Книга ориентирована не только на читателя-специалиста. Она доступна студенту, ученому, занимающемуся общественными науками, или обычному читателю, который хочет разобраться в психологических проблемах современного человека.

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 44

Хотя Том не страдал язвенной болезнью, но особенности его личности во многом напоминали тех пациентов, о которых мы говорили выше. В детстве он в значительной мере зависел от матери, хотя в отношениях с нею явно не хватало эмоционального тепла. “Он одновременно и боялся, и любил свою мать. Подобным образом он относился и к Богу”68. Когда мать умерла, Тома охватила паника, а затем он перенес свою зависимость на сестру. Подобная амбивалентность проявлялась в его взаимоотношениях с врачами: он выражал зависимость, а когда она не удовлетворялась, реагировал на это злостью. Он считал, что надо быть “сильным мужчиной”, который успешно содержит свою семью. “Если я не могу прокормить семью, — сказал он однажды, — мне надо пойти и утопиться”. Эта фраза показывает, как много значила для Тома маска сильного и ответственного мужчины. Он не мог найти облегчения в слезах, поскольку ему было необходимо выглядеть мужественным. Эта особенность личности — чувство зависимости, скрытое за потребностью казаться сильным, — и определяет тот факт, что Том реагировал на тревогу и злость усилением желудочной активности.

Подобную психосоматическую реакцию в ответ на ситуацию конфликта можно рассматривать с двух точек зрения. Во-первых, можно предположить, что активизация функции желудка есть выражение вытесненной потребности в заботе окружающих. Таким образом человек устраняет тревогу и злость, а также приобретает с помощью еды ощущение безопасности69. Во-вторых, работа желудка может выражать агрессию и злость, направленную на того, кто не оказывает эмоциональной поддержки и заботы. Поедание пищи у животных часто выражает агрессию, например, “пожирание” своей добычи70.

Это исследование показывает неадекватность таких подходов, где тревога рассматривается просто как деятельность автономной нервной системы. Действие неврологических механизмов при тревоге невозможно понять, если не рассматривать их с точки зрения потребностей и целей организма, оказавшегося в ситуации опасности. Вольф и Вольф замечают: “Все данные исследования говорят о том, что невозможно приписать физиологические изменения исключительно действию блуждающего нерва или симпатического отдела автономной нервной системы. Разумнее рассматривать изменения активности желудка, сопровождающее эмоциональные реакции, как часть общих телесных реакций, свойственных данному организму”71. Миттельманн, Вольф и Шарф подтверждают ту же самую мысль другими словами: “Вопрос о том, какой отдел нервной системы доминирует в период стресса, не является первостепенным; важнейшую роль играет взаимодействие или сочетание реакций, которое в данной ситуации лучше всего удовлетворяет потребности животного”72.

Значение болезни в контексте культуры

Болезнь — это один из способов разрешения конфликта. Когда у человека появляется болезнь, его мир сужается, уменьшается количество забот и сфера ответственности, так что успешно справиться с ситуацией конфликта становится легче. Здоровое же состояние, напротив, освобождает организм для реализации его способностей.

Джордж Ингел кратко формулирует свой взгляд на этот предмет такими словами: “Здоровье и болезнь можно рассматривать как фазы жизни”73. “Человека, — продолжает он, — привлекает тот факт, что болезнь можно рассматривать как нечто, отдельное от его Я”. Я бы сказал, что люди используют болезнь таким же образом, как наши предки использовали дьявола — как объект, на который можно спроецировать свою злость, чтобы снять с себя ответственность за свои чувства. Но такой самообман, хотя и уменьшает на время чувство вины, по большому счету не помогает. Здоровье и болезнь — часть непрерывного процесса нашей жизни, в течение которой мы стремимся соответствовать окружающему миру и создать вокруг себя мир, соответствующий нам самим.

Когда человек в течение продолжительного времени переживает ситуацию конфликта, который невозможно разрешить на уровне сознания, обычно появляются разнообразные соматические симптомы. Они представляют собой своеобразный “язык тела”. Это могут быть симптомы истерической конверсии, например, истерическая слепота в момент ужаса (человеку тяжело на это смотреть) или истерический паралич некоторых мышц. Чисто психологические по своему происхождению, истерические симптомы охватывают некоторые нервные и мышечные структуры тела. В отличие от них, симптомы психосоматические в узком смысле этого слова являются нарушениями функций, в которых участвует автономная нервная система. Но в целом тревога может участвовать в развитии болезни любого рода, не обязательно болезней истерического или психосоматического характера. В качестве примера приведем инфекционные заболевания. На восприимчивость организма к инфекциям влияет как тревога, так и другие эмоциональные состояния. Не исключено, что такая разрушительная болезнь, как туберкулез, связана с вытесненным унынием в ситуации хронического конфликта, который не был разрешен на сознательном уровне или на уровне психосоматики в узком смысле этого слова74.

От чего же зависит тот уровень, на котором человек может разрешить конфликт: будет ли это сознательный уровень, или же появятся истерические и психосоматические симптомы, или разовьется еще какое-либо заболевание? На этот сложный вопрос можно ответить лишь при внимательном изучении конкретного случая. Без сомнения, важную роль здесь играют такие факторы, как конституция, переживания детства и другие значимые события прошлого, природа и интенсивность непосредственной угрозы, а также влияние культуры. Как бы там ни было, следует предполагать, что организм стремится к разрешению конфликта. Субъективным аспектом этого конфликта является тревога, а объективным — заболевание. Симптом — если он присутствует — выражает стремление организма к разрешению конфликта.

Культурные факторы имеют прямое отношение к тревоге, скрывающейся за психосоматическими заболеваниями. Это можно продемонстрировать на примере практически любого психосоматического заболевания. Снова обратимся к язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки. Высокий уровень распространения язвенной болезни часто связывают с духом соревнования, пронизывающим современную западную культуру. Это “заболевание западной цивилизации, основанной на борьбе и честолюбии”. Согласно наиболее правдоподобной гипотезе, распространенность язвенной болезни объясняется тем, что в сороковых годах мужчины должны были вытеснять из своего сознания потребность в зависимости и скрывать ее за фасадом самостоятельности и силы, в то время как женщинам позволялось давать выход своему чувству беспомощности, например, плакать. В некоторых социальных кругах зависимость женщины даже ценилась как положительное качество. В начале девятнадцатого века отмечалось широкое распространение язвенной болезни у молодых женщин — если можно доверять тогдашней статистике. Миттельманн и Вольф объясняют это тем, что в тогдашнем обществе женщины должны были соревноваться друг с другом, чтобы выйти замуж. Перспектива остаться старой девой и зависеть от родных создавала выраженную тревогу. Мужчины в то время, напротив, занимали “сильную” позицию в профессиональной сфере и в то же время могли выражать свою зависимость в семейном кругу. В сороковых годах двадцатого века язвенная болезнь у мужчин встречалась в десять раз чаще, чем у женщин, но современные женщины страдают этим заболеванием почти так же часто, как и мужчины. Этот любопытный факт можно объяснить тем, что в современном обществе женщины стали играть более самостоятельную роль.

Следует добавить, что в исследовании Миттельманна, Вольфа и Шарфа у контрольных испытуемых (не страдающих язвенной болезнью) в периоды эмоционального конфликта также наблюдалась повышенная активность желудка, но менее выраженная, чем у пациентов с язвенной болезнью. Подобные реакции можно было наблюдать и у Тома, также не страдавшего язвенной болезнью. Эти данные подтверждают гипотезу о том, что подобная психосоматическая реакция зависит не только от индивидуальных особенностей человека, но вообще часто встречается у представителей западной культуры. Интересен также вопрос о том, насколько подобная реакция специфична именно для американской культуры. Гринкер и Спигель работали с солдатами, находящимися в состоянии конфликта, и обратили внимание на широкое распространение среди них различных гастроэнтерологических симптомов. Кроме того, солдаты чувствовали особенно сильную потребность в молоке. Рассуждая о взаимосвязи между вытесненной потребностью в зависимости и работой желудочно-кишечного тракта, исследователи пишут: “Пища, в которой солдаты испытывают особую потребность, ассоциируется с первыми проявлениями материнской ласки и заботы”. Далее они добавляют, что “употребление молока — культурная особенность большинства американцев”75. Это подтверждает гипотезу о том, что дух соревнования, свойственный западной культуре, особенно сильно проявляется в ее американском варианте.

Поскольку каждый человек живет, перемещается и реализует себя в контексте своей культуры, внутри которой сформировались все его типичные реакции и конфликты, неудивительно, что факторы культуры должны играть заметную роль в формировании психосоматических нарушений, а также других расстройств поведения. По-видимому, именно те эмоции, биологические потребности и формы поведения, которые сильнее всего вытесняются в данной культуре, играют ведущую роль в возникновении симптомов. Фрейд обнаружил, что в викторианскую эпоху главную роль в возникновении симптомов играет вытесненная сексуальность. По мнению Хорни, в Америке в сороковых годах в большей мере, чем сексуальность, вытеснялись агрессивные чувства, и именно последние приводили к формированию психосоматических симптомов. Нельзя отрицать тот факт, что наша культура, построенная на соревновании, порождает множество агрессивных чувств.

Когда изменяется характер культуры, соответствующим образом изменяется и картина заболеваемости. Так, например, в период между Первой и Второй мировыми войнами заметно увеличилось количество сердечно-сосудистых заболеваний, но при этом снизилось число пациентов с истерией. Стоит упомянуть и о другой важной особенности современной культуры: в наше время пациенту легче смириться с органическими нарушениями, чем с психическими или эмоциональными. Благодаря этому фактору тревога и другие формы эмоционального стресса в нашей культуре часто проявляются в виде соматических нарушений. Таким образом, культурный контекст влияет на то, как человек пытается справиться со своей тревогой, и особенно на то, какие симптомы у него могут возникнуть.

В наше время психотерапевт достаточно редко видит истерических пациентов, разве только в амбулаторных клиниках, расположенных в особых местах, где жители изолированы от современного общества с его самосознанием. Сейчас большинство наших пациентов страдают обсессивно-компульствными расстройствами или депрессией. Это связано со склонностью современного человека к чрезмерному самосознанию. Почти каждый образованный горожанин (наш потенциальный пациент в частной практике) достаточно хорошо осведомлен о психотерапии, так что теперь она не вызывает такого удивления, как во времена Фрейда. Можно привести еще один пример влияния культуры на заболеваемость: в годы Первой мировой войны было установлено, что у тех офицеров, которые могли говорить о себе и выражать словами свои переживания, истерические срывы возникали реже, чем у их менее образованных коллег, не столь умело пользующихся словами. Этот факт согласуется с мнением Гроэна и Бэстиана о том, что психосоматические расстройства прямо связаны с нарушениями общения.

Изучение психосоматических феноменов проливает свет на отличительные особенности и относительную значимость различных эмоций. Рассмотрим прежде всего различия между тревогой и страхом. Некоторые исследователи вообще не разделяют эти понятия, поскольку предполагают, что тревога и страх имеют одну и ту же нейрофизиологическую основу76. Но если человека рассматривают как целостное существо, действующее в конкретной жизненной ситуации, обнаруживается значительная разница между тревогой и страхом. Например, нейрофизиологические реакции Тома при страхе сильно отличались от реакций при тревоге. При эмоциональных состояниях, сопровождавших уход “с поля боя” без желания продолжать борьбу — страхе, грусти или самообвинении, — деятельность желудка становилась менее активной. Но в ситуации конфликта или борьбы — при тревоге, злобе или возмущении — желудок работал активнее. А эти результаты противоположны тому, чего следовало бы ожидать исходя из традиционных представлений о нейрофизиологии (то есть о том, что тревога является активностью симпатической нервной системы). Поэтому я делаю вывод, что отличие страха от тревоги можно увидеть лишь в том случае, если мы рассматриваем организм как единое существо, действующее в окружающей среде и стремящееся приспособиться к конкретной ситуации. О том, как отличить одно от другого, мы поговорим в конце седьмой главы. Однако следует добавить еще одно замечание: страх обычно не приводит к развитию заболевания, если организм может избежать опасности. Но когда возникает ситуация неразрешимого конфликта, которой невозможно избежать, страх превращается в тревогу, а затем возникают и психосоматические симптомы.

Кроме того, следует отличать тревогу от таких агрессивных эмоций, как гнев и ненависть. Хотя вытесненные гнев или ненависть играют важную роль в формировании психосоматических нарушений, важно заметить, что при внимательном рассмотрении гнев и ненависть нередко оказываются реакцией на стоящую за ними тревогу. (См. ранее замечания о гипертонической болезни и эпилепсии.) Это можно объяснить следующим образом. Сам по себе гнев, если он находит прямое выражение в борьбе или еще в каких-либо формах поведения, не ведет к развитию нарушений. Когда гнев вытесняется (поскольку его выражение ставит организм в опасную ситуацию), могут возникать психосоматические симптомы, например, повышение артериального давления. Но если бы за агрессивными чувствами не скрывалась тревога, не было бы нужды в их вытеснении. Это согласуется с нашими представлениями о том, что субъективным проявлением конфликта на психологическом уровне является тревога, когда организм оказывается в ситуации конфликта. Феликс Дойч утверждал: “Каждое расстройство связано с тревогой”, и это утверждение справедливо, если помнить, что тревога является психологическим компонентом любого заболевания.

Когда мы думаем о взаимоотношениях между тревогой и соматическими изменениями, перед нами встает еще одна, наиболее сложная проблема — проблема значения телесного симптома. Для понимания телесных симптомов следует ответить себе на два вопроса, чтобы разобраться в том, почему тревога проявляется в соматической форме. Первый вопрос: как телесный симптом помогает организму справиться с опасной ситуацией или, если позволить себе образное выражение, чего организм пытается достичь с помощью данного симптома? Вопрос второй: какие интрапсихические механизмы осуществляют связь между тревогой и симптомом?

Ответить на эти вопросы нам помогают некоторые клинические наблюдения. Существует обратная зависимость между способностью человека переносить осознанную тревогу и развитием у него психосоматических симптомов. Хотя тревога и страх, находящиеся на сознательном уровне, утяжеляют состояние человека, очевидно, что ведущую роль в формировании болезней играют тревога, страхи и конфликты, устраненные из сознания. Чем ближе к сознанию тревога и чем сильнее выражены проявления невротического поведения, тем менее серьезны органические нарушения. Сознательно стремясь разрешить конфликт, человек может испытывать интенсивную тревогу, но все еще продолжает напрямую сопротивляться угрозе с помощью сознания. “В целом можно утверждать, что наличие тревоги свидетельствует о том, что здесь нет дезинтеграции в тяжелой степени... Это явление можно сравнить с прогностическим значением повышенной температуры”77. Но когда человек уже не в состоянии переносить сознательную борьбу — из-за того, что ситуация становится все более угрожающей, или потому, что ничего не получается, — появляются симптомы. Это снижает остроту конфликта и создает условия для псевдо-адаптации, при которой конфликт остается неразрешенным. Поэтому можно утверждать, что симптомы содержат в себе тревогу; они как бы представляют собой тревогу в кристаллизованном виде. Говоря о психологических симптомах, Фрейд верно заметил: “Симптом есть связанная тревога” — то есть кристаллизовавшаяся тревога, превратившаяся в язву, или учащенное сердцебиение, или нечто подобное.

Случай Брауна позволил наблюдать такую последовательность событий, связанную с феноменом тревоги. Сначала у Тома возникал тот или иной телесный симптом, например, приступы головокружения, не вызывавшие сознательной тревоги, хотя и приводящие к определенному дискомфорту. Через несколько дней у него появлялись тревожные сновидения. Позже тревога появлялась в сознании, и тогда пациент делался более зависимым и предъявлял многочисленные требования к своему терапевту. По мере того как тревога все больше заполняла сознание, чувство дискомфорта усиливалось, но соматический симптом исчезал.

Необходимо заметить, что упомянутые выше пациенты, страдающие язвенной болезнью, не испытывали сознательной тревоги. Можно сказать, что симптом является защитой от ситуации, провоцирующей тревогу. Вот почему, если говорить о практике психотерапии, опасно устранять у пациента симптомы до тех пор, пока его тревога не прояснена. Обычно симптом свидетельствует о том, что пациент не сумел справиться со своей тревогой, и теперь симптом защищает пациента от ухудшения состояния.

Огромный интерес представляет тот факт, что при появлении органического заболевания тревога, как правило, исчезает. Работая над этим исследованием, я заболел туберкулезом, а лекарств для лечения этого заболевания тогда еще не существовало. Наблюдая за окружающими меня пациентами, я заметил одну интересную вещь. Когда пациент осознавал, что он серьезно болен, тревога, связанная с его поведением до болезни, как будто исчезала. Тревога возвращалась в сознание, когда пациент выздоравливал и мог вернуться к своей работе и к своим обязанностям. Разумеется, можно предположить, что болезнь освобождала человека от обязанностей, обеспечивала ему какое-то существование и т.д. Но, на мой взгляд, причины этого явления следует искать глубже. Если предположить, что человек сдался перед болезнью прежде всего в результате длительного неразрешенного конфликта, можно утверждать, что болезнь была способом сузить сферу конфликта до такой области, где его можно успешно разрешить. Это проливает свет на одну закономерность, наблюдаемую в клинике: когда появляется болезнь, сознательная тревога уменьшается, а когда человек выздоравливает, тревога может вернуться78.

Проблему взаимоотношений между тревогой и симптомом исследовали многие авторы, использующие первую гипотезу Фрейда о тревоге, которая опирается на теорию либидо. Ф. Дойч, например, считает, что соматический симптом возникает тогда, когда на пути либидо встают какие-то преграды. Когда свободная разрядка либидо невозможна, оно принимает форму тревоги, а эта тревога разряжается, превращаясь в соматический симптом. Таким образом, “с психологической точки зрения, чтобы достичь телесного здоровья, человеку необходимо либо вложить во что-то свое либидо, либо избавиться от тревоги”79. С моей точки зрения, тревога возникает не потому, что человек является “носителем либидо”, но потому, что оказывается в ситуации опасности, с которой не может справиться. Это ввергает человека в состояние беспомощности и внутреннего конфликта. Вполне допустимо, что причиной конфликта у данного человека является либидо — то есть сексуальное влечение, — но важно помнить, что проблема заключается в самом конфликте, а не в сексуальности. Таким образом, можно заключить, что симптом защищает организм не от либидо, на пути которого стоят препятствия, а от ситуации, порождающей тревогу.

Я предлагаю свою, довольно грубую схему, которая поможет объединить все, о чем говорилось в настоящей главе. Во-первых, организм интерпретирует реальную ситуацию с точки зрения символов и значений. Во-вторых, это создает у него определенные установки по отношению к ситуации. В-третьих, эти установки включают в себя разнообразные эмоции (а также соответствующие нейрофизиологические и гуморальные компоненты), которые готовят организм к действию в данной ситуации. Человек приходит к выводу, что ситуация несет в себе тревогу, в результате процесса интерпретации. В этой интерпретации, как я уже подчеркивал, важную роль играют символы и значения. В начале данной главы мы упоминали о концепции Адольфа Мейера, который подчеркивал важность “интегративных функций”, а также “использования символов в качестве орудий”. По отношению к этим феноменам нейрофизиологические явления занимают подчиненное положение.

Мы говорили также и о том, что процесс интерпретации происходит преимущественно в коре головного мозга, в той части нервной системы человека, которая резко отличает его от других животных. Работы Кэннона, исследовавшего деятельность симпатической нервной системы, стали основой для представлений о нейрофизиологических аспектах тревоги, которую преимущественно связывают с активностью симпатического отдела автономной нервной системы. Свои исследования Кэннон проводил в основном на животных. Поэтому судить по этим работам о поведении человека следует с осторожностью, помня, что реакции животного и реакции человека — не одно и тоже, они похожи лишь в тех случаях, когда мы изолируем какие-то аспекты реакций человека из целостного контекста80.

Blog