Geum.ru

Новости дня XX

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   31   32   33   34   35   36   37   38   ...   45

театра угодливо смахивал пыль с мундира Эда. Энн-Элизабет подала итальянцу

совершенно исковерканные очки, и он увел свою рыдающую супругу. С

подпрыгивающими на кончике носа поломанными очками он остановился в дверях

и погрозил Эду кулаком, у него был такой смешной вид, что Дик невольно

расхохотался. Эд в пространных выражениях извинился перед директором, тот,

по-видимому, был всецело на его стороне и объяснил полицейским в блестящих

шлемах, что супруг - pazzo [сумасшедший (итал.)]. Раздался звонок, и все

расселись по местам.

- А вы знаток джиу-джитсу, Энн-Элизабет, - шепнул Дик, прикасаясь

губами к ее уху.

Их разбирал смех, они не могли больше смотреть на сцену и пошли в кафе.

- Теперь все итальянцы наверняка сочтут меня трусом, если я не вызову

этого несчастного идиота на дуэль.

- Факт! На пистолетах с тридцати шагов... или на помидорах с пяти

метров.

Дик так сильно смеялся, что у пего потекли слезы. Эд начал сердиться.

- Вовсе это не так смешно, - сказал он, - чертовски неприятная

история... Только вздумаешь чуточку развлечься - непременно сделаешь

кого-нибудь несчастным... Бедная Магда... Для нее это трагедия... Мисс

Троит, вы, надеюсь, простите мне этот идиотский спектакль?

Эд встал и ушел домой.

- Что же, собственно, произошло, Дик? - спросила Энн-Элизабет, когда

они вышли на улицу и побрели по направлению к общежитию ПБВ.

- Кажется, синьор супруг приревновал Эда к Магде, а может быть, это

просто шантаж... Бедняга Эд здорово расстроился.

- Тут делаются вещи, которых у нас в Америке никто бы себе не

позволил... Прямо удивительно!

- Ну, Эд всюду попадает в беду... У него на это особенный талант.

- По-моему, война и европейские нравы и тому подобные вещи тлетворно

влияют на нравственность... Я никогда не была ханжой, но, помилуйте, я

была просто поражена, когда мистер Берроу в первый же день, как мы

приехали, пригласил меня к себе в гостиницу". А я всего-то три-четыре раза

говорила с ним на пароходе. В Америке он бы этого себе никогда ни при

каких обстоятельствах не позволил.

Дик испытующе поглядел на Энн-Элизабет.

- С волками жить, - сказал он и скорчил смешную гримасу.

Она рассмеялась и пристально поглядела ему в глаза, словно пытаясь

разгадать смысл его слов.

- Ну что ж, как видно, такова жизнь, - сказала она. - В темном подъезде

он попробовал поцеловать ее взасос, но она только слегка клюнула его в

губы и покачала головой. Потом взяла его руку, крепко стиснула ее и

сказала: - Будемте друзьями.

Дик пошел домой, у него кружилась голова от благоухания ее светлых

волос.

Дику пришлось пробыть в Риме три-четыре дня. Президента ждали к

третьему января и держали наготове нескольких курьеров. Тем временем ему

совершенно нечего было делать, и он круглый день бродил по городу, слушая,

как оркестры разучивают "Звездное знамя", и глядя, как вывешиваются флаги

и сколачиваются трибуны.

Первого января был неприсутственный день. Дик, Эд, мистер Берроу и

Энн-Элизабет наняли автомобиль и поехали на виллу Адриана, а потом в

Тиволи завтракать. Моросил мелкий дождик, и шоссе утопало в грязи.

Энн-Элизабет сказала, что холмистая, зимняя, желтая и коричневая Кампанья

напоминает ей родные места. Они ели fritto misto и выпили много чудесного

золотистого фраскати в ресторане над водопадом. Эд и мистер Берроу

столковались насчет Римской империи и искусства жить, известного древним.

Дику показалось, что Энн-Элизабет флиртует с мистером Берроу. Его злило,

что она позволила тому пододвинуть к ней свое кресло, когда они пили кофе

на террасе над полной водяной пыли пропастью. Дик пил кофе и не произносил

ни слова.

Допив кофе, Энн-Элизабет вскочила и сказала, что она хочет пойти вон в

тот маленький круглый храм на холме напротив - он похож на старинную

гравюру. Эд сказал, что после завтрака трудно спускаться по такой крутой

тропинке. Мистер Берроу сказал без всякого энтузиазма, что он... э-э...

пойдет. Энн-Элизабет побежала по мостику и вниз по тропинке, Дик за ней,

спотыкаясь и скользя по разрыхленному песку и лужам. Когда они добрались

донизу, в лицо им дохнул сырой и холодный туман. Водопад грохотал прямо

над их головами, оглушая их. Дик оглянулся, не идет ли мистер Берроу.

- Он, должно быть, вернулся, - крикнул он, пытаясь перекричать шум

водопада.

- Ненавижу тяжелых на подъем людей, - закричала Энн-Элизабет. Она

схватила его за руку. - Побежимте наверх к храму.

Они добрались до храма задыхаясь. По ту сторону пропасти они увидели

Эда и мистера Берроу, спокойно сидевших на террасе. Энн-Элизабет показала

им нос и помахала рукой.

- Правда, замечательно? - захлебываясь, проговорила она. - Знаете, я

просто влюблена в руины и живописный пейзажи... Я бы хотела объездить всю

Италию и все осмотреть. Куда бы сейчас пойти?.. Только не к ним, я не

желаю больше слушать про Римскую империю.

- Можно в Неми... Знаете, на то озеро, где плавали галеры Калигулы...

Но пешком, я думаю, нам туда не добраться.

- А если мы возьмем автомобиль, они за нами увяжутся. Нет, пойдем

пешком.

- Дождь, промокнем.

- Ну так что ж? Не станем же мы от него удирать.

По тропинке они поднялись на холмы, возвышавшиеся над городом, и

очутились среди влажных лужаек и дубовых лесов. Кампанья лежала под ними,

светло-коричневая, среди крыш Тиволи восклицательными знаками торчали

черные кипарисы. Был дождливый, пахнущий весной полдень. Они видели, как

дождь темно-серыми и белесыми пеленами плыл над Кампаньей. Под их ногами

цвели маленькие ярко-красные цикламены. Энн-Элизабет срывала их и все

время заставляла его нюхать. Ее щеки раскраснелись, волосы растрепались,

она была до того счастлива, что не могла идти спокойно и все время прыгала

и пускалась вскачь. Легкий дождик обрызгал их и прилепил ей волосы ко лбу.

Потом внезапно выглянуло холодное солнышко. Они сели на корне большого

бука и стали смотреть на продолговатые красно-коричневые острые почки,

сверкавшие на фоне неба. Их ноздри были полны запаха маленьких цикламенов.

Дику было душно от подъема в гору, и влажного кустарника, и выпитого вина,

и запаха маленьких цикламенов. Он повернулся и посмотрел ей в глаза.

- Ну, - сказал он.

Она схватила его за уши и стала целовать.

- Скажи, что ты меня любишь, - твердила она сдавленным голосом.

Он чувствовал запах ее светлых волос, и теплого тела, и приторных

маленьких цикламенов. Он поставил ее на ноги, и прижал к себе, и поцеловал

в губы, их языки встретились. Сквозь пролом в изгороди он потащил ее на

соседнюю поляну. Земля была слишком сырая. По другую сторону поляны стояла

маленькая хижина, сложенная из хвороста. Они пошли к ней спотыкаясь, обняв

друг друга за талию, их напряженные бедра терлись друг о друга. Хижина

была вся засыпана сухим маисовым зерном. Они лежали, извиваясь, на сухом,

хрустящем маисовом зерне. Она лежала, закрыв глаза, плотно сжав губы. Он

подложил ей одну руку под голову, а другой пытался снять с нее платье,

что-то треснуло под его рукой. Она начала отталкивать его.

- Нет-нет, Дик, не здесь... Надо идти.

- Дорогая девочка... я должен... ты такая чудная.

Она вырвалась и выбежала из хижины. Он сел на пол, ненавидя ее,

стряхивая с кителя сухие стебельки.

Шел сильный дождь.

- Идем обратно, Дик, я тебя ужасно люблю, только не надо было рвать мне

панталоны... Ах, какой ты, право. - Она засмеялась.

- Что начато, то надо кончить, - сказал Дик. - Ах, женщины - ужасные

созданья... За исключением проституток... Там хоть знаешь, с чем имеешь

дело.

Она подошла и поцеловала его.

- Бедный мальчик... он такой бука. Мне ужасно жалко... Я буду спать с

тобой. Дик... Я тебе обещаю. Понимаешь, это очень трудно... Мы найдем в

Риме комнату.

- Ты девушка? - Его голос звучал напряженно и резко.

Она кивнула.

- Смешно, правда?.. В военное время... Вы, мужчины, рисковали жизнью. Я

думаю, я могу рискнуть этой мелочью.

- Я, пожалуй, попрошу ключи у Эда. Он, кажется, едет завтра в Неаполь.

- А ты меня действительно любишь, Дик?

- Ну конечно... Оттого-то я себя и чувствую так скверно... Любить - это

так дивно.

- Вероятно... Ах, я бы хотела умереть.

Они поползли вниз по холму под ливнем, который постепенно перешел в

мелкий холодный дождик. Дик устал и промок, капли дождя текли ему за

воротник. Энн-Элизабет бросила свой букетик цикламенов.

Когда они вернулись в ресторан, хозяин сообщил им, что те двое пошли на

виллу д'Эсте, но сказали, что скоро вернутся. Они выпили горячего рому с

водой и попытались обсушиться на кухне у жаровни с угольями.

- Мы точно две захлебнувшиеся крысы, - хихикнула Энн-Элизабет.

Дик проворчал:

- Два круглых идиота.

Когда вернулись Эд и мистер Берроу, они уже согрелись, но нее еще были

мокры. Дику сразу стало легче, когда он ввязался в спор с Берроу, который

утверждал, что если бы правящие классы современности могли так глубоко

постичь искусство жить, как его постигали средневековые итальянцы, то он

не был бы социалистом.

- А я и не думала, что вы социалист, - перебила его Энн-Элизабет. - Я

лично, во всяком случае, не социалистка, вспомните, как вели себя немецкие

социалисты во время войны, а теперь они хнычут и говорят, что они с самого

начала хотели мира.

- Можно... соч... сочетать социалистические убеждения с верой в нашего

президента и... э-э... в демократию, - залопотал Берроу, подбираясь к ней

поближе. - Мы еще с вами об этом поговорим подробно, Энн-Элизабет.

Дик заметил, что он пучит глаза, глядя на нее. Как видно, он на нее

напирает, сказал он себе. Когда они уселись в автомобиль, он даже не

посмотрел, сел ли Берроу подле нее или нет. До Рима все время шел дождь.

В течение следующих трех дней в Риме только и было разговоров, что о

визите президента Вильсона. Дик получал пригласительные билеты на

всевозможные официальные приемы, выслушал множество речей на итальянском,

французском и английском языках, видел множество цилиндров и орденов,

множество раз козырял, и у него ныла спина от вечного стояния навытяжку.

На римском Форуме он стоял совсем близко к группе, окружавшей президента,

и слышал, как коренастый черноусый мужчина говорил, указывая на развалины

храма Ромула, жестко выговаривая английские слова:

- Все, что вы здесь видите, имеет близкое касательство к событиям

великой войны.

Наступила тишина, сановники, стоявшие поодаль, навострили уши, чтобы

услышать ответ мистера Вильсона.

- Это верно, - ответил мистер Вильсон размеренным голосом, - и мы

должны рассматривать эти развалины не как мертвые камни, но как

бессмертные символы. - Одобрительный шепот пробежал по окружающей его

толпе. Итальянец заговорил несколько громче. Все цилиндры наклонились под

одним углом. Садовники ожидали ответа итальянца.

- Америка, - сказал он с легким поклоном, - владеет еще более великим

сокровищем, но оно скрыто в ваших сердцах.

Цилиндр мистера Вильсона возвышался очень прямо и неподвижно на фоне

изъеденных временем колонн и бесконечных рядов тесаного камня.

- Да, - ответил мистер Вильсон, - более всего американцы гордятся тем,

что им удалось на деле проявить ту необъятную любовь к человечеству,

которая заложена в их сердцах.

Пока президент говорил, Дик сумел разглядеть его лицо из-за петушиных

перьев каких-то итальянских генералов. Это было серое, каменное, холодное

лицо, все в глубоких бороздах, как эти рифленые колонны, очень длинное под

цилиндром. Легкая улыбка в углах рта казалась пририсованной впоследствии.

Вся группа прошла дальше, и слова перестали быть слышны.

Вечером в пять часов, встретившись с Энн-Элизабет в квартире Эда, он

должен был рассказать ей все подробно про официальные приемы. Он сказал,

что он ничего не видел, кроме золотого изображения волчицы, кормящей

грудью Ромула и Рема, в Капитолии, где президенту подносили римское

гражданство, а потом - его лицо на Форуме.

- Страшное лицо! Клянусь богом, это лицо пресмыкающегося, не

теплокровного существа, а, может быть, лицо одного из государственных

мужей древнего Рима с гробницы на Via Appia... Знаешь, кто мы такие,

Энн-Элизабет? Мы - римляне двадцатого века. - Он засмеялся. - А я всегда

хотел быть греком.

Энн-Элизабет, страстная поклонница Вильсона, сначала рассердилась на

него. Он нервничал и был возбужден и все говорил и говорил без конца. На

этот раз она нарушила свой обет и выпила вместе с ним горячего рому, так

как в комнате было ужасно холодно. Выглядывая из окна, они видели при

свете уличных фонарей угол Испанской лестницы и колышущиеся, ползущие взад

и вперед толпы.

- Ей-богу, Энн-Элизабет, прямо страшно подумать... Ты не знаешь, что

чувствует народ - народ, молящийся за него в крестьянских хижинах... Ах,

мы ничего не знаем и топчем их ногами... Разгром Коринфа... Они думают,

что он даст им мир, вернет им их уютный, довоенный быт. От всех этих речей

прямо тошнит... О господи, дай нам остаться людьми, покуда сил хватит...

не иметь глаз пресмыкающегося, и каменного лица, и чернил в жилах вместо

крови... Будь я проклят, я не хочу быть римлянином.

- Я знаю, что ты хочешь сказать, - сказала Энн-Элизабет, ероша его

волосы. - Ты художник, Дик, и я тебя очень люблю. Ты мой поэт, Дик.

- Ну их всех к черту, - сказал Дик и обнял ее.

Несмотря на выпитый ром, Дик, раздеваясь, очень нервничал. Она

задрожала, когда он лег в кровать рядом с ней. Все прошло гладко, только

она потеряла довольно много крови, и они не получили особенного

удовольствия. Потом, за ужином, они не знали о чем говорить. Она рано ушла

домой, и Дик понуро бродил по улицам среди возбужденных толп, и флагов, и

иллюминаций, и мундиров. Корсо было полно народу, Дик зашел в кафе, и там

его приветствовала компания итальянских офицеров, во что бы то ни стало

желавшая угостить его. Один из них, молодой человек с оливковым цветом

лица и очень дядиными черными ресницами, по имени Карло Хугобуони,

особенно подружился с ним, все время угощал его и водил по всем столикам,

представляя своим знакомым в качестве il capitan Salvaggio Ricardo

[капитан Спаситель (итал.)]. Было сплошное asti spumante [шипучее вино

(итал.)], и Evviva gli americani [да здравствуют американцы (итал.)], и

Италия irredenta [неосвобожденная (итал.)] (*90), и мистер Вильсон,

спасший civilta [цивилизация (итал.)], и Evviva la pace [да здравствует

мир (итал.)] и в конце концов Дика повели к bella ragazza [красотки

(итал.)]. К величайшему удовольствию Дика, в том доме, куда его привели,

все барышни были заняты, и ему удалось улизнуть к себе в гостиницу и лечь

в постель.

Когда он утром спустился вниз, чтобы выпить кофе, Карло уже ждал его в

вестибюле. Карло казался очень сонным, он до шести утра не мог найти себе

ragazza, но в данный момент он в полном распоряжении своего caro amico

[дорогой друг (итал.)] и желает показать ему город. Как Дик ни старался

отвязаться от него, не оскорбляя его самолюбия, тот весь день ходил за ним

по пятам. Он ждал Дика, покуда тот ходил к военному атташе за бумагами,

завтракал с ним и Эдом Скайлером, в конце концов Эду удалось отшить его, и

Дик поспешил на квартиру к Эду, чтобы встретиться с Энн-Элизабет. Эд вел

себя очень курьезно: он сказал, что, поскольку он потерял Магду, ему дома

все равно нечего делать и он рад, если Дик использует его квартиру для

амурных целей. Засим он крепко взял Карло под руку и потащил его в кафе.

Дик и Энн-Элизабет были очень нежны и спокойны. Это было их последнее

свидание. Дик вечером уезжал в Париж, а Энн-Элизабет со дня на день

ожидала командировки в Константинополь. Дик обещал как-нибудь вырваться на

несколько дней и приехать к ней туда. Вечером Энн-Элизабет пошла на вокзал

провожать его. На вокзале его уже ждал Карло с огромной, завернутой в

серебряную бумагу колбасой и бутылкой кьянти. Ехавший с Диком сержант

принес депеши, так что Дику оставалось только сесть в поезд. Он не мог

придумать никакого разговора и вздохнул облегченно, когда поезд тронулся.

Как только он отрапортовал полковнику Эджкомбу, его послали в Варшаву.

В Германии все поезда опаздывали, люди были смертельно бледны, и повсюду

шли разговоры о большевистском восстании. Дик расхаживал по заснеженной

платформе, топая ногами, чтобы согреться, во время бесконечно долгой

остановки на какой-то станции в Восточной Пруссии, как вдруг он столкнулся

лицом к лицу с Фредом Саммерсом. Фред сопровождал продовольственный вагон

Красного Креста и предложил Дику проехать вместе с ним несколько

перегонов. Дик взял свой портфель и перебрался к нему. В служебном

отделении, где обитал Фред, были керосиновая печь, койка и большой запас

вина, коньяка и шоколада Бейкера. Они весь день болтали под стук поезда,

медленно ползшего по бесконечной серой оледенелой равнине.

- Это не мир, - говорил Фред Саммерс, - это гнусное убийство. Господи,

ты бы поглядел на погромы!

Дик хохотал и хохотал.

- Честное слово, до чего мне приятно слушать тебя, Фред, старый

негодяй... Я чувствую себя как в добрые старые времена гренадиновой

гвардии.

- Да, это было здорово, - сказал Фред. - Тут все дьявольски скверно, не

до смеху. Люди дохнут от голода и сходят с ума.

- Ты очень умно поступил, что не пошел в офицеры... Приходится быть

чертовски осторожным - того не скажи, этого не сделай, где же тут

развлекаться.

- Да уж, тебя я не рассчитывал увидеть в чине капитана.

- G'est la guerre, - сказал Дик.

Они пили и болтали, и пили так много, что Дик еле добрался с портфелем

до своего купе. Когда поезд остановился у перрона Варшавского вокзала,

Фред подбежал к Дику и сунул ему несколько плиток шоколаду.

- Вот тебе моя посильная лепта, Дик, - сказал он. - Замечательная штука

для couch er avec. Нет такой женщины в Варшаве, которая не согласится

coucher с тобой за плитку шоколада.

Вернувшись в Париж, Дик пошел с полковником Эджкомбом в гости к мисс

Стоддард. У нее была изящная гостиная, с высоким потолком, с итальянскими

панелями на стенах, с желтыми и оранжевыми камчатными портьерами, сквозь

тяжелые кружевные занавески, висевшие на окнах, были видны лиловые ветки

деревьев набережной, зеленая Сена и высокое каменное кружево свода

Нотр-Дам.

- Какую чудесную оправу вы для себя создали, мисс Стоддард, - сказал

полковник Эджкомб, - и, простите мне этот комплимент, жемчужина достойна

оправы.

- Да, это хорошие старинные комнаты, - сказала мисс Стоддард, -

старинным домам нужно только дать возможность проявить себя. - Она

повернулась к Дику: - Молодой человек, чем это вы околдовали Роббинса в

тот вечер, когда мы вместе обедали? Он просто бредит вами - какой вы

удивительно умный.

Дик вспыхнул.

- Мы после обеда распили с ним бутылку замечательного шотландского

виски... Вероятно, этим я его в околдовал.

- Придется мне последить за вами... Не доверяю я этим умным молодым

людям.

Они пили чай у старинной кованой круглой печки. Пришли какой-то жирный

майор и длиннолицый инженер из "Стандард-ойл", по фамилии Расмуссен, а

попозже - некая мисс Хэтчинс, очень стройная и элегантная, в форменном

платье Красного Креста. Говорили о Шартре, и разоренных областях, и о том

энтузиазме, с которым народ повсюду встречает мистера Вильсона, и отчего

Клемансо постоянно носит серые нитяные перчатки. Мисс Хэтчинс сказала, что

это потому, что у него не пальцы, а когти, оттого его и прозвали тигром.