Монография будет полезна научным сотрудникам, преподавателям и студентам, которые интересуются гуманитарными аспектами формирования киберкоммуникативных сообществ

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12

Процесс замещения с помощью компьютеров реального пространства — как места воспроизводства общества — пространством виртуальным Бюль называет виртуализацией.

Если А. Бюль разрабатывает структурно-аналитический аспект марксовой схемы, констатируя как факт, что гиперпространство «параллельных» миров — это новая сфера экспансии капитализма, то авторы теории «виртуального класса» А. Крокер и М. Вэйнстейн делают акцент на критике — разоблачении киберкапитализма как системы, порождающей новый тип неравенства и эксплуатации. Владельцы компаний, производящих программное обеспечение и предоставляющих доступ в Internet, рассматриваются как ядро нового господствующего класса, движимого волей к виртуальности и превращающего виртуальную реальность в капитал. Виртуализацией Крокер и Вэйнстейн называют новый тип отчуждения: отчуждение человека от собственной плоти в процессе пользования компьютерами и превращение ее в потоки электронной информации, подпитывающие виртуальный капитал. Канадские авторы очевидно перефразируют метафору Маркса, именовавшего капитал вампиром, питающимся живым трудом. Вообще говоря, модель Крокера и Вэйнстейна — это скорее результат постмодернистской стилизации марксистской риторики, нежели итог собственно социологического анализа.

Модель «виртуализации социального» М. Паэтау базируется на теории Н. Лумана, в которой общество определяется как система коммуникаций. Паэтау интерпретирует возникновение гиперпространства сети Internet как результат «использования» обществом новых форм коммуникации для самовоспроизводства — аутопойесиса (по терминологии Лумана). Наряду с традиционными формами, «реальными» интеракцией и организацией, коммуникация посредством компьютера вносит вклад в производство социальности. Изменение общества рассматривается как структурная дифференциация системы вследствие появления в ней новых элементов — виртуальных аналогов реальных коммуникаций. Представление о перманентной структурной дифференциации играет в системной теории столь же фундаментальную роль, что и тезис о перманентном росте производительных сил в историческом материализме. Поэтому виртуализация социального рассматривается как очередной системный эффект.

Подходы германских и канадских теоретиков до некоторой степени эвристичны. Они позволяют концептуализировать многочисленные эмпирические тенденции, увязать их в целостной и вместе с тем простой теоретической модели трансформации общества. Но эта простота модели достигается не как результат обобщения характерных черт исследуемых тенденций, скорее она заимствуется у классиков как готовая универсальная схема. Некритическое использование моделей, созданных применительно к иным социально-историческим условиям затушевывает специфичность наблюдаемых тенденций, то принципиально новое, чем они собственно и интересны. В результате стремление исследователей показать трансформацию общества оборачивается полной противоположностью: они по сути стараются показать, что новые процессы — это лишь вариации тех, что уже описаны классиками. В сдвиге от реальной социальной организации к виртуальной усматривается и подчеркивается только то, что в нем похоже на прошлое: на переход от феодализма к капитализму (от доиндустриального к индустриальному обществу) или на функциональную дифференциацию экономической, политической, правовой и других систем общества.

Заимствуя объяснительные схемы у К. Маркса или Н. Лумана, теоретики невольно оказываются последователями того технологического детерминизма, за который они критикуют создателей теорий информационного общества. Использование детерминистской схемы «новые производительные силы - новые общественные отношения» или функционалистской «новые элементы - новая структура» а рпоп сводит исследуемую трансформацию общества к совокупности социальных эффектов компьютеризации. «Виртуализация рассматривается либо как технологический процесс, имеющий социальные последствия, либо как процесс социальный, но опосредованный компьютерами и без компьютеров невозможный. В результате происходит теоретическая фетишизация технологий виртуальной реальности, описание которых вытесняет собственно социологический анализ. Например, у А. Бюля, чья работа теоретически и эмпирически основательнее других, виртуализация это технический процесс создания виртуального общества как «параллельно» существующего с реальным обществом. В рамках теории «виртуального общества» в реальном «сегменте» общества изменений нет, там вообще ничего не происходит. Но ведь именно там возникли те самые технологии виртуальной реальности, на описании которых Бюль строит свою теорию общественных изменений. Дать ответ на вопрос «откуда взялись изменения?» можно только, рассматривая виртуализацию как процесс социальный, как процесс изменения общества в целом, а не как создание «параллельного» виртуального общества.» (41.)

Д.В.Иванов предлагает собственную теорию виртуализации, согласно которой « Превращение в последние десятилетия XX в. социальной реальности в эфемерную, нестабильную, описываемую постмодернистским принципом anything goes, явно коррелирует с возрастанием в жизни людей роли различного рода симулякров — образов реальности, замещающих саму реальность. Упадок реальности, описанный Бодрийяром и Лиотаром, отнюдь не апокалиптичен. Просто «старая» реальность сменяется «новой» реальностью. В результате развеществления общество приобретает черты, описание которых приводит нас к использованию понятия виртуальной реальности.

Виртуальная реальность предполагает взаимодействие человека не с вещами, а с симуляциями. Реальность общества эпохи Модерн — это овеществленная институциональная структура, делающая практики независимыми от устремлений индивидов. Индивид, находясь в социальной реальности институтов, воспринимает ее как естественную данность, в которой приходится жить. В эпоху Постмодерн индивид погружается в виртуальную реальность симуляций и во все большей степени воспринимает мир как игровую среду, сознавая ее условность, управляемость ее параметров и возможность выхода из нее. Различение старого и нового типов социальной организации с помощью дихотомии «реальное/виртуальное» позволяет ввести понятие виртуализации как процесса замещения институционализированных практик симуляциями. Таким образом, термин «виртуализация» не только оказывается адекватным феноменам, описываемым как постмодернизм и развеществление, но даже предстает как более эвристичное, чем два последних концепта, поскольку открывает перспективу концептуализации не «конца» или «исчезновения» прежнего общества, а процесса формирования нового.

Применительно к обществу в целом, виртуализация предстает не как единый процесс, а скорее — как серия разнородных, но направленных сходным образом тенденций в различных сферах жизнедеятельности. Это можно продемонстрировать, описывая симуляцию модернистских институционализированных практик в избранных для анализа институциональных сферах: экономике, политике, науке, искусстве, семье.»(42.), и далее: «Тот факт, что на современные хозяйственные процессы оказывает определяющее влияние такой символический и даже фиктивный с традиционной точки зрения фактор, как денежный агрегат Мз, свидетельствует о том, что деньги ныне не «кровь» (как полагал Т. Гоббс), а «язык жестов» экономики. Развеществление денег, превращение их в симулякр приводит к тому, что исполнение ролей кредитора и заемщика становится виртуальным. Стало быть, симуляция обладания деньгами вызывает виртуализацию финансов как социального института.

Виртуальный продукт, виртуальное производство, виртуальная корпорация, виртуальные деньги допускают и провоцируют превращение компьютерных сетей не только в главное средство, но и в среду экономической деятельности. Виртуализация экономики вызывает коммерциализацию киберпространства, где теперь зачастую осуществляется полный цикл сделки и где функционируют виртуальные супермаркеты и виртуальные банки, оперирующие собственной виртуальной валютой. Торговые операции в сети Internet принесли в 1995 г. доход в 350 млн. долл., а в 1997 г. был преодолен рубеж в 1 млрд. Эти показатели будут перекрыты в сотни и даже тысячи раз с созданием в сети Internet оптовых рынков сырья и комплектующих, о чем договорились в 2000 г. крупнейшие автомобилестроительные и аэрокосмические корпорации.

Операции, совершаемые у виртуальных витрин при помощи виртуального же кошелька, наглядно демонстрируют, что развивается не так называемая информационная, а совсем иная экономика. Не информация как таковая, не передача данных о свойствах товара/услуги, то есть рациональная денотация, а создание образа, мобилизующего аффективные коннотации, приносит прибыль.

Мы живем в эпоху экономики образов и образов экономики. В новой экономике симулируются базовые компоненты экономических практик Модерна— производство товара, инновация, организация труда, обладание деньгами, и, как следствие, виртуализируются институты — рынок, предпринимательство, фирма (корпорация), финансы. … Политика ныне творится в PR-агентствах, в телестудиях и на концертных площадках. Управление и политика в конце XX в. разошлись точно так же, как разошлись производство и экономика. Следствием становится изменение характера политического режима — массовой демократии. В ходе выборов больше не происходит сколько-нибудь существенная смена чиновников-экспертов, которые осуществляют рутинную работу по управлению в «коридорах власти». Меняются так называемые публичные политики, то есть те, кто буквально работает на публику. В наиболее развитых странах Запада это уже почти аксиома. Наличие у кандидатов на выборные государственные посты четкой идеологической позиции, попытки следовать заявленным курсом реформ становятся попросту социально опасными в условиях благополучного и стабильного общества. Замена реальных политических позиций и действий их образами сохраняет модернистскую политику в виде симулякров и обеспечивает успех тем кандидатам, чей имидж, а вовсе не программа или действия, зримо воплощает ценности Свободы и Прогресса…. Мы живем в эпоху политики образов и образов политики. Симуляция базовых компонент политических практик Модерна— идеологии, организации, общественного мнения — ведет к виртуализации институтов массовой демократии — выборов, государства, партий. И эта виртуализация допускает и провоцирует превращение глобальной компьютерной сети Internet в средство/среду политической борьбы. Практически все политические акции и кампании теперь сопровождаются созданием специализированных серверов и web-страниц, посредством которых формируется имидж политика (акции, организации), ведется агитация, осуществляется коммуникация со сторонниками, и др. Интенсивная политизация киберпространства наглядно демонстрирует, что новая политика строится на компенсации дефицита реальных ресурсов и поступков изобилием образов. … Наука сейчас — это не предприятие по поиску истины, а род языковых игр, состязаний в манипулировании моделями научного дискурса. В этом плане симптоматичны две тенденции. Во-первых, материальный эксперимент все чаще замещается экспериментом на моделях. Если раньше теории могли строиться только на основе открытия некоего порядка, присущего вещам, то теперь вполне допустимо моделирование без выхода к каким-либо реальным референтам, например компьютерные симуляции природных, технологических и социальных процессов. Во-вторых, процесс верификации гипотез все чаще замещается процессом фальсификации. Если раньше достаточным аргументом против теории считались противоречащие ее положениям данные опыта, то теперь лишь изобретение альтернативной модели может служить аргументом.

Наука становится перманентным процессом построения альтернативных моделей. Вследствие этого возросла роль воображения, фантазии, парадоксальности мышления в той сфере, где ранее их предавали анафеме, где ранее референцией к реальности строго задавались пределы приращения знания. Объект науки и ее процедуры виртуализируются. … Академический статус становится функцией от образа компетентности, заслуживающей финансирования. В деятельности ученых и студентов все больше сил и времени отводится созданию и презентации образа, необходимого для успеха в конкурсах на получение грантов, стипендий для обучения за границей, заказов на консалтинговые услуги и т. п. Отсюда — расцвет в последние десятилетия именно тех социальных технологий, которые адекватны симуляции компетентности: исследовательские фонды, гранты, консультирование, конференции, академические обмены, перманентное образование. И эту тенденцию не стоит рассматривать как проявление упадка научной/ академической этики. Высокая «плотность» научного сообщества не оставляет места и времени для скрупулезной процедуры накопления и представления результатов. Этот дефицит места и времени приводит к тому, что единственно научной, рациональной формой дискуссии становится нелогичная, неструктурированная, но эффектная презентация образа идеи или теории.

Мы живем в эпоху науки образов и образов науки. Следование базовым нормам, направлявшим познавательные/исследоватеяьские практики Модерна — факт, открытие, исследование, компетентность, — симулируется. С замещением вещественных объектов и реальных действий симулякрами исполнение социальных ролей ученого, преподавателя, студента становится виртуальным. Как следствие, виртуализируются иерархия научных степеней и званий (академическое сообщество), научная дискуссия (конференции, конкурсы), научное разделение труда (исследовательская/учебная организация), то есть виртуализируются университет и исследовательская лаборатория как социальные институты. … Мы живем и действуем в эпоху искусства образов и образов искусства. Базовые компоненты художественных практик Модерна (создания произведения искусства) — произведение, стиль, эстетическая оценка — симулируются. Как следствие, виртуализируются институты — художественное направление/школа, художественная презентация (выставка, спектакль, концерт), художественная организация (театр, киностудия, мастерская, музей)……. Неполные, «пробные», дислокальные, гомосексуальные семьи объединяет то, что в них симулируются супружество, родительство, родство по типу нуклеарной семьи. Новые семейные формы не являются «продуктами распада» семейных устоев. Они — стабильные формы симуляции. Симулируется нуклеарная семья с ее репродуктивными, психорелаксационными функциями, а также функциями легитимации секса и первичной социализации детей. В эпоху Модерн, в условиях культурно санкционированных и технически и финансово обеспеченных сексуальной свободы и социальной защиты, семья функционирует в качестве постоянного и социально признаваемого союза разнополых эго, нацеленного на материальную и эмоциональную взаимопомощь и «воспроизводство» потомства. Семейные отношения формируются и поддерживаются по соображениям достижения статуса, материального благополучия, общественного одобрения и т. п. Виртуальные же семьи эпохи Постмодерн поддерживаются не соображениями выгоды или подчинения окружающим, а аффективными «мы»-образами, сконструированной гармонией идентичностей. В виртуальных семьях образ, идея семьи явно преобладает над реальными отношениями. Виртуальные партнеры и виртуальные роли замещают недостаток или отсутствие реальных. Мы живем в эпоху семьи образов и образов семьи. Базовые компоненты брачно-семейных практик Модерна (любви/заботы) — сексуальность, супружество, родительство— симулируются. Институты— брак, родство (по нуклеарному типу), воспитание — виртуализируются.» Автор делает вывод: «Фрагментарное описание разрозненных тенденций в пяти избранных для анализа институциональных сферах обнаруживает радующую истинного ценителя социологической информации монотонность. Однообразие это позволяет сделать обобщающий вывод: ориентация практик не на вещи, а на образы оборачивается симуляцией социальных институтов, поскольку следование социальным ролям становится виртуальным. Институты сами становятся образами, превращаются в своего рода виртуальную реальность».(43.)

Изложенные выше модели исходят из того, что общество представляется уже ставшим, закончившим свое формирование. Задачей социальной рефлексии выступает его рефлексирование, имеющее результатом описание в виде целостной понятийной системы, обладающего полнотой знания. Возможно, в сегодняшних исторических условиях мы можем описывать лишь те изменения социальных реалий (и наших представлений о них), к которым приводит развитие киберкоммуникации. Собственно теоретизирование смещается в сферу моделирования утопии, постулирования черт будущего и потому вряд-ли может основываться на тех основаниях, которые развивались в социологии на протяжении прошлого века.

Реальность киберкоммуникации изначально представляет собой порождение осознанной человеческой предметно-преобразующей активности – этот мир не существует вне целеполагающей человеческой деятельности, в нем человек уже не может быть рассматриваем как пребывающее существо, интернет – проявление исторически возникших воли и действия. Социологическая теория здесь должна изначально строиться на посылке, согласно которой любая социальность есть осознаваемое действие, и степень осознаваемости такого характера существующих социальных интеракций есть степень адекватности ситуации. Социальные феномены, возникающие в Сети «сами по себе» являются таковыми лишь для неадекватного восприятия. Под гипнозом медиа-среды такое сознание готово признать невозможность собственной адекватности.

Киберсообщества - образования не технологические, а социальные - точнее, социально-исторические. Это явления не технологические, - технология лишь сделала информационную коммуникацию между соразмерно мыслящими людьми (ориентированными на обоюдозначимую деятельность, требующую поддержания соответствующих структур общения) возможной в масштабах реального времени и, в какой -то степени, создала предпосылки для ликвидации форм отчуждения, связанных с обьективацией мышления. Попутно заметим, что отчуждение коренится не в форме взаимодействия между людьми, а исторической неразвитости его (взаимодействия) содержания, в ограниченности той смысловой парадигмы, которая реализуется путем создания феноменов в киберконтинууме. Чуждыми друг другу нас делают не средства, а цели.

Анализируя развивающиеся программы исследования киберсообществ, можно выделить две основных теоретических установки, применяющихся в социологии при анализе данной области (принято использовать в данном случае термин «киберсоциология»).

Согласно первой киберсообщества являются продолжением, более полной реализацией и новым измерением традиционно сформировавшихся структур общественной жизни, а потому предполагается, что имеющиеся теоретические подходы могут быть использованы для их исследования. Более того, киберсообщества проявляют имевшиеся, но не выступавшие в явном виде существенные стороны реализации социальной жизни вообще. В частности, речь идет о теории структураций, феноменологии и интеракционизме (44.)

Согласно же второй установке киберсообщества представляют собой своеобразное пороговое пространство, в котором развивается новое качество социальной жизни, пространство, которое в конечном итоге приведет к неизвестным пока изменениям, сделает общество непредсказуемым средствами традиционной теории. Такой подход характерен для сторонников теории нелинейной динамики, стремящихся рассматривать социальность как бифуркации. В этом случае с развитем самого качественно нового состояния социальной жизни, будет востребована и новая теория для его рефлексии (если таковая вообще окажется возможной в теоретической форме). Похоже, в социальной жизни на место теории (отражения процессов в форме деиндивидуализированных, общезначимых научных понятий) приходит «теория» в допифагорейском смысле. Изначально это слово было орфическим словом, означавшее страстное и сочуственное созерцание, в котором «зритель отождествляет себя со страдающим богом, умирает вместе с ним и рождается снова вместе с его возрождением». (45.).

Стремление некоторых авторов возродить взгляд на общество как единый суперорганизм, возникающее под влиянием развивающейся кибернетики, мы рассмотрим в следующей главе.

Попытки проводить исследования новых социальных общностей средствами традиционного количественного анализа также сталкиваются о определенными трудностями. Прежде всего это нелокализованный характер их участников, невозможность оценить степень объективности полученных результатов, сложности получения самих данных по электронной почте, пользуясь которой многие участники киберсообщества опасаются получить вирус с неизвестным файлом, каковым является анкета.( 46.) Думается, здесь более уместны фокус-группы.

Ситуация требует анализа прежде всего на уровне социологической теории, поскольку становится ясным, что традиционные средства социологической теоретической рефлексии позволяют видеть новые феномены в их значении для традиционно сложившихся социальных реальностей. Действительное же их содержание (значение для будущего) анализируется пока в рамках социальной философии. С точки зрения предмета социологии остаются невыясненными ни природа социальных процессов к киберконтинууме, ни методологические средства их анализа, ни, в конечном итоге, его обьекты или конечные цели. Поэтому киберсообщества в рамках предмета социологии представляют сегодня интерес прежде всего как объект теоретической рефлексии.

Когнитивные аспекты осуществления человеческого сознания в информационном обществе изменяются. Формально с этой точки зрения информационное общество регрессирует, поскольку воспроизводит структуры архаического мировоззрения – в частности, на место понятийного восприятия, приходит образно-сенсорное (возможно, даже не образное). Однако такое положение вещей есть следствие естественной (в смысле имеющихся исторических условий) духовной неготовности людей существовать в едином, информационно открытом, перцептивно доступном социальном континууме – неготовности прежде всего этического плана, проявляющейся в стремлении не к сотворчеству, а к экспансионистским практикам, в отчуждении индивида социумом, в неприятии деятельностного начала как принципа социальной жизни.

Новые коммуникационные технологии изменяют формы социального взаимодействия между людьми, способы производства, трансформации и передачи знаний, ставят перед необходимостью выработки адекватных форм духовно-практического освоения этой реальности, форм саморефлексии индивидов. В то же время методология, (способы выработки указанных выше форм) остается, однако, прежней - она зафиксирована в фигурах развития философского знания, освоение которого поэтому для каждого поколения (и живущее в информационном обществе не исключение) представляет жизненную необходимость с точки зрения поддержания структур социального общения. Утрата философского знания воспроизводит разрушающие современный социум локальные сообщества, являющиеся носителями ограниченных, несопоставимых интересов, приводящих с необходимостью к социальной конфликтности. По этой причине весьма актуальным представляется вопрос о том, какова природа субъекта, производящего теоретическую рефлексию киберсреды, одно из центральных мест занимает проблема понимания того, кто или что является источником теоретической рефлексии в социологии, какова природа субъективной компоненты социологического теоретизирования.

Рассматривая методологические проблемы, неизбежно приходится касаться наиболее общих процессов производства, передачи и трансформирования знания. Сама наука как институализированная форма производства, накопления и передачи знаний несет в себе собственную историческую онтологию. Последняя, будучи тем или иным образом преобразованной /"снятой"/, присутствует в виде "парадигм", "диспозиций", "архетипов", "дискурсов" и тому подобных конструктов, обуславливающих само научное познание. Поэтому можно предполагать, что проблемы, возникающие в процессе развития науки, могут быть осознаны только в логике ее исторического "разворачивания", путем экстраполяции последнего на процесс цивилизационного становления. В случае с социологией такая задача затруднена тем, что сама эта наука в теоретико-методологической своей части и представляет собой постулирование и отражение форм такого становления ("идеальных типов", "формаций" "волн" и т.п.).

В свою очередь любая подобная теоретико-методологическая конструкция не может претендовать на статус модели, которой с необходимостью нужно пользоваться при развитии знания в этой области. Но, так или иначе, приходится пользоваться исторически сформировавшимися теоретическими моделями и, рассматривая их во взаимообусловленности, пытаясь воспроизводить некоторую единую онтологию формирования социологии как целостного духовно-практического явления. Актуальность данной проблематики в целом соотносима с актуальностью метатеоретических поисков в социологии как предметной области. Разумеется, для сторонников калькулятивно-исчислительского понимания социологической практики будет проблематичной оценка подобного рода построений. Это совершенно естественное состояние, проявляющее крайнюю зависимость многих авторов от условий, в которых все теоретические вопросы решены очередной расстановкой политических сил. Если строим очередной "...изм", то нет никакой разницы, откуда у него "растут ноги". Остается рисовать "социологические портреты" и "ландшафты" на потребу дня и будут они исполнены в позитивистской, феноменологической или какой иной манере, безразлично.

Рассматривая же социологическую теорию как средство вхождения в будущее, форму социальной саморефлексии и необходимый инструмент взаимодействия человеческих общностей, мы приходим к необходимости серьезного рассмотрения методологических оснований ее конституирования, ибо в этом случае речь идет о том, чтобы сделать возможным построение знания о социуме, на основе которого могли бы соотносить свои интересы все в нем живущие.

Практика ближайших десятилетий показывает, насколько возросла роль метатеорий в процессе жизни общества. Так, П.Бурдье отмечает, что "социальный мир все более и более населяется реифицированной социологией" (47.)

Субъективная компонента социологического теоретизирования , как она понимается сегодня, разрабатывалась в период "модерна" - когда "действующими лицами" процесса социальной жизни выступали "большие общности людей". Сегодня же мы говорим о пост-модерне, где главным "актором" все более начинает выступать индивид. Если принять, что социально-исторические перемены конца нашего века состоят в переходе к новому, пост-индустриальному обществу, вопрос обучения становится одним из основных. Реалии пост-модернистского общества /learning society/ качественно изменяют роль индивида в социальном взаимодействии - тем более меняется роль индивида-теоретика. И если последний не будет осваивать развитие социологической теории в субьективно-личностном измерении, видеть ее как процесс разворачивания личностной деятельности, это неизбежно создаст ряд трудностей (неадекватностей) при самоопределении к предмету исследования. Идентификация себя с социальной группой /или, что то же самое, с "направлением", "школой"/ в пост-индустриальном обществе все более утрачивается. Своеобразным симулякром общности в данном случае может выступать киберсообщество. На смену этой идентификации идет "культурная" идентификация, выработка "личностного стиля" - эти реалии неизбежно найдут свое отражение и в практике социологического теоретизирования. Возможно, что мы столкнемся с ситуацией, когда каждый социолог будет вынужден вырабатывать собственный понятийный набор для отражения определенного, данного ему ракурса социальной жизни. И социология будет охватывать реальное многообразие социально-культурных форм жизни лишь в общем массиве производимого теоретического отражения, а не в форме доминирующих конструктов. Нахождение же общих точек сопряжения личностями-теоретиками в этих условиях становится возможным, вероятно, только через освоение дисциплинарной исторической онтологии. Будучи "выходцами" из единого процесса возникновения социального знания, независимо от того, каким видится этот процесс, возможно вести диалог и сохранять единство дисциплинарной области - мультипарадигматизм тогда будет выступать естественным состоянием дисциплины, объединяющей авторов из различных социокультурных миров. Предметом метатеории будет в этом случае не столько конструирование всеобьемлющего теоретического конструкта, сколько поиск конструктов, способных обьединять воедино сторонников того или иного социального проекта, несмотря на то, что они изначально мыслят различными категориями. Социология, таким образом, может будет организовываться, развиваться не столько в логике "пространственных", "горизонтальных" взаимообусловливаний (альтернативно или взаимодополняюще) сколько в логике "временных" или "вертикальных" процессов нарабатывания оснований. Одновременно существующие концепты будут больше обращены к своей онтологии, чем друг к другу. Поэтому в киберсообществе теоретическое общение еще только будет формироваться.

Можно предположить, что само конструирование социологического знания допустимо рассматривать в любом методологическом ключе - от проявления "Божьей воли" до волюнтаристической деятельности индивидуального "Я". Еще И.Кант в своих исследованиях антиномий "чистого разума" пришел к тому, что возможно доказательство любого выдвигаемого утверждения. Создание понятийного единообразия в конечном итоге средство для того, чтобы сообразовать деятельность - почему бы не предположить возможность иного рода средств которые позволят кооперировать деятельность социумам, пользующимся различным понятийным аппаратом . Развитие подобного исследования предполагает во-первых, историко-ретроспективное обозрение имеющихся трактовок места и роли субъективной компоненты в процессе социологического теоретизирования на основе которого возможна во-вторых, попытка установить тенденцию и перспективы развития этих трактовок в развитии метатеоретического дискурса в социологии. Следует заметить также, что в этом случае не обойтись без определенной доли «социологического воображения», поскольку речь идет о теоретическом конструировании .

Общей теоретической гипотезой анализа становления субъективной компоненты социологического познания в киберконтинууме может быть принято следующее допущение. В своем развитии методологический интерьер науки, как специфического институализированного вида деятельности, проходит ряд фаз. Прежде всего это фаза, связанная с возникновением общих предпосылок рационально-критического отношения к действительности, затем - фаза становления собственно научных методов познания и, наконец, фаза специализации научного знания по отдельным отраслям, в своем развитии дифференцирующая природные и гуманитарные дисциплинарные области. Соответственно этому изменяется роль субъективной компоненты познания и, формы рефлексии этой роли в тех или иных теоретических построениях, концепциях. Поэтому необходимо предпринять попытку рассмотреть субъективную компоненту во всех этих фазах, специфику ее понимания в интерьере мифологической, религиозно-теологической, философско-общенаучной ситуаций познания, которая в значительной мере обуславливает развитие ее как одного из моментов социологической методологии. (48.)

Далее, можно предположить, что каждая научная дисциплина в становлении собственного методологического конструкта, интерьера познавательной практики, воспроизводит в своеобразном виде весь этот онтологический ряд - прежде всего чтобы освоить выработанный общенаучный инструментарий /ориентируясь на рамки принятых общенаучных процедур, сохраняя таким образом возможность взаимодействия на едином основании с другими дисциплинарными отраслями/ с тем, чтобы в своем развитии прийти к возможности применения его к своей специфической области, создать этот инструментарий "как свой". Отсюда можно предположить, что субъективная компонента трактуется различными расположенными в хронологически-логической последовательности социологическими направлениями в логике ее интерпретаций, присущей становлению общенаучного интерьера. Из этого (пока предположения ) можно вывести прогноз изменения дискурса методологического интерьера социологического познания. Такая гипотеза основана на прогрессивистской модели развития научного познания в том понимании, что прогресс понимается как полнота освоения методологического основания научного знания на каждом историческом цикле /смены поколений/. Автор полагает, что присущие нашей цивилизации философско-мировоззренческие основания /"парадигмы", аксиомы, сакральные определения, "архетипы"/ имеют универсальный по отношению к ее внутренним качественным состояниям характер и осваиваются они различными поколениями в различной степени /можно предположить своеобразное темпоральное "разделение труда" или функциональную специализацию поколений в глобальных исторических циклах/.

Мы решаем как бы одни и те же вопросы /теоретические и практические/ применительно к различным исторически становящимся ракурсам процесса жизнедеятельности, и в освоении каждого из них проходим ряд типичных стадий. Новизна постановки проблемы состоит в том, что делается попытка рассмотрения субъективной компоненты социологического теоретизирования в онтологическом ракурсе - с точки зрения, предполагающей, что вырабатывавшиеся до возникновения социологии концептуальные взгляды на ее место и роль / в познавательных интерьерах мифологии, теологии, философии/ проявлялись в ходе развития собственно социологических теоретических парадигм и конструктов. Трактовки субъективной компоненты в таком случае восходят к тем или иным, например, философским или психологическим построениям. Можно предположить, что развитие социологического метатеоретического дискурса будет все более переходить в плоскость анализа историко-теоретической онтологии становления методологии, выйдет за рамки "детской болезни" заимствований из других дисциплинарных областей. Иными словами, методологический дискурс в социологии должен разворачиваться на ее собственном основании, несущем в себе онтологию развития методологии познания. При этом скорее всего речь можно вести не столько о "новом синтезе" как появлении доминирующей теоретической конструкции, сколько о новом способе движения к синтезу, когда синтез понимается скорее не как теория, а как общее для различных теоретиков проблемное поле.

Социология как наука в настоящее время не имеет единого концептуального основания /метапарадигмы/ и вопрос о его возможности, необходимости, решается сегодня различным образом - имеются сторонники как мультипарадигмального подхода, так и сторонники создания единой метатеории/. Можно констатировать, что "интерриоризация", "специфизация" социологическим теоретизированием методов рационально-критического отражения действительности /развивавшихся в философии, психологии и естественнонаучных дисциплинах/ в достаточной мере еще не произошла. Субъективная компонента в конструировании социологических теоретических моделей, в этом случае, будет реализовываться и отражаться в своих философских и естественнонаучных "трактовках", она будет не освоенной. И мы будем понимать ее в ракурсе других дисциплинарных областей. Поэтому, продуктивным представляется рассмотрение развития трактовок субъективной компоненты в имеющихся социологических концептуальных подходах, под углом зрения того, что они /трактовки/ представляют собой соответствующие вышеупомянутым фазам моменты не завершенного еще процесса выработки единого концептуального основания в социологии. Последнее не означает, как уже замечалось выше, что новый синтез обозначится непременно появлением единой метатеории, скорее наоборот, идея мультипарадигматичности из области социологии может "перекочевать" в другие сферы научного познания. Последнее может произойти под воздействием социологического дискурса на науку как целостное образование, где сегодня особо актуальной стали проблемы поиска единого основания гуманитарного и естественнонаучного познания, места науки в становящейся качественно новой социальной реальности. Для области гуманитарной все еще актуальной остается проблема «свободы от оценок», переход к такому состоянию, когда она перестанет быть «политическим проектом».

Характер рассматриваемой проблемы предполагает и необходимость отнесения к общим историко-социальным предпосылкам возникновения той или иной парадигмы, а также рассмотрение ее основных положений с тем, чтобы отразить трактовку субъективной компоненты с позиций, предлагающихся ее создателями.

Можно полагать, что возникновение социологической парадигмы, направления, школы не следует рассматривать в однолинейной связи с возникновением того или иного философского направления. Вообще абсолютизация различий философии и социологии как дисциплинарных областей ведет к утрате содержательности как первой, так и второй - возникает с одной стороны самоценностная абстрактно-спекулятивная конструкция, а с другой - массив информации с выводами на уровне "здравого смысла" /на основе некритически принятых фрагментов философского знания/. Скорее здесь будет иметь место взаимообусловленность, а "причиной" /теоретической предпосылкой/ возникновения нового дискурса будет выступать весь данный в качественно определенной /теологической, философско-спекулятивной, "позитивной" и т.п./исторической форме массив социально-философского знания преломленный сквозь призму личностно-исторического бытия индивида-автора. Можно также заметить, что отдельного рассмотрения требуют причины, востребующие автора как «личность» а не безликое анонимное начало.

Думается, несколько неверно мнение, согласно которому в истории конструируется некоторый универсальный метод познания; скорее наоборот - правильнее было бы утверждать, что каждая историческая эпоха предполагает наличие собственного интерьера познания, в котором развиваются обусловленные доступным массивом знания и имеющимся познавательным интерьером адекватные методы. Последние несут в себе собственную проблематику, обусловленную потребностями социальной жизни сменяющих друг друга поколений. В то же время невозможно игнорировать и факт приемственности / в форме ли "заимствования", "возрождения" или "развития", "постулирования"/ основополагающих когнитивных предпосылок. Идея линейного прогресса в данной области выглядит не вполне оправданной - прежде всего из-за наблюдающихся глубоких исторических разрывов в процессе развития научных методов. Однако невозможно и отрицать связи систем мыследеятельности, предполагающие возможность объединения в единый ряд теорий, произведенных на протяжении в той или иной степени известного нам более чем двухтысячелетнего периода. Все вариации развития научных / и религиозных/ представлений сводимы в конечном итоге к некоторым общим сакральным основаниям, среди которых одно из центральных мест занимает проблемность бытия индивида, необходимость нахождения места и роли субьективной составляющей в процессе его жизненной ориентации и, как следствие, теоретического поведения.

Вероятно, для анализа такого рода социальных процессов, невозможно также обойтись без своеобразного парадигмального подхода - только применительно не к отдельным дисциплинарным областям, а к развитию систематизирующего, обобщающего отражения как все более существенной составляющей динамики социально-исторических изменений. Исторически мы также наблюдаем, что определенная форма обобщения актуализируется и оказывает влияние на процесс развития науки только в том случае, когда она служит фактором социально-исторического изменения. Так, например, идеи Вико до времени были благополучно "незамечаемы" и лишь с переходом к необходимости выработки нового, светского и не-революционного по своему характеру процесса жизни социума, они оказали фундаментальное влияние на социологическую теорию. Нечто подобное можно сказать и о М.Вебере, Дж.Миде, не говоря уже о деятелях отечественной социологической мысли - В. Липинськом, Б.Кистяковськом. Думается, это одно из оснований, по которому социологию упрекают в том, что она - политический проект.

Скорее можно вести речь о условиях (в том числе и субъективных) в которых она становится политическим проектом и о условиях, которые могут привести к тому, чтобы она была «культурным основанием», сферой конструирования социального поведения опирающегося не на групповые интересы, а на экзистенциальное человеческое начало. В основании «контовской мечты» лежит все же идея упорядочивания поведения индивидов, но не со-творчество. Это предполагает для теории поиск отправной точки вне реально живущих людей, принимая их жизненные проявления как недопустимые, что и приводит к толкованию «субьективности» в таком же качестве. Поэтому в теории возникает абстрактная фигура «теоретика» то ли в форме транслятора недоступной чувствам реальности, то ли в качестве «думающей шестеренки» социального механизма. П.Бергер и Т.Луман ставят проблему следующим образом: «Будучи историческими продуктами человеческой деятельности, все социально сконструированные универсумы изменчивы, а изменения производятся конкретными действиями человеческих существ. Погрузившись в тонкости концептуальных механизмов, поддерживающих все универсумы, можно забыть об этом фундаментальном социологическом факте. Реальность является социально определяемой. Но определения всегда воплощены, то есть конкретные индивиды и группы индивидов оказываются теми, кто определяет реальность. Чтобы понять состояние социально сконструированного универсума в любое данное время и изменения во времени, следует понять социальную организацию, позволяющую тем, кто определяет реальность заниматься этим. Грубо говоря, важно передвинуть вопросы об исторически наличных концептуализациях реальности с абстрактного «что» к социологически конкретному «кто говорит» - и далее - «Так как универсальные эксперты оперируют на уровне существенного абстрагирования от хлопот повседневной жизни, то как другие люди, так и они сами могут сделать вывод, что их теории никак не связаны с происходящей жизнью общества, но существуют наподобие платоновского неба внеисторичных и асоциальных идей. Конечно, это иллюзия, но сама она может обрести огромный социально-исторический потенциал в силу взаимосвязи между процессами определения и производства реальности.»(49.)

Постановка проблемы о том, в каких категориях и каким образом рефлексирует себя теоретическое сознание весьма важна как для «паблик рилейшнз» социологии, так и для собственно ее развития. Чувство наполненности «святым духом», острое желание власти, сосредоточенность мозаичного мастера, выкладывающего свою картину, взлет «буревестника» или придавленность «жирного пингвина» - что более характерно для конкретного автора ? Как нам относиться к этому? Социолог - «тонкий доктор», «оглашенный», «структурирующая структура», «деляга», «пособник», - кем он должен быть? Решают эту проблему, разумеется, сами конкретные индивиды. Но опираются при этом на какие конструкты? Мы пытаемся герменевтическими структурами добиться того, чтобы через личность автора войти в текст, но ведь нужен опыт и обратного - выработать знание о социологах-субъектах, попытаться, возможно, типологизировать их. Пока этим занимаются историки в рамках своего интереса - и вырисовываются фигуры состоящие из биографии плюс перечня основных работ. В этой связи уместно вспомнить слова Дж.Александера : «Задача, стоящая перед культурной, или герменевтической, социологией, заключается в том, чтобы найти социальный эквивалент тексту. Найти такой социальный текст, или, точнее, найти способ реконструировать нечто как текст, значит описать «объективный дух», т.е. сложное целое, значимыми частями которого являются актеры, события и социальные структуры.» (50.)

Киберкоммуникативный континуум в данном ключе выступает адекватным средством построения такого «текста» (гипертекста) – в котором каждый акт теоретической рефлексии был бы адекватно воспринимаем в рамках теоретического сообщества в масштабах реального социального взаимодействия.

Blog