Geum.ru

Квантитативный подход к морфологической типологии языков

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
  1   2   3

Дж. Гринберг

КВАНТИТАТИВНЫЙ ПОДХОД К МОРФОЛОГИЧЕСКОЙ ТИПОЛОГИИ ЯЗЫКОВ

(Новое в лингвистике. Вып. III. - М., 1963. - С. 60-94)



 

Один из шагов, которые должна предпринять любая наука, если она хочет ясно осмыслить потенциальные возможности своего научного метода, заключается в том, чтобы, не ограничиваясь простым описанием изучаемых объектов, перейти к их сравнению и классификации. На то, что лингвистика сделала такой шаг, указывает само существование так называемого "сравнительного языкознания", особой отрасли науки, которая к тому же занимает почетное место среди наук, изучающих человека. Однако сравнительно-исторический метод представляет собой лишь один из двух основных методов, при помощи которых можно сравнивать языки. Второй метод (его можно было бы назвать типологическим) является предметом рассмотрения настоящей статьи. Судьба его была не столь гладкой, как судьба историко-генетического метода, являющегося неотъемлемой принадлежностью сравнительного языкознания. Важно по возможности более отчетливо дифференцировать различия, существующие между этими двумя методами. Каждый из них вполне правомерен в своей собственной сфере, но смешение указанных методов, например в тех случаях, когда типологические критерии используются для установления родственных связей, принесло много вреда в прошлом.

Историко-генетический метод классифицирует языки по "семьям", которые имеют общее историческое происхождение. Известным примером является развитие современных форм романских языков - французского, испанского, португальского, итальянского, румынского и других - из первоначально единой латыни в результате изменений одной и той же речевой формы в различных ареалах. Если бы подобное расхождение языков не было таким отдаленным во времени, что исчезли все его следы, сравнение могло бы вскрыть характерные черты сходства между языками, имеющими общее происхождение. При этом наиболее существенным для подобных сравнений является сходство между отдельными формами языков как в их звучании, так и в их значении. Например, англ. nose и нем. Nase имеют сходные звуки и фактически тождественные значения - "нос"; англ. hound "охотничья собака", "гончая" и нем. Hund "собака" сходны по звучанию и близки, хотя и не совпадают полностью, по значению. В любом языке есть тысячи форм, обладающих как звучанием, так и значением, связь между которыми не мотивирована. В принципе любое звучание может передавать любое значение. Поэтому, если в каких-либо двух языках значительное число таких единиц совпадает - как, например, в немецком и английском - и если (эта проблема здесь не рассматривается) случаи сходства нельзя объяснить заимствованием, мы по необходимости приходим к выводу об общем историческом происхождении этих языков. Подобные генетические классификации не являются условными, поскольку они не допускают установления других критериев, могущих привести к иным результатам. Это объясняется тем, что подобные классификации отражают исторические события, которые либо действительно имели место, либо нет. Либо немцы и англичане говорят на языке, полученном в наследство от первоначально единого протогерманского речевого коллектива, либо нет. Использование таких терминов, как "семья", "родственный" и "генетический", сближает эту классификацию с биологической классификацией. С генетическими гипотезами в языке дело обстоит также, как в биологии, где мы относим виды к одному и тому же роду или к подразделению более высокого порядка, поскольку их сходство таково, что наводит на мысль об их общем происхождении.

Можно, однако, сравнивать и языки, генетическую близость которых нельзя продемонстрировать либо в отношении звуковых, либо в отношении семантических явлений. Приводимые ниже два примера послужат иллюстрацией такой возможности и в то же время покажут, что при подобном сравнении возникает ряд научных проблем, имеющих полное право на существование. Во всех языках должны быть средства для выражения сравнения - того, скажем, факта, что один предмет больше, чем другой. Если мы сопоставим все языки мира в этом отношении, мы обнаружим, что число таких приемов ограниченно - особая словоизменительная форма прилагательного (англ. greater "больше" [ср. great "большой".- Перев.]), использование предлога со значением "от" (семитские языки), использование глагола, означающего "превосходит, превышает" (широко распространено в Африке), - и что некоторые из них встречаются чаще других и имеют вполне определенные границы распространения, не совпадающие с генетическими границами. Все эти факты, несомненно, представляют научный интерес и требуют объяснения. Пример, который мы привели выше,- факт семантический. В области фонетических моделей, безусловно, заслуживает внимания независимое становление системы из пяти гласных с двумя ступенями долготы - a,a';e,e';i,i';o,o';u,u' - в классической латыни, в языке хауса (Зап. Африка), в йокутс (= Yokuts) - индейском языке Калифорнии и, несомненно, также в других языках. Именно подобные явления изучали Трубецкой и другие, пытаясь определить, какие типы систем гласных и согласных возможны, сколь часто они встречаются и какова область их распространения.

Если сравнение языков в генетическом плане позволяет нам установить классы языков, то есть языковые семьи в общепринятом смысле, то разве типологическая классификация не дает такой возможности? Конечно, дает, но в отличие от генеалогической классификации у нее нет конкретных связей с историей, и она условна, то есть в зависимости от выбранного критерия или совокупности критериев она приводит к различным результатам.

В этом отношении она похожа на классификацию по расам, основанную на ряде условно выбранных признаков. Если, например, мы выберем такой чисто фонетический критерий, как наличие или отсутствие округления губ, в качестве признака, различающего пары гласных фонем, языки мира распадутся на две группы: на языки, в которых данный принцип противопоставления используется, и языки, в которых он не используется. Английский и итальянский языки, не использующие лабиализации, попадут в один класс А с бесчисленными другими языками, а французский и немецкий вместе с меньшим числом языков из различных частей света попадут в класс Б. Если будет выбран какой-либо иной типологический признак, скажем, позиция зависимого родительного падежа по отношению к существительному, опять возникнут два класса языков, но они не совпадут с теми, которые были получены на основе критерия противопоставления лабиализованных и нелабиализованных гласных. Приняв во внимание оба фактора, можно получить четыре класса. Некоторые признаки позволят выделить более чем два класса. Если классифицировать языки семантически на основе имеющихся в них систем числительных, мы получим несколько классов языков: языки с двоичными, пятеричными, десятичными, двенадцатеричными и, без сомнения, также другими системами. Короче говоря, в отличие от генеалогической классификации, в данной, то есть типологической классификации, число языковых групп и их состав будет различным, в зависимости от числа и определенного выбора языковых явлений, использованных для сравнения. Одним крайним случаем окажется такой случай, когда в качестве единственного критерия будет взят какой-либо признак вроде наличия системы гласных и когда языки мира распадутся на две группы: языки, обладающие системой гласных (в эту группу войдут все языки земного шара), и языки, где такая система отсутствует. Этот последний класс, разумеется, не будет включать ни одного языка. С другой стороны, возможен и такой крайний случай, когда при классификации учитывают так много признаков, что каждый язык становится единственным представителем особого языкового типа.

Многие из таких классификаций, как явствует из только что приведенных примеров, приносят мало пользы. Мы стремимся создать типологическую классификацию, которая затрагивала бы важнейшие основные признаки языка и которая была бы полезна во многих отношениях. Такая классификация действительно существует - это идущее от XIX в. деление языков на три типа (в своем классическом варианте) - изолирующие, агглютинирующие и флектирующие.

Эта trop fameuse classification ("пресловутая классификация"), если вспомнить язвительное замечание Мейе, обнаруживает весьма существенные недостатки, которые неминуемо привели к тому, что в настоящее время она пользуется дурной славой. И тем не менее сама эта проблема представлялась настолько важной Сепиру, что он сделал ее центральной темой своей книги "Язык", единственной книги, внесшей после XIX в. значительный вклад в изучение типологии языков. Какими бы несовершенными ни казались сейчас рассуждения ученых XIX в. на эту тему, все же главного достоинства выдвинутых схем отрицать нельзя. В качестве основы для классификации инстинктивно было найдено нечто, имеющее кардинальное значение для всесторонней общей характеристики языка, а именно морфологическая структура слова, и Сепир просто продолжил, в измененной, форме, эту важнейшую традицию более раннего времени. Возможны и другие типологические классификации, в частности фонологические, и эти последние стояли в центре внимания в типологических дискуссиях последних лет. Однако проблема морфологической типологии остается нерешенной, о чем свидетельствует недавнее заявление Рулона Уэллза: "Позор, что не существует общепринятой таксономии языков мира" (1950, стр. 31). Свидетельством ожившего интереса к этой теме является, далее, фактически одновременное и независимое развитие идей, сходных с изложенными в настоящей статье, предпринятое Хокеттом из Корнелльского университета [1]. Короче говоря, наступил благоприятный момент пересмотреть подход к данной проблеме, характерный для ученых XIX в., с тем чтобы, отбросив все теории, несостоятельность которых была за истекший период доказана лингвистической критикой, и, взяв на вооружение все новейшие достижения лингвистических методов, дать существующим гипотезам более строгую и точную формулировку. Краткий критический обзор более ранних попыток создания типологических классификаций послужит надлежащим фоном для излагаемой здесь теории.

В основе всех позднейших классификаций лежит различие, впервые выдвинутое Фридрихом фон Шлегелем в его сочинении "Ueber die Sprache und Weisheit der Inder" (1808), между языками с аффиксами и языками с флексиями. Оценочное отношение, столь явно проступавшее на протяжении всей последующей истории развития данной теории, ясно видно уже в этой наиболее ранней ее формулировке. Аффиксирующие языки выражают отношения чисто механическим путем. В примечательном сравнении они уподобляются "груде атомов, рассеиваемых или сметаемых вместе любым случайным ветром" (стр. 51). Флективными языками являются только индоевропейские, хотя в этом же направлении развиваются и семитские языки.

Эта классификация языков по двум типам была переработана братом Фридриха Шлегеля Августом фон Шлегелем, который в сочинении "Sur la litterature provencale" (1818) описывает уже три класса языков: "языки без грамматической структуры, аффиксирующие и флективные языки" (стр. 559). О языках первого типа, названных последующими авторами изолирующими или корневыми, Шлегель говорит: "Можно было бы сказать, что все слова в них - корни, но корни бесплодные, не производящие ни растений, ни деревьев" (стр. 159). Писать научное сочинение таким языком - это tour de force ("просто подвиг"). Аффиксирующие языки используют прибавляемые элементы ("аффиксы") для передачи отношений и оттенков понятий, выражаемых корнями, но эти аффиксы все еще сохраняют самостоятельное значение. Относительно флективных языков, в которых подобные аффиксы лишены значений (то есть не имеют конкретных значений), мы узнаем, что в них можно обнаружить нечто вроде органической жизни ("организм"), потому что "им присущ жизнеспособный принцип развития и роста" (стр. 159). У Шлегеля, как и у последующих авторов, образцом корневого языка является китайский язык, к флективной группе относятся только семитские и индоевропейские языки; все остальные принадлежат к обширному и неоднородному промежуточному, или агглютинирующему, классу. Немало смущает его, так же как и других, позднейших авторов, тот затруднительный факт, что индоевропейские языки обнаруживали тенденцию утрачивать флексии. Поэтому Шлегель вводит дальнейшее подразделение флективных языков на более ранние - синтетические и более поздние - аналитические. Все известные нам аналитические языки возникают в результате переразложения синтетических языков. Не касаясь других авторов, рассматривавших данный вопрос в основном также, как Шлегель, мы подходим к Вильгельму фон Гумбольдту, который в своем сочинении "Ueber die Verschiedenheit der menschlichen Sprachen" (1836) сделал типологический тип анализа центральным при исследовании языка. Гумбольдт видел в каждом языке особое, индивидуальное самораскрытие духа (Geist). Каждое такое самовыражение духа имеет свою ценность и право на существование, но обнаруживает большую или меньшую степень совершенства. В схеме Гумбольдта выделены четыре класса языков. К ставшей к тому времени уже традиционной тройной классификации языков он добавляет четвертый - инкорпорирующий тип, чтобы охватить некоторые языки американских индейцев, в которых очень сложные модели слова включают случаи, когда приглагольное дополнение инкорпорировано в том же самом слове в виде глагольного корня. Гумбольдт совершенно недвусмысленно отказывается от какого бы то ни было историко-эволюционного объяснения, при котором более высокоорганизованные типы выводятся из более низких типов. Эти четыре типа - идеальные типы, связанные с различными степенями развертывания формы. Изолирующие языки "бесформенны", инкорпорирующие языки в силу чрезмерной перегруженности своих форм также не обнаруживают подлинного чувства формы. Как и можно было ожидать, истинным пониманием формы наделяются только флектирующие языки, так как только в них мы встречаем гармоническое слияние корня и аффикса в единое целое.

Изложение данной теории в ее окончательном виде мы находим в работах А. Шлейхера, который находился под двойным влиянием Дарвина и Гегеля. Классы языков рассматриваются теперь как соответствующие историко-эволюционные фазы в развитии языков. Число типов ограничивается тремя, и они приравниваются к трем ступеням гегелевской диалектики. Флектирующий класс языков понимается как более высокая ступень синтеза, возникающая из прежней оппозиции. Распад флексий в историческое время знаменует новую фазу развития духа (Geist), для которой материальная сторона языка уже несущественна. Поскольку шлейхеровский вариант типологической классификации вполне гармонировал с интеллектуальными тенденциями века и был снабжен внушительным аппаратом квазиалгебраических формул для обозначения различных отношений между корнем и подчиненными элементами, он завоевал широкое признание и был использован двумя великими популяризаторами лингвистической науки - Максом Мюллером в Европе и Дуайтом Уитни в Соединенных Штатах. Последующие варианты, такие, например, как вариант Штейнталя-Мистели, лишь усложнившие схему Шлейхера, ничем ее взамен не улучшив, никогда не имели такой популярности, как вариант Шлейхера, который, таким образом, закрепился в качестве основной формы данной теории.

На протяжении всего этого периода этноцентризм и расплывчатость указанных типологических классификаций неоднократно подвергались критике. Приведем лишь один пример: Уитни, который отнюдь не был столь восторженным почитателем типологической классификации Шлейхера, как его современник европеец Макс Мюллер, указывал, что английское loved "любил" от love "любить"- такая же удачная форма претерита, как led "вел" от lead "водить" или sang "пел" от sing "петь" (1876, стр. 362). Loved - это, несомненно, случай применения способа агглютинации, в то время как в led и sang используется внутренняя флексия. И все же в применении к изолирующим языкам он говорит об "отсутствии способов, присущих более развитым языкам; ...мысль выражена лишь отрывочно, и ее орудие [то есть язык. - Перев.] ей слабо помогает". Другие лингвисты, особенно в более поздний период, относились к типологической классификации в высшей степени критически или даже презрительно, как, например, Маутнер, по словам которого "... оценивать [языки] в зависимости от того, насколько отчетливо проступают в них флексии, столь же глупо, как судить о достоинствах европейских армий по тому, насколько заметны швы на брюках их солдат" (1923, стр. 309).

Обращение Сепира к этой теме в книге "Язык" (1921) открывает новую эпоху. Он решительно отбрасывает как оценочный, так и эволюционный аспекты типологической теории. Нет никаких реальных оснований полагать, что китайский или венгерский языки не являются столь же эффективными орудиями мысли, как латинский или английский. "Когда дело доходит до языковых форм, Платон равен македонскому свинопасу, а Конфуций - охотящемуся за черепами дикарю из Ассама" (стр. 234). Язык, по-видимому, существует по крайней мере 500 000 лет; следовательно, если и есть линия развития - изолирующие, агглютинирующие п флектирующие языки, - то современные изолирующие языки никак не могут отражать соответствующую первобытную стадию. И действительно, данные палеонтологии человека и геологии ледникового периода уже давно показали несостоятельность такого допущения. Ко времени Сепира было уже известно (как из более ранних памятников китайского языка, так и из сравнения с тибетским и другими родственными языками), что китайский язык, выдвигавшийся в качестве классического примера изолирующего языка, ранее обладал более сложной морфологической системой.

Вероятно, более серьезными недостатками, чем те, которые содержатся в этих уже развенчанных идеях, были другие логические дефекты, на что время от времени указывалось. Критерии разграничения различных типов языков так и не получили четкого определения и ни разу не были применены объективно. Когда мы читаем работу в духе теории Штейнталя-Мистели, нас не покидает ощущение, что автор ведет нечестную игру. Во всех тех случаях, где на основе его же собственной аргументации неарийский или несемитский язык оказывается обладателем какого-либо достойного похвалы явления, путем неожиданного молчаливого изменения определения получается, что в виду не имеется "истинная форма" или "истинная флексия". Определения выглядят не только расплывчатыми, но частично относятся к совершенно разным вещам, и в результате оказывается, что какой-либо язык принадлежит одновременно к нескольким в принципе взаимоисключающим классам. Так, агглютинация рассматривается обычно как характеристика способа механической аффиксации, и, по выражению Макса Мюллера, "различие между арийскими и туранскими языками несколько напоминает различие между хорошей и плохой мозаикой. Арийские слова кажутся сделанными из одного куска, в туранских же словах ясно видны швы и трещины в тех местах, где соединяются вместе небольшие камешки" (1890, стр. 292). Термину агглютинация должен противостоять термин флективность. Но термин флективность используется также для указания на наличие аффиксов, лишенных конкретного значения и служащих для обозначения отношений между словами в предложении; таковыми являются, например, падежные окончания у существительных или флексии лица и числа у глагола. Исходя из этих определений, турецкий язык является одновременно и агглютинирующим (если принимать во внимание способ), и флектирующим (если учитывать падежную систему и систему спряжения глагола).

Как указывали некоторые критики, другой недостаток данной теории заключается в том, что язык причисляется к какой-либо одной определенной категории, хотя учитываемые при классификации признаки могут характеризовать его в большей или меньшей степени. Термин, подобный термину агглютинирующий, применим главным образом к какой-то отдельной конструкции. В то же время язык вполне может содержать, и обычно действительно содержит, как агглютинирующие, так и неагглютинирующие конструкции. Иными словами, речь идет скорее о преобладающей общей тенденции, чем о наличии или отсутствии тех или иных отличительных признаков вообще. Подвергнув рассмотрению различные критерии, используемые в традиционной классификации бессознательно и совершенно непоследовательно, Сепир создает более сложную систему, в которой языки классифицируются по ряду независимых друг от друга критериев, а традиционные термины хотя и сохранены, но используются строго определенным образом и часто относятся к разным аспектам сравнения, в силу чего они уже больше не являются взаимоисключающими.

Один из таких аспектов, различаемых Сепиром, связан с учетом общей сложности слова в целом, то есть со степенью сложности, проявляющейся в количестве содержащихся в слове подчиненных значимых элементов. Термины, используемые здесь Сепиром, - аналитический, синтетический и полисинтетический - расположены в порядке возрастающей сложности. С теоретической точки зрения крайний случай анализа здесь представлен языками, в которых каждое слово состоит только из одной значимой единицы и, таким образом, не имеет внутренней структуры. К этому полюсу действительно приближаются языки китайский, вьетнамский и эве (Западная Африка). Данные языки традиционно называются изолирующими, но, как мы увидим, Сепир использовал этот термин в другом смысле. Языки, подобные английскому, где слова не отличаются большой сложностью, Сепир включил в группу аналитических. Однако степень синтеза - это лишь один критерий и к тому же относительно поверхностный, поскольку он ничего не говорит нам о том, в чем именно заключается сложность слова. Второе, совершенно иное соображение относится к технике построения конструкций. Грубо говоря, здесь противопоставляются языки, в которых подчиненные элементы механически прибавляются к корневым элементам, то есть ни те, ни другие элементы не подвергаются никаким изменениям (таково наиболее распространенное значение агглютинации в классической схеме классификации), и языки, в которых наблюдается фузия, в результате чего составные элементы трудно узнать и выделить. Для иллюстрации воспользуемся примерами Сепира: good+ness в английском языке [goodness "доброта", ср. good "добрый". - Перев.) - это агглютинация, dep+th - фузия (depth "глубина", ср. deep "глубокий". - Перев.). Неоднократно возвращаясь к этому вопросу и приходя к различным выводам, Сепир в конце концов устанавливает четыре группы языков: а) изолирующие; b) агглютинирующие; с) фузионные; d) символические. Изоляция, под которой Сепир разумеет значимый порядок элементов, включается им сюда потому, что он истолковывает эту категорию как имеющую отношение к технике соединения элементов. Подобно тому как в John hit Bill "Джон ударил Билла" John выступает в конструкции с hit в качестве субъекта глагола, поскольку оно предшествует глаголу, так и в dep-th изменение deep в dep- указывает, что последнее связано в конструкции с -th. Поскольку противопоставление агглютинация - фузия относится скорее к способам выражения, чем к объектам отношения, Сепир рассматривает эту шкалу также как несколько поверхностную, хотя и полезную в качестве дополнительного критерия.

Деление, которое представляется Сепиру наиболее существенным, вызывается следующими соображениями. Существует два типа понятий, которые должны быть выражены во всех языках: корни с конкретными значениями, например "стол", "есть", и чисто реляционные понятия, "служащие для установления связи между конкретными элементами предложения" и, таким образом, придающие ему определенную синтаксическую форму; например, в латинском языке -um является знаком глагольного дополнения. Эти два класса понятий Сепир ставит в начале и в конце своей шкалы - I (конкретные), IV (чисто-реляционные), поскольку они представляют собой два полюса - конкретносгь и абстрактность. Между ними он располагает две группы понятий, являющихся факультативными, так как в одних языках они имеются, а в других отсутствуют. Класс II состоит из деривационных (словообразовательных) понятий, которые "отличаются от типа I тем, что выражают идеи, не относящиеся ко всему предложению в целом, но придающие корневому элементу более конкретное значение и, следовательно, связанные специфическим образом с понятиями типа b. В качестве примера Сепир приводит английский суффикс -er в слове farmer "фермер", уточняющий значение farm- "ферм-", но не связанный со структурой остальной части предложения. Язык, не содержащий понятий типа II, использовал бы для передачи значения "фермер" какой-либо один неразложимый элемент. Понятия типа III (конкретные, реляционные понятия) подводят к типу IV (чисто-реляционные понятия), поскольку они помогают установить связь одних членов предложения с другими, но отличаются тем, что содержат в своем значении элемент конкретности. Примером являются элементы, указывающие род в языке типа немецкого: -еr в d-er в предложении Der Bauer totet das Entelein "Фермер убивает утенка" связывает d- с Bauer при помощи согласования в числе, роде и падеже. Оно указывает, таким образом, на то, что d- определяло Bauer и что Bauer стоит в единственном числе и является подлежащим этого предложения. Однако, кроме того, оно выполняет еще важную функцию указателя рода, в данном случае мужского.

Такие понятия Сепир называет конкретно-реляционными. Поскольку существует 4 типа понятий, из которых I и IV обязательно наличествуют во всех языках, а II и III - необязательно, выделяются следующие четыре класса языков: класс А - включает языки, содержащие только I и IV типы понятий. Сепир называет их "простыми чисто-реляционными языками". Таков, например, китайский язык. Группа В - включает языки, в которых наряду с обязательными I и IV типами имеется еще и тип II. Это "сложные (то есть словообразующие) чисто-реляционные языки". Группу С составляют языки, в которых имеются типы I, III и IV, но нет II-го. Это "простые смешанно-реляционные языки". И, наконец, в группу D включаются те языки, которым присущи все четыре типа понятий - это "сложные смешанно-реляционные языки". Из двух признаков - наличия или отсутствия понятий чипа II (деривационные) и наличия или отсутствия понятий типа III (конкретно-реляционные) - последний, объединяющий классы А и В в противоположность классам С и D, Сепир считает более важным. В своей сводной классификационной таблице Сепир рассматривает ряд языков и, используя выдвинутые выше критерии, сначала подводит тот или иной конкретный язык под один из уже упомянутых "основных типов" А, В, С, D. Он также указывает степень синтеза.

Третий фактор - техника установления связи между элементами языка - особо уточняется для каждой из групп понятий II, III (когда они имеются налицо) и IV, исходя из вышеупомянутой шкалы: а) изоляция; b) агглютинация; с) фузия; d) символизация. Сепир часто говорит одновременно о двух, а иногда и трех способах. В случае, если тот или иной способ развит в языке слабо, Сепир заключает соответствующее условное обозначение в скобки. Затем он приводит общие данные о преобладающих способах, употребляемых в языке в целом, нередко используя при этом такие составные термины, как, например, агглютинативно-фузионный, для указания на относительно равную распространенность обоих этих способов. Отметим, что в окончательной редакции своей классификации Сепир нигде не употребляет термин