Geum.ru

Дагестана Сайт «Военная литература»

Вид материалаЛитература
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   18
Глава девятая. Телетль

Летом 1836 г. генерал Розен, поглощенный делами в Черкесии, вынужден был обратить внимание на Чечню и Дагестан. Не исключая совсем возможность мирного покорения горцев, он, однако, «не разделял оптимизма Клюгенау»{371}, другими словами, не желал и слышать о каком-то соглашении с Шамилем. Розен требовал от имама безоговорочного повиновения{372}. Быстрое установление власти Шамиля и расширение его влияния не могли не беспокоить генерала. Ситуация еще больше обострилась, когда в результате смерти шамхала{373} и казикумыхского хана{374} в этих обществах образовался вакуум власти. Летом Шамиль был уже на грани овладения Аваристаном, и положение становилось критическим.

Ситуация в Чечне тоже быстро осложнялась, и вот-вот должен был произойти взрыв. Частые набеги Хаджи-Ташо на Кавказскую линию приняли такие масштабы, что, как пишет Дроздов, «ежедневные тревоги, вызванные проникновением маленьких отрядов горцев через кордоны по реке Терек, вынуждали стоявшие там войска все время находиться в седле и не выпускать из рук ружье. Положение в станицах было еще хуже:

ожидая набега каждую минуту, станичники не могли работать на своих полях»{375}.

Ответ русских был совершенно неадекватным:

«Чтобы сдержать чеченцев, наши войска были вынуждены сами совершать рейды на их территорию. Для устрашения этих дикарей мы жгли их [124] села, угоняли баранов, уводили с собой пленных, а чтобы удерживать в покорности, брали заложников, но, так и не добившись ничего существенного, возвращались на Сунжу с обозами, полными убитых и раненых офицеров и нижних чинов. Сожженные деревни снова отстраивались, и следом за нами в них снова появлялся Хаджи-Ташо»{376}.

Таким образом, летом 1836 г. Розен пришел к заключению, что Шамиля, Ташо и мюридизм вообще следует уничтожить раз и навсегда. Сначала была предпринята попытка развенчать Шамиля, послав к горцам лояльного к русскому правительству алима, который бы убедил их договориться с властями. Для этого обратились к ученому богослову Тазу аль-Дину ибн Мустафе [Тазадину Мустафину] из Казани, который согласился выполнить эту миссию. Однако все подвластные Шамилю общества не пустили его к себе, а некоторые даже пригрозили его убить{377}.

Потерпев эту неудачу и желая остановить дальнейшее продвижение мюридизма, Розен «счел необходимым начать наступление на Чечню и Дагестан и силой оружия проучить легковерных горцев»{378}. Наступление было решено провести сразу в двух направлениях. Пулло должен был разгромить Хаджи-Ташо в Зандаге, а Ройту ставилась задача в то же время вступить в Дагестан, захватить Иргинай и таким образом подорвать власть Шамиля{379}.

2 сентября Пулло выступил из Грозной и через два дня захватил Зандаг. Упорное сопротивление всех его жителей, включая детей и женщин, закончилось страшной резней. Соседние с Зандагом села капитулировали перед Пулло, но «он сам и сдавшиеся ему знали... стоит русским войскам уйти, как власть Шамиля будет тут же восстановлена»{380}.

Так и произошло на самом деле, и власть Шамиля сразу после ухода русских была восстановлена{381}.

Ройт, который еще в начале августа проводил рекогносцировку [125] Иргиная, чтобы помешать Шамилю напасть на Аваристан{382}, решил двинуться туда. Шамиль, собравший к тому времени трехтысячное войско, внезапно распустил его и вернулся в Ашальты, поэтому Ройт добрался до мест, не встретив сопротивления. Он назначил мехтулинского Ахмад-хана временным правителем Аваристана вместо Мухаммеда Мирзы-хана и вернулся в Темир-Хан-Шуру{383}.

По мнению самих русских, эти действия 1836 г. дали противоположные результаты и вместо «дискредитации власти Шамиля привели к тому, что уважение горцев к Шамилю и почтение к нему только возросли»{384}. Шамиль эти действия русских расценил как нарушение договоренностей, по поводу чего тут же заявил протест Клюгенау и Ройту{385}. Если договор с русскими был для Шамиля тактическим ходом с целью не допустить их в горы, пока он не соберется с силами для войны, то действия русских он был вправе расценить как вероломство и отказаться от дальнейших переговоров с ними. Если же он заключал эти соглашения с полным доверием к другой стороне, то эти события могли нанести первый удар по его вере в возможность договориться с русскими. Как бы то ни было, но если еще несколько месяцев назад он говорил соплеменникам, что с русскими есть договоренность{386}, то теперь он звал горцев на борьбу с неверными{387}.

Однако контакты с русскими Шамиль полностью не прервал. В начале ноября 1836 г. он обратился с письмами к Ройту, Клюгенау и другим русским командирам с предложением вступить в переговоры с ним как правителем и уполномоченным всех горских народов, обещая строго соблюдать соглашение{388}. Но русские командиры имели приказ{389} самостоятельно в сношения с Шамилем не вступать, и все его письма были переданы Розену. Главнокомандующий был непреклонен; запретив вести переговоры с имамом, Розен дал такое [126] указание: «Если Шамиль действительно намерен оставаться мирным и дает слово не распространять шариат, тогда он должен обратиться с прошением об оказании ему милости к командующему корпусом прямо или через генерала Ройта и послать в Тифлис своего сына заложником»{390}.

В апреле следующего года Шамиль предпринял еще одну попытку договориться и послал к Розену гонцов{391}. Результат был тот же — полный ноль. Русские не оставляли места для компромисса. Шамиля грубо загоняли в угол, добиваясь его безоговорочной сдачи, если не добровольно, так силой.

Планы Розена, утвержденные в Петербурге, как и в прошлые годы, сосредоточивались на Западном Кавказе. Для Чечни и Дагестана были предусмотрены лишь оборонительные действия{392}. Однако некоторые из подчиненных Розена рвались в бой и при всяком удобном случае оборонительные акции превращали в полномасштабное наступление против Шамиля.

Главным запевалой в этом деле был К. К. Фези. Швейцарец по происхождению, Карл Карлович Фези вступил в русскую армию в ноябре 1816 г. и служил под началом Розена, вместе с которым прибыл на Кавказ. В 1837 г. его назначили командиром 20-й пехотной дивизии и Левого фланга Кавказской линии{393}. Генерал-майор Фези, как писал Бадли, был «большим мастером пера»{394}. К тому же он, по словам Вельяминова, «принадлежал к сорту людей, про которых говорят, что, не сносив и пары башмаков, они могут служить семи королям»{395}.

Вскоре после прибытия в Грозную в январе 1837 г. Фези провел две экспедиции в Малую (4–12 февраля) и Большую (16 февраля — 11 апреля) Чечню{396}. Если внимательно присмотреться к материалам этих во всем остальном малозначительных операций, можно увидеть, как складывался характер поведения Фези, который [127] четко проявился в его дальнейших, более серьезных кампаниях. На этом этапе он с готовностью шел на переговоры с противником, если это позволяло ему без потерь отступить и потом доложить начальству, что противник повержен и покорен. В данном случае вину за отсутствие успеха Фези возложил на Клюгенау{397}.

«Незапланированные экспедиции в Чечню все продолжались, — писал Юров, — в то время как обстановка требовала внезапных действий нашей армии в Нагорном Дагестане, ибо Аварскому ханству угрожала опасность»{398}. Бадли утверждает, что «Аварская экспедиция 1837 г. явилась результатом интриг со стороны мехтулинского Ахмад-хана, временного правителя Аваристана, а с другой стороны, из официальных источников явствует, что и русских трудно оправдать в преднамеренном вероломстве»{399}. В самом деле, невозможно снять с Фези обвинение в соучастии в интригах Ахмат-хана, а с Розена в том, что он воспользовался ими.

Ахмат-хан, который «по просьбе народа» заменил непопулярного Мухаммеда Мирзу-хана, бывший в 1836 г. временным правителем Аваристана, тайно от народа попросил Фези ввести в Хунзах русский гарнизон. Одновременно Ахмад-хан обратился к аварцам с предложением оказать им помощь в противостоянии Шамилю. Затем он собрал старейшин всех селений и устроил инсценировку приглашения русских войск, притворившись, будто сам этого не одобряет{400}.

6 февраля Розен получает сообщение о происходящем и официальную просьбу поставить в Хунзахе военный гарнизон. Несмотря на то что командующий корпусом «считал страхи Ахмат-хана преувеличенными, а действия — преждевременными», он все же решил «воспользоваться удобным случаем и твердой ногой стать в Аваристане»{401}. Не прошло и двух недель, как в Темир-Хан-Шуру поступило указание готовиться к экспедиции с двоякой целью: 1. Уничтожить влияние [128] Шамиля как необходимое условие для поддержания мира между усмиренными и полуусмиренными племенами... Наилучшим способом достижения этой цели барон Розен считает разрушение Ашальты, штаб-квартиры мюридов. 2. Утвердиться в Аваристане.

Ставя достижение первой цели в зависимость от благоприятных условий, Розен прямо говорит, что «экспедицию в Аваристан надо провести всеми правдами и неправдами»{402}.

Возглавить экспедицию было поручено Фези. Изначально экспедицией должен был командовать Клюгенау, но его политические взгляды не устраивали Розена. Между прочим, Клюгенау предлагал по вступлении в Хунзах объяснить жителям, что оккупация «предпринята в ответ на пожелание самого населения, потому что русское правительство, не считаясь с расходами и трудностями, всегда готово выступить на защиту своих верноподданных, и что, наконец, наши войска будут находиться в Хунзахе лишь ограниченный период времени, пока не будет восстановлен мир и правление Ахмад-хана»{403}. Поэтому Розен решил начальником экспедиции назначить Фези. Клюгенау, чтобы «не ходить под началом Фези, сказался больным и взял летний отпуск»{404}.

13 мая Фези прибыл в Темир-Хан-Шуру, а 19-го двинулся в горы, ведя с собой 4899 пехотинцев, 343 казака, 18 пушек и 4 мортиры. «Двигаясь с большими трудностями обходными путями и по дороге, которую приходилось специально прокладывать», 10 июня войско вступило в Хунзах{405}. Здесь русские пробыли шесть дней, превратив старое ханское гнездовье в «цитадель»{406}.

В Хунзахе Фези получил сообщение, что Шамиль, Кибид Мухаммед и Хаджи-Ташо находятся в Телетле, где их осадили Ахмад-хан и Мухаммед Мирза-хан. Фези немедленно выслал на подмогу ханам батальон пехоты с тремя горными орудиями и отряд казаков, а [129] сам 17 июня направился к Ашальты. 18 июня он вступил в Ансал, а его авангард достиг плато Бетл напротив Ашальты.

Чтобы собрать все части, понадобилось два дня, и, наконец, 21 июня русское войско, сократившееся до 3000, двинулось на Ашальты. Примерно в четырех километрах от селения русских встретили хиндальские и кунбутские рекруты Шамиля. Завязалось долгое и жестокое сражение, переходившее с террасы на террасу и от сакли к сакле{407}. Как в остальных сражениях с участием Фези (и других русских генералов тоже), «пленных тут не брали, что объясняется ожесточенным сопротивлением противника и озлоблением наших солдат»{408}. После этого Фези двинулся на Ахульго и 24 июня штурмом взял этот аул{409}.

27 июня на обратном пути колонну Фези атаковали свежие отряды Али-бека аль-Хунзахи и Сухая аль-Кулави. Целые сутки продолжалось сражение, и от разгрома русских спасли три свежие пехотные роты, направленные на Гимры и спешно отозванные обратно{410}. Фези отступил в Ансал зализывать раны. 1 июля он вернулся на плато Бетл, откуда 5 июля вышел к Телетлю, где уже месяц как был осажден имам.

Фези подошел к Телетлю 8 июля, в тот момент, когда горские рекруты из Караха и Анцуха попытались вызволить имама из окружения. 9 июля из Хунзаха подошла артиллерия и начала обстрел селения. На следующий день русским удалось захватить несколько строений на окраине села. 17 июля Фези проводит общую атаку. После целого дня ожесточенных схваток русские овладевают верхней частью аула.

В этот момент Шамиль посылает парламентера, чтобы объявить перемирие. 18 июля Фези выводит свои части из селения и сосредоточивает их на высотах вокруг аула. Переговоры велись весь тот день и завершились к вечеру. Согласно русским источникам, Шамиль [и другие] предложили отказаться от сопротивления [131] и клятвенно в присутствии назначенных Фези свидетелей подтвердили это, Тюставили свои подписи [значит, был составлен какой-то документ] и дали заложников, в том числе племянника Шамиля. Кроме того, имам обратился к генералу с личным письмом. Фези так не понравились выражения этого письма, что он, уже находясь на марше из Телетля, вернул туда Мухаммеда Мирзу-хана, ведшего от имени генерала переговоры с Шамилем, дабы заменить письмо новым, тон которого более подходил бы к отношениям русского генерала с вожаком толпы дикарей... Исправленное письмо от имама, полученное уже на обратном пути, впрочем, мало отличалось от первого...

19 июля вследствие подсказок Мухаммеда Мирзы-хана, что мюриды не могут решиться покинуть Телетлъ, находясь под дулами русских пушек, колонна вернулась в Хунзах [обходным] путем через Куабское дефиле и Курудский мост{411}.

24 июля Фези доносил о завершении компании и достижении всех ее целей{412}. Перемирие с Шамилем, или его «подчинение», как выражался Фези, было представлено в донесении несколько противоречиво — и как большая победа, и как временная мера, позволившая соорудить дорогу из Темир-Хан-Шуры в Хунзах и завезти туда необходимые припасы{413}.

В действительности же все обстояло несколько иначе. На самом деле, говорится в одном русском источнике, [Фези] был вынужден отступить из-за материальной неорганизованности экспедиционного корпуса, огромных потерь личного состава и нехватки боеприпасов. С начала операции его потери составили убитыми, ранеными, больными и умершими от болезней 4 старших и 26 младших офицеров (включая 14 командиров роты) и около тысячи низших чинов. Потери лошадей также были большими, а половина из оставшихся в строю едва передвигали ноги. Из 10 горных орудий пять были выведены из строя. Повозок, и особенно тех, что [132] используются местным населением для перевозок в горах, совершенно не хватало. Солдаты так пообносились, что одеты были во всякое тряпье{414}.

Насколько отчаянным оказалось положение Фези и сколь желанным было для него заключение перемирия, чтобы спасти свое лицо, можно было бы увидеть из подписанного им соглашения с Шамилем. Но этот документ никогда не публиковался и, по-видимому, не сохранился. Поэтому его содержание можно восстановить лишь по донесению Фези, согласно которому имам снова пообещал «ни с кем не иметь дела»{415}. А что касается адресованного ему письма Шамиля, которое Фези так не понравилось, то оно звучит так:

«От Шамиля, Хаджи-Ташо, Кибида Мухаммеда, Абд аль-Рахмана аль-Карахи, Мухаммеда Омар-оглу и других почтенных и ученых мужей Дагестана. Давая заложников Мухаммеду Мирза-хану, мы заключаем мир с российским императором, который никто из нас не нарушит при условии, если ни одна из сторон не нанесет другой ни малейшего вреда. Если кто-либо нарушит свое обещание, это будет считаться изменой, а изменники несут на себе проклятие Бога и людей. Своим письмом мы ручаемся за точность и честность своих намерений»{416}.

Второе, «подправленное» письмо звучит так:

«Настоящим письмом свидетельствуется заключение мира между российским правителем и Шамилем. Мир в знак его прочности подтверждается передачей Мухаммеду Мурзе-хану в заложники от Шамиля его двоюродного брата, которого потом заменит племянник; от Кибид Мухаммеда — двоюродного брата; от Абд аль-Рахмана аль-Карахи — сына при условии, если ни одна из сторон не [133] нанесет другой стороне ни малейшего ущерба и не изменит, ибо изменники несут на себе проклятие Бога и людей»{417}.

Сходство между условиями обоих документов и соглашением двухлетней давности налицо и никаких пояснений не требует. А единственное различие состоит в том, что данное соглашение заключено между имамом и русским генералом открыто и официально, что равносильно полному признанию власти имама{418}. Оно дает Шамилю наглядный урок: чем он сильнее и ожесточеннее сопротивляется, тем скорее русские идут с ним на переговоры.

После отступления Фези Шамиль обратился ко всем подчиненным обществам со следующим воззванием:

«Славные воины Дагестана! Когда вождь русских своим обращением в месяце шаввал [январь-февраль] совратил вас от веры в мою миссию, среди вас поднялся ропот; многие из вас утратили веру и покинули меня... Но с горсткой тех, кто остался мне верен, я выступил против неверных, сразил их предводителя и обратил в бегство... Вы видели, как мало было моих воинов в сравнении с полчищами врага, но они очистили наш путь, ибо сила на стороне веры. Русские взяли Ахульго и возвели там стены. Аллах допустил это в наказание за ваше безверие, ибо Ему известны все ваши помыслы и мысли. А я осмеял силу вашего врага, изгнал его из Ашальты и наголову разбил под Телетлем, обратив его дела в его позор. Когда паша [Фези] с большим войском потом подошел к Телетлю, чтобы отомстить за кровь, и несмотря на наше мужественное сопротивление сумел овладеть половиной аула, и когда мы стали день за днем ожидать решительного сражения, Аллах подбил его руку и затемнил глаза, так что он не разглядел [135] своих преимуществ и поспешил туда, откуда пришел... воистину Аллах с теми, кто следует Его воле! Вы видите, как сильны числом неверные, но каждый раз они вынуждены терпеть поражение. Когда они слали гонцов к Гамзат-беку и звали его сдаваться, они говорили: «Сложи оружие, сопротивляться бесполезно, войск, что мы шлем против тебя, как песок на морском берегу, его не счесть». Но я от его имени отвечал им: «Наше войско — что волны морские, они накатываются на песок и пожирают его!{419}» Вы видите, что мои слова сбылись. Но русские коварны, слова их лживы. Мы должны разрушить, что они возводят, разить их всюду, где ни встретите, в доме и на поле, силой или хитростью, чтобы смести их стаи с лица земли. Они множатся, как вши, и ядовиты, как змеи, что ползают в пустыне Мухан... Посему всем сердцем воспримите, что я вам говорю, будьте сильными и станьте плечом к плечу, как вершины гор, что высятся над вашими головами...»{420}

Этот шедевр ораторского искусства, умело играющий на струнах души слушателей, ясно показывает, как Шамиль формировал восприятие горцами экспедиции Фези, падения Ашальты и Ахульго; а их очевидные неудачи с лихвой возмещал безоговорочными победами у Ашальтского моста (14 марта), на плато Бетл (27 июня) и в Телетле (19–20 июня). Отступление Фези из Телетля, когда его полки одерживали верх, Шамиль объяснял вмешательством небесных сил и оценивал как очередное свидетельство особой Божьей милости к своему избраннику и его народу{421}.

Самым важным следует признать то, что послание Шамиля, а равно оба его письма Фези ясно показывают опасение имама, что русские нарушат свои обещания. И Фези сам очень скоро подтвердил подозрения Шамиля. Весь август и часть сентября он был занят [136] тем, что мостил дорогу от Темир-Хан-Шуры до Хунзаха, завозил туда припасы и усмирял аварские селения, не признававшие власть Ахмад-хана. Покончив с этим, он пишет Розену:

«Даже если Шамиль оставался бы совершенно смирным, я считаю, что нам нужно под каким-нибудь предлогом вернуть ему заложников и тем самым показать, что у нас нет к нему ни доверия, ни нужды в его послушании, потому что пока на Кавказе или в Закавказье есть хоть одна мусульманская деревушка, он не прекратит тайно или открыто распространять свой шариат»{422}.

5 сентября Фези разослал по разным обществам извещение, в котором задним числом отрицал, что Шамиль признавался русскими как правитель горцев и в качестве такового они взяли у него заложников за них всех. Генерал потребовал, чтобы каждое общество заявило о своем подчинении по отдельности и послало собственных заложников{423}. 9 сентября Фези направил Шамилю копию этого извещения и предупредил имама, что «если он не перестанет отговаривать» общества от подчинения России, в отношении его племянника будут приняты соответствующие меры. Не дожидаясь ответа имама, два дня спустя Фези распорядился, чтобы Мухаммед Мирза-хан «направил к нему заложника Шамиля. Я сделал это не для того, чтобы наказать его, — уверял он свое начальство, — а чтобы припугнуть и показать нашу решительность»{424}. Нет нужды говорить, какие выводы сделал из этого Шамиль.

Доклад Розена «о взятии укрепленного селения Телетль, после чего дагестанский фанатик Шамиль сдался, присягнул на верность России и дал своих заложников»{425}, произвел в Петербурге большое впечатление. Император пожелал, чтобы Шамиля и его сообщников — Хаджи-Ташо, Кибид Мухаммеда и Абд аль-Рахмана [137] аль-Карахи «убедили воспользоваться приездом Его Императорского Величества на Кавказ, чтобы просить об аудиенции Его Величества, дабы испросить высочайшей милости о прощении, заявить о глубочайшем раскаянии в прошлых деяниях и выразить чувства преданности как верноподданных».

Розену и Фези предписывалось, чтобы они ни в коем случае не ссылались на желание царя, а сделали это предложение от себя. Аудиенцию предлагалось назначить в любом месте, предпочтительнее всего в Тифлисе. В случае, если такую встречу организовать не удастся, потребовать от Шамиля «согласия быть направленным к Его Императорскому Величеству в знак искренности и чистосердечия принятия им присяги»{426}.

Розен сообщил об этом приказе Фези{427}, а тот переадресовал его Клюгенау, что было, конечно, большой личной и политической победой Клюгенау. Последний приступил к его исполнению, не дожидаясь письменных инструкций, поступивших 26 сентября. Уже 25-го он послал Шамилю письмо. Напомнив имаму, что он «всегда давал хорошие советы, направленные на его благо и на благо горцев», Клюгенау писал далее:

«Теперь я хотел бы навсегда закрепить Ваше благополучие; но, как сделать это, я могу сообщить только лично Вам». Он предложил Шамилю встретиться 29 сентября вблизи Чиркаты, закончив свое послание заверением: «Вы знаете, что я никогда не нарушал своего слова, а потому Вы можете полностью быть уверены в своей безопасности»{428}.

Поскольку дело касалось также Хаджи-Ташо, Кибид Мухаммеда и Абд аль-Рахмана аль-Карахи, Клюгенау просил Шамиля уведомить их, приложив пропуски, обеспечивающие свободный проезд гонцов Шамиля по Аваристану. Шамиль принял приглашение, но в свою очередь предложил перенести встречу на один день{429}. Клюгенау согласился на это.

Во время встречи Клюгенау говорил «долго и с жаром», [138] «применив всю силу убеждения, отражая самые веские возражения собеседника еще более вескими аргументами, пока его красноречие, как тогда казалось, не привело к нужному эффекту». Шамиль, «явно тронутый», сказал генералу, что «полностью понимает справедливость и весомость его слов», но не может сейчас «дать положительного ответа, потому что с Хаджи-Ташо, Кибид Мухаммедом и Абд аль-Рахманом аль-Карахи у него скрепленная клятвой договоренность ничего серьезного не предпринимать без общего согласия»{430}.

Несмотря на инцидент в конце встречи, когда все едва не закончилось кровопролитием{431}, Клюгенау «не терял надежды на успех, потому что лицо Шамиля ясно выражало его готовность воспользоваться соблазнительным предложением русских»{432}.

И все же, торопясь поспеть с этим делом к приезду императора, Клюгенау 1 октября шлет Шамилю новое письмо. Он выражает уверенность, что имам, «конечно, от всей души пожелает воспользоваться счастливым случаем, который так милостиво предлагается». Он уговаривает Шамиля не слушать недоброжелателей: «если вам не удастся убедить других... приезжайте ко мне один. Если не сможете приехать открыто, приезжайте тайком»{433}.

Ответ Шамиля Клюгенау получил 6 октября. Имам писал, что совещался «со всем своим улама и старейшинами» и старался всеми силами убедить их, «как хорошо мне будет поехать в Тифлис». Но «они не соглашались, выражали свое неудовольствие, а под конец поклялись мне, что если я поеду в Тифлис, они меня убьют». Поэтому, сообщал он Клюгенау, ни открыто, ни тайком он приехать не может. Однако, «за исключением данного дела, пользуясь нашим взаимным доверием, я исполню любую вашу волю». Шамиль просил генерала не винить его за невозможность участвовать в таком деле, предлагал «отложить его и повелеть ему сделать что-нибудь еще ради своего блага»{434}. [139]

Гонцы, принесшие этот ответ, подтвердили, что Шамиль очень старался переубедить своих коллег, но это ему не удалось. В то самое время, когда шли переговоры, Шамиль неожиданно получает письмо от Пулло с требованием «в случае, если имам не сможет приехать сам, прислать в Грозную двух своих людей, чтобы представить их Императору»{435}.

Этот новый поворот, по словам посыльных, дал дополнительные аргументы советникам Шамиля и возбудил у имама подозрения. Вместе с тем это привело Шамиля к окончательному решению, и гонцы выразили полную уверенность, что имам, скорее всего, сам в Грозную не поедет, но пошлет своих представителей.

Между тем 4 октября император начал свою поездку, намереваясь после краткого пребывания в Крыму 10 октября посетить Кавказ{436}, и Клюгенау предпринимает еще одну отчаянную попытку. Он шлет Шамилю письмо, «составленное в том же духе, что и предыдущее, и указывает своим посыльным передать ему на словах просьбу не обращать внимания на угрозы незначительных людей, а поторопиться и выполнить волю [Розена], потому что непослушание вызовет недовольство власти, и тогда все последователи не спасут его от сурового наказания»{437}.

Ответ на это пришел скоро. 10 октября Шамиль прислал следующее письмо:

«От жалкого автора этих срок, Шамиля, отдающего все свои дела на суд Аллаха... Сим ставлю вас в известность, что окончательно решил в Тифлис не ехать, даже если меня изрежут на куски, поскольку я не раз убеждался в вашем вероломстве, которое всем хорошо известно»{438}.

Этот эпизод наглядно показал политическое и дипломатическое мастерство Шамиля, в котором он намного превзошел Клюгенау. У Шамиля было предостаточно [140] оснований отказаться от поездки в Тифлис. Во-первых, имелось немало примеров того, что русские генералы вероломны, последним свидетельством чему служила передача его племянника в распоряжение Фези{439}. Во-вторых, ему предлагалось много меньше его минимальных требований. Ни в одном из письменных документов нет даже намека на то, что Шамилю предлагалось что-то более его личного помилования. Наоборот, слова Клюгенау, что ему «обещано высочайшее помилование нашего Императора и разрешение жить, где он пожелает», что ему не потребуется «искать себе прибежище у народа, не подчиненного нашему Правительству»{440}, явно говорят, что помилование распространялось на него как на личность, а не как на имама. В-третьих, даже если его ожидало помилование и признание как правителя, Шамиль не мог принять это. Нетрудно было признать верховенство царской власти тайно, в секретной и частной переписке; совсем другое — признать это прилюдно. Власть имама в глазах горцев утратила бы вес, а его самого сочли бы изменником. Не спасла бы и секретность встречи с императором: такую тайну долго сохранять невозможно.

Не имея возможности принять предложение русских, Шамиль также не мог позволить себе отвергнуть его с порога. Он избрал путь, каким всегда и везде следуют подлинные политики. Сделав вид, что предложение его заинтересовало, он говорит, что должен посоветоваться с коллегами. Затем, убедившись, что коллеги единодушно отклоняют предложение, он приносит извинения за то, что не в силах принять предложение, хотя желал бы и намеревался это сделать.

А слова из доклада Клюгенау о том, что лицо Шамиля якобы «выражало готовность» принять предложение, говорят лишь о том, как хорошо умел Шамиль вести переговоры и каким хорошим был актером. То, что Клюгенау неудачу приписывал вмешательству Пулло, совершенно естественно. Начальство Клюгенау, как [141] и Юрков впоследствии, приняли версию генерала, и это свидетельствует лишь о том, насколько грубо русские ошибались в оценке положения на Кавказе и сколь велико у них было непонимание этого положения.

Строго говоря, письмо Пулло могло привести к успеху миссии Клюгенау, поскольку предлагало известное решение стоявшей перед Шамилем дилеммы. Скорее всего, последнее письмо Клюгенау, а точнее, сопровождавшие его прямые угрозы привели к окончательному и резкому отказу Шамиля явиться на встречу с царем.

А тем временем император почти весь октябрь посвятил инспекционной поездке по Кавказу. В итоге последовали решения, которые непосредственно коснулись Шамиля: во-первых, 12 декабря Розен был смещен с поста командующего на Кавказе и на его место назначен Головин; во-вторых, главным и самым спешным делом теперь считалось усмирение Дагестана и Чечни. Оскорбленный «предательством» имама и его отказом встретиться, царь решил уничтожить его одним сокрушительным ударом. [142]