Geum.ru

Лекция, прочитанная в университете Турина, Италия, в 1990 г

Вид материалаЛекция

Содержание


Гипербола в русской литературе и масштаб России Выступление на Парижской международной книжной ярмарке, Франция, в 2005 г.
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14
^

Гипербола в русской литературе и масштаб России Выступление на Парижской международной книжной ярмарке, Франция, в 2005 г.




Я боюсь и, более того, я не боюсь, а почти уверен и, более того, я заранее прошу принять извинения в том, что сейчас я, вероятно, испорчу некоторые правила литературной игры, которую нам предлагают. Выскажусь несколько вразрез против этих приличий, которые мы должны соблюдать. Потому что последние годы и десятилетия нам в литературе предлагают столько игр и столько приличий, что они стали вязать по рукам и ногам. Сказать элементарную правду представляется бестактностью. И в результате мы играем в эти игры, из-за которых делаемся все глупее сами и делаем глупее наших читателей. И при этом стараемся хранить хорошую мину при плохой игре. Поэтому: я попробую – сказать просто.

Я полагаю, что гиперболизация в русской литературе, ну в частности у Гоголя (если брать от классики) и размеры российской территории – не имеют ни малейшего отношения друг к другу. Я подозреваю, что сама попытка связать некую огромность метафор в русском фольклоре и русской классике с огромностью российских пространств – это совершенно искусственная попытка. Так берут материал, лежащий совершенно на поверхности, и придумывают себе какую-то удобную тему, ну как говорилось у нас раньше, диссертабельнуютему.

Кстати, когда русский фольклор возникал, то не было в России никаких таких уж огромных пространств. Жили себе, понимаете, племена в лесах, как многие другие племена: и не славянские, и кельтские, и германские, и какие угодно. Жили кто в лесах, меньшая часть в степях, еще меньшая часть в горах, и у всех фольклор был до ужаса похожий один на другой!

Значит, говоря о Гоголе, заметьте. Николай Васильевич Гоголь – классик русской литературы и мастер той самой гиперболы, у которого козаки жрут столько, что не помещается, у которого подражание, понимаете ли, Гомеру в «Тарасе Бульбе», где один козак убивает другого козака, примерно как один древнегреческий герой убивает другого древнегреческого героя у Гомера. Вот этот самый Гоголь Николай Васильевич родился в 1809, как известно, году. И в том же самом 1809 году на другом конце света, через океан, родился великий классик американской литературы Эдгар Аллан По. И у него тоже новеллы полны гипербол, полны чудовищных преувеличений. Но, по-моему, еще никто и никогда не пытался ставить гиперболы в новеллистике Эдгара По в зависимость от размеров Соединенных Штатов Америки, которые на тот момент были заметно меньше, чем сейчас. И когда в новеллах По у кого-то там такой нос, который свисает ниже подбородка и т.д. и т.п. – ну помилуйте, причем же здесь в самом деле размер страны.

Еще одна вещь. Если мы возьмем новую литературу, литературу, которая появилась в эпоху Ренессанса и годы, последовавшие за ним, то, вы знаете, есть такое произведение, которое построено все на гиперболе. Оно называется «Гаргантюа и Пантагрюэль» и написал его, как мы знаем все прекрасно, Франсуа Рабле. Если память мне не изменяет, Рабле был француз и жил во Франции – и его гиперболизация не имела никакого отношения к размерам Франции, которая на тот момент была достаточно не цельной: время Ришелье еще не пришло, и Гасконь, и Савойя, и Бретань, и Аквитания, и Нормандия – все это было отчасти по отдельности. Это были нормальные европейские герцогства или королевства. А вот с гиперболой Рабле все было совершенно в порядке.

Если мы попробуем посмотреть посевернее – там Англия, понимаете, за Ла-Маншем, за Английским каналом, вечная соперница и противница и конкурентка Франции. По площади Англия, если от нее еще и Шотландию-то отсоединить, потому что шотландцы до сих пор заявляют гордо на вопрос: «Вы англичане?» – «Пока еще нет!» – так вот, Англия вовсе маленькая. И вот вам нормальные английские детские стихи:

Робин Бобин Барабек

Скушал сорок человек,

И корову, и быка,

И кривого мясника,

Скушал башню, скушал дом…

и т.д. Ну и какое, спрашивается, отношение имеет размер съеденного Робином Бобином к территории Англии? Похоже, что никакого! Похоже, что нет и близко никакой связи между размерами страны – и гиперболой в ее литературе. Здесь механизм абсолютно другой. Вот об этом механизме имеет смысл несколько слов сказать.

Смотрите, еще в древнем кельтском эпосе о круглом столе короля Артура говорится о великанах и чудовищах – слушайте, ведь крошечное же было королевство! Ведь еще Данлоо, оно же Нортумбрия, было отдельно, Уэльс был отдельно, и Уэссекс был отдельно, и все это было еще до времен Альфреда Великого. И у Артура королевство было совершенно крохотулечное, а великаны и чудовища в эпосе уже присутствуют.

И вообще если обратиться к истокам европейских литератур и посмотреть на древнегреческую литературу, которая лежит в основе, то увидим великанов! Мы увидим, то есть, героев и титанов – гигантские фигуры, титанические во всех смыслах: они огромных размеров, огромной силы, огромного аппетита, огромной физической мощи и огромной любовной мощи. А все эти государства в Греции были маленькие-маленькие, что называется, простите, плевком перешибешь. Ну просто проходишь их пешком очень быстро. При чем же здесь размеры?

И есть герой, который сам является гиперболой, вот ходячая гипербола, Геракл. Ну и какое отношение имеют размеры Геракла, окружность его бицепсов, объем его мышц, мощь его костяка и рост его в длину от пяток до макушки к размерам Греции? Да, страна маленькая, зато мужик здоровый! Зато размерам Геракла соответствуют размеры его подвигов, и вот это вот гораздо важнее. Все эти пораженные гидры, задушенные еще в колыбели (Геракл в колыбели, понятно) змеи, змеи приползли… Вот эти задушенные змеи, эта чистка Авгиевых конюшен и т.д., – то есть: огромный человек совершает огромные подвиги. А территория не важна.

Запомним: масштаб поступка и масштаб карты, где изображена территория страны – это две принципиально разные вещи. Можно иметь много территории с мелким народом, можно иметь мало территории со сплошными гигантами. Как и было в Древней Греции согласно сохранившейся мифологии и искусству.

Если вам кажется, что Греция достаточно большая страна, то посмотрите на совсем маленькую страну, на Израиль, который примерно такого же размера, как Эстония. Если Эстония постоянно кричит: «мы маленькая страна, мы очень маленькая страна», то Израиль такой же маленький, только при этом еще вытянут в длину, вот такой тоненький-тоненький: в некоторых местах он толщиною вообще километров пятьдесят. Вот Израиль не кричит, что он маленькая страна. Это к тому, что, вы знаете, это в тех краях, где писали Библию, сложили историю также про Давида и Голиафа. Вот вам, получите Голиафа, этого гиганта, великана и несостоявшегося злодея: огромного, ростом с башню, руки как бревна, и прочее, и прочее. Ну и скажите – какое отношение имеют размеры Голиафа к размерам Палестины?! Никакого… Зато размеры Голиафа имеют отношение к напряжению той борьбы, которую вел Израиль со своими соседями и врагами! То есть, размеры Голиафа символизируют огромность сил, враждебных авторам этого сказания. Вот в чем дело! а вовсе дело не в карте.

В маленькой-маленькой стране – знаменитый силач и герой Самсон. Ну и скажите: а что, обязательно иметь большую территорию, чтобы родился силач Самсон? Который, значит, челюстью от осла побил сколько-то тысяч человек, и прочее. Кстати, о вдумчивости филологов. Обычные рассуждения, банальные, старые – что почему именно челюстью осла? Ну, представим себе челюсть осла, ну, и взял в руку, может камень лучше было взять в руку или палку. Значит так: ослы, дамы и господа, бывают разные. Бывают дикие ослы, домашние ослы, бывают ослы разных пород, да, в том числе двуногие, осыпанные орденами, совершенно справедливо. Значит, есть онагр. Онагр – это дикий осел, который так же относится к домашнему ослу, как, допустим, лошадь Пржевальского и вовсе одичалый мустанг относятся к домашней лошади. Так вот онагр – это осел, но еще онагр – это античной эпохи боевая, осадная, метательная машина. Для простоты можно сказать, что род катапульты или баллисты, хотя это чуть-чуть другое, но нам сейчас не до этих тонкостей. Вот этот онагр, как все эти машины, был устроен таким образом, что натягивались канаты, оттягивался деревянный рычаг и т.д. и т.п. Вот этот онагр, который “осел”, имел “челюсть”, то есть такую здоровенную узкую раму, сделанную из здоровенных тяжелых балок, ну, вроде современных железнодорожных шпал – только, разумеется, деревянных, ни в коем случае не бетонных. Длиной так, пожалуй, шпалы в полторы-две, толщиной немного поменьше и веса хорошего, потому что были прочные. И когда Самсон бил врагов челюстью осла, то бишь балкой рамы или всей рамой онагра, – это соответствует тому, как, допустим в русском фольклоре кто-то побивает врагов оглоблей, то есть совершенно то же самое – у кого что оказалось, понимаете, под рукой. Если не знать, что челюсть осла – это рама онагра, то становится еще меньше понятного.

Так вот я и говорю: какое отношение имеет размер балки из этой машины, которой можно бить врагов сотнями, к размеру страны, где жили эти враги? Тем более если страна редко населена – тогда за врагами, представьте себе, придется бегать по бескрайним просторам Сибири. Ну согласитесь сами, это все, по меньшей мере, несерьезно.

Точно так же в индусской мифологии существуют свои герои, боги, титаны, которые отправляются в разные края, на небеса, с небес обратно на землю и прочее, и они тоже иногда очень большие, очень сильные, некоторые из них бывают очень страшные, у них и конечностей-то бывает огромное количество, сколько-то комплектов, и все это не имеет никакого отношения к отдельным маленьким индусским княжествам того времени, когда все это возникало.

Ну, и при чем же здесь размеры России-то? Россия даже не занимает какое-то почетное призовое место в перечне гипербол в мировой литературе. Ну что вы, честное слово.

Если вы обратитесь к мифологии всех народов, то, понимаете, даже у эскимосов и у чукчей, у кого угодно, есть свои герои, свои огромные фигуры, свои страшные обжоры. Свой огромный ворон, который размером гораздо больше птицы Рух. Птица Рух – это тоже гипербола и тоже не имеет никакого отношения к России!

Инки в Америке ожидали, что приплывут странные люди белого цвета, с растительностью на лицах. Ну, нам этого инки не рассказывали, но вот в таком виде это сейчас дается: и приплывут они на огромном острове, который влеком огромными облаками. Вы знаете, корабли той эпохи, каравеллы – карабеллы, «кораблики» – они были вообще-то очень маленькие. Сегодня они бы выглядели просто скорлупками. Ну, не производили они никакого грандиозного впечатления, честное слово. Вот каждый, например, может увидеть в городе Лондон восстановленный новодел, но внешне точная копия корабля сэра Френсиса Дрейка «Золотая лань». Он был примерно того же размера, что каравеллы, да еще и побольше. Я сейчас не помню, какого он был водоизмещения, но, по-моему, больше 200 тонн. А каравеллы сплошь и рядом были 70–80–90 тонн. Да вы с ума сошли, это скорлупа! Это я к тому, что гиперболы и у инков были, и у всех были.

Если вы возьмете кельтские сказания, то вы найдете там героев, совершающих совершенно гиперболизированные подвиги. Если вы возьмете германские сказания – то все эти огромные страшные тролли, все эти Асы, то есть боги из дома Одина, все эти валькирии, Тор со своим молотом нечеловеческих размеров и т.д. Все та же самая гипербола!

И она есть решительно у всех, я повторяю. Дело здесь скорее в том, что, во-первых, с самого начала фольклор, мифология, а впоследствии литература, неизбежно дает модель поведения и идеал поведения, дает модель героя и показывает идеал героя. Без героя выжить абсолютно невозможно. Потому что народу племени, роду, чтобы выжить, необходима установка на победу в борьбе. Выживали только сильнейшие. Жаловаться было некому. И в первую очередь ценились герои, сильные и храбрые воины, которые были в состоянии совершать подвиги, то есть побивать много врагов, защищая свой народ. Идеальный герой должен быть очень крупный, очень сильный, очень храбрый и способный совершать просто черт знает что такое. Ну потому что иначе трудно противостоять злой окружающей среде и особенно другому враждебному племени. Вот из этого и идет гиперболизация.

Когда объясняют детям, дети понимают, что это сказка – а тем не менее вот это то, к чему душой хорошо бы стремиться в мечтах: как герой прорубает канал в горах, чтобы пригнать в родное стойбище воду, или как герой убивает всех врагов, или как герой гасит пожар, и т.д. и т.п. Вот здесь – гипербола как создание идеала поведения: герой делает то, чего сделать невозможно, но хорошо бы. И обладает качествами нужными в такой степени, в какой нормальный живой человек, разумеется, обладать не может; но хорошо бы. Вот эта гипербола заложена в стремлении подражать подобному герою, и стремиться к нему настолько, насколько можно. Вот поэтому такие герои есть во всех мифологиях, во всех фольклорах. И изначально – во всех письменных литературах. Ну, дальнейшее – это судьба таких гиперболизированных героев в наше время, она печальна скорее; но изначально было именно так.

А в жизни нашей повседневной гиперболизация идет не от размера, а от темперамента рассказчика и от темперамента народа. Когда рыбак показывает размер пойманной рыбы, ну, которая почему-то сорвалась (или уже съедена) – то он показывает большу-ую рыбу. Независимо от того, в какой реке он ее выловил, какова длина этой реки и какова численность народа, к которому принадлежит рыбак. Более того: есть такое мнение, что чем больше водки, допустим, в России выпил рыбак – тем большая рыба ему попалась в этот день. То, что при этом, допустим, английский рыбак выпьет виски, а французский рыбак выпьет красного вина или коньяка, – никакого принципиального значения не имеет. Если вы напоите его в дым, то рыба может быть любого размера совершенно! Он будет просто меньше отвечать за свои слова.

Темперамент лежит в основе гиперболы и в литературе в том числе. И вот этот темперамент, с которым автор излагает свое повествование, и сказывается, в том числе, и через гиперболизацию. В свое время, когда я в реалистическом тексте встречал обороты типа: «жара была такая, что мозги трескались», ну, или менее банально, более изящно: «что казалось, от жары булькает мозг, как бобы в кастрюльке». Разумеется, мозг не булькал и тем более не трескался, и любому это понятно, а это всего лишь художественное красивое преувеличение того простого факта, что было жарко и даже очень жарко. Вот человек спокойный, флегматичный и объективный скажет: было очень жарко. Человек точный скажет: было где-то плюс сорок – сорок два в тени по Цельсию, правда, в этой Средней Азии жара сухая и переносится не так тяжело. Ну, допустим, интендант скажет, что поэтому требовалось много воды. А вот художник, писатель-сочинитель, скажет, что у него трескались мозги, или булькали, как бобы в кастрюльке. Размер пустыни и реальная температура жары к этой гиперболе, я повторяю, отношения не имеют. Имеет отношение чувство, которое вкладывает в это человек.

И когда говорят, и когда складывали сказки в старые времена, что «дерево выросло от земли до неба», что «гора была от земли до неба», – нет, она была не до неба: она была просто очень высокая. Если в Древней Греции на Олимпе жили боги, то это не потому, что Олимп выше Эвереста, или выше американских Анд, или выше Памира. Нет. Олимп довольно низенький, и в наше время влезть на него не так уж трудно нормальному здоровому человеку. Но, черт возьми, грекам нужно было, чтобы серьезные боги жили на серьезной высоте. Вот, понимаете, и вся недолга. Размеры Олимпа не важны. Никогда ни на Эвересте, ни на Монблане, ни на Пике Ленина в Советском Союзе не жило такое количество могучих и огромных богов, с ними вдобавок еще и титаны огромные и могучие воевали, какие жили на вершине небольшой горы Олимп. Понимаете, да? Вот вам и размеры. Все дело в авторе и авторском видении.

С фантазией прекрасно обстоит дело у детей. И вот дети наворачивают гиперболы, абсолютно об этом не думая. То есть когда дети разводят ручонки и говорят, что они съели во-от такой вот пирог! или показывают спереди, что у них был во-от такой вот живот! или какой-то силач поднял во-от такой вот камень! они понимают, и слушатели понимают, и дети понимают, что их слушатели понимают, что, конечно же, на самом деле это не так: что, конечно, такого камня силач не поднимал. Это просто означает, что силач о-очень сильный, что ребенок под впечатлением силы этого силача и он хочет передать свое впечатление. Ну, не знаю, как еще его передать. Ну что же, динамометром мерить силу силача, или его в джоулях передавать?.. Он и показывает, что камень был вот такого необыкновенного размера.

То есть. Гипербола предмета, можно сказать иначе, гиперболизация объекта повествования передает всего лишь огромность впечатления рассказчика. Единственное назначение гиперболы – это произвести впечатление и передать силу чувства независимо от размера территории.

А Карфаген должен быть разрушен.

Когда, скажем, во время Первой мировой войны в России печатались такие цветные листовки со знаменитым героем, георгиевским кавалером казаком Кузьмой Крючковым, то там была и такая картинка, где Кузьма Крючков, бравый, чубатый, грозный, красивый, мощный, насаживает на пику прямо семерых немцев сразу. Вот вам классический пример гиперболы. Конечно, Кузьма Крючков такого не надевал на пику, но вот показать – то, что мы здоровые, а немцы маленькие. Заметьте, это есть во всех агитационных карикатурах, где изображаются: свои – очень большие, а враги – маленькие и противные.

Вплоть до анекдотов. Кое-где любят на картах, изображая вражеские объекты и свои объекты, – например, вражеские корабли и свои корабли, – изображать свои покрупнее, а вражеские помельче таким образом, что, например: российский сторожевой катер может быть на изображении равен американскому авианосцу. Или может быть больше него. Это, конечно, вот такая мелкая морская шутка – но, тем не менее, это тоже существует.

И когда мы обращаемся к таким известным гиперболам, как Моисей сорок лет водил народ израильский по пустыне. Вы знаете, вот русский народ по Сибири сорок лет никто не водил, хотя размеры Сибири и Синайской пустыни совершенно несоизмеримы. И говорили, много анекдотов на эту тему: что ходить по пустыне 40 лет – и никуда не прийти? абсолютно невозможно! Ну, имеется в виду: для того, чтобы, значит, в этой Синайской пустыне вымерли все те, кто знал египетское рабство. Но гиперболу вы понимаете: вот вам размеры крошечной пустыни – и вот вам сорок лет.

Или. В сказках разных народов есть этот проходной мотив: износить семь пар железных башмаков. Это не русский элемент сюжета, это не из русского фольклора деталь. Это в маленьких-маленьких европейских государствах! Неизвестно: куда они ходили, изнашивая семь пар железных башмаков? Что невозможно чисто технически – но дает впечатление о том, что времени прошло очень-очень много, и дорога была пройдена длинная, длинная. Вот и все назначение гиперболы.

Смотрите, почему никому не приходило в голову придумать тему дискуссии, или диссертации, или круглого стола: «Гипербола сказок „Тысяча и одной ночи“ и размеры Индии». А где бы вы ни раскрыли эти старые арабские сказки – или там будет птица, которая питается слонами, унося их в когтях вдаль, крупная птица; или там вылетают из бутылок джинны размером с сегодняшний атомный гриб; или там выныривают из глубин морских дэвы, у которых между рогов натянута веревка, а на веревке болтается гамак, а в гамаке спит женщина, а еще на веревке болтается сундук, понимаете ли, в котором много-много золотых колец. Ну, и при чем здесь масштаб, и при чем здесь размер?

То есть. Если пытаться сформулировать, то можно сказать что-то вроде:

гипербола – это показатель эмоционального отношения к предмету рассказа.

Гипербола – это показатель силы чувства, показатель размера чувства, с каким рассказчик повествует о материале. И рассказчик показывает свою эмоцию, свое потрясение, свое впечатление, масштабы катаклизмов – через размер предмета. Только и всего. То есть: это потрясение от происходящего, а не уподобление размеру окружающего пространства.

И тогда можно предположить, что, скажем, итальянцы или латиноамериканцы более склонны к гиперболизации – а, например, современные исландцы или норвежцы менее склонны к гиперболизации, потому что темперамент более вялый.

И вы знаете? В самом деле! Если почитать такой, скажем для простоты, знаменитый роман как «Сто лет одиночества» – там разнообразные гиперболы, из которых почему-то в памяти более всего застревает та, которая была вычеркнута цензурой, а вернее редактурой, в первом русском переводе: когда у одного официанта был, извините, половой член такой длины и мощи, что он мог на нем носить, предположим, пять пивных кружек, подавая их клиентам. Вот такой сугубо раблезианский мотив, который нам очень нравился, когда мы узнали о том, что в оригинале это есть.

Это не имеет никакого отношения, как вы понимаете, к размерам Латинской Америки! И еще нигде, кстати, не написано, что латиноамериканские мужчины наделены большей сексуальной мощью, нежели какие-то другие. Нет. Здесь речь идет о латиноамериканской любви к жизни. Вот климат жаркий, кровь горячая, очень им нравится все это дело. И поэтому у Маркеса вот такое вот написано.

А вот, скажем, у норвежского или исландского писателя ХХ века что-то таких деталей не найдешь. Они как-то в какой-то или примитивный реализм скатились, или в скучный модернизм.

Одним из источников и причин гиперболы всегда была потребность человека как-то изобразить силы природы, которые им владеют, и над которыми не властен он. Ну понимаете – вот эти землетрясения, эти наводнения, этот гром! Ну, наверное, должен быть кто-то очень здоровый, чтобы это текло и гремело! Вот вам и вся гиперболизация. Это было у всех народов.

Если попытаться прийти к тому, от чего мы начинали, – какое отношение имеет гиперболизация, гипербола в русской литературе у того же Гоголя, к размерам России, – то хочется сказать скорее обратное. Понимаете, вот в России, вот в сущности в гоголевские времена уже, Пушкин написал известную поэму «Медный всадник». Где впервые появился маленький человек как герой русской литературы – тот самый Евгений, который хотел просто тихо жить, но ничего не получилось, и могучее наводнение смело все. И наводнение не гипербола, а чистая правда! Ну что вы, 4 м 20 см над уровнем ординара! Утонула куча народа, смыло массу всего, повырывало сады и парки. Вот – маленький человек Евгений, который мечтал жить, но в этой буре, Петром затеянной, трудно выживать маленькому человеку…

И Гоголь-то прославился более не своими гиперболами, а той самой «Шинелью», которую строил Акакий Акакиевич – первый настоящий укоренившийся маленький человек в русской литературе, о котором позднее столько говорилось: «Все мы вышли из гоголевской “Шинели”».

И вот, возможно, интереснее было бы подумать о том, каким образом огромные русские пространства заставляют людей чувствовать себя особенно ничтожными?.. Вот знаете, как некоторые люди очень плохо переносят свое пребывание на Манхэттене. Вот одни испытывают гордость за то, что люди могли построить вот такое, и чувствуют себя там отлично. Они отчасти отождествляют себя с этими строителями, этими конструкторами, этими жителями. А другие наоборот – они ощущают, что они чужие, и вот их эта гигантская архитектура подавляет. Точно так же в России: одни ощущают такую патриотическую гордость и подъем сил от того, что пространство столь огромно – а другие ощущают свое ничтожество пред лицом этих пространств, этой власти, этих сил.

И вот здесь вот, может быть, начиная именно с Гоголя, – но не с его гипербол, а с его маленького человечка, который тоже хочет жить, – и начинается та самостоятельная нота, та нота собственная, которая звучит, именно издаваемая русской литературой в хоре всех литератур прочих.