Geum.ru

Га публикуется в серии "Библиотека зарубежной психологии"

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   25

наихудшее из всех зол во всем, что препятствует расширению познания. По-

этому мне лично злой шепот агрессивного инстинкта рекомендовал бы видеть

воплощение враждебного начала в пренебрежении к естественно-научному

исследованию, особенно у противников эволюционной теории. И если бы я

ничего не знал о физиологии воодушевления - не знал бы, что оно "требует

своего" как рефлекс, - я мог бы начать религиозную войну со своими оппо-

нентами. Так что какая бы то ни было персонификация зла недопустима. Од-

нако и без нее воодушевление, объединяющее отдельные группы, может по-

вести к вражде между ними - в том случае, если каждая из них выступает

за свой, четко очерченный идеал и только с ним себя идентифицирует (я

употребляю здесь это слово в обычном, не психоаналитическом смысле). Я.

Холло с полным основанием указывал, что в наше время национальные иден-

тификации очень опасны именно потому, что имеют такие четкие границы.

Человек может чувствовать себя "настоящим американцем" в противополож-

ность "русскому" - и наоборот. Если человеку знакомо множество ценностей

и, воодушевляясь ими, он чувствует себя заодно со всеми людьми, которых

так же, как и его, воодушевляет музыка, поэзия, красота природы, наука и

многое другое, - он может реагировать незаторможенной боевой реакцией

только на тех, кто не принимает участия ни в одной из этих групп. Зна-

чит, нужно увеличивать количество таких возможностей идентификации, а

для этого есть только один путь - улучшение общего образования молодежи.

Исполненное любви отношение к человеческим ценностям невозможно без обу-

чения и воспитания в школе и в родительском доме. Только они делают че-

ловека человеком, и не без оснований определенный вид образования назы-

вается гуманитарным: спасение могут принести ценности, которые кажутся

далекими от борьбы и от политики как небо от земли.

При этом не необходимо, может быть даже и нежелательно, чтобы люди

разных обществ, наций и партий воспитывались в стремлении к одним и тем

же идеалам. Даже незначительное совпадение взглядов на то, что именно

является вдохновляющими ценностями, достойными защиты, может уменьшить

национальную вражду и принести согласие.

Эти ценности в отдельных случаях могут быть весьма специфическими. Я,

например, уверен, что те люди по обе стороны великого занавеса, которые

посвятили свою жизнь великому делу покорения космоса, испытывают друг к

другу лишь глубочайшее уважение. Здесь каждая из сторон, конечно же,

согласится, что и другая борется за подлинные ценности. В этом плане

космические полеты приносят великую пользу.

Существуют однако два дела - еще более значительных и в подлинном

смысле общечеловеческих, - которые объединяют прежде разобщенные или да-

же враждебные партии или народы общим воодушевлением ради одних и тех же

целей. Это - искусство и наука. Ценность их неоспорима; и даже самые от-

чаянные демагоги ни разу еще не посмели объявить никчемным или "выродив-

шимся" все искусство тех партий или народов, против которых они натрав-

ливали своих адептов. Кроме того, музыка и изобразительное искусство не

знают языковых барьеров - и уже потому призваны говорить людям с одной

стороны занавеса, что служители добра и красоты живут и по другую его

сторону. И как раз для выполнения этой задачи искусство должно оста-

ваться аполитичным. Вполне оправданно безграничное отвращение, которое

вызывает у нас тенденциозное искусство, подчиненное политике.

Наука, так же как и искусство, представляет собой неоспоримую и са-

мостоятельную ценность, независимую от партийной принадлежности тех лю-

дей, которые ею занимаются. В отличие от искусства, она не является не-

посредственно общедоступной и поэтому поначалу может связывать мостами

общего воодушевления лишь нескольких человек; но зато их - очень прочно.

Об относительной ценности произведений искусства можно иметь разные мне-

ния, хотя и здесь подлинные ценности отличимы от ложных. В естественных

науках эти слова имеют более узкий смысл: здесь подлинность или ложность

высказывания определяются не мнением отдельных личностей, а результатами

дальнейших исследований.


На первый взгляд кажется безнадежным воодушевить широкие массы совре-

менных людей абстрактной ценностью научной истины. Кажется, что это по-

нятие слишком далеко от жизни, слишком бескровно, чтобы успешно конкури-

ровать с той бутафорией воображаемой угрозы собственному сообществу и

воображаемого врага, которая всегда была в руках изощренных демагогов

удобным ключом для высвобождения массового энтузиазма. Однако при бли-

жайшем рассмотрении можно усомниться в этой пессимистической мысли. В

противоположность той бутафории, истина - не фикция. Наука - это ведь не

что иное, как применение здравого человеческого разума; и далекой от

жизни ее никак не назовешь. Гораздо легче говорить правду, чем ткать па-

утину лжи, которая бы не разоблачила себя своей противоречивостью. "Ведь

правда, разум, здравый смысл - видны без всяких ухищрений".

Больше любых других достижений культуры научная истина является кол-

лективной собственностью всего человечества. Она является таковой пото-

му, что не создана человеческим мозгом, как искусство или философия (хо-

тя философия - это тоже "поэзия", в высочайшем и благороднейшем смысле

греческого слова поiеГ'у, "творить, создавать"). Научная истина - это

нечто такое, что человеческий мозг не сотворил, но отвоевал у окружающей

внесубъективной действительности. Поскольку эта действительность для

всех людей одна и та же, то и в научных исследованиях - со всех сторон

любых политических занавесов - всегда, с надежным соответствием, обнару-

живается одно и то же. Если исследователь хоть чуточку сфальсифицирует

результаты в плане своих политических убеждений, - это может быть сдела-

но бессознательно и с совершенно чистой совестью, - действительность

скажет на это "нет": попытка практического применения таких результатов

будет безуспешна. На Востоке, например, одно время существовала школа,

которая развивала учение о наследственности, утверждавшее наследование

приобретенных признаков. Это делалось явно из политических соображений -

можно только надеяться, что бессознательно, - и все, кто верил в

единство научной истины, были весьма встревожены. Теперь о том утвержде-

нии больше не вспоминают, мнения генетиков всего мира снова совпали.

Это, конечно же, всего лишь маленькая победа, частичная; но это победа

истины - и потому основание для высокого воодушевления.

Многие жалуются на рассудочность нашего времени, на глубокий скепсис

нашей молодежи. Но я надеюсь, даже убежден, что это - результат здоровой

самозащиты от искусственных идеалов, от воодушевляющей бутафории, в сети

которой так прочно попадали люди, особенно молодые, в недавнем прошлом.

Я полагаю, что как раз эту рассудочность и следует использовать для про-

паганды таких истин, которые, столкнувшись с недоверием, могут быть до-

казаны числом. Перед ним вынужден капитулировать любой скепсис. Наука -

не мистерия и не черная магия, методика ее усвоения проста. Я полагаю,

именно рассудочных скептиков можно воодушевить доказуемой истиной и всем

тем, что она с собой несет.

Совершенно определенно, что человек может воодушевиться абстрактной

истиной; но все-таки она остается суховатым, скучноватым идеалом, и по-

тому хорошо, что для ее защиты можно привлечь другой поведенческий акт

человека - антагонистичный скуке смех. Он во многом подобен воодушевле-

нию: и в своих особенностях, свойственных инстинктивному поведению, и в

своем эволюционном происхождении от агрессии, но главное - в своей соци-

альной функции. Как воодушевление во имя одного и того же идеала, так и

смех по одному и тому же поводу создает чувство братской общности. Спо-

собность смеяться вместе - это не только предпосылка настоящей дружбы,

но почти уже первый шаг к ее возникновению. Как мы знаем из главы "При-

вычка, церемония и волшебство", смех, вероятно, возник путем ритуализа-

ции из переориентированного угрожающего жеста, в точности как триум-

фальный крик гусей. Так же как триумфальный крик и воодушевление, смех

не только создает общность его участников, но и направляет их агрессив-

ность против постороннего. Если человек не может смеяться вместе с ос-

тальными, он чувствует себя исключенным, даже если смех вовсе не направ-

лен против него самого или вообще против чего бы то ни было. Если ко-

го-то высмеивают, здесь еще более отчетливо выступают как агрессивная

составляющая смеха, так и его аналогия с определенной формой триум-

фального крика.

Но, однако, смех - это сугубо человеческий акт еще в большей степени,

чем воодушевление. И формально и функционально он поднялся выше над уг-

рожающей мимикой, которая еще содержится в обоих этих поведенческих ак-

тах. В противоположность воодушевлению, даже при наивысшей интенсивности

смеха не возникает опасность, что исходная агрессия прорвется и поведет

к нападению. Собаки, которые лают, иногда все-таки кусаются; но люди,

которые смеются, не стреляют никогда! И хотя моторика смеха более спон-

танна и инстинктивна, чем моторика воодушевления, - но вызывающие его

механизмы более избирательны и лучше контролируются человеческим разу-

мом. Смех не лишает критических способностей.

Несмотря на все эти качества, смех - это серьезное оружие, которое

может причинить много вреда, если незаслуженно бьет беззащитного. (Выс-

меивать ребенка - преступление.) И все же надежный контроль разума поз-

воляет обращаться с хохотом так, как с воодушевлением было бы крайне

опасно: оно слишком по-звериному серьезно. А смех можно сознательно и

целенаправленно обратить против врага. Этот враг - совершенно определен-

ная форма лжи. В этом мире мало вещей, которые могут считаться заслужи-

вающим уничтожения злом так определенно, как фикция какого-нибудь "де-

ла", искусственно созданного, чтобы вызывать почитание и воодушевление,

- и мало таких, которые настолько смешны при их внезапном разоблачении.

Когда искусственный пафос вдруг сваливается с присвоенных котурнов, ког-

да пузырь чванства с треском лопается от укола юмора, - мы вправе без-

раздельно отдаться освобождающему хохоту, который прекрасно вызывается

такой внезапной разрядкой.

Это одно из немногих инстинктивных действий человека, которое безого-

ворочно одобряется категорическим самовопросом.

Католический философ и писатель Г. К. Честертон высказал порази-

тельную мысль, что религия будущего будет в значительной степени основа-

на на более высокоразвитом, тонком юморе. Это, может быть, несколько

преувеличено, но я полагаю - позволю парадокс и себе, - что сегодня мы

еще относимся к юмору недостаточно серьезно. Я полагаю, что он является

благотворной силой, оказывающей мощную товарищескую поддержку от-

ветственной морали - которая очень перегружена в наше время - и что эта

сила находится в процессе не только культурного развития, но и эволюци-

онного роста.

От изложения того, что я знаю, я постепенно перешел к описанию того,

что считаю очень вероятным, и, наконец, - на последних страницах, - к

исповеданию того, во что верю. Это позволено и ученому - верить.

Коротко, я верю в победу Истины. Я верю, что знание природы и ее за-

конов будет все больше и больше служить общему благу людей; более того,

я убежден, что уже сегодня такое знание ведет к этому. Я верю, что воз-

растающее знание даст человеку подлинные идеалы, а в равной степени воз-

растающая сила юмора поможет ему высмеять ложные. Я верю, что они вместе

уже сейчас способны направить отбор в желательном направлении.

Многие людские качества, которые от палеолита и до самого недавнего

прошлого считались высочайшими добродетелями, многие девизы типа "права

иль нет - моя страна", которые совсем недавно действовали в высшей сте-

пени воодушевляюще, сегодня уже кажутся мыслящим людям опасными; а тем,

кто наделен чувством юмора, - попросту комичными. Это должно действовать

благотворно! Если у индейцев-юта, этого несчастнейшего из всех народов,

принудительный отбор в течение немногих столетий привел к пагубной ги-

пертрофии агрессивного инстинкта, то можно - не будучи чрезмерным опти-

мистом - надеяться, что у культурных людей под влиянием нового вида от-

бора этот инстинкт будет ослаблен до приемлемой степени.

Я вовсе не думаю, что Великие Конструкторы эволюции решат проблему

человечества таким образом, чтобы полностью ликвидировать его внутриви-

довую агрессию.

Это совершенно не соответствовало бы их проверенным методам. Если ка-

кой-то инстинкт начинает в некоторых, вновь возникших условиях причинять

вред - он никогда не устраняется целиком; это означало бы отказ и от

всех его необходимых функций. Вместо того всегда создается какой-то тор-

мозящий механизм, который - будучи приспособлен к новой ситуации - пре-

дотвращает вредные проявления этого инстинкта. Поскольку в процессе эво-

люции многих существ агрессия должна была быть заморожена, чтобы дать

возможность мирного взаимодействия двух или многих индивидов, - возникли

узы личной любви и дружбы, на которых построены и наши, человеческие об-

щественные отношения. Вновь возникшие сегодня условия жизни человечества

категорически требуют появления такого тормозящего механизма, который

запрещал бы проявления агрессии не только по отношению к нашим личным

друзьям, но и по отношению ко всем людям вообще. Из этого вытекает само

собой разумеющееся, словно у самой Природы заимствованное требование -

любить всех братьев-людей, без оглядки на личности. Это требование не

ново, разумом мы понимаем его необходимость, чувством мы воспринимаем

его возвышенную красоту, - но так уж мы устроены, что выполнить его не

можем. Истинные, теплые чувства любви и дружбы мы в состоянии испытывать

лишь к отдельным людям; и самые благие наши намерения ничего здесь не

могут изменить.

Но Великие Конструкторы - могут. Я верю, что они это сделают, ибо ве-

рю в силу человеческого разума, верю в силу отбора - и верю, что разум

приведет в движение разумный отбор. Я верю, что наши потомки - не в та-

ком уж далеком будущем - станут способны выполнять это величайшее и

прекраснейшее требование подлинной Человечности.