Geum.ru

Га публикуется в серии "Библиотека зарубежной психологии"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   25

времени. Такое внезапное обрушение запретов агрессии, построенных на

привычке, представляет собой очевидную опасность, угрожающую связям меж-

ду партнерами каждый раз, когда пара разлучается даже на короткий срок.

Так же очевидно, что подчеркнутая церемония умиротворения, которая каж-

дый раз наблюдается при воссоединении пары, служит не для чего иного,

как для предотвращения этой опасности. С таким предположением согласует-

ся и то, что "приветствие" бывает тем возбужденнее и интенсивнее, чем

продолжительнее была разлука.

Наш человеческий смех, вероятно, тоже в своей первоначальной форме

был церемонией умиротворения или приветствия. Улыбка и смех, несомненно,

соответствуют различным степеням интенсивности одного и того же поведен-

ческого акта, т.е. они проявляются при различных порогах специфического

возбуждения, качественно одного и того же. У наших ближайших родственни-

ков - у шимпанзе и гориллы - нет, к сожалению, приветственной мимики,

которая по форме и функции соответствовала бы смеху. Зато есть у многих

макак, которые в качестве жеста умиротворения скалят зубы - и время от

времени, чмокая губами, крутят головой из стороны в сторону, сильно при-

жимая уши. Примечательно, что некоторые люди на Дальнем Востоке, при-

ветствуя улыбкой, делают то же самое точно таким же образом. Но самое

интересное - при интенсивной улыбке они держат голову так, что лицо об-

ращено не прямо к тому, кого приветствуют, а чуть-чуть в сторону, мимо

него. С точки зрения функциональности ритуала совершенно безразлично,

какая часть его формы заложена в генах, а какая закреплена культурной

традицией учтивости.

Во всяком случае, заманчиво считать приветственную улыбку церемонией

умиротворения, возникшей - подобно триумфальному крику гусей - путем ри-

туализации переориентированной угрозы. При взгляде на обращенный мимо

собеседника дружелюбный оскал учтивого японца появляется искушение пред-

положить, что это именно так.

За такое предположение говорит и то, что при очень интенсивном, даже

пылком приветствии двух друзей их улыбки внезапно переходят в громкий

смех, который каждому из них кажется слишком не соответствующим его

чувствам, когда при встрече после долгой разлуки он неожиданно прорыва-

ется откуда-то из вегетативных глубин. Объективный наблюдатель просто

обязан уподобить поведение таких людей гусиному триумфальному крику.

Во многих отношениях аналогичны и ситуации, вызывающие смех. Если

несколько простодушных людей, - скажем, маленьких детей, - вместе высме-

ивают кого-то другого или других, не принадлежащих к их группе, то в

этой реакции, как и в других переориентированных жестах умиротворения,

содержится изрядная доля агрессии, направленной наружу, на не-чле-

на-группы. И смех, который обычно очень трудно понять, - возникающий при

внезапной разрядке какой-либо конфликтной ситуации, - тоже имеет анало-

гии в жестах умиротворения и приветствия многих животных. Собаки, гуси

и, вероятно, многие другие животные разражаются бурными приветствиями,

когда внезапно разряжается мучительная ситуация конфликта. Понаблюдав за

собой, я могу с уверенностью утверждать, что общий смех не только

действует как чрезвычайно сильное средство отведения агрессии, но и дос-

тавляет ощутимое чувство социального единения.

Исходной, а во многих случаях даже главной функцией всех только что

упомянутых ритуалов может быть простое предотвращение борьбы. Однако да-

же на сравнительно низкой ступени развития - как показывает, например,

"рэбрэб-болтовня" у кряквы - эти ритуалы уже достаточно автономны для

того, чтобы превращаться в самоцель. Когда селезень кряквы, непрерывно

издавая свой протяжный однослоговый призыв, - "рэээээб... ", "рэээээб...

", - ищет свою подругу, и когда, найдя ее наконец, впадает в подлинный

экстаз "рэбрэб-болтовни", с задиранием клюва и подставлением затылка, -

трудно удержаться от субъективизации и не подумать, что он ужасно раду-

ется, обретя ее, и что его напряженные поиски были в значительной мере

мотивированы стремлением к церемонии приветствия. При более высокоритуа-

лизованных формах собственно триумфального крика, какие мы находим у пе-

ганок и тем паче у настоящих гусей, это впечатление значительно усилива-

ется, так что слово "приветствие" уже не хочется брать в кавычки.

Вероятно, у всех настоящих уток, а также и у пеганки, которая больше

всех прочих родственных видов похожа на них в отношении триумфального

крика, - точнее, рэбрэб-болтовни, - эта церемония имеет и вторую функ-

цию, при которой только самец выполняет церемонию умиротворения, в то

время как самка натравливает его, как описано выше. Тонкий мотивационный

анализ говорит нам, что здесь самец, направляющий свои угрожающие жесты

в сторону соседнего самца своего вида, в глубине души агрессивен и по

отношению к собственной самке, в то время как она на самом деле агрес-

сивна только по отношению к тому чужаку и ничего не имеет против своего

супруга. Этот ритуал, скомбинированный из переориентированной угрозы

самца и из натравливания самки, в функциональном смысле совершенно ана-

логичен триумфальному крику гусей, при котором каждый из партнеров угро-

жает мимо другого. В особенно красивую церемонию он развился - наверняка

независимо - у европейской связи и у пеганки. Интересно, что у чилийской

связи, напротив, возникла столь же высокоспециализированная церемония,

подобная триумфальному крику, при которой переориентированную угрозу вы-

полняют оба супруга, как настоящие гуси и большинство крупных пеганок.

Самка чилийской связи носит мужской наряд, с головкой переливчатой

зелени и яркой красно-коричневой грудкой; это единственный случай у нас-

тоящих уток.

У огарей, египетских гусей и многих родственных видов самка выполняет

такие же действия натравливания, но самец чаще реагирует на это не риту-

ализованной угрозой мимо своей самки, а настоящим нападением на указан-

ного супругой враждебного соседа. Вот когда тот побежден, - или, по

крайней мере, схватка не закончилась сокрушительным поражением пары, -

лишь тогда начинается несмолкающий триумфальный крик. У многих видов -

андский гусь, оринокский гусь и др. - этот крик не только слагается в

очень занятную музыкальную картину из-за разного звучания голосов самца

и самки, но и превращается в забавнейшее представление из-за чрезвычайно

утрированных жестов. Мой фильм с парой андских гусей, одержавших впечат-

ляющую победу над любимым моим другом Нико Тинбергеном, - это настоящая

комедия. Началось с того, что самка натравила своего супруга на знамени-

того этолога коротким ложным выпадом в его сторону; гусак завелся не

сразу, но постепенно пришел в такую ярость и бил ороговелым сгибом крыла

так свирепо, что под конец Нико удирал весьма убедительно. Его ноги и

руки, которыми он отбивался от гусака, были избиты и исклеваны в сплош-

ной синяк. Когда враг-человек исчез, началась бесконечная триумфальная

церемония, изобиловавшая слишком человеческими выражениями эмоций и по-

тому действительно очень смешная.

Еще больше, чем у других видов пеганок, самка египетского гуся нат-

равливает своего самца на всех сородичей, до каких только можно доб-

раться, - а если таких нет, то, увы, и на птиц других видов; к великому

огорчению владельцев зоопарков, которым приходится лишать этих красавцев

возможности летать и попарно изолировать их. Самка египетского гуся сле-

дит за всеми схватками своего супруга с интересом профессионального ре-

фери, но никогда не помогает ему, как иногда делают серые гусыни и всег-

да - самки цихлид. Более того - она всегда готова с развернутыми знаме-

нами перейти к победителю, если ее супругу придется потерпеть поражение.

Такое поведение должно значительно влиять на половой отбор, поскольку

здесь Премия Отбора назначается за максимальную боеспособность и боего-

товность самца. И это снова наталкивает на мысль, которая уже занимала

нас в конце 3-й главы. Может быть, даже весьма вероятно, что эта драчли-

вость египетских гусей, которая кажется наблюдателю прямо-таки сумасшед-

шей, является следствием внутривидового отбора и вообще не так уж важна

для сохранения вида. Такая возможность должна нас беспокоить, потому что

- как мы увидим в дальнейшем - подобные соображения касаются и эволюци-

онного развития инстинкта агрессии у человека.

Кстати, египетский гусь принадлежит к тем немногим видам, у которых

тирумфальный крик в его функции церемонии умиротворения может не срабо-

тать. Если две пары разделить прозрачной, но непреодолимой сеткой, то

они ярятся друг на друга через нее, все больше входят в раж, - и не так

уж редко бывает, что вдруг, как по команде, супруги каждой пары обраща-

ются друг к другу и затевают свирепую драку. Почти наверняка того же

можно добиться и в том случае, если посадить в загон к паре "мальчика

для битья" того же вида, а затем, когда избиение будет в разгаре, по

возможности незаметно убрать его.

Тут пара поначалу впадает в подлинный экстаз триумфального крика, ко-

торый становится все более и более буйным, все меньше отличается от не-

ритуализованной угрозы, - а затем, вдруг, влюбленные супруги хватают

друг друга за шиворот и молотят по всем правилам, что обычно заканчива-

ется победой самца, поскольку он заметно крупнее и сильнее самки. Но я

никогда не слышал, чтобы накопление нерастраченной агрессии из-за долго-

го отсутствия "злого соседа" привело у них к убийству супруга, как это

бывает у некоторых цихлид.

Тем не менее, и у египетских гусей, и у видов Тааогпа наибольшее зна-

чение триумфальный крик имеет в функции громоотвода. Он нужен прежде

всего там, где надвигается гроза, т.е. и внутреннее состояние животных,

и внешняя ситуация вызывают внутривидовую агрессию.

Хотя триумфальный крик, особенно у нашей европейской пеганки, и соп-

ровождается высокодифференцированными, балетно преувеличенными телодви-

жениями, - он в меньшей степени свободен от первоначальных побуждений,

лежащих в основе конфликта, нежели, скажем, уже описанное, не столь раз-

витое по форме "приветствие" у многих настоящих уток. Совершенно очевид-

но, что у пеганок триумфальный крик все еще черпает большую часть энер-

гии из первоначальных побуждений, конфликт которых некогда дал начало

переориентированному действию.

Даже при наличии явного, бросающегося в глаза стремления к нападению

- церемония остается связанной с этими взаимно противодействующими фак-

торами. Соответственно, у названных видов она подвержена сильным сезон-

ным колебаниям: в период размножения она наиболее интенсивна, в спокой-

ные периоды ослабевает, и - разумеется - полностью отсутствует у молодых

птиц, до наступления половой зрелости.

У серых гусей, пожалуй даже у всех настоящих гусей, все это совершен-

но иначе. Прежде всего, у них триумфальный крик уже не является исключи-

тельно делом супружеской пары; он объединяет не только целые семьи, но и

вообще любые группы тесно сдружившихся птиц. Эта церемония стала почти

или совсем независимой от половых побуждений, так что выполняется на

протяжении всего года и свойственна даже совсем крошечным птенцам.

Последовательность движений здесь более длинная и более сложная, чем

во всех описанных до сих пор ритуалах умиротворения. В то время как у

цихлид, а часто и у пеганок, агрессия, которая отводится от партнера це-

ремонией приветствия, ведет к последующему нападению на враждебного со-

седа, - у гусей в ритуализованной последовательности действий такое на-

падение предшествует сердечному приветствию. Иными словами, типичная

схема триумфального крика состоит в том, что один из партнеров - как

правило, сильнейший член группы, потому в паре это всегда гусак - напа-

дает на действительного или воображаемого противника, сражается с ним, а

затем - после более или менее убедительной победы - с громким при-

ветствием возвращается к своим. От этого типичного случая, схематично

изображенного Хельгой Фишер, происходит и само название триумфального

крика.

Временная последовательность нападения и приветст-


вия достаточно ритуализована для того, чтобы вся церемония в целом

могла проводиться и при высокой интенсивности возбуждения, даже в том

случае, если для настоящей агрессии нет никакого повода. В этом случае

нападение превращается в имитацию атаки в сторону какого-нибудь безобид-

ного, стоящего поблизости гусенка либо вообще проводится вхолостую, под

громкие фанфары так называемого "раската" - глухо звучащей хриплой тру-

бы, которая сопровождает этот первый акт церемонии триумфального крика.

Хотя при благоприятных условиях атака-раскат может мотивироваться только

автономной мотивацией ритуала, такое нападение значительно облегчается,

если гусак оказывается в ситуации, действительно вызывающей его агрес-

сивность. Как показывает детальный мотивационный анализ, раскат возника-

ет чаще всего, если птица находится в конфликте между нападением, стра-

хом и социальными обязательствами. Узы, связывающие гусака с супругой и

детьми, удерживают его на месте и не позволяют бежать, даже если против-

ник вызывает в нем сильное стремление к бегству, а не только агрессив-

ность. В этом случае он попадает в такое же положение, как загнанная в

угол крыса, и "геройская" - с виду - храбрость, с какой отец семейства

сам бросается на превосходящего противника, - это мужество отчаяния, уже

знакомая нам критическая реакция.


Вторая фаза триумфального крика - поворот к партнеру, под аккомпане-

мент тихого гоготанья, - по форме движения совершенно аналогична жесту

угрозы и отличается лишь тем, что направлена чуть в сторону, что обус-

ловлено ритуально закрепленным переориентированием.

Однако эта "угроза" мимо друга при нормальных обстоятельствах содер-

жит уже очень мало либо вовсе не содержит агрессивной мотивации, а вызы-

вается только автономным побуждением самого ритуала, особенным инстинк-

том, который мы вправе называть социальным.

Свободная от агрессии нежность гогочущего приветствия существенно

усиливается контрастом. Гусак во время ложной атаки и раската уже выпус-

тил основательный заряд агрессии, и теперь - когда он внезапно отвернул-

ся от противника и обратился к возлюбленной семье - происходит перелом в

настроении, который в соответствии с хорошо известными физиологическими

и психологическими закономерностями толкает маятник в сторону, противо-

положную агрессии. Если собственная мотивация церемонии слаба, то в при-

ветственном гоготанье может содержаться несколько большая доля агрессив-

ного инстинкта. При совершенно определенных условиях, которые мы расс-

мотрим позже, церемония приветствия может "регрессировать", т.е. возвра-

титься на более раннюю ступень эволюционного развития, причем в нее мо-

жет войти и подлинная агрессия (свойственная той ранней ступени).

Поскольку жесты приветствия и угрозы почти одинаковы, очень трудно

заметить эту редкую и не совсем нормальную примесь побуждения к атаке в

самом движении как таковом. Насколько похожи эти дружелюбные жесты на

древнюю мимику угрозы - несмотря на коренное различие мотиваций, - видно

из того, что их можно перепутать. Незначительное отклонение "угрозы" хо-

рошо видно адресату спереди; но сбоку - в профиль - это отклонение со-

вершенно незаметно, и не только наблюдателю-человеку, но и другому дико-

му гусю. По весне, когда семейные узы постепенно слабеют и молодые гуса-

ки начинают искать себе невест, - часто случается, что один из братьев

еще связан с другим семейным триумфальным криком, но уже стремится де-

лать брачные предложения какой-нибудь чужой юной гусыне. Выражаются они

отнюдь не в приглашении к спариванию, а в том, что он нападает на чужих

гусей и затем, с приветствием, торопится к своей избраннице. Если его

верный брат видит это сбоку - он, как правило, принимает сватовство за

начало атаки на чужую гусыню; а поскольку все самцы в группе триум-

фального крика мужественно стоят друг за друга в борьбе, он яростно бро-

сается на будущую невесту своего брата и начинает ее колотить. Сам он не

испытывает к ней никаких чувств, и такое избиение вполне соответствовало

бы выразительному движению брата-жениха, если бы то несло в себе не при-

ветствие, а угрозу. Когда самка в испуге удирает, ее жених оказывается в

величайшем смущении. Я отнюдь не приписываю гусям человеческих качеств:

объективной физиологической основой любого смущения является конфликт

противоречащих друг другу побуждений, а именно в таком состоянии - вне

всяких сомнений - и находится наш молодой гусак. У молодого серого гуся

невероятно сильно стремление защищать избранную самку, но столь же силен

и запрет напасть на брата, который в это время еще является его сотова-

рищем по братскому триумфальному крику. Насколько непреодолим этот зап-

рет, мы еще увидим в дальнейшем на впечатляющих примерах.

Если триумфальный крик и содержит сколь-нибудь существенный заряд аг-

рессии по отношению к партнеру, то лишь в первой фазе с раскатом; в го-

гочущем приветствии она уже наверняка отсутствует. Поэтому - и Хельга

Фишер того же мнения - приветствие уже не имеет функции умиротворения.

Хотя оно "еще" в точности копирует символическую форму переориентирован-

ной угрозы, - между партнерами, совершенно определенно, не существует

настолько сильной агрессивности, чтобы она нуждалась в отведении.

Лишь в одной, совершенно особой и быстро проходящей стадии индивиду-

ального развития первоначальные побуждения, лежащие в основе переориен-

тирования, отчетливо видны и в приветствии. (Впрочем, индивидуальное

развитие триумфального крика у серых гусей - тоже детально изученное

Хельгой Фишер - вовсе не является репродукцией его эволюционного станов-

ления; нельзя переоценивать пределы применимости закона повторений.) Но-

ворожденный гусь - еще до того как он может ходить, стоять или есть -

способен вытягивать шейку вперед, что сопровождается "гоготаньем" на

тончайшей фистульной ноте. С самого начала этот звук двухслоговый, точно

как "рэбрэб" или соответствующий писк утят. Уже через пару часов он

превращается в многослоговое "пипипи", которое по ритму в точности сов-

падает с приветственным гоготаньем взрослых гусей. Вытягивание шеи и

этот писк, несомненно, являются первой ступенью, из которой при взросле-

нии гуся развиваются и выразительное движение угрозы, и вторая фаза три-

умфального крика. Из сравнительного исследования происхождения этих ви-

дов мы знаем наверняка, что в ходе эволюции приветствие произошло из уг-

розы за счет ее переориентирования и ритуализации. Однако в индивиду-

альном развитии тот же по форме жест сначала означает приветствие. Когда

гусенок только что совершил тяжелую и небезопасную работу появления на

свет и лежит мокрым комочком горя, с бессильно вытянутой шейкой, - из

него можно вытянуть только одну-единственную реакцию. Если наклониться

над ним и издать пару звуков, подражая голосу гусей, - он с трудом под-

нимает качающуюся головку, вытягивает шейку и приветствует. Крошечный

дикий гусь ничего другого еще не может, но уже приветствует свое соци-

альное окружение!

Как по смыслу выразительного движения, так и в отношении провоцирую-

щей ситуации вытягивание шейки и писк у серых гусят соответствуют именно

приветствию, а не угрожающему жесту взрослых. Примечательно, однако, что

по своей форме это движение аналогично как раз угрозе, так как характер-

ное отклонение вытянутой шеи в сторону от партнера у совсем маленьких

гусят отсутствует. Только когда им исполняется несколько недель, - среди