Милитаристская Япония как бездонная бочка поглотила все богатства и драгоценности, вывезенные японскими интервентами из опустошавшейся ими России.
Кстати сказать, “подвиги” ответственного сотрудника японской военной разведки полковника Исомэ в разграблении российского золота были высоко оценены японским военным командованием. Уже в июне 1921 года, то есть сразу же по завершении эпопеи с русским золотом, ему был присвоен чин генерал-майора, а в мае 1924 года он стал генерал-лейтенантом японской императорской армии. Все это лишний раз свидетельствовало о непосредственном участии правительственных кругов и военного министерства Японии в похищении значительной части золотого запаса России — похищении, заведомо несовместимом с элементарными нормами морали и международного права.
^ 7. ЗАХВАТ РОССИЙСКИХ ЗОЛОТЫХ СБЕРЕЖЕНИЙ И ДРАГОЦЕННОСТЕЙ ЯПОНСКИМИ ГЕНЕРАЛАМИ
С разгромом под Иркутском колчаковской армии и гибелью “верховного правителя” в феврале 1920 года на бескрайних просторах Восточной Сибири и Забайкалья воцарились сумятица и безвластие. В этом-то вакууме государственной власти оказались остатки эшелона с “царским” золотом, на которые зарились одновременно и наступавшие с запада красные полки и местные отряды партизан, и закрепившиеся в Чите и на других участках транссибирской магистрали казачьи семеновские части и вторгшиеся в этот район из Маньчжурии японские вооруженные силы. В январе — марте 1920 года большая часть эшелона с золотом и другими драгоценностями оказалась уже в разрозненном, распотрошенном состоянии: колчаковцы, отступавшие отдельными группами на восток, тайком увозили часть ящиков с золотом по железной дороге в сторону Читы, Хабаровска и Владивостока. Семеновцы и красные партизаны пытались захватить эти ящики и припрятать находившиеся в них драгоценности в своих краях. Жаждала поживиться этим же добром и японская военщина, у которой была возможность силой захватить все, что она хотела. И этой возможностью японские генералы воспользовались.
Обстоятельства прямого захвата японскими интервентами части “царского” золота остаются пока мало известными. Но кое-что всплыло на поверхность. Сегодня известно, что район Восточной Сибири, куда попали остатки эшелона с “царским” золотом после гибели Колчака, был оккупирован в первые месяцы частями 14 дивизии императорской армии Японии. В книге японского писателя-публициста Сэйтё Мацумото “Раскопки истории Сева” приводятся свидетельства военного переводчика Мацуи, который утверждает, что командование 14 дивизии захватило во время пребывания в Сибири большое количество золота. Мацуи заявил, что сам принимал участие в транспортировке драгоценного груза, тайно переправленного в Японию, а затем доставленного в город Уцуномия, где находились казармы названной дивизии. Всего, по его словам, в деревянных запломбированных ящиках было ввезено золота на 10 миллионов царских рублей. Ящики были спрятаны затем в складах транспортной компании “Кикути унсотэн” у главного вокзала Уцуномии под усиленной охраной. Однако несмотря на все меры предосторожности по городу поползли слухи о каких-то сокровищах, которые скрывают военные. Тогда по решению командования 14 дивизии склады были подожжены, как свидетельствовал тот же Мацуи, а золото было под шумок вывезено “куда-то в сторону Токио”. [ 49 ]
Весь предыдущий абзац был почти дословно изложен мной по тексту статьи российского журналиста В. Головнина “Загадка колчаковского генерала”, опубликованной в журнале “Эхо планеты” в сентябре 1992 года. В той же статье упомянутый журналист приводит и некоторые другие сведения, связанные с грабительскими деяниями японских генералов в Сибири. Там говорится, в частности: “Офицер 14 дивизии, капитан Косабуро Ямасава в 20-е годы во время одного из скандалов в сердцах проговорился (и это документально зафиксировано), что именно в апреле 1920 года его боевые товарищи из 59-ого полка захватили в России большое количество золота. По словам обиженного по службе капитана, ценности под шумок присвоил начальник штаба дивизии Сиодзи Наманума, который ранее командовал 59-м полком. Впрочем, сообщил Ямасава, золото захватывали на протяжении почти всей сибирской эпопеи. И практически никогда оно официально не оформлялось в качестве трофеев, а поступало в личное распоряжение командования, в первую очередь полковника Наманумы. Именно он и его сообщники оставили золото в “складах “Кикути унсотэн”, которые затем подожгли, чтобы замести следы. Ценности же, по свидетельству капитана, были перевезены в токийский дом начальника штаба 14-ой дивизии, где и исчезли”. [ 50 ]
Автор цитируемой статьи ошибся, однако, далее, когда он мимоходом упомянул о “шумном скандале” в японском парламенте, связанном с похищенным японскими генералами российским золотом — скандале, который якобы возник “в начале 30-х годов”. Скандал такой, действительно возникал в японском парламенте, но только не “в начале 30-х годов”, а значительно ранее — 4 марта 1926 года. В этот день на заседании парламента резким нападкам представителя партии Кэнсэйкай депутата Сэйго Накано подвергся председатель партии Сэйюкай генерал Гиити Танака, который в годы интервенции Японии в России был военным министром Японии. Как выяснилось из выступления Накано, Танака в корыстных Политических целях тайно использовал в качестве залога золотые слитки, вывезенные из России японской армией во время “сибирской экспедиции”. [ 51 ] В ходе этого скандала таким образом невзначай подтвердился неблаговидный факт грабительских захватов японской военщиной в России золотых слитков, представлявших собой государственное российское имущество. Правда, осуждению японских парламентариев подверглись тогда лишь закулисные махинации Танаки с похищенными слитками, использованными им в личных целях, и в частности, для покупки поста президента партии Сэйюкай. [ 52 ] Именно на эту сторону вопроса был сделан упор в выступлении Сэйго Накано, который заявил: “Слитки золота на сумму 10 миллионов рублей, полученные японской экспедиционной армией от русской армии, пропали потом без вести и это позор, что они были израсходованы на какие-то неправедные цели”. [ 53 ]
Что же касается самого факта незаконного похищения японскими военными российского государственного имущества, то этот факт осуждения парламентариев не вызвал, видимо такие похищения показались им в порядке вещей. Как пишется в упомянутой выше статье В. Головнина, “14-я дивизия, согласно различным данным, присвоила золото где-то в Амурской области, в казармах отступавших войск колчаковского генерала Розанова, а также в Приморье, отняв его у сподвижника атамана Семенова — Калмыкова. Во время парламентских атак на Танаку речь также шла о золоте на сумму в миллион иен, взятом в Хабаровске в феврале 1920 года, других партиях драгоценного металла, отбитых у красных во время боев у Александров и Зеи в октябре 1919 года, о разграбленных приисках в Забайкалье, откуда вывезли большое количество золотого песка”. [ 54 ]
Скандал, разразившийся в японском парламенте в марте 1926 года, привел к тому, что под давлением оппозиции токийская прокуратура начала расследование по фактам, приведенным в выступлениях депутата парламента Сэйго Накано. Речь шла о расследовании обстоятельств тайного, а потому незаконного ввоза в Японию японскими военоначальниками, и прежде всего генералами Гиити Танака и Хандзо Яманаси, возглавлявшими в дни “сибирской экспедиции” операции японской армии, российского золота. Основанием для проведения японской прокуратурой секретного расследования, послужили те же сведения, на которые опирался в своем парламентском выступлении упомянутый Сэйго Накано. Эти сведения были основаны на “заявлении, сделанном 2 марта 1926 года бывшим интендантом 2 ранга секретариата военного министра Тосихару Микамэ. В названном заявлении говорилось о незаконном присвоении рядом высших руководителей военного министерства Японии, в том числе генералом Гиити Танакой значительной части “секретного фонда” военного министерства и об использовании присвоенных средств в размере трех миллионов иен (в ценах того времени) для финансирования избирательных расходов Г. Танаки в ходе выборов председателя тогдашней крупной и влиятельной политической организации — партии Сэйюкай.
В начатом прокуратурой расследовании следственную группу возглавил помощник главного прокурора японской столицы Мотои Исида. В группу вошли также следователи Накадзима и Окава. В ходе расследования группа установила, что секретный фонд военного министерства формировался за счет захваченных японцами в Хабаровске (а точнее говоря в Хабаровском отделении Госбанка России), а также на Сахалине и в других районах Сибири и Дальнего Востока слитков золота на сумму свыше 10 миллионов золотых рублей. В частности, по свидетельским показаниям некого генерал-майора жандармерии Ёсинага, находившегося в период “сибирской экспедиции” на службе в штабе экспедиционных войск, часть золотых слитков, похищенных японскими генералами в России, была сдана ими на хранение в банк “Тёсэн Гинко”. Затем эти слитки под личным контролем ранее уже упоминавшегося заместителя военного министра Хандзо Яманаси были переправлены в Японию в префектуру Фукуока, а также в город Симоносэки — в местное отделение банка “Ёкохама Сёкин Гинко”. В группу по организации транспортировки похищенного российского золота входили генерал-майор Гунтаро Ямада и старший инспектор военного министра Наоиэ. Как свидетельствовали показания бывшего переводчика штаба японской 14 дивизии Мацуи, часть захваченного на Дальнем Востоке российского золота была нелегально вывезена в Японию и хранилась на уже упоминавшихся выше складах этой дивизии в городе Уцуномия, а потом, спустя некоторое время, была переправлена в Токио.
Сведения, предоставленные Микамэ двум депутатам нижней палаты японского парламента: Сэйго Накано и Итиро Киёсиро, дали основания этим депутатам выступить в парламенте с требованием создания специальной парламентской комиссии по выяснению обстоятельств формирования и использования “секретного фонда” военного министерства, созданного на базе вывезенного из России в Японию японскими генералами российского золота. Это требование было встречено в штыки представителями правительства и депутатами партии Сэйюкай. Против обоих депутатов парламента, настаивавших на продолжении расследования, были выдвинуты обвинения в тайном пособничестве Советскому Союзу. С целью дискредитации этих парламентариев им приписывалось злонамеренное стремление внести раскол в японское общество.
Но большинство парламентских депутатов тем не менее поначалу поддержало предложение о создании комиссии. В результате, созданная по настоянию Накано и Киёсиро специальная комиссия, провела расследование и констатировала, что общая сумма “секретного фонда” военного министерства, образовавшаяся на базе вывезенного в Японию из России в 1918-1922 годы российского золота, составила на конец 1922 года около 60 миллионов иен. Однако выяснилось при этом, что учреждение данного фонда было одобрено императором. Это сразу же обусловило невозможность дальнейших высказываний кем бы то ни было каких бы то ни было сомнений в законности действий военного руководства. На этом дискуссии в парламенте были прекращены. В дальнейшем большая часть средств “секретного фонда” была использована для выпуска векселей японских банков “Тёсэн Гинко” и “Тайван Гинко”.
Что же касается расследования прокуратурой обстоятельств тайного завоза отдельными генералами в Японию российского золота, то расследование завершилось детективным, если не криминальным продолжением. По наущению высших правительственных руководителей, а также лидеров партии Сэйюкай параллельно с нападками на Накано и Киёсиро в парламенте развернулась бесцеремонная травля против Микамэ — того, кто первым раскопал компромат на генерала Танаку и его окружение. Эта травля привела к тому, что Микамэ спустя два месяца после начала следствия скрылся на время, а затем, вступив в религиозную секту “Нитирэн”, поселился в храме “Хомиондзи” в районе Токио в качестве монаха-затворника, где и закончил свою жизнь.
Куда более трагично сложилась судьба помощника прокурора токийской прокуратуры Мотои Исида, активно взявшегося было за ведение секретного расследования дела о золотых слитках. Будучи человеком неподкупным и принципиальным, Исида явно напугал кого-то в правительственных и генеральских кругах. И это погубило его: 30 сентября 1926 года его труп был обнаружен на окраине Токио в районе железнодорожной станции Камата. Попытки сослуживцев Исиды — других японских прокуроров добиваться продолжения начатого Исидой расследования, а также выявить виновников его смерти не увенчались успехом. [ 55 ] В связи с исчезновением основного заявителя (Микамэ) и трагической смертью помощника главного прокурора Исиды, токийская прокуратура прервала дальнейшее расследование обстоятельств присвоения генералами российского золота: сначала на время, а потом и навсегда, так как руководству прокуратуры стало, видимо, вполне ясно, что японское правительство не желало ворошить это дело. Непроглядная история с похищением японскими генералами российского золота и использованием этого золота во внутриполитической борьбе была таким образом замята японскими правящими кругами и предана забвению.
Куда делось потом золото, которое увезли из России японские генералы — сказать трудно. Судя по косвенным данным, большая часть похищенных слитков оказалась в сейфах японских военных ведомств, закрытых для доступа гражданских лиц. По мнению японского историка Горо Тэнкэй — автора книги “Тайные сокровища династии Романовых”, похищение японскими генералами русского золота “было коллективным преступлением милитаристских кругов, действовавших в Сибири и на Северо-востоке Китая”. [ 56 ]
И это правда! Отрадно видеть, что среди японских историков есть честные ученые, готовые во имя истины идти против течения и разоблачать преступления своих соотечественников-генералов, бесцеремонно грабивших народы соседних стран.
^ 8. КАК ЯПОНСКИЕ БАНКИ СТАЛИ НЕОПЛАТНЫМИ ДОЛЖНИКАМИ РОССИИ
Не упустили возможности поживиться российским золотом и разбогатеть путем его незаконного присвоения не только японские генералы, осуществлявшие интервенцию в Сибири, но и японские банкиры, к которым это золото тогда чуть ли не само приплыло в руки. Речь идет, в частности, о крупномасштабных переводах и перевозках в японские банки российских золотых рублей как в виде ценных бумаг, так и в натуральном виде. Эти переводы и перевозки производились} еще до начала революции в России в связи с намерением царского правительства разместить в Японии крупные военные заказы.
Первые переговоры между Японией и царским правительством о поставках в Россию японского оружия и боеприпасов начались 3 июля 1915 года. Вскоре, а именно 18 сентября 1915 года заместитель министра иностранных дел Японии К. Мацуи вручил царскому послу в Токио Н.А. Малевскому-Малевичу проект соглашения о поставке японских вооружений в Россию. В соответствии с этим проектом Япония обязывалась произвести и поставить в Россию 1900 тысяч винтовок и 156 миллионов боевых патронов. [ 57 ] При этом российское правительство должно было также заключить соглашения с японскими частными поставщиками вооружений, оплатив им часть расходов на развитие производства в размере 10 миллионов иен.
Месяцем позже — 23 октября 1915 года Россия дала официальный ответ на японские предложения. В этом ответе изъявлялась готовность царского правительства разместить в Японии заказы на производство и поставку 1800 тысяч винтовок российского образца. Согласилось также российское правительство взять на себя и покрытие части издержек по вводу в действие новых военных предприятий Японии в размере около 15 миллионов иен.
В 1916 году в соответствии с достигнутыми договоренностями о военных заказах России в Японии были подписаны двусторонние соглашения о предоставлении царскому правительству соответствующих кредитов... В частности 7 февраля 1916 года было заключено российско-японское соглашение о гарантиях размещения займов Министерства финансов России в Японии, в соответствии с которым синдикат японских банков в лице банка “Ёкохама Сёкин Гинко” и правительства России приступил к продаже в Японии облигационно-вексельного займа Министерства финансов России на общую сумму 50 миллионов иен. В том же 1916 году, весной-летом были достигнуты договоренности о гарантиях размещения облигаций на новые суммы. Так, в договоренности, достигнутой 12 апреля, речь шла о сумме в 15,5 миллионов иен.
А вскоре — 4 сентября 1916 года было заключено еще одно соглашение между правительством России и банком “Ёкохама Сёкин Гинко”, выступавшим от имени специально созданного синдиката японских банков. Соглашение предусматривало эмиссию государственных казначейских векселей на сумму 70 миллионов иен с целью их дальнейшей реализации в Японии.
В результате упомянутых соглашений в течение 1916 года общая сумма российских заемных средств в Японии составила 135,5 миллионов иен. [ 58 ] Соглашения предусматривали выпуск Министерством финансов России и продажу на японском фондовом рынке облигаций (векселей), обеспеченных золотом российского государства. Полученные в результате продажи облигаций средства должны были поступить на оплату стоимости произведенной и поставленной на экспорт в Россию японской военной продукции.
Стоит при этом обратить внимание на такое обстоятельство: подписанные соглашения носили по сути дела характер межправительственных договоренностей, несмотря на то, что с японской стороны их подписало частное, на первый взгляд, юридическое лицо — банк “Ёкохама Сёкин Гинко”, ибо этот банк являлся не просто одним из коммерческих банков Японии, а банком, уполномоченным на ведение операций японского правительства.
Давая: указание банку “Ёкохама Сёкин Гинко” на подписание данных соглашений, японское правительство не сомневалось в способности России обеспечить свои казначейские обязательства соответствующим золотым запасом, тем более, что начиная с 1914 года российское золото уже поступало в Японию по некоторым другим соглашениям и сделкам.
И действительно, как свидетельствовала тогдашняя японская статистика, после заключения японо-российских соглашений о поставках Японией в Россию оружия и боеприпасов приток. российского золота в Японию резко возрос. Если в 1915 году Япония получила от России золотые монеты и слитки на сумму 8304 иены, то в 1916 году стоимость ввезенного из России в Японию золота составила 39.189.550 иен, а в 1917 году — 39059300 иен. [ 59 ]
Обращает на себя внимание в этой связи следующее:
произведенные в эти два года поставки российского золота значительно перекрывали суммы привлеченных в тот момент иеновых средств под российские военные займы 1916-1917 годов. Изначально, уже с момента подписания соглашения о первом займе в 50 миллионов иен и на протяжении всего 1916 года, Япония в интересах извлечения собственных экономических выгод последовательно затягивала размещение, иеновых сумм под российские займы. В нарушение условий использования привлеченных российских средств японская сторона кредитовала за счет российских займов проекты, не имевшие отношения к целям российско-японских договоренностей. Ведь соглашения о размещении российского займа в Японии преследовали не просто коммерческие, а конкретные цели и накладывали на принимающую сторону вполне определенные обязательства. Не случайно же государственный банк Японии участвовал в процессе использования российских ценных бумаг, и это лишний раз подтверждало, что данные соглашения носили отнюдь не характер частной сделки и рассматривались японским правительством как межгосударственные.
Более того, эмиссия российских ценных бумаг под заем в 50 миллионов иен была проведена 22 января 1918 года, то есть уже после Октябрьского переворота и заявления Советской России об аннулировании государственных долгов иностранным государствам (15 января 1918 г.). Это служит дополнительным подтверждением тому, что неоднократный выпуск Японией под названный заем облигаций преследовал спекулятивные цели. Таким путем японская сторона пыталась решать свои внутренние финансовые проблемы, не имеющие отношения к содержанию японо-российских договоренностей 1916 года. [ 60 ]
Февральская революция в России, как и Октябрьский переворот 1917 года, как стало ясно в дальнейшем, также не способствовали соблюдению сроков и реализации кредитных соглашений. Эти события сделали невозможным привлечение японских средств под займы Министерства финансов царской России. Однако подобные форс-мажорные обстоятельства никоим образом не снимали взаимных обязательств обеих стран на международном уровне, поскольку окончательный расчет по военным кредитам в соответствии с подписанными ранее соглашениями должен был состояться не ранее 1920 года.
Образец печатной продукции Минфина императорской Японии — “российской военно-оккупационной боны”. Такие боны использовались японскими банками в период оккупации Сибири и Дальнего Востока (1918-1922 гг.)
Между тем, в 1917 году японское правительство стало принимать односторонние решения. Пример тому выпуск в Японии новых облигаций по царскому займу без получения на это согласия со стороны преемников царского правительства.
Параллельно в японском министерстве финансов выявилась тенденция к тайному присвоению значительной части российского золота, доставленного под залог военных займов. Сопоставление объемов ввезенных в Японию с 1914 года по 1922 год российских золотых и серебряных монет с объемами фактического привлечения иеновых средств под оплату стоимости военных заказов России, обнаруживало наличие непривлеченного остатка средств по займам 1916-1917 годов и задолженности Японии перед Россией по непоставленной части оружия и боеприпасов. Из статистики японского министерства финансов видно, что в условиях практического отсутствия японского экспорта в Россию в названные годы, из России в Японию поступило золота и серебра на гигантскую сумму в 145.536.576 иен. [ 61 ] Эти размеры золота, поступившего в Японию в 1916 — 1917 годах, значительно превосходили суммы предполагавшихся тогда к размещению иеновых средств. Так, если даже исходить из того, что к 20 сентября 1917 года были полностью размещены как заем в 50 миллионов иен, так и частично на сумму в 11.229.000 иен заем в 70 миллионов иен (разница между всей суммой займа и непривлеченного остатка, 58.771.000 иен), то и в этом случае японская задолженность по поставленному из России золоту составляла бы в тот момент 17029338 иен. [ 62 ] Если же предполагать, что в рассматриваемый период в Японии был размещен даже полностью и третий по счету российский заем в размере 15 миллионов 500 тысяч иен, то все равно получается, что в японских государственных. банках осела “чистенькая сумма” в размере 1.529.338 иен (17.029.338 – 15.500.000 = 1.529.338). А это далеко не мелочь, ибо в послевоенный период при подобного рода подсчетах одна довоенная иена принимается за 1000 нынешних иен.
Здесь же можно привести и такой подсчет российских финансовых экспертов: если исходить из того, что с 1914 по 1922 годы в Японию было поставлено из России золотых и серебряных монет на сумму в 145.536.576 иен, а цена объявленных и фактически привлеченных по подписке российских облигаций составила 95.129.000 иен (6.122.900 + 15.500.000 + 18.400.000) то положительное сальдо взаиморасчетов от разницы названных итоговых сумм составила бы в пользу России 50.407.576 миллионов иен. [ 63 ] Примечательно, что наличие неоплаченной японской валютной задолженности России подметил впоследствии (в 1929 г.) даже такой приспешник японских интервентов как белогвардейский казачий атаман Г. Семенов, который упоминая о банке “Ёкохама Сёкин Гинко”, принимавшем на свои счета залоговые платежи по царским заказам, писал, что в Японии “остались еще крупные суммы от прежних заказов императорского правительства, по-видимому свыше 2 миллионов иен от кредитов, переведенных Главным Артиллерийским Управлением...” [ 64 ]
Обращает на себя внимание и другая сторона дела: значительная часть вооружений, закупленных Россией в Японии в счет займов, гарантированных завозом из России в японские банки золота, не была поставлена России в 1916-1917 годах.
В нашей печати в последние годы опубликован ряд статей, авторы которых, оперируя архивными документами, сообщают о том, что представитель царского правительства — Военный агент (атташе) России генерал-майор М.П. Подтягин, находившийся в 1916 — 1920 годах в Японии и ведавший закупками японского оружия и боеприпасов, так и не получил назад из японских банков и от японского военного ведомства те суммы, которые поступили в эти банки и в ведомство в качестве оплаты предполагавшихся поставок японского оружия, предполагавшихся, но так и не доставленных в Россию. Из имеющихся в архивах (речь идет в частности о так называемом “Архиве Куроки”) документов следует, что на счетах Подтягина была большая сумма, переведенная в распоряжение военного агента в Токио еще царским правительством. “Эти деньги — сообщалось в “Литературной газете” — так и остались на счетах японского банка. Более того, совершенно очевидно, что японское военное ведомство, получив в свое распоряжение значительные суммы российских денег, так свое обязательство и не сдержало: деньги российской стороне возмещены не были... По самым приблизительным оценкам сумма, находившаяся на счетах Подтягина составляет более 60 миллиардов долларов по сегодняшнему курсу.” [ 65 ] Кстати сказать, не вернулись из японских банков в Россию не только “царские” депозиты, попавшие в банки в виде залога за японские поставки оружия и боеприпасов, которые так и не были реализованы, но и те проценты, которые набежали за 80 лет по этим российским депозитам. Все эти громадные суммы были с согласия и при содействии токийского правительства незаконно присвоены японскими банкирами.
Спрашивается: что же стало в дальнейшем с теми свободными банковскими депозитами, которые образовались на счетах банков “Ёкохама Сёкин Гинко”, “Тёсэн Гинко” да и некоторых других в результате того, что правительство России так и не востребовало излишки в суммах залогового российского золота, полученного ранее этими банками? Судя по сведениям, изложенным в книге “История банка “Ёкохама Сёкин Гинко”, опубликованной спустя несколько десятилетий, упомянутые депозиты некоторое время оставались на счетах этого банка. Но затем после нескольких лет выжидательной паузы и особенно после того, как представители Советской России на Шанхайской конференции 1925 года, посвященной переговорам о нормализации советско-японских отношений, проявили готовность не поднимать вопрос о долгах обеих сторон и отложить его обсуждение на неопределенное время, руководители банка и чиновники Министерства финансов Японии “приступили к делу”: в 1927 году государственные ценные бумаги на общую сумму 62 миллиона иен (это сумма в 58771000 иен, увеличившаяся после начисления процентов), приобретенные за счет российского императорского депозита были переоформлены согласно указанию японского правительства и преобразованы в правительственный ссудный фонд. [ 66 ]
^ Здание Центральной конторы "Иокогамского валютного банка" в 1914-1925 гг.
Что касается банка “Тёсэн Гинко”, то его архивные документы свидетельствуют о том, что этот банк уже в 1918-1920 годы за счет российского золота стал осуществлять инвестиционную поддержку вновь созданной акционерной компании “Нитиро Дзицугё” (в переводе на русский язык: “Японо-российское предпринимательство), в правление которой вошел ряд влиятельных чиновников японского правительства, включая Рюити Икэба — личного секретаря японского премьер-министра, Отохико Итики — заместителя министра финансов и Цугиёси Имамура — представителя японского Министерства финансов в штате японского посольства в Петрограде. В дальнейшем значительная часть капитала компании “Нитиро Дзицугё” была инвестирована в другие предпринимательские компании: “Тайхоку Гёгё”, “Тоё Такусёку”, “Кёкуто Гёгё” и прочие. Как явствует из отчетности компании “Нитиро Дзицугё”, только в 1920 году эта компания с ведома Правительства Японии перевела на другие счета огромную по тем временам сумму в размере около 6 миллионов иен. [ 67 ]
В результате таких операций российские депозиты как ручейки из водохранилища стали растекаться по фондам различных частных японских фирм, превратившись с позволения и с помощью -японского министерства финансов из государственных капиталов в частные. Все эти операции чиновников японского министерства финансов представляли собой недопустимые, заведомо незаконные махинации, ибо правительственные ссуды, почерпнутые из российских депозитов, использовались при этом для субсидирования предпринимательства не имевшего никакого отношения к японо-российским договоренностям о военных займах. В сущности это была перекачка части российских “царских” денег на счета частных японских акционерных компаний.
Если говорить современным языком, то это было не что иное как отмывание национальной принадлежности-депозитных средств. И более того, — это было в сущности изъятие средств из государственного депозита российской империи для использования их в частных коммерческих операциях японских, фирм. По сути дела такие махинации следовало бы расценивать еще строже — как должностное преступление чиновников японского министерства финансов.
^ 9. НЕУДАЧНЫЕ ПОПЫТКИ БЕЛОГВАРДЕЙСКИХ ЭМИГРАНТОВ ЗАПОЛУЧИТЬ ПРИСВОЕННОЕ ЯПОНИЕЙ РОССИЙСКОЕ ЗОЛОТО
Итак, если суммировать все о чем сообщалось выше, то складывается весьма масштабная картина захватов и присвоения японской стороной российского золота. Воссоздавая эскиз этой картины, российский знаток данного вопроса профессор В. Сироткин приводит, например, следующие подсчеты поступлений российского золота в японские руки. Во-первых, это “колчаковское золото”. Из фондов администрации Колчака японская сторона получила 68799 тысяч золотых рублей в развитие соглашений от 7 октября и 19 октября 1919 года между Росгосбанком во Владивостоке и банком “Ёкохама Сёкин Гинко”. Во-вторых, это “семеновское золото” на сумму 10 миллионов золотых рублей. По сведениям Сироткина, одна часть названной суммы была передана подчиненными атамана Г. Семенова под расписку представителям японских военных властей в ноябре 1920 года на железнодорожной станции Маньчжурия, а другая часть в декабре 1920 года в городе Порт-Артуре. В третьих, это “подтягинское золото”, которое бывший военный атташе России в Японии генерал М. Подтягин положил в банк “Ёкохама Сёкин Гинко” в дни своего пребывания на этом посту. Оно, по данным В. Сироткина, исчисляется в сумме 1050 тысяч золотых рублей. В-четвертых, это “петровское золото” в сумме 1320 тысяч золотых рублей, подтверждением чему служит расписка, данная 22 ноября 1920 года японским полковником Р. Исомэ начальнику тыла колчаковской армии генералу П. Петрову в том, что от него получено японской стороной 22 ящика с золотом. И, наконец, в-пятых, В. Сироткин включает в свой перечень “романовское золото”, т.е. золото, поступившее в виде залога под неновые кредиты из дореволюционной России в Японию по государственной линии, а также иеновые фонды в токийских банках, находившиеся на личных счетах военного атташе России М. Подтягина и финансового агента колчаковского Министерства финансов К. Миллера (перевод этих фондов с казенных счетов на личные был сделан по распоряжению А. Колчака во избежание притязаний на них со стороны Советских властей). Сумма только этих российских государственных средств, оказавшихся на личных счетах двух названных лиц, исчисляется В. Сироткиным соответственно в 1400 тысяч иен и в 6275 тысяч иен. [ 68 ]
Приведенные выше цифры представляют собой, разумеется, далеко не полный и не окончательный перечень российских золотых авуаров, оказавшихся в руках японцев в годы японской интервенции в Сибири и на российском Дальнем Востоке. В этом перечне отсутствуют, например, упоминания о российских золотых слитках, вывезенных в Японию японскими военачальниками и оказавшихся затем в распоряжении генерала Гиити Танаки, который в последующие годы стал премьер-министром страны. Но даже из этих неполных, предварительных подсчетов можно видеть, сколь велика была доля российского золотого запаса, оказавшаяся во владении Японии после разгрома белогвардейских отрядов и изгнания японских интервентов за пределы Советского Союза.
Между тем бесцеремонные, незаконные захваты Японией чужой казны, да еще в таких огромных количествах, породили ропот и осуждение даже среди некоторых из белогвардейских политических деятелей и генералов, сотрудничавших с японскими интервентами, либо действовавших как наемники японской военщины. В то время лидеры белой эмиграции уже убедились в том, что советское руководство, отказавшееся в первые же дни своего пребывания у власти оплачивать зарубежные долги царского правительства, не проявляло в последующие годы намерения востребовать и задолженность иностранных государств России. Не проявляла интереса Москва ни залоговому золоту, вывезенному из России в Японию без оплаты равноценными поставками вооружений, ни к казенному “царскому” золоту, откровенно похищенному японскими интервентами или обманно полученному ими на “временное хранение”, и нет ничего удивительного в том, что кое-кто из белогвардейских генералов-эмигрантов предпринял тогда попытки отсудить у японцев хотя бы малую часть незаконной добычи.
Одним из первых стал собирать материалы к. такому судебному иску белоэмигрант Валериан Моравский, занимавший неоднократно видные посты в тех антибольшевистских “автономных” режимах, которые то возникали, то рушились в Сибири и на российском Дальнем Востоке в период японской оккупации. В частности, последним взлетом в его неустойчивой политической карьере был пост министра финансов “белого” правительства, сформированного во Владивостоке в 1922 году и в том же году исчезнувшего при вступлении туда Красной Армии.
Вскоре после своего бегства из Владивостока в Харбин Моравский начал составлять подробный документальный реестр всех поставок “царского” золота в зарубежные страны и в том числе золота, поступившего в банки Японии в период с 1916 по 1922 годы. Для этого Моравский опросил сотни лиц, так или иначе причастных к денежным переводам и к перевозкам золота за границу. В итоге этой работы он собрал большое число подлинников и копий платежных квитанций, а также расписок в получении денежных переводов, отправленных в конкретные банки на конкретные счета. [ 69 ]
Итогом долгих поисковых работ В. Моравского стали несколько написанных им справок, в которых на основе собранных квитанций и расписок он исчислил и суммировал потери России от вывоза “царского” золота за границу через Дальний Восток. Эти потери по его подсчетам составили гигантскую сумму в 250 миллионов золотых рублей. [ 70 ]
Первоначально В. Моравский предполагал, что иски на возвращение России хотя бы части неоплаченных долгов будут направлены российскими властями в адрес соответствующих японских банков и учреждений. Но затем, трезво оценив реальную обстановку, он стал высказываться за то, чтобы подобные иски предъявлялись не напрямик к японским властям и банкам, а к бывшему царскому военному атташе М. Подтягину и к бывшему финансовому агенту России в Токио К. Миллеру.
Советам Моравского вскоре внял бежавший из Забайкалья в Северо-восточный Китай и проживавший в Харбине казачий атаман Г. Семенов, который не раз передавал названным выше официальным российским представителям в Токио большие денежные суммы, предназначенные на закупки оружия и боеприпасов. В исках Г. Семенова речь шла о том, что ни Подтягин, ни Миллер не выполнили своих обязательств по закупкам оружия и боеприпасов как для колчаковской армии на сумму 6400 тысяч иен, так и для семеновских отрядов — на сумму 1400 тысяч иен, а деньги, полученные от Колчака и Семенова перевели на свои собственные, личные счета в банках “Ёкохама Сёкин Гинко” и “Тёсэн Гинко”.
В дальнейшем выяснилось, однако, что до судебного процесса против К. Миллера дело не дошло. По-видимому, К. Миллеру удалось как-то договориться с истцом и снять вопрос с судебного обсуждения. Что же касается судебной тяжбы с Подтягиным, начатой атаманом Г. Семеновым, то она затянулась на целых семь лет (с 1922 по 1929 годы) и кончилась для Семенова неудачей.
Одна из причин неудачи заключалась в том, что Г. Семенов, проживавший в то время за пределами Японии, перепоручил ведение этой тяжбы в японском суде двум своим давним “друзьям” — японским подданным Синкэй Куроки и Кэн Судзуки. Как явствует из недавних публикаций российской прессы, оба названных ходатая по иску атамана Семенова, Хотя и были с давних пор связаны с японской военной разведкой, тем не менее, не обладали таким влиянием, чтобы склонить токийских судей в пользу Семенова. В то же время, как выяснилось в ходе процесса, в правящих кругах Японии существовали влиятельные группировки, незаинтересованные в утечке царских депозитов из японских банков. Ведь успех Семенова в иске Подтягину создал бы прецедент для удовлетворения аналогичных исков и других возможных претендентов на российское золото.
К тому же Семенов и. сам допустил существенный юридический промах: в соответствии со специально оформленной им доверенностью один из ходатаев по его делу, а именно Синкэй Куроки, получил все права на владение и распоряжение в будущем теми денежными суммами, которые были названы в предъявленном М. Подтягину иске. [ 71 ] И этим промахом Семенова умело воспользовался Подтягин, который, судя по всему, не желал передачи российского государственного золота ни атаману Семенову, уже не располагавшему никакими реальными возможностями для возврата в Россию и установления там своей власти, ни тем более японскому подданному Куроки, который в случае успеха мог бы пустить исковые деньги вообще неизвестно куда. Поэтому отбиваясь от домогательств истцов, Подтягин аргументировал свою неуступчивую позицию защитой им российских государственных интересов.” В письме к Г. Семенову с разъяснением своей позиции Подтягин писал: “Как Вам известно, вся моя роль в этом процессе сводится лишь к тому, что, когда на сказанные деньги заявили претензии японские подданные г.г. Куроки и Судзуки, предъявившие иски ко мне в японском суде, я вынужден был принять меры к защите этих денег по той простой причине, что я не мог и не могу признать ни их прав, ни прав лиц, по полномочию коих они действуют, на находящиеся под моей доверенностью русские казенные деньги”. [ 72 ]
Твердость генерала Подтягина в отстаивании сохранности вверенных ему казенных средств и его предусмотрительность в деле сохранения документов, подтверждавших государственную принадлежность депозитов, находившихся на его банковских счетах, привели к тому, что суд отклонил семеновский иск. Возможно, этим была отбита охота заниматься подобными судебными тяжбами и у некоторых других российских претендентов на “царское” золото.
Полезным с точки зрения национальных интересов России результатом упомянутой выше судебной тяжбы Семенова с Подтягиным стало в то же время признание японскими судами всех инстанций фактов зачисления в 1916-1922 годах на валютные счета японских банков “Ёкохама Сёкин Гинко” и “Тёсэн Гинко” российского “залогового золота” на основе русско-японских соглашений, заключенных в 1916 году царским правительством и в 1919 году правительством адмирала А. Колчака. Это признание стало препятствием для попыток кого бы то ни было из японских политиков, юристов и историков предавать забвению тот факт, что некоторые японские банки со времени японской интервенции в России так и остались по сей день неоплатными должниками России.
Еще одна безуспешная попытка российских белоэмигрантов заполучить хотя бы малую часть захваченного японцами золотого запаса России была предпринята в 1932 году. На этот раз истцом выступил уже упоминавшийся ранее генерал-майор П. Петров — тот самый простодушный Петров, который осенью 1920 года, будучи начальником тыла разбитой колчаковской армии, сдал на границе с Китаем “на временное хранение” офицеру японской военной разведки полковнику Р. Исомэ 22 ящика с “царским” золотом, поверив всерьез в юридическую весомость расписки последнего о получении названных ценностей.
^ Петров во время “золотого” процесса (год неизвестен). Он — слева. Справа от него — переводчик Судзуки, служивший связным между генералом и поддерживавшими его японскими военными кругами. Личность третьего человека не установлена.
Свой иск о возврате белогвардейцам сданных на хранение полковнику Исомэ ящиков с золотом П. Петров предъявил непосредственно японским властям и, в том числе, руководству Квантунской армии, игравшей ведущую роль в японской интервенции в России. В долгой судебной тяжбе по этому иску Петров опирался на поддержку некоторых влиятельных военных кругов во главе с генералом Садао Араки, которые по каким-то соображениям, связанным с борьбой, развернувшейся в те годы между отдельными группировками японских генералов и офицеров, сочли возможным даже оплачивать расходы Петрова на его проживание в Токио в период, пока велось судебное разбирательство. [ 73 ]
Но надежды белого генерала на справедливость японского правосудия оказались столь же беспочвенными, как и то наивное доверие, которое он проявил при въезде в Китай к распискам полковника Исомэ. В 1940 году, спустя восемь лет после начала судебного разбирательства иск генерала Петрова был официально отклонен японским судом, а дело о похищении 22 ящиков с золотом было закрыто. Нагрянувшие затем материальные невзгоды заставили Петрова вскоре покинуть Японию и переселиться на тихоокеанское побережье США в город Сан-Франциско.
В последовавшие далее бурные военные годы никто другой из уроженцев России уже не пытался в судебном порядке ставить вопрос о незаконности захвата Японией российского золота, как и о неправомерности дальнейшего сокрытия этого золота в сейфах японских банков. Уж очень явственно высветилось в те годы нежелание правящих кругов милитаристской Японии поступаться добром, захваченным либо силой, либо хитростью в соседних странах Дальнего Востока.
^ 10. ВОЗМОЖНОСТЬ ПРЕДЪЯВИТЬ СЧЕТА ЯПОНИИ СУЩЕСТВУЕТ, НО СОВЕТСКОЕ РУКОВОДСТВО ЭТИМ НЕ ВОСПОЛЬЗОВАЛОСЬ
Некоторые японские и американские историки, а вслед за ними кое-кто из наших соотечественников склонны возлагать ответственность за агрессивную грабительскую политику правящих кругов Японии, проводившуюся в отношении соседних стран в первой половине ХХ-го века лишь на японскую военную клику (гумбацу), якобы целиком узурпировавшую в те годы власть в стране. Факты свидетельствуют, однако, что активное участие в разграблении оккупированных Японией соседних стран принимали наряду с генералами и другие группировки правящей элиты императорской Японии. Особо велика была в этом деле роль крупнейших банков и концернов страны. Речь идет о группе жадных до наживы финансовых дельцов, которая получила название “дзайбацу”, что в переводе на русский язык означает “финансовая клика”. Ознакомление с трудами японских историков показывает, что войны и территориальные захваты Японии неизменно сопровождались обогащением верхних слоев японской буржуазии, которые являлись по сути дела главными закулисными инициаторами агрессии.
В надежде пожать плоды завоевательных походов военщины в соседние страны, японские “дзайбацу” подталкивали и императора Хирохито и его генеральское окружение на все новые и новые зарубежные авантюры. Это по их наущению была аннексирована и превращена в японскую колонию Корея. Это они грели руки и на японской интервенции в России, и на захвате Маньчжурии, и на вторжении японской армии в центральные районы Китая и на оккупации стран Юго-Восточной Азии. Не случайно в конце 30-х — начале 40-х годов финансовые круги Японии стали ревностными поборниками фашизации страны и реорганизации ее экономической системы по образцу и подобию гитлеровской Германии, что рассматривалось ими как подготовка японского тыла к тотальной войне за создание под эгидой Японии “Великой восточноазиатской сферы сопроцветания”. Предполагалось при этом включить в названную “сферу” силой оружия и Китай, и страны Юго-Восточной Азии и ряд районов Советского Союза. После окончания второй мировой войны обо всем этом писали в своих книгах даже консервативно настроенные американские ученые. Известный американский японовед Томас Биссон в свое время писал: “Многие все еще представляют себе, что дзайбацу и военщина занимают на японской сцене какие-то отдаленные друг от друга, независимые места. Но это не совсем так. Обе группировки необычайно тесно переплетены друг с другом. Многие офицеры армии и флота занимают руководящие посты в концернах дзайбацу... И только теперь, после войны мы узнаем, что Тодзио, которого неизменно выставляли “чистым милитаристом”, нажил миллионы на совместных с дзайбацу махинациях”. [ 74 ]
Сказанное выше позволяет ясно понять и закулисные обстоятельства похищения Японией российского золота. Японские генералы, захватившие на оккупированной территории России золотые слитки и монеты, и японские банкиры, прятавшие “трофейное” русское золото в своих сейфах с тем, чтобы никогда не возвращать его настоящим владельцам, выступали в этом грязном деле как сообщники. На тех и других лежит поэтому в равной мере ответственность за подобные нечистоплотные махинации. И те и другие запятнали себя неблаговидным поведением в отношении нашей страны. Да только ли генералы и банкиры? — в сущности вся правящая верхушка японского общества была так или иначе причастив к интервенции в Сибири и на русском Дальнем Востоке, а следовательно и ответственна за тот грабеж, который учинили японские интервенты на оккупированных ими территориях нашей страны. Ответственность за похищение части золотого запаса России лежит поэтому не столько на отдельных генералах, политиках, и банкирах, сколько на правительстве Японии, развязавшем интервенцию и контролировавшем ее ход от начала и до конца.
Разгром японского милитаризма в итоге второй мировой войны и последовавшие затем демократические реформы привели к большим переменам в общественной жизни Японии. Но перемены это были не столь радикальны как в Германии, где на руинах нацистской диктатуры возникли два новых государства, не имевших корней в гитлеровской государственной и политической структуре. В Японии костяк государственного аппарата и его стержень — монархия в лице императора Хирохито была сохранена в итоге реформ, проведенных в условиях американской оккупации. Сохранив императора в качестве “символа государства и единства японского народа”, реформаторы не нарушили преемственности власти: в первый послевоенный период кабинеты министров Японии продолжали формироваться в соответствии с прежней практикой, то есть по назначению императора, а затем в последующие годы — после вступления в силу новой конструкции, смена правительств проводилась по решению парламентского большинства с последующей аттестацией императором. Но ни при одной из смен правительства в послевоенный период не было и речи о разрыве с прошлым: как в довоенные и военные годы, так и в послевоенные десятилетия эстафета власти в Японии без каких-либо оговорок передавалась от одного кабинета министров к другому. А это означало, что соответственно от каждого кабинета переходили к его преемникам не только властные полномочия, но и различные обязательства, взятые предшественниками, а также ответственность за те неблаговидные деяния, которые свершались Японией в отношении других стран, как и обязательства по различным зарубежным долгам.
Не произошло в послевоенный период существенных изменений и в. экономической структуре Японии, хотя по началу оккупационные власти США пытались ослабить своих конкурентов — японских финансовых магнатов путем так называемой “декартелизации”, предусматривавшей роспуск головных компаний ряда ведущих концернов страны. Но, как говорится в русской пословице, “ворон ворону глаз, не выклюет”. Эта пословица была вполне применима к политике американских оккупационных властей в Японии, отвечавшей прежде всего интересам и воле финансовых кругов США. Американская политика не предусматривала ни ликвидации японских банков, ни экспроприации тех золотых запасов и ценных бумаг, которые находились в их хранилищах.
Правда, многие из японских концернов и банков претерпели в ходе послевоенных реформ существенную структурную реорганизацию, в итоге которой в ряде случаев сменились не только их руководящие кадры, но и названия.
Такие метаморфозы произошли, в частности, и с банком “Ёкохама Сёкин Гинко”, на чьих счетах находились в предшествовавшие годы крупные депозиты из российской государственной казны. Банк этот, выполнявший в довоенные и военные годы функции основного валютного канала императорской Японии и контролировавший основную часть зарубежных финансовых операций страны, как выяснилось, продолжил свое существование, и в послевоенный период. Объективная потребность в существовании столь важного; для жизнедеятельности японского государства финансового учреждения побудила японские правящие круги уже в первый период американской оккупации Японии позаботиться о сохранении в целостности и персонала, и недвижимого имущества, и авуаров этого банка. Но в то же время руководство этого учреждения сочло за лучшее сменить его название, с тем, чтобы оно не напоминало общественности о прошлых тесных связях банка с экспансионистской, милитаристской политикой Японии. В результате после реорганизации, проведенной в декабре 1946 года, “Ёкохама Сёкин Гинко” был переименован в “Токе Гинко”, что в переводе на русский язык означает “Токийский банк”. А с мая 1949 года в соответствии с национальным законом о валютном регулировании “Токе Гинко” взял на себя функции основного японского банка, специализирующегося на операциях с валютой. Это означало, что именно “Токе Гинко” стал правопреемником “Ёкохама Сёкин Гинко”, унаследовав от последнего не только его функции, но и его авуары, включая как золото и прочие драгоценности, так и ценные бумаги.
Более того в последующие послевоенные годы связи этого учреждения с японским государственным аппаратом стали еще теснее, чем у его предшественника. Именно на банк “Токе Гинко” были, например, возложены функции правительственного агента по реализации японской государственной помощи развивающимся странам, сокращенно именуемой в Японии как “ОДА”. Именно по счетам этого банка проходили в минувшие годы и проходят и по сей день так называемые “иеновые займы”, предоставляемые Японией правительствам многих стран Азии, а также проценты по этим займам.
Свидетельством дальнейшего, и при том “на целый порядок” большего, возрастания финансовой мощи банка “Токе Гинко” стало решение его руководства о слиянии с другим великаном японского финансового мира — банком “Мицубиси Гинко”. Это слияние было осуществлено в 1995 — 1996 годах. В результате был создан банк-гигант, именуемый “Токе Мицубиси Гинко”, который стал не только крупнейшим банком Японии, но и одним из крупнейших мировых банков с капиталом, оцениваемым предварительно в 1996 году в 604926 миллионов долларов. [ 75 ] Банк этот в отличие от обычных частных банков продолжает сохранять свою особую роль в сфере валютных операций японского правительства. Все это говорит не только о финансовом могуществе нового банка, но и о его способности без особых затруднений выплачивать долги тем зарубежным вкладчикам, включая Российское государство, которые когда-то поместили свои капиталы на счета одного из его предшественников, а именно банка “Ёкохама Сёкин Гинко”. Сомневаться в этой способности не приходится. Вопрос заключается лишь в том, имеется ли в данный момент и появится ли в будущем готовность правительства Японии и руководителей этого банка расплачиваться с нашей страной, чьи депозиты и ценности они унаследовали со времен японской интервенции в России.
Преступления, совершенные правящими кругами милитаристской Японии в отношении соседних стран в первой половине ХХ-го столетия, оставили глубокий, неизгладимый след в национальном сознании народов не только России, но и Китая, Кореи и стран Юго-Восточной Азии. Ведь японские захватчики вели себя в этих странах так же преступно, как и в оккупированных ими районах Сибири и российского Дальнего Востока. Разве могут простить народы названных стран массовые расстрелы японскими оккупантами их мирных жителей? Разве могут миллионы корейцев, китайцев, филиппинцев, индонезийцев и других жителей стран, оказавшихся в предшествовавшие годы под пятой японских захватчиков, забыть, как сжигали японские солдаты их деревни и города, как насиловали и увозили в публичные дома их женщин, как грабили и отправляли в Японию все, что попадалось под руку? — Разумеется нет.
Именно поэтому до сих пор, хотя со времени окончания второй мировой войны прошло уже полвека, японскому правительству приходится и в Китае, и в Корее, и на Филиппинах выслушивать из уст государственных деятелей названных стран малоприятные напоминания о злодеяниях, совершенных японской военщиной, а в ряде случаев и требования о возмещении того материального, физического и морального ущерба, который был нанесен японцами населению этих стран и остался до сих пор невозмещенным. До сих пор, например, продолжается обсуждение на, правительственном уровне вопроса о компенсации страданий, причиненных японской военщиной десяткам, если не сотням тысяч корейских и филиппинских женщин, насильно загнанных в годы войны японскими оккупантами в публичные дома для японских офицеров и солдат, расквартированных на территориях названных стран. [ 76 ] Правительство, дипломаты и общественность названных стран сегодня, как и в предыдущие годы, настоятельно требуют от Японии выделения крупных денежных компенсаций женщинам, ставшим жертвами японской политики поощрения насилий и распутства.
В переговорах с японскими государственными деятелями не только официальные представители названных стран, но и руководители такой великой державы как КНР не стесняются, а, наоборот считают своим долгом напомнить японской стороне о всех тех преступлениях, которые были совершены японскими милитаристами в те годы, когда японские оккупанты беззастенчиво грабили Китай, проливая кровь его жителей. [ 77 ] Не требуя репараций с Японии за ущерб, причиненный Китаю японскими милитаристами, китайские руководители и дипломаты считают, тем не менее, правомерным получение от Японии денежных грандов и прочих безвозмездных субсидий на развитие медицины и содействие научно-техническому прогрессу. Объясняет это китайская сторона тем, что таким путем Япония выполняет свой моральный долг и возмещает Китаю в какой-то мере материальный ущерб, нанесенный японцами в годы войны. [ 78 ]
Только одно из граничащих с Японией государств, а именно наша; страна в течение семи с лишним десятилетий, прошедших со времени японской интервенции в Сибири и на российском Дальнем Востоке, воздерживалась и продолжает воздерживаться от предъявления Японии счета за тот колоссальный ущерб, который нанесли японские интервенты населению Советской России. Объясняется это прежде всего тем, что на протяжений 20-х и 30-х годов предгрозовая международная обстановка, сложившаяся на Дальнем Востоке, а также реальное соотношение сил между еще не окрепшим Советским Союзом и вооруженной до зубов милитаристской Японией, проводившей интенсивную подготовку к войне, не позволяли нашей стране рассчитывать на какой-либо успех в предъявлении японцам финансовых требований. В те годы усилия советского руководства были направлены лишь на то, как бы избежать опасного военного конфликта в отношениях с Японией, оккупировавшей Маньчжурию, а затем и Центральный Китай и наращивавшей численность своих вооруженных сил на советских дальневосточных границах.
Сегодня курьезом может показаться тот факт, что в ходе советско-японских переговоров о восстановлении нормальных отношений между двумя странами, проходивших на территории Китая в 1924-1925 годах, не советская, а японская сторона требовала компенсацию за некие мнимые долги, которые якобы остались непокрытыми царской Россией. [ 79 ] Эти требования были основаны на заведомых передержках. Но затевать тогда денежный спор с японским правительством, ведшим переговоры с позиции силы, и предъявлять японской стороне встречные претензии было бы чревато для Москвы затягиванием и срывом переговоров. А это было бы лишь на пользу Японии, ибо японцев устраивало тогда полное отсутствие правовых норм в советско-японских отношениях. В частности, их устраивало бы и дальнейшее продолжение оккупации Северного Сахалина и тот полный беспредел, который творили в то время японские рыбопромышленники в территориальных водах Советского Союза. Сказалось, к тому же на позиции советской стороны и ее нежелание ворошить вопрос о взаимном возмещении долгов, поскольку в тот момент у нашей делегации, ведшей переговоры с японцами, не было достаточных документальных свидетельств, позволявших предъявить японцам требования о возврате Советскому Союзу золота и прочих ценностей, незаконно присвоенных японскими генералами и банкирами.
Видимо, те же причины побудили советских дипломатов не вдаваться в переговоры по вопросу о возврате Японией “царского” золота и в послевоенный период, хотя вопрос этот, вообще говоря, мог быть поднят на уровень конкретного обсуждения во время советско-японских переговоров о нормализации отношений двух стран, проходивших сначала в Лондоне, а затем в Москве в 1955-1956 годах. В “Совместной декларации” о нормализации отношений между СССР и Японией, подписанной в итоге переговоров 19 октября 1959 года, вопрос о неоплаченных долгах не был поднят вообще. В тексте декларации речь шла лишь о том, что Советский Союз “отказывается от всех репарационных претензий к Японии” и о взаимном отказе обеих стран от всех претензий друг к другу. [ 80 ] Но при этом имелись в виду лишь претензии, возникшие в результате войны СССР с Японией, начавшейся 9 августа 1945 года.
Одна из причин такой сдержанности Советского Союза в претензиях к Японии состояла, судя по всему, в том, что советская сторона не была как и в 1924-1925 годах в должной мере осведомлена о вывозе похищенного японскими интервентами “царского” золота в Японию, а также о судьбе государственных депозитов России в японских банках. Однако главная причина крылась все-таки, по-прежнему в присущем советскому руководству нежелании вести вообще какие-либо дискуссии по вопросам касающимся зарубежных долгов царского правительства, будь то задолженность России иностранным кредиторам или наоборот задолженность иностранных банков российскому правительству. Ведь в течение всех семидесяти лет советской власти кремлевское руководство никогда не изъявляло готовности оплатить зарубежные долги царской России, а потому воздерживалось и от шагов ответного характера, а именно не предъявляло претензий к зарубежным должникам царской России.
Такая пассивность советского руководства, естественно, притупила интерес и внимание общественности нашей страны к судьбе “царского” золота, попавшего в хранилища японских банков, а также к неоплаченной задолженности Японии по невыполненным ею военным заказам России. Однако новая ситуация, сложившаяся в нашей стране после распада Советского Союза и превращения Российской Федерации в самостоятельное государство, а также новый подход руководителей российской внешней политики как к царским зарубежным долгам, так и к долгам зарубежных стран России привлекли общественное внимание к этому казалось бы забытому вопросу российско-японских отношений.
^ В РОССИИ НАЧАЛСЯ ПОИСК ПУТЕЙ К ВЗЫСКАНИЮ НЕОПЛАЧЕННЫХ ЯПОНИЕЙ ДОЛГОВ
Поворотным моментом в отношении руководства нашей страны к вопросам, связанным с выявлением неоплаченной задолженности России некоторых из зарубежных стран и в том числе Японии, стал визит бывшего Президента СССР М.С. Горбачева в Париж в 1990 году. В ходе этого визита Горбачев, стремившийся утвердить за собой репутацию поборника “нового мышления”, заключил с французским правительством соглашение, в соответствии с которым советская сторона впервые с момента Октябрьской революции 1917 года объявила себя правопреемницей предреволюционной Российской империи, а также всех временных режимов возникавших на ее территории в 1918-1922 годах. Такой поворот в подходе советского руководства к прежним долговым обязательствам Российской империи как и к недополученным ею долгам был закреплен в 1992 году Президентом России Б.Н. Ельциным во время его пребывания в Париже. Российский президент подтвердил тогда данное Горбачевым согласие на выплату Франции и другим странам Запада “старых долгов” царской России.
Как результат нового подхода, проявленного М.С. Горбачевым и Б.Н. Ельциным по отношению к долговым обязательствам России, изменилось и прежде индифферентное отношение к данной проблеме российского МИДа. Ответственные работники этого учреждения при участии историков, политологов и специалистов в сфере банковских операций приступили к выявлению тех депозитов, которые имелись у царской России в зарубежных банках и остались невостребованными, а также к инвентаризации принадлежавшего Российской империй имущества, которое после падения царского режима и установления советской власти перешло во владение лиц, не имевших на то прав и полномочий.
В 1992 году был создан в качестве общественной организации Международный экспертный совет по зарубежному российскому золоту, недвижимости и “царским долгам”. Членами этого совета наряду с российскими гражданами стали и те граждане других государств, чьи родители русского происхождения покинули Россию в период гражданской войны. В их число вошли, в частности, Сергей Петров — сын того генерала П. Петрова, который сдал японцам “на хранение” 22 ящика с “царским” золотом на станции Маньчжурия летом 1920 года, а также Никита Моравский — сын того белоэмигранта В. Моравского, который в первые же годы своей эмиграции стал вести учет похищенных японцами российских ценностей. С помощью привезенных ими финансовых документов и прочих архивов, унаследованных у своих отцов, членам совета удалось внести большую ясность в вопросы, связанные с выявлением утраченных Россией ценностей.
В этой связи одной из первых стран, попавших в поле зрения российских специалистов, оказалась Япония, чья роль в похищении и присвоении “царского” золота и невостребованных банковских депозитов России выявилась буквально с первого же взгляда.
Так, уже в августе 1991 года на первом конгрессе соотечественников возник вопрос о похищенном Японией “колчаковском” золоте. Вопрос этот поднял тогда прибывший на конгресс из США Сергей Петров, выступивший во время своего пребывания в Москве по телевидению “Россия” и в газете “Известия”. В дальнейшем в российской печати появились десятки газетных и журнальных статей на данную тему, поскольку тема эта заинтересовала многих российских журналистов. Большой интерес к ней проявили, в частности, корреспонденты российских газет, находящиеся на работе в Японии. Параллельно в московской печати, а также в зарубежных изданиях появился ряд публикаций по данному вопросу доктора исторических наук, профессора кафедры политологии Дипломатической академии МИД РФ Владлена Сироткина. При его участии были созданы три телевизионных фильма, показанных по каналам московского телевидения. Все эти публикации и фильмы, основанные на предварительном изучении истории похищений японцами и “пропаж” в Японии российского золота позволили российской общественности и соответствующим государственным ведомствам убедиться в правомерности и необходимости предъявления Японии нашей страной исков с целью возврата принадлежащих Российскому государству банковских вкладов и иных ценностей.
Примечательно при этом, что некоторые зарубежные юридические фирмы, и в частности, британские быстро оценив суть и перспективы возможной судебной тяжбы России с Японией по данному вопросу, без промедления предложили свои услуги по возвращению “царского” золота. [ 81 ]
Активную деятельность в том же направлении развернул и упомянутый выше Международный экспертный совет по зарубежному российскому золоту, недвижимости и “царским” долгам, подключивший весной 1994 года к своей работе влиятельную группу национально ориентированных бизнесменов во главе с Марком Масарским. Опираясь на свои связи с администрацией президента, названные бизнесмены заполучили поддержку Б.Н. Ельцина, который, как сообщалось в печати, “дал поручение правительству разобраться с проблемой российского золота и недвижимости за рубежом”. [ 82 ] Дальнейшей проработкой данного вопроса занялись, и судя по всему продолжают заниматься ею по сей день, правительственные учреждения, и в частности, Комитет РФ по драгоценным металлам и драгоценным камням (Роскомдрагмет). [ 83 ]
^ Владлен Сироткин, доктор исторических наук, профессор кафедры политологии Дипломатической академии МИД РФ, историк-специалист по "романовскому золоту"
Параллельно в стенах Государственной Думы обсуждением проблемы возврата осевших за рубежом российских депозитов и имущества занялась специальная Комиссия по доработке законопроекта “О зарубежной собственности и имуществе РФ”, созданная в рамках Комитета по собственности, приватизации и хозяйственной деятельности Государственной Думы. В эту комиссию наряду с депутатами Думы вошли и такие российские и зарубежные эксперты как В. Сироткин, М. Масарский, С. Петров и Н. Моравский, а также компетентные специалисты из служб МВД, Минобороны и Центробанка. Своей непосредственной задачей эта комиссия поставила подготовку законопроекта, направленного на создание механизма возвращения остающихся за рубежом в чужом владении российских депозитов и ценностей.
Конечно выцарапывание старых, да к тому же и полузабытых долгов у зарубежных государственных ведомств и банковских учреждений дело долгое и нелегкое. Но и небезнадежное. Хотя корыстные побуждения и собственные национальные интересы доминируют в деятельности зарубежных финансовых учреждений, будь то учреждения частные или государственные, тем не менее их руководителям приходится принимать во внимание и учитывать в какой-то мере и соображения иного порядка, а именно считаться с необходимостью соблюдать международные правовые нормы и заботиться о сохранении доброй репутации и “чести мундира” вверенных им учреждений. Все это относится в полной мере и к японским частным и полугосударственным банкам, и к правительственным финансовым ведомствам, а также к тем лидерам финансового мира и государственным деятелям, которые возглавляют эти учреждения. “Стране восходящего солнца”, совершившей в прошлом целый ряд преступных, разбойничих акций в отношении своих соседей, надлежит в наши дни проявлять особую заботу о своем нынешнем имидже как страны, навсегда покончившей с милитаризмом, войнами и грабежами соседних стран. Ради сохранности именно такого имиджа, Японии, видимо, стоит позаботиться и о выплате “царского” золота, захваченного неправедными путями у нашей страны.
Надо надеяться, что трезвые политические расчеты возобладают над своекорыстием и что предстоящие российско-японские переговоры по поднятым выше вопросам приведут ко взаимоприемлемым договоренностям.
Пришло время, когда российская сторона должна получить то, что было у нее незаконно похищено и присвоено в годы японской интервенции в Сибири и на Дальнем Востоке. Это требование не содержит в себе, разумеется, никакой антияпонской направленности. Оно ни в коей мере не направлено на разжигание национальной вражды ни к Японии, ни к японскому народу. Речь идет лишь о взыскании с Японии старого невыплаченного долга. Выражая готовность возместить зарубежным кредиторам “царские” долги, российская сторона вправе ждать ответные шагов и от тех зарубежных стран, которые остаются ее должниками. В первую очередь это относится к Японии. Пора поэтому и японскому руководству серьезно подумать о том, как расплатиться с нашей страной за незаконно похищенные японскими интервентами ценности и, прежде всего, за российское золото, присвоенное японскими банками.
