Б. А. Рыбаков Язычество Древней Руси Предисловие Эта книга

Вид материала

Книга

Содержание Песнь первая Песнь вторая Древние российские стихотворения…, с. 150; Онежские былины, т. II, с. 100.

Подобный материал:

• Б. А. Рыбаков язычестводрев h ейруси москва 1987 Книга, 14061.84kb.
• Б. А. Рыбаков язычество древhей руси москва 1987 Книга, 11300.29kb.
• Рыбаков Б. А. – Язычество древних славян, 13918.93kb.
• Реферат по истории России Тема: Язычество и христианство Древней Руси, 380.01kb.
• Древней Руси Основой любой древней культуры является письменность. Когда она зародилась, 170.15kb.
• Язычество восточных славян и его отражение в быте и нравах народа Введение, 193.38kb.
• Урок история + литература «Культура Древней Руси», 264.04kb.
• Искусство византии и древней руси, 905.47kb.
• Реферат по истории Русской культуры на тему: "Язычество восточных славян и его отражение, 211.83kb.
• Н. Н. Волков Цвет в живописи. Издательство «Искусство» Москва, 1965 год Предисловие, 3522.35kb.

^

Песнь первая

Былина начинается с описания государственных богатырских дел - богатыри разъезжаются в полюдье дань собирать, покорять "языки неверные", "прибавлять земельки святорусской". Русь, со столицей Киевом показана как христианская земля, окруженная языческими племенами. Рассылает богатырей не всегда князь Владимир; вариант, отобранный М. H. Сперанским, не знает такого устойчивого эпического начала, как встреча всех богатырей во дворце Солнышка Владимира - здесь Владимира нет, а распоряжается всем старший из богатырей Илья Муромец. Сам он едет в степные края (на юго-восток от Киева), Добрыню посылает "за сине море" (в Лукоморье, к Уличай и Тиверцам?), а Михаила посылает покорять "корбу темную y грязи y черной" (Кривичи? "Черны-то грязи смоленские"… Или Вятичи с городом Корьдной?). Если полагать, что действие должно происходить в конце IX - начале X в., когда имя Михаила многократно связывалось с эпизодом первого крещения русов, то все в запеве былины вполне исторично: киевская дружина крещена, Уличей, Кривичей или Вятичей еще нужно "корить" - покорять, они действительно еще не входили в состав державы Руси и все они были еще язычниками. Вполне объяснимо и отсутствие Владимира.( Иногда причиной выезда Михаила из Киева является приказ князя настрелять белых лебедей на "вешних заводях".)

В поездке Михайло Поток встречает красавицу тоже с птичьим именем Марью Лебедь Белую. Марья - дочь местного царя; она - язычница, "поганая" и, более того, - колдунья-оборотень, умеющая превращаться то в птицу, то в девушку. Иногда героиня названа Авдотьей с многозначительным отчеством: Лиходеевна. Марья соглашается стать женой Михаила Потока, но с двумя условиями; первое связано с крещением:

А есть-то ведь yж веры я не вашия,

Hе вашей-то ведь веры есть - поганая…

А ты вези меня да во Киев-град,

А проведи во веру во крещеную.

(Былины. М., 1916, с. 293.)

В ранней записи (Кирша Данилов) жених и невеста разными способами добираются до Киева. Православный Михайло Поток уговаривает Авдотью:

Будем в городе Киеве,

В соборе ударят к вечерне в колокол,

И ты втапоры будь готовая,

Приходи к церкви соборныя…

И скоро он поехал к городу Киеву.

А его нареченная красавица-язычница

Полетела она белой лебедушкой в Киев-град…

И (опередив богатыря) сидит она под окошечком косящатым

Сама усмехается…

( Древние российские стихотворения…, с. 147.)

Второе условие говорит о продуманном коварстве языческой чародейки:

Только с тем обвенчаемся -

Сделаем записи крепкие

И положим мы за престол господень:

Который из нас впереди помрет,

А другому живому в гроб легчи.

(Песни, собранные Рыбниковым П. H. М., 1910, № 196.)

Этот уговор был как бы расширением языческого обряда, при котором только жены следовали за умершими мужьями на тот свет; мужчины же никогда не погребались заживо при смерти жен. По уговору получалось равенство полов, невыгодное для богатыря.

Спустя некоторое время после того, как Михаиле и Марья повенчались, "приняли златы венцы" и стали "жить-то быть да семью сводить", Михаиле снова отослан князем за данью. Находясь в отлучке, за три месяца пути от Киева, Михаиле вдруг получает известие от птиц, что "Марья Лебедь Белая преставилась". Михаиле просит своего коня домчать его домой за три часа, так как он хочет честно выполнить уговор:

Пошол он, поскакал его добрый конь Реки-ты, озера перескакиват, А темыой-от лес промеж ног пустил, Пришол он, прискакал да во Киев град (Былины, с. 300.)

Михаиле созвал друзей-богатырей и упросил их собрать запасов на три года и изготовить для него и умершей жены глубокую и просторную могилу с колодой-домовиной. Спустили их во матушку во сыру-землю Зарыли-то их в желты пески.

Былинная могила, как мы видели, была устроена в точном соответствии с реальными срубными гробницами и курганами над ними, появившимися одновременно с первыми сведениями о христианстве русов. После завершения всех погребальных дел, когда живой Михайло с конем и сбруей ратной и мертвая Лиходеевна оказываются в подземной камере, выявляется колдовская сущность недавней поганой язычницы. В. Я. Пропп прав, говоря, что "её смерть оказывается мнимой. Неоднократно она в былинах прямо названа бессмертной, как бессмертным в сказке именуется Кощей. Она, - продолжает Пропп, - не боится смерти потому, что она живой мертвец, она выходец из царства смерти и туда же тянет Потыка". (Пропп В. Я. Русский героический эпос, с. 111.)

Пропп был очень далек от каких бы то ни было исторических или мифологических сопоставлений: он все время стремился ограничить смысл былины идущим из первобытности сюжетом добывания жены и его трансформацией в условиях государственности.(Пропп В. Я. Русский героический эпос, с. 121.) Но его слова о представительнице царства смерти хорошо вписываются в изложенную выше схему древнего мифа о Морене-Персефоне, одну треть года (превращенную в устах сказителей в "три года") проводящей именно в этом подземном царстве.

В том участке царства мертвых, какой представляла собою киевская могила Михаила и Марьи, вскоре после их погребения началась борьба Жизни и Смерти: появилась "змея подземельная", с которой начал биться Михайло, победил её, заставил принести живую воду и оживил Марью Лиходеевну. Нередко в могилу "приплывает" не реальная змея подземельная, а мифический Змей о двенадцати хоботах.(Онежские былины, т. I, с. 167.) По другим вариантам, распространенным в Беломорье, в змею превращается сама Марья-колдунья, и Михайло рубит Марью на мелкие кусочки, как раздирают на части чучело Морены во время весеннего обряда, символизирующего конец мертвящей зимы и начало весеннего расцвета.

В тех вариантах, где подземельная змея угрожает обоим супругам и где Марья оживает от живой воды, выход Потока и Марьи происходит весною, в день пасхи, в день "святого воскресения".

А закричал Михаила во всю голову,

Как этое дело-то ведь деется,

Выходит народ тут от заутренки христовские

На тую на буевку (кладбище) да на ту сыру землю…

А что это за чудо за диво есть -

Мертвые в земле закричали все?

Потока и Лиходеевну выкопали из могилы.

Как тут выходил Михайло из матушки сырой земли Скоро он тут с братцами христоскался… Иногда в былину вводится не только пасхальная заутреня, но и такая деталь, как церковный колокол: Михайло заранее берет с собою в могилу веревку от колокола и в "велик-день", в пасхальное воскресение начинает из своей гробницы-клети звонить в колокол. Кончается такой вариант славой бессмертной Марье Лебеди Белой

Тут пошла ведь славушка великая

По всей земле, по всей да вселенный,

Как есть-то есте Марья Лебедь Белая,

Лебедушка там белая, дочь царская,

А царская там дочка мудреная,

Мудрена она дочка бессмертная.

(Былины, с. 307.)

Особенно подчеркнут христианский элемент в наиболее ранней записи Кирши Данилова, где "еретице" Лиходеевне противопоставлен православный мир с соборной церковью, колокольным звоном, спасовым образом, соборными попами, церковным причтом. Шесть раз в этой записи упоминается соборная церковь и соборные попы, как бы напоминая о "соборной церкви" договора 944 г.

Два варианта развязки событий в этой части былины на первый взгляд диаметрально противоположны: в одном случае Марью-змею богатырь разрубает на части, а в другом она воскресает под звон пасхальных колоколов. И все же оба варианта восходят к одному древнему мифу о Персефоне-Морене. Беломорский вариант, более языческий, чем другие, описывает первый этап перехода от смерти к жизни, от зимы к весне - этап конца пребывания Морены в подземном царстве (зимняя треть года) ; Морена-Марья как представительница мертвящего могильного начала уничтожается во имя жизни. Это хорошо отражено в весенней обрядности всех славянских народов. Для очень давнего "сколотского" времени празднества у весенних костров зафиксированы археологически. Они сопровождались изображением на земле (до разведения костра) огромных фигур лебедей. Весенний отлет лебедей на север, в страну холода и мрака, повлиял, очевидно, на имя того мифологического персонажа, который в славянских краях соответствовал Персефоне, и Марья-Морена получила еще дополнительное обозначение - Лебедь Белая. (Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981, с.308-314; 376-377.)

Связь образа лебеди с весной существует и в нашей былине: Михаиле Поток едет из Киева стрелять "гусей, белых лебедей, перелетных малых уточек" и оказывается на "вешних заводях". Вариант с оживлением Марьи (на предстоящие две трети года, на весну и лето) отражает второй этап весенних празднеств - встречу весны, Лады, радость воскресения природы. Этот вариант, такое избирательное изображение одного и того же явления - начала нового вегетативного периода - был значительно ближе к христианству, выражавшему эту же самую идею воскресающего божества своим главнейшим годовым праздником - пасхой, символическим изображением воскресающей природы. "Днесь весна красуется …"

Сочетание языческих и христианских черт, так явно ощущаемое в погребальном обряде IX - X вв. и так красочно отраженное в былине, очень надежно синхронизирует былину и археологические реалии, а это в свою очередь вводит нас в эпоху Осколда - Игоря - Святослава. Недаром в некоторых записях былины нет традиционного эпического Владимира стольнокиевского, хотя действие происходит в Киеве. Иногда упоминается безликий князь, иногда же дела вершат богатыри-сотоварищи. Владимира еще нет. Для этого раннего времени характерна и географическая разграниченность язычества и христианства: богатыри Киева - крещеные люди, а окружают Киевскую "святорусскую землю" языческие племена поганой веры. Языческий миф наполняет всю былину, язычница Марья Лебедь Белая является главной героиней песни, но языческому мертвящему началу здесь противопоставлен не простой богатырь вроде удачливого Ивана Годиновича, а богатырь совершенно нового образца, богатырь-птица, одноименный крылатому архангелу Михаилу, христосующийся со своими крестовыми братьями.

Первая песня былины о Михаиле Потоке - это новая обработка древних языческих "кощун" на главную тему дуалистического мировоззрения - о борьбе жизненного начала с мертвящим - это обработка, произведенная с целью показа того, что новая вера тоже может преодолевать исконное, заложенное в основе мира, зло. Пожалуй, в былине о Потоке есть еще одна более конкретная идея, неразрывно связанная с исторической жизнью тех крещеных русов, которые составляли в то время меньшинство киевской дружины - это идея примирения русского общественного мнения с таким небывалым новшеством, как отказ от погребальных костров и замена их захоронением в ямах-клетях с домовинами-гробами.

Тысячу лет славяне сжигали умерших, исходя из твердого убеждения, что огонь очищает все; что погребальный огонь уничтожает (во славу оставшихся в живых) самое мертвенное начало подобно ежегодному весеннему костру у околицы. С новым обрядом, являвшимся обязательным требованием новой веры, исчезал один из важнейших способов борьбы с опасностью новой смерти - священный огонь. Поэтому в первой песне былины центральное место занимает описание нового типа погребального сооружения, настолько точное и подробное, что его можно сопоставлять с отчетом об археологических раскопках. Несожженным телам погребенных (а в былине - живому мужу и трупу жены) грозит опасность: в деревянную клеть пробирается "змея подземельная", "змея подколодная", но богатырь готов к этому, он заранее знал о змее и еще до своего погребения заготовил эпическое оружие - кузнечные клещи.

Как строили колоду белодубову,

Как тот Михаила, сын Иванов, был

Как скоро сам бежал во кузницу,

Сковал там он трои-то клещи-ты.

(Былины, с. 302.)

Ходил же он было ко кузнецам,

Велел ковать же клещи да железные.

(Онежские былины, т. I, с. 167.)

По легенде, записанной в XII в., бог Сварог послал людям на землю клещи, "и нача ковати оружие, преже бо того палицами и камением бивахуся". (Шахматов А. А. Повесть временных лет, с. 350.)

Клещи как изначальный инструмент изготовления орудий и оружия вошли в "кощуны" с незапамятных времен. Легенды о змиевых валах и божественном кузнеце, датируемые, примерно, предскифским периодом, повествуют о победе кузнеца над кровожадным змеем-людоедом; единственным оружием кузнеца были кузнечные клещи. Главное оружие киевского богатыря в его подземном бою со змеей - кузнечные клещи. Вот из каких глубин народной памяти было извлечено действенное оружие против "кощного" начала. Богатырь-христианин побивает ворога не силой православной молитвы, что было бы непонятно слушателям-язычникам, а древним средством, давным-давно вошедшим в славянский эпос. Во многих записях есть очень интересная деталь, которая наталкивает на рискованное, но соблазнительное предположение: Михаиле берет с собой, кроме клещей, еще и три прута, изготовленных из трех разных металлов: меди, олова и железа. Не отражает ли это представлений о медном веке (когда впервые применялись клещи), о бронзовом веке (олово - составная часть бронзы) и о железном веке? Быть может, здесь отразилась древняя идея о значении металла в борьбе со злом в разных его видах? Первые клещи и медные пруты синхронны.

Осторожно, без резкого обличения составители былины выступают против языческого обычая хоронить со знатным русом его жену, убивая её на похоронах мужа. Здесь язычница Лиходеевна переворачивает этот обычай, доводя его до абсурда с точки зрения богатырей-мужчин. Первым христианам Киевской Руси нужно было устранить не только трупосожжение, но и варварский обычай насильственных захоронений. В былине парное захоронение показано как настоятельная коварная просьба поганой "волшебницы" Марьи "роду змеиного", и тем самым сама идея совместных захоронений поставлена под сомнение. Следует отметить, что в срубных гробницах Среднего Поднепровья далеко не всегда наличествуют парные захоронения. Быть может, это в отдельных случаях свидетельствует об отходе от старого языческого обычая? Для более определенного ответа необходим учет относительной хронологии и социального веса погребенных.

Всей первой песне былины придана структура годичного цикла, благодаря чему в нее введен элемент динамичности, обусловленной смены в настоящем и будущем мертвой поры года другой, жизненной порой.

1. Полюдье Михаила Потока. Полюдье начиналось в ноябре, шло всю зиму и завершалось весной, когда вскрывались реки.

2. Встреча Михаила с Марьей Белой Лебедью. Весна; "весенние заводи". Отлет лебедей. Имя Марьи иногда заменено на Авдотью. День Евдокии - "когда курочка талой воды напьется" (начало марта).

3. Женитьба Михаила. Вторая (прерванная) поездка в полюдье. Лето, начало осени.

4. Смерть Марьи и вынужденное погребение Михаила. Зима. Змеи зимой зарываются в землю. "Змея подземельная" - так сказать "зимняя" змея.

5. Победа над змеей. Воскрешение Марьи, выход из могилы - пасхальное воскресенье. Весна, март - апрель, начало мая. По своему стилю, по силе мифологического элемента, по обилию сказочных эпизодов и гипербол былина о Михаиле Потоке неразрывно связана с тем, что должно быть расценено как творчество волхвов-кощунников (см. ниже), но конечная направленность здесь иная, христианская. Христианство понималось упрощенно, без церковной фразеологии (часть таких элементов могла наслоиться позднее) - так, как его понимали русские соратники Осколда и Игоря, Былина о Михаиле и Марье Лебеди Белой не опровергает языческого взгляда на годичный круговорот сезонов и на временное влияние темных подземных сил, но находит иные, недостаточно ясные для нас (а может быть, и для современников былины?) средства противостояния им.

Символами двух разных вер (не мировоззрений) являются два олицетворения побеждающего жизненного начала: символом древнего язычества был крылатый Див (см. выше), руководивший поиском кощеевой смерти, а символом новой, только что воспринятой веры стал Михаил-Птица ("Михаил-Сирин"), воспринявший свой облик от крылатого архистратига, небесных сил воеводы. Оба они - и Див и Михаил Поток - не были божествами; они были выполнителями воли высшего небесного бога: Рода-Стрибога в первом случае и христианского бога во втором.(Вполне возможно, что первая песнь некоторое время существовала самостоятельно, без продолжения, которое по некоторым признакам было сочинено несколько позднее. Об этом отчасти позволяет судить болгарское житие Михаила Воина из Потуки, время действия которого отнесено к 866 г. Житие, по-видимому, является отголоском первой песни былины, соединенным со змееборческой легендой о св. Георгии: Михаил Воин из города Потуки служил в византийском войске, возвращаясь из похода, он на берегу озера встретил Змея, собиравшегося сожрать девушку, обреченную ему в качестве дани. Михаил отрубил Змею все три головы и вернулся в свой родной город. В житии нет основного сюжета былины - совместного захоронения Михаила и девушки. Город Потука при описании крещения Болгарии в 860-е годы не упоминается. Житие составлено в XIII - XIV вв. в эпоху второго Болгарского царства. Местоположение городка Потука (впервые упоминается в 1323 г.) исследователям, как уже говорилось, неизвестно. Наиболее вероятно, что русская былина IX - X вв. была известна в Болгарии, откуда, очевидно, и происходит тот митрополит Михаил, который крестил часть русов в 866 г. Спустя три - четыре столетия, в пору национального подъема, в Болгарии на основе былины была составлена житийная легенда.)
^

Песнь вторая

Вторая половина былины о Михаиле Потоке повествует о длительной конфронтации богатыря и его жены после их выхода из могилы.

Поскольку героиней по-прежнему является Марья Лебедь Белая, то по существу вторая часть былины может быть продолжением только того варианта, где Марья не погибает как змея-оборотень, а воскресает как человек.

Существуют былины, состоящие только из первой песни без продолжения(^ Древние российские стихотворения…, с. 150; Онежские былины, т. II, с. 100. ), но встречаются былины, включающие эпизоды только второй песни.(Онежские былины, т. II, с. 491-498.)

Основная схема второй песни такова: иноземный царь нападает на Киев; Михаиле отбивает наезд, но "прекрасный царь Иван Окульевич" увозит с собой Марью с её согласия ("позвалась, пошла за его замуж"). Киевские богатыри отказали Михаиле в помощи: "не честь-то нам хвала молодецкая, итти нам за чужой-то женой ведь за бабою…". Поток трижды ездит к Марье, а она каждый раз напаивает его и заколдовывает. В двух случаях богатыри освобождают Михаила. Последний раз освобождает его Анастасия, сестра Ивана Окульевича, на которой Поток женится, а Марью Лебедь Белую казнит. (Былины, с. 289-324.)

Как видим, главное в этой песне (как и в первой) не в богатырских делах. Наезд на Киев отбивает неизвестно кто - "богатырей тут дома не случилося"; сам Поток бился с неизвестной силою "далече во чистом поле". Поездки Михаила в город соблазнителя, прекрасного царя Ивана Окульевича, и в его царский дворец поражают в ряде вариантов своей неоправданной миролюбивостью: богатырь идет без войска, с самим царем не говорит, не угрожает ничем, оружия не обнажает; все завершается только встречами с самой Марьей Лебедью Белой. Когда Марья, опоив богатыря трижды, просит своего нового мужа: "а отсеки Михаиле ты головушку", - Иван Окульевич отвечает ей вполне рыцарственно: "не честь-то мне, хвала молодецкая, а сонного-то бить что мне мертвого". Марья расправляется с богатырем по-своему. Финальная расправа Потока с Марьей и царем изображена вне реальности - Поток, как всегда, без войска, сражения нет, и победа достается ему по принципу византийских дворцовых переворотов.

Пространная песня более чем в 500 строк посвящена напряженной, хотя и лишенной военной конкретности, борьбе двух сил - язычества в лице беспощадной чаровницы Марьи Лебеди Белой и христианства в лице киевского богатыря Михаила Потока. Прекрасный царь Иван Окулович - бездействующее, нейтральное лицо, не принимающее участия в борьбе. Киевские богатыри - союзники Михаила только в дружинных боевых делах; в его отношения с колдуньей Марьей они сознательно не хотят вступаться, а разрушить её колдовские чары они бессильны. Настоящими союзниками Михаила являются Михаил архангел или св. Николай и царская сестра Анастасия. Судя по тому, что в концовке былины Анастасия в отличие от Марии без перемены веры идет с Михайлой "во церковь во божию", где они приняли "златы венцы", союзница богатыря была христианкой. Логично предполагать, что и её брат "прекрасный царь", не стремившийся рубить сонного, тоже был крещеным. Марья Лебедь Белая трижды добивается победы, благодаря хитрости и чародейству. Она встречает Потока с чарой зелена вина с сонной отравой и уверяет его, что её "силом везет" Иван Окульевич. её льстивые уговоры с каждым разом становятся все более поэтичными и убедительными. Увидав богатыря у царских палат Ивана Окульевича:

Как налила питей она сонныих

А тую чару зелена вина…

Как тут она подходит близешенько

А клонится Михаиле понизешенько

— А ты, молодой Михаила Поток, сын Иванович!

— Силом увез прекрасный царь Иван Окульевич

— Как нунечку еще было теперечку

— Меженный (теплый, летний) день не может жив-то быть,

— А без того без красного без солнышка

— А так я без тебя, молодой Михаила Поток,

сын Иванович.

— А не могу-то я да ведь жива быть,

— А жива быть не могу-то есть ни пить,

— Теперь твои уста были печальные,

— А ты-то ведь в великой во кручинушке

— А выпей-ко с тоски ты со досадушки

— А нунечку как чару зелена вина.

(Былины, с. 318 - 319.)

Первый раз Марья закопала сонного богатыря, выпившего под уговоры колдуньи три чары, в яму, как мертвого. Его оседланный конь прискакал в Киев, и друзья-богатыри поняли, что случилась беда. Конь указал им место, где зарыт Михаиле, и его откопали, "а он-то там проспался прохмелился, протверезился".

Второе колдовство было сильнее первого: Марья, опоив снова Михаила, превратила его в "бел-горюч камешек". Богатыри отправились выручать друга. По дороге им встретился старичок-калика, и все богатыри, переодевшись каликами перехожими, прибыли ко дворцу Ивана Окульевича, где Марья, не дав им ничего, отослала их к мужу: "Возьми калик к себе, ты корми, пои!" Царь щедро наградил паломников, что является еще одним доказательством его принадлежности к христианам. Старичок-калика, оказавшийся святым Николаем (или Михаилом архангелом), помог вернуть Михаиле Потоку человеческий облик, чего не могли сделать богатыри.

Третья расправа Марьи была необычной: она пригвоздила упившегося чарами сонного питья Потока "к стене-то городовые". Четырьмя гвоздями колдунья распяла богатыря на крепостной стене; ей не хватило главного "сердечного гвоздя", чтобы окончательно лишить его жизни. Эта странная расправа могла быть навеяна зрительным образом иконы архангела Михаила или распятия Христа где-нибудь на городских воротах (напомню, что св. Михаил был гербом Киева) или на воротах двора княгини Ольги в те пятнадцать лет (946 - 961), когда она открыто, еще не таясь, исповедовала христианство. Такое распинание богатыря-христианина было злой иронией "волшебницы" - "еретицы". Здесь в былине выступает новое, светлое лицо - сестра царя Анастасия. Она освобождает богатыря, взяв из кузницы клещи железные. Затем она выводит его из города и снабжает конем и оружием. Когда Марья Лебедь Белая увидала живого подъезжающего к дворцу Михаила, то в четвертый раз попыталась опоить его. И снова выступает спасительница Михаила с символическим именем - Анастасия. То она жалобно напоминает ему о его обещании жениться на ней, то решительно отбрасывает чару с отравой:

Услыхала Настасья королевична,

Растворила косивчато окошечко,

Закричала она жалким голосом,

— Ай же ты, Михаила Поток сын Иванович,

— Знать забыл ты свою заповедь?!

(Онежские былины, т. II, с. 497.)

Как тут-то ведь Михайлушка Потык-он

Занес-то он праву руку за чару-то,

Как тут эта Настасья Окульевна

А толкнула она его под руку -

Улетела тая чара далекохонько.

(Онежские былины, с. 323.)

Крещеный богатырь спасен. Он отсек головы Марье и Ивану Окульевичу и венчался в церкви божией со своей спасительницей Анастасией. Неожиданно оказывается, что "придался тут Михайлушка на царство-то".

Во всей второй песне продолжается противостояние христианства язычеству, но это не открытая борьба, не призыв к новой вере, не упреки в адрес поганого роду змеиного. Трижды побеждает язычество и опять-таки побеждает не оружием, не речами, а чарами зелена вина. Девять чар вина выпил Михайлушка во время своих наездов к Марье и каждый раз оказывался после этого беспомощным перед силой языческого колдовства.

Чары зелена вина в ряде былин упоминаются не только в той части второй песни, где Марья, спасая себя, подносит Михаиле "питье забудущее", - богатырь стал пьянствовать как только начинается совместное житье с "волшебницей" и продолжает после выхода из могилы:

Он пошел гулять да по царевыим по кабакам,

Пить вино да он безденежно,

Гди кружкою да полукружкою,

Гди четвертью, да где полуведром,

А при времечки он и целым ведром.

(Онежские былины, т. I, с. 169.)

Все это винное раздолье идет безденежно, как плата за богатырскую службу, за удачный привоз дани князю. Учитывая христианскую направленность былины, её противоборство с язычеством, выраженное зачастую в осторожной аллегорической форме, возникает предположение, что былина о Михаиле Потоке (особенно её вторая песня) является осуждением тех языческих пиров, которые были не только формой общения и совещания князя со своими дружинниками, не только видом компенсации за походные потери и убытки, но и выполнением обязательного языческого ритуала, удержавшегося на Руси до XVI-XVII вв. (см. ниже главу 13).

Прав был Е. В. Аничков, посвятивший в своей книге "Язычество и древняя Русь" целых три главы такой теме, как "Пиры и игрища, как главный предмет обличения" язычества церковниками.(Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь. СПб., 1914, гл. VII, VIII, IX, с. 155-224.) Мы очень хорошо знаем знаменитые пиры Владимира-Солнце стольнокиевского. Об этих пирах говорят и былины и летопись, отмечающая, что князь пировал иной раз по 8 дней подряд, "съзывая боляры своя и посадьникы и старейшины по всьсем градом… съзывая бещисльное мъножьство народа"(Шахматов А. А. Повесть временных лет, с. 158-159.), и "Похвала Иакова Мниха". После принятия христианства эти широкие празднества приурочивались к церковным календарным срокам, но языческая сущность пира оставалась и отразилась в ожесточенных спорах по поводу так называемого "мясоедения". Дело в том, что церковные правила предписывали пост по средам и пятницам каждой недели, т. е. запрещали на эти дни скоромную мясную пищу. Мясо же являлось главной ритуальной пищей язычников, так как было частью тех жертв, которые приносились богам. До XX в. в русских семьях удерживался обязательный обычай на рождество и на пасху подавать к столу свинину (окорок ветчины или целого поросенка), так как это была очень древняя, идущая из первобытности традиция. На Руси в середине XII в. возникли недоумения - как быть, если церковный праздник придется на постный день? Отказаться от освященной древним обычаем мясной (ранее ритуальной) праздничной пищи или же нарушить предписания духовенства и греков-ригористов, запрещавших "скоромину"? Многие князья открыто поддержали свою языческую старину.

До крещения Руси княжеские пиры, продолжавшие традицию общеплеменных языческих жертвоприношений и требищ, были важным элементом в общественной жизни. А во время противоборства язычества с христианством могли стать сильным оружием в руках языческой дружины и жречества, так как пиры являлись и формой заседания боярской думы киевского князя.

Отнести время возникновения былины о Михаиле Потоке целиком к эпохе Владимира едва ли правильно. Имя Владимира не всегда упоминается в былине; часто действует некий безымянный "князь тот стольно-киевской". Первая песнь о совместном погребении Михаила и Марьи Лиходеевны должна быть датирована тем, сравнительно коротким периодом, когда часть русов уже отказалась от языческого трупосожжения, но еще продолжала хоронить вместе со знатным боярином его "добровольно" умершую жену.(Качество археологических раскопок не позволяет установить, во всех ли случаях парные погребения одновременны. Могло происходить повторное захоронение второго супруга. Для этого достаточно было раскопать "желты пески" кургана и разобрать бревенчатый "потолок" камеры.) Этот период хорошо датируется срубными гробницами Шестовиц под Черниговом, где есть арабские и византийские монеты. Три богатых кургана с "клетями" и парными погребениями датируются: курган № 110 диргемом около 914 г. (здесь найден меч и турий рог); курган № 36 - диргемом 927 г.; курган № 61 (с печаткой с изображением Иисуса Христа) - диргемом 936 г. Два кургана (с монетами 896 и 914 гг.) содержали только женские захоронения, что при наличии большого количества кенотафов на этом кладбище может быть объяснено как могилы вдов, мужья которых погибли в походах. (Блiфельд Д. I. Давньоруськi пам'ятки…, с. 128; 150-155; 160-163; 171-172; 175-176.)

Как видим, все парные захоронения, соотносимые с главным сюжетом первой песни, датируются монетами первой трети X в., т. е. исторически эпохой Игоря, когда в Киеве (где тоже есть такие же срубные гробницы) существовала "соборная церковь". Вторая песня могла возникнуть несколько позднее, уже во время обострившихся отношений между язычниками и христианами в киевских дружинных кругах. Христианин Михаил Поток уже не является здесь третьим по счету боярином киевского князя, покоряющим "языки иноверные"; здесь он обрисован одиноким рыцарем, пытающимся вернуть свою обвенчанную с ним в божьей церкви жену-волшебницу. Он - просто всадник без воинства, без сотоварищей, а язычница Марья Лебедь Белая уже царица, живущая во дворце и распоряжающаяся подчас даже своим инертным мужем.

Интересно и отношение других богатырей-дружинников к Михаиле Потоку. Когда речь идет о погоне за Марьей, о противодействии язычнице-колдунье, то сотоварищи отказывают Михаиле в помощи, они не воюют с Марьей. Выступают они лишь тогда, когда нужна их военная помощь самому Потоку, попадающему в беду. Но они бессильны против чародейства Марьи, они никогда не вспоминают бога, не крестятся, не грозят крестом той нечистой силе, которая ввела в беду их товарища, - они язычники, хотя влияние позднейших былин и сказалось на том, что они названы не побратимами, а крестовыми братьями. Это та самая святославова дружина, о которой юный князь сказал своей матери, что вся она будет насмехаться над ним, если он вздумает принять христианскую веру. Богатыри и посмеивались над Потоком. В конечном счете Михаилу помогает или христианский святой или христианка Анастасия.

Есть еще одна черта, которая косвенно может указывать на середину X в. Во второй песне Марья трижды просит Ивана Окульевича отрубить голову лежащему в пьяном сне Потоку. Быть может, это следует рассматривать как завуалированный упрек язычнице Ольге, опоившей на погребальном пиру древлян и приказавшей зарубить 5000 пьяных гостей. Эта песнь с её богатырями, не желающими преследовать язычницу, с упреками по поводу ритуальных убийств, а самое главное с показом опасности, какую представляют угодливо подносимые чары зелена вина, направлена против княжеских пиров, хотя сами пиры и не показаны.

Две песни о христианине Михаиле Потоке, действие которых происходит то в каких-то лесах, населенных язычниками (полюдье), то в Киеве и его соборной церкви, то где-то в другом царстве, где верховодит всем взятая из лесов колдунья, ставшая царицей, - это поэтический сказ о начале христианства на Руси в IX - первой половине X столетия. Первая песнь явно направлена против таких пережитков язычества у новообращенных русских христиан, как совместные захоронения (примерно в княжение Игоря), а вторая песнь иносказательно, но весьма красочно предостерегает от чар зелена вина, по всей вероятности, имея в виду языческие ритуальные пиры (может быть, княжение Святослава). Благодаря былинам об Иване Годиновиче и о Михаиле Потоке нам известно устное творчество двух соперничавших между собой дружинных группировок. Волхвы обновляли древние языческие мифы-"кощуны", облекая их в новую, только что рождавшуюся форму былин, а "русь, иже крестишася", не опровергая мифов, не развенчивая их, стремилась очистить свои ряды от пережитков язычества и убедить всех (а может быть, главным образом язычников) в гибельности языческих пиров, на которых, помимо их обрядовой стороны, решались важные государственные дела: кто из богатырей и куда должен ехать, кому даются те или иные поручения, где случилось что-либо, требующее немедленного вмешательства. Пиры за княжеским столом "на всех богатырей святорусских" были одной из первичных форм заседаний боярской думы, и осуждение их христианами велось до той поры, пока сам князь и его богатыри не перешли в веру православную. Тогда церковь стала цветисто восхвалять пиры Владимира Святого, приуроченные к церковным праздникам.