М. Хазин, Е. Ижицкая. Рассуждения о последствиях кризиса. Введение. О неизбежности кризиса
| Вид материала | Документы |
- Максим Блант, 2349.51kb.
- Осмысление кризиса, 385.54kb.
- А. С. Чумаков Освещаются вопросы финансового кризиса в малом бизнесе, определяются, 132.35kb.
- Сергею Альбертовичу Егишянцу, которому автор выражает искреннюю благодарность за полезные, 152.83kb.
- План. Введение. Кризис цивилизации и глобальные проблемы как выражение планетного кризиса., 258.86kb.
- AttīSTĪbas pedagoģijas un psiholoģijas centrs, 18.13kb.
- Современные кризисные явления в финансовой сфере рассматриваются, как часть системного, 79.42kb.
- Ассическому капитализму, экономики и происходит он по совершенно новым правилам и имеет, 1179.85kb.
- Развитие pr-коммуникаций банка в условиях кризиса 2008 2010 гг. (2012) Содержание, 364.64kb.
- Г. А. Бондарев характерные черты кризиса цивилизации и самопознание, 804.82kb.
М.Хазин, Е.Ижицкая. Рассуждения о последствиях кризиса.
Введение. О неизбежности кризиса.
- Краткий анализ прогнозов кризиса.
Проблема описания структуры мировой экономики на долгосрочную перспективу представляется крайне сложной, причем носит она двоякий характер. Футурологические прогнозы Ж.Верна или Г.Уэллса могли существенно отличаться от реальности в части тех достижений науки и техники, которых они не знали, и придумать не могли. Но общий процесс технологического развития, научно-технического прогресса они предсказали качественно и грамотно. Аналогичная сложность есть и сегодня – даже 25 лет тому назад предсказать «бум» сотовой телефонии было достаточно сложно, значит, сегодня мы точно не поймем что-то, что будет играть аналогичную роль через 25 лет. Эта проблема, в общем, более или менее понятна, но на сегодня, по нашему мнению, к ней добавилась новая, принципиально, можно даже сказать радикально изменившая ситуацию с долгосрочным прогнозом.
Связана она с тем кризисом мировой экономики, наличие которого, правда, совсем недавно, стало общепринятым фактом. Продолжительность этого кризиса, его развитие и связанные с ним процессы делают крайне вероятным те гипотезы о его причинах и механизмах, которые описаны в работах О.Григорьева, А.Кобякова и М.Хазина. Но из этих работ однозначно следует, что острота начавшегося кризиса и, главное, сложности выхода из него связаны с тем, что тот механизм, который обеспечивал научно-технический прогресс на протяжение нескольких веков, и который мы опишем ниже, остановился и больше работать не может. При этом альтернативных механизмов, в общем, на сегодня не видно. Как следствие, проблема описания экономики будущего, после практически неизбежного разрушения нынешней финансово-экономической парадигмы, становится не финансовой или экономической, а, скорее, философско-исторической.
О кризисе современной цивилизации написано достаточно много трудов, непосредственно кризис современной научно-технической парадигмы будет кратко описан ниже, но при попытке сделать шаг за горизонт острого кризиса, момент которого уже остаточно близок, мы неминуемо наталкиваемся на то, что практически невозможно сказать, какие из действующих на сегодня экономических механизмов будут доминировать. Тем более, невозможно сказать, какие механизмы будут выводить мировую экономику из кризиса, мы даже не понимаем, на какой базе они будут построены (как предыдущий был построен на ссудном проценте). Все это достаточно жестко ограничивает исследователя и практически исключает разработку и применение более или менее точных моделей.
- Современное состояние мировой экономики.
Зато аналогии могут быть использованы достаточно широко. Дело в том, что одним из основных механизмов, имманентно свойственных финансово-экономической модели научно-технического прогресса, начавшегося с конца XVI века, является процесс расширения рынков сбыта. Современный кризис, как мы увидим, тоже является кризисом ограничения рынков – для которых уже мало нашей планеты. Но в процессе их консолидации достаточно много крупных независимых центров технологического развития развалилось – и этот процесс, в том или ином ракурсе, должен иметь аналогии в ближайшем будущем. В частности, страшная битва СССР и США была связана как раз с тем, что каждой из сторон жизненно важно было расширить контролируемые ими рынки.
Иными словами, механизмы, которые будут действовать завтра во всем мире, во многом действовали в России в 90-е годы. Разумеется, эту аналогию нужно оценивать критически, поскольку в случае России был внешний центр силы, который развивался и захватывал ее рынки одни за другим, а в новой ситуации такого внешнего фактора не будет. Но попытаться использовать эту аналогию можно.
Повторим еще раз: в соответствии с нашим анализом, главным посткризисным механизмом, определяющим процессы распада нынешней финансово-экономической системы, будут проблемы, связанные с недостатком рынков для окупаемости научно-технического прогресса. Как следствие, структура экономики будет существенно упрощаться. При этом в отличие от ситуации 90-х годов, когда бывшие страны СЭВ и отдельные республики СССР просто встраивались в новую систему разделения труда (отметим, что во всех из них произошло существенное упрощение структуры экономики), в новых условиях никакого «внешнего» центра не будет, что создаст новые дополнительные проблемы, прежде всего, управленческие.
Если говорить о чисто финансовых механизмах, то они, судя по всему, пойдут по направлению от нарастающей инфляции (с возможным выходом на гиперинфляционный сценарий) к дефляционному шоку (то есть быстрому падению совокупного спроса). Отметим, что аналогичные кризисы, хотя и меньшие по масштабу, происходили в ХХ веке по крайней мере трижды: США 1929-39 гг., Япония и Россия начала 90-х. Примеры эти также ограничены, о чем будет сказано ниже, но некоторые аналогии провести будет можно.
Теоретически, рано или поздно этот процесс распада должен будет смениться волной роста, однако когда это произойдет и на чем она будет основана – задачи, решение которых выходит за пределы настоящей работы.
- Революция XVI века и современная парадигма развития.
- Средневековая Европа
Ключевым моментом появления современной парадигмы научно-технического прогресса является XVI век. До этого периода вся экономическая модель Средневековья, почти 1500 лет, была построена на практически натуральном хозяйстве, с незначительной долей торговли. Доходность этой деятельности была не слишком велика, но и не так уж и мала, поскольку давала возможность (интегральную) выплачивать церковную десятину (то есть 10% от натурального урожая) и аналогичный по масштабу налог феодалу. Торговля, хотя и обеспечивала значительно более высокие доходы, тем не менее, была существенно ограничена в своих объемах, так как обеспечивала, в основном, феодалов, то есть занималась перераспределением примерно 10-15% годового ВВП.
Принципиальным элементом экономики этого (раннехристианского) периода было ограничение ссудного процента. Запрет на него не был абсолютным, однако публичные ростовщики (напомним, что банки как институты, отделенные от своих собственников, появились значительно позже, в этот период финансовые операции были персонифицированы) были жестко ограничены в рамках своего общественного статуса и не могли претендовать на многие позиции в рамках социума.
Более или менее развитая система ссудного процента была только в торговых республиках юга Европы (Венеция, Генуя) и Ганзейского союза на ее севере, но нужно учесть, что там ссудный процент играл весьма специфическую роль. Поскольку любое передвижение в те времена было связано с колоссальными рисками, то этот процент играл, скорее, роль страховых платежей, обеспечивающих компенсации в случае гибели части торговых агентов. Производство во всех этих странах и союзах было цеховое, либо натуральное, такое же, как во всей остальной Европе. На последнем, впрочем, стоит остановиться подробнее, поскольку это место демонстрирует основной вектор последующего развития.
- Мировое разделение труда и укрупнение рынков сбыта.
Проиллюстрируем ситуацию на примере. В ранние Средние века независимым государством могло стать владение практически любого феодала. Сам он сидел в своем замке на холме, вокруг которой было три деревни. Добавочного продукта этих трех деревень хватало на то, чтобы наш феодал мог кормить небольшую дружину, с которой совершал набеги на соседнего, отбирая у того пару серебряных подсвечников, которые его отец отобрал у отца нашего лет за двадцать до того. И на то, чтобы монахи соседнего монастыря прилежно молились за жизнь и здоровье обитателей этого мини-государства.
Если вдруг случался неурожай, то феодал шел в монастырь и закладывал там свои подсвечники, чтобы накормить своих подданных. Или брал из подвала некоторое количество золотых монет и покупал на них еду. Если их не хватало или он не мог отдать долг (а монастыри часто вели себя как ростовщики, хотя и не любили об этом говорить публично), то его деревеньки переходили или к этому монастырю или завоевывались соседними феодалами, которые все равно через несколько лет отдавали их своим сыновьям, и жизнь продолжалась.
Представим теперь, что в каждой деревне этого феодала было по одному мастеру, который делал по 4 телеги в год – одну телегу за три месяца. И этого количества как раз хватало для удовлетворения потребностей всех жителей «государства», принадлежащего нашему феодалу. Так продолжалось из года в год, из десятилетия в десятилетие, пока в какой-то момент, три наших тележных мастера не встретились случайно в церкви и не решили разделить обязанности – один будет делать колеса, другой – кузов, а третий – передок (в который лошадь впрягают). И после такого разделения они все вместе стали за три месяца делать не три, а целых четыре телеги!
И что с этой четвертой телегой делать? Населению нашего «государства» из трех деревень она, по большому счету, не нужна. Можно, конечно, ее кому-нибудь подарить, но как компенсировать затраченные материалы? Можно попытаться оставить «про запас», но куда складывать эти телеги, когда их станет достаточно много? Можно, наконец, ее просто не делать, а в свободное время отдыхать или молиться. Но это противоречит основному принципу, что люди должны работать, потому что ничего так не расхолаживает остальных, как безделье соседа.
Есть и еще одна проблема. Кто-то из феодалов мог все-таки свою «лишнюю» телегу куда-то за пределы своего «государства» продать (например, какому-нибудь герцогу, который как раз собрался на войну), а на вырученные деньги его мастера купили железо и научились делать металлические рессоры – из-за чего их телеги стали куда более популярными.
В этой ситуации наш феодал просто вынужден готовить свою дружину к походу – но не ради того, чтобы бессмысленно тешить удаль молодецкую, а для того, чтобы «впарить» свою лишнюю телегу подданным своего соседа, чье «государство» в результате этого процесса становится уже не совсем «независимым». Поскольку собственное производство телег в нем становится нерентабельным и соответствующую отрасль его «экономика» теряет. Иными словами, он начинает не просто войну, а войну за рынки сбыта.
Если описать приведенную выше романтическую историю с экономической точки зрения, то можно отметить следующее. Во-первых, тот сговор, который осуществили наши тележные мастера, называется разделение труда. Процесс, углубление которого обычно (хотя и не всегда) приводит к повышению производительности труда.
Во-вторых, это повышение автоматически требует увеличения объемов рынков сбыта. На примере тех же телег: если мастера делают телеги целиком, то в каждой деревне нужен свой мастер, его рынок сбыта – деревня. Отметим, что если в деревне появятся два мастера, то один из них разорится, поскольку для того, чтобы обеспечить самоокупаемость, ему нужно сделать, скажем, три телеги в год, а в случае, если потребность в них – всего четыре, то оба они выходят за грань рентабельности.
Теоретически, можно поднять цены на телеги, пользуясь эксклюзивностью товара (больше никто в деревне телеги делать просто не умеет), даже если они оплачиваются бартером (то есть увеличить количество зерна, кур или поросят, которые выплачивает покупатель), но здесь можно столкнуться с ограничением платежеспособного спроса, поскольку рентабельность производства в Средние века была низкой. Кроме того, существовала традиция («никто и никогда не платил за телегу больше 5 поросят!») и твердая рука феодала и церкви. Первый мог просто прогнать наглого производителя или выпороть его на конюшне, второй – наложить епитимью. В общем, шансов на то, что в деревне будет два производителя телег в таких условиях практически не было, хотя мастер всегда держал при себе ученика, который работал «за еду» и мог быстро его заменить в крайнем случае (тяжелая болезнь, смерть).
А вот если один человек делает только колеса, то ситуация меняется. Каждое колесо «стоит» меньше телеги, в том числе и по стоимости. Выражаясь современным языком, добавленная стоимость за всю телегу распределяется по всем ее частям, не только колесам, а наш мастер принципиально отличается от предыдущего еще и тем, что он не выходит непосредственно на рынок конечного потребителя, он продает свой товар другому производителю. Значит, он должен производить их больше, чем на 4 телеги. Иными словами, рынок его сбыта должен быть выше, чем у исходного производителя телег, причем не исключено, что не на одну деревню, как мы описали выше, а, скажем, на все владение местного барона, сюзерена нашего феодала, у которого таких вассалов 3-4, то есть порядка 10-12 деревень.
Если двигаться дальше, то можно предположить, что появятся и изготовители спиц для тележных колес. У таких мастеров потребителями будут производители колес, которые, в свою очередь, будут продавать свою продукцию производителям собственно телег, которые только и смогут «выходить» на конечного потребителя. Только рынок у него должен уже быть не в масштабе владений одного барона, а существенно больше, скажем, в масштабе графства. И еще один производитель спиц в этом графстве просто не уживется – окупить такое производство будет невозможно.
Отметим, что производственная цепочка в этом случае еще более удлинится (с двух до трех звеньев), и ее станет достаточно сложно воспроизводить в рамках бартерных операций. Иными словами, появится серьезный спрос на деньги, как всеобщий эквивалент, без них цепочки начнут разрушаться, вместе с производством.
Есть еще и, в-третьих. Потеря своих рынков ведет к быстрой утрате независимости того феодала, на территории которого продают телеги «чужие» мастера. Связано это с рядом причин. «Чужим» значительно легче повышать цены на свою продукцию и, тем самым, снижать налоговую базу для феодала. Невозможно контролировать качество и «чужие» мастера могут использовать некачественные материалы, чтобы потребность в телегах увеличилась. Наконец, отсутствие тележных мастеров в твоей деревне может привести и к некачественной подготовке других необходимых изделий – потому что телеги были, конечно, главным, но не единственным делом этих мастеров.
Но и чистое уклонение от процессов разделения труда (консерватизм) может привести к неприятностям, поскольку разделение труда позволяет увеличить производительность, а значит – прибыльность, часть из которой может быть направлена на техническое переусовершенствование. Иными словами, попытки продолжить консервативную политику неминуемо приведут к техническому отставанию.
- Цеховое производство, «малый ледниковый период» и «золотой кризис» XVI века.
Перечисленные проблемы до XVI века решались достаточно просто. Церковь и государство тщательно следили за тем, чтобы скорость технического прогресса не была «слишком» высокой. Кроме того, избыточный продукт активно уничтожался в войнах, а производство в городах осуществлялось по «цеховому» принципу, в рамках которого сами цеха и их руководство тщательно следили за соблюдением традиционных технологий и ограничивали конкуренцию и количество производителей.
Поскольку запрет на ростовщичество носил единый характер для всего христианского (да и исламского) мира, то отдельные попытки применить ссудный процент для ускорения производства, в общем, достаточно успешно останавливались. Детали этого процесса не входят в сферу интересов настоящего доклада, но, тем не менее, необходимо отметить, научно-технический прогресс все-таки осуществлялся. В связи с чем постоянно (хотя и медленно) росла та часть экономики, которая обслуживалась деньгами, хотя они и исполняли, в первую очередь, функцию накопления, а не оборота. В частности, благодаря тому, что были золотые и, меньше, серебряные. Так продолжалось до начала XVI века, когда в Европе произошли сразу два важнейших события.
Первым из них стало серьезное похолодание, достигшее максимума на границе XVI и XVII веков. Мы его хорошо знаем по историческим хроникам времен Бориса Годунова (1598-1605 гг.), но уже к середине XVI века урожаи, особенно на севере Европы, существенно упали. Это резко увеличило нагрузку на накопленные запасы, поскольку выжить без них в рамках натурального хозяйств стало невозможно. Кроме того, существенно упал текущий спрос на многие виды промышленной (то есть не сельскохозяйственной) продукции, поскольку выросли сбережения – не было никакой гарантии, что в следующий год вообще будет хоть какой-нибудь урожай. Как следствие, резко упал уровень жизни и зависимость населения от устойчивости денежного обращения – сделанные осенью запасы золотых или серебряных монет не должны были обесцениваться к весне.
Вторым событием стал резкий приток в Европу золота и серебра из открытой в самом конце XV века (1492 г.) Америки. В результате, впервые за почти 1000 лет начались девальвационные процессы по золоту (за сто лет оно упало в цене почти в два раза). Фактически, система денежного обращения оказалась разрушенной. Как следствие, перед населением, прежде всего, северной части Европы, встали два принципиальных вопроса, отказ от решения которых был равносилен голодной смерти: во-первых, как изменить экономическую модель, чтобы обеспечить выживание и, во-вторых, за счет каких ресурсов выжить и совершить переход к этой новой парадигме.
- Возникновение современной экономической парадигмы, 15-16 вв.
Мы не будем в этом докладе вдаваться в детали возникновения новой экономической парадигмы, возникшей в результате описанных выше причин. Отметим только некоторые обстоятельства. Во-первых, практически единственным ресурсом, который мог быть использован на севере Европы для выживания и экономической реформы, были богатства, накопленные католическими монастырями за прошедшие с момента христианизации более 10 веков. Но для того, чтобы их взять, нужно было иметь серьезный повод. Именно необходимость в таком проводе и создала почву для того, чтобы одна из христианских ересей, регулярно возникающих все это время в Европе, приобрела значительный масштаб и стала системообразующим фактором. Начался процесс Реформации.
Во-вторых, новую экономическую модель нельзя было строить на сельском хозяйстве – для принципиальных изменений в этой отрасли время еще не пришло. Значит, нужно было интенсифицировать производство, увеличить в нем скорость обращения денег, валовую прибыль и за счет нее выходить из кризиса. Но как можно было ускорить процесс производства и сделать его более прибыльным? В качестве механизма такого ускорения был использован ссудный процент, кредит. А для того, чтобы снять проблемы с христианской доктриной, был использован процесс Реформации – формально не убранный запрет на ростовщичество в рамках протестантизма был, де факто, ликвидирован.
С этого момента один из самых глухих и бедных уголков Евразии стал стремительно выходить на передовые позиции в мире, поскольку использование ссудного процента резко ускорило темпы промышленного роста и научно-технического прогресса уже в рамках не феодального, а капиталистического производства. И сегодня практически любой учебник по макроэкономике начинается со сравнительного анализа темпов роста двух первоначально одинаковых предприятий, одно из которых развивается за счет прибыли, а другое – за счет кредита.
Но, как следствие, описанные выше последствия роста углубления разделения труда стали доминирующими на мировом экономическом пространстве. Реально увидеть их, так сказать, в историческом масштабе стало возможно где-то к концу XIX века, когда прошло примерно 50 относительно мирных лет. Именно в этот период стало понятно, что масштаб по настоящему независимых государств все время растет. Из приведенных выше объяснений это становится достаточно понятно – независимое (или, более точно, технологически независимое) государство должно обеспечивать себе полный спектр передового (или почти передового) производства. Но для этого ему необходимо, чтобы это производство было окупаемым, то есть, чтобы у соответствующего производителя были адекватные рынки сбыта. Разумеется, нужно учитывать и спрос со стороны государства, на военную технику, в первую очередь, но при этом следует понимать, что этот спрос все равно рождается из сбора налогов, который также зависит от численности населения и его богатства.
Каждый конкретный вид продукции требует своего объема рынка сбыта, обеспечивающий ему окупаемость. Если их суммировать по всем жизненно важным технологическим продуктам, то можно попытаться оценить минимальный необходимый суммарный объем рынка, обеспечивающий самодостаточность, а там, зная средний жизненный уровень населения страны, можно оценить и минимально необходимую его численность.
Если обратиться к реальной истории, то к концу ХIХ века в Европе осталось только 5-6 реально независимых, имеющих самодостаточную экономику, государств. Российская империя, Германская, Австро-Венгрия, Франция, Великобритания и, возможно, Испания. Которая, впрочем, стремительно теряла свои рынки. Это выглядело разительным контрастом с ситуацией двухсотлетней давности, когда в той же Европе было на порядок больше реально независимых государств.
Повторим еще раз, что все остальные страны Европы к концу XIX века не были независимыми в том смысле, что для обеспечения своим гражданам нормального и адекватного мировым лидерам потребления они неизбежно должны были присоединиться в качестве сателлитов или «младших» партнеров к объединениям, возглавляемым одной из перечисленных стран. Исходя из параметров этих стран, можно предположить, что минимально необходимая для независимости численность населения (емкость рынка) на тот момент должна была быть не менее 50 миллионов человек при среднем уровне потребления. Если она была меньше (как, например, у русского крестьянства), то, соответственно, должна была увеличиться численность населения.
К середине ХХ века объем рынков, который было необходимо контролировать стране для обеспечения самодостаточной и развивающейся экономики, достиг, по всей видимости, величины порядка 500 миллионов человек. В этот момент по настоящему независимыми и лидерами крупных межстрановых объединений, могли быть не более 2 государства. Их и было два: СССР и США. Отметим, что Китай и Индия на тот момент можно было не принимать во внимание – они не были потребительскими рынками в современном понимании этого слова, их экономики во многом носила натуральный характер.
Дальнейшее развитие событий, которое, естественно, свелось к борьбе двух сверхдержав за рынки сбыта, подробно будет описано в п.4.